Тестовое название

      В актовом зале стоял гулкий запах полированного паркета и выцветших занавесок. Лампочки под потолком моргали то ярко, то тускло, будто сам свет пытался утомлённо следить за нескончаемыми повторами. Саша в очередной раз отступила на шаг назад, стараясь держать спину прямой, и почти машинально задела плечом Лёшу. Он сразу дёрнулся, пробормотал тихое «извини», хотя виновата была она. Девушка вздохнула и устало потерла виски: с утра занятия, потом уроки, теперь эта репетиция танцев. Сил оставалось всё меньше, а впереди — ещё несколько кругов. — Александра, — строгий голос учительницы по хореографии резанул по воздуху, как линейка по парте. — Внимательнее! Не смотри в пол, у тебя партнёр, у тебя осанка! Повторяй за мной: шаг, шаг, по-во-рот.       Саша скрипнула зубами, но подчинилась. Она ненавидела этот зал, ненавидела светлые стены с облупившейся штукатуркой, ненавидела то, как все вокруг будто сливаются в хоровод лиц и ног. Музыка казалась ей нарочито весёлой, слишком бодрой для её состояния. Каждый новый такт звучал как издевка.       Тьма шла рядом. Невесомая, босоногая, в своём сером платьице, но, как всегда, слишком реальная для Саши. Она не танцевала — зачем? Вместо этого она насмешливо склонила голову и наблюдала, как девушка, спотыкаясь, пытается следовать за музыкой. — Сестричка, ты выглядишь нелепо, — шепнула она, и голос её был сладким, как леденец, но под ним слышался металлический скрежет. — Разве ты не понимаешь? Эти танцы не для тебя. Ты не из их мира. — Заткнись, — едва заметно прошептала Саша, стараясь не разжимать губ. Она скользнула взглядом на Лёшу, тот старательно держал её за руку, сам путаясь в шаге, но явно изо всех сил пытаясь не подвести. — О, как трогательно, — Тьма захихикала, изогнувшись так, что её тонкая фигурка на миг стала похожа на перекошенное отражение в кривом зеркале. — Он старается ради тебя. Какой герой! Только вот его «героизм» ничто. Ты всё равно останешься одна. Разве не видишь, что он опасен?       Саша сделала поворот, платье на миг распахнулось, и она встретилась взглядом с зеркалом в дальнем конце зала. Там, в стекле, всё происходило так же, но не совсем: её собственное отражение казалось чуть старше, бледнее, и рядом с ним Тьма выглядела не маленькой девочкой, а подростком её возраста. Саша замерла на полшага, сбившись с ритма. Андрей пристально смотрел на неё со скамейки в углу зала. — Александра! — снова одёрнула учительница. — Соберись! Если не выложишься сейчас, на выпускном будет позор на весь зал!       Смех за спиной был слышен только ей. Аплодисменты, лёгкие, издевательские, раздались будто из-под паркета. Тьма хлопала маленькими ладошками — нарочно медленно, нарочно громко. — Видишь? Даже учительница знает: твой провал — это шоу. Они все ждут, когда ты оступишься, когда упадёшь. А я помогу. Я заставлю их смотреть на тебя, пока ты не разобьёшься в кровь.       Саша резко отпустила руку Лёши. Тот удивлённо замер, словно почувствовал, что с ней происходит что-то неладное, но ничего не сказал — только нахмурился и отступил на шаг, будто от внезапно взорвавшейся искры. — Я устала, — бросила она вслух, почти броском, словно защищаясь. — Можно перерыв?       Учительница недовольно буркнула что-то про «разболтались, дисциплины никакой», но махнула рукой и повернулась к другим парам. Музыка стихла. По залу разлилась усталость: скрип паркета, перешёптывания, чьи-то тихие смешки. Остальные ребята разбрелись: кто-то плюхнулся на подоконник, болтая ногами, кто-то достал пластиковую бутылку с водой и с жадностью сделал несколько глотков.       Саша, шатаясь, опустилась на пол, уткнулась лбом в колени. В висках звенело. Ей казалось, что ноги всё ещё двигаются, будто танцуют сами по себе, продолжая ритм даже в неподвижности.       И тут же рядом присела Тьма. Она всегда подражала ей, словно отражение в кривом зеркале: колени прижаты к груди, подбородок опущен, но глаза… глаза сияли пустотой, такой яркой, что от неё хотелось отвернуться. — Зачем ты так? — тихо спросила Саша, не поднимая головы. — Почему тебе обязательно всё разрушать? — Потому что это честно. Ты же ненавидишь всё это. Скажи, тебе приятно держать его руку? Приятно изображать счастливую выпускницу, которая будто бы ждёт бал? Нет. Тебе противно. Так зачем врать? — Хмыкнула с насмешкой Тьма.       Саша хотела возразить, но слова застряли в горле. Она действительно ненавидела эти репетиции: нескончаемое повторение шагов, эта музыка, казавшаяся издёвкой, тесный воздух актового зала. Каждый танец был напоминанием, что её ждёт праздник, к которому она не чувствует никакой радости. — Это шанс, — стиснув зубы, произнесла она. — Может быть, хоть раз я смогу… быть нормальной. Хотя бы на один вечер. — Нормальной? Сестричка, ты всерьёз в это веришь? Сколько раз ты пыталась стать «как все»? Помнишь? В десять лет ты рассказала матери про меня, и она отвернулась. В тринадцать ты решилась поведать обо мне подруге, и осталась одна. В пятнадцать ты пыталась улыбаться, ходить за ними хвостиком, и они назвали тебя психичкой. Разве мало? — Тьма приподняла голову, и её улыбка блеснула острыми осколками.       Тень рассмеялась. Смех её был слишком звонким, слишком ярким для пустого зала. Он разлетелся эхом, будто стены актового зала были не из бетона, а из стекла, отражающего каждый звук. Никто, кроме Саши, не слышал его. Но ей казалось, что все должны были услышать. — Когда же ты уже поймёшь, что твоё место не здесь? — продолжала Тьма. — Ты не вписываешься в этот мир.       Саша закрыла глаза, прижимая ладони к вискам. В ушах снова зазвучали аплодисменты. Сначала тихо, как лёгкий шелест, потом громче, гуще. Они набирали силу, будто волна, готовая обрушиться на берег. Казалось, весь актовый зал превратился в сцену, а за кулисами стояли Зрители. Они ждали её падения. Они ждали шоу. — Прекрати! — крикнула она мысленно, но голос всё-таки вырвался почти вслух.       Несколько человек из класса обернулись. Их взгляды были разные — удивлённые, насмешливые, равнодушные. Но Саше показалось, что все они увидели её слабость, её тайну. Она тут же натянула равнодушное выражение лица, стиснула губы, сделала вид, что просто шепчет себе под нос.       К ней подошёл Лёша. Неловко присел рядом, пол заскрипел от его движений. — Ты в порядке? — его голос был тихим, осторожным, словно он боялся спугнуть её или обидеть случайным словом.       Саша посмотрела на него. Зелёные глаза, растерянные, честные. И вдруг почувствовала, как в груди поднимается раздражение. Потому что он напоминал ей саму себя. Такую же потерянную, с застывшей на лице маской, с чем-то неприкасаемым внутри. Потому что он тоже был с Тенью. Она это знала, чувствовала. Потому что он мог понять её. А это было страшнее всего. — Всё нормально, — сказала она холодно, почти ледяным тоном. — Отстань.       Он чуть кивнул. И в этом кивке было больше понимания, чем она готова была вынести. Он не обижался, не задавал лишних вопросов. Просто отстранился, поднялся и отошёл. Тьма склонилась ближе, её дыхание коснулось уха. — Вот так. Отталкивай их. Пусть они все уйдут. Оставь себе только меня. Я единственная, кто никогда не предаст. — Ты меня тоже предаёшь, — прошептала Саша, сама не веря, что осмелилась сказать это ей. — Каждый день.       Словно в ответ на её слова воздух в зале стал гуще, плотнее. Как перед грозой, когда кажется, что дышишь не воздухом, а водой. Аплодисменты превратились в барабанный бой. Гулкий, давящий, заглушающий мысли.       Свет ламп мигнул. Саша ощутила, что вот-вот потеряет равновесие. Сердце ударяло больно, будто стараясь пробить грудную клетку. Музыка снова заиграла, учительница включила её для продолжения репетиции. Но для Саши это была уже не музыка. Это был марш. Холодный, безжалостный, шаг за шагом подталкивающий её к краю, каждый аккорд врезался в череп, как удар молота.       Девушка подняла голову. Перед глазами всё плыло, но она видела лица одноклассников: оживлённые, равнодушные, усталые. Никто из них не замечал, что для неё этот зал превращается в арену. Никто не слышал барабанного боя, не видел, как стены стягиваются ближе.       Тьма поднялась, встала напротив, протянула руку. — Пойдём, — сказала она мягко, почти ласково. — Разве ты не видишь? Всё уже решено. — Нет, — прошептала Саша. Голос сорвался. — Нет…       Она встала, пошатнулась. Пол под ногами казался зыбким, как будто она шла по тонкому льду. Лёша снова посмотрел на неё. Его взгляд был настойчивым, тревожным. Он хотел подойти, но остановился, как будто понимал, что любое неверное движение может сломать её окончательно, либо же просто не мог подойти, словно между ними был барьер.       Саша сделала шаг вперёд, но не к Тьме, а к зеркалам, что тянулись вдоль стены. В отражении она увидела сразу двоих: себя — бледную, с разъехавшимися по лицу тенями, и Тьму — высокую, уверенную, сияющую чужой силой.       И где-то там, за стеклом, в глубине, ей почудились силуэты. Зрители. Они хлопали, смеялись, переговаривались между собой. Они смотрели только на неё. Саша прижала ладони к зеркалу. Холод ударил в кожу. — Это не я, — сказала она одними губами. — Это не я…       Тьма стояла за её плечом и улыбалась. Музыка гремела, марш разносился по залу, и шаги других пар сливались в единый гул. Но для Саши весь мир сузился до этого отражения и до того выбора, которого она так боялась: остаться с Тьмой — или научиться жить без неё.       Тьма вытянулась в полный рост. Её силуэт словно вытянулся из самого воздуха, будто до этого она была лишь тенью на стене, а теперь обрела плоть. Босые ступни скользнули по паркету, оставив едва заметные следы, похожие на пятна инея. Свет ламп дрожал на её коже, и Саша видела её слишком ясно, слишком отчётливо, чтобы продолжать убеждать себя в иллюзии. Нет, это была фигура — настоящая, осязаемая, пугающе реальная. — Танцуй со мной, — сказала она. Голос прозвучал не громко, но отозвался во всём зале, как будто стены повторили его. — Только со мной. Забудь про них. Забудь про Лёшу. Забудь про выпускной. Я — твой единственный партнёр.       Саша отпрянкула от стены. Колени подогнулись, но тело послушно сделало шаг. Музыка, аплодисменты, удары сердца, всё переплелось в единый, липкий шум. Она шла не к зеркалам, не к партнёрам и не к учительнице, которая снова что-то кричала на фоне, а к Тьме. И впервые ей показалось, что они действительно будут танцевать. Не как друзья. Не как союзники. Как враги.       Музыка лилась вязкой рекой. Для остальных это был тот же вальс, чуть монотонный, с привычной мелодией. Но для Саши каждая нота звучала, как команда, как удар палки по барабану. Бессердечный марш, от которого никуда не деться.       Тьма вытянула руку. Белая ладонь — тонкая, почти прозрачная, но в этом жесте было столько уверенности, столько приказа, что он походил на военный салют. Саша медленно положила свою ладонь в её. Холод тут же пронзил пальцы, скользнул по венам вверх, к плечам. Она вздрогнула — это был не холод кожи, а холод камня, мёртвого льда, который не должен дышать. — Вот так, сестричка, — голос Тьмы стал неожиданно нежным, почти материнским. — Теперь ты танцуешь со мной. Только со мной.       Их первый шаг был синхронным. Отражение в зеркале повторило его идеально, словно это был отрепетированный номер. Саша чувствовала, как её ноги двигаются сами, без усилий. Шаги выходили точнее, чем когда-либо. В голове мелькнула мысль: Тьма знает идеальные па, она будто рождена для сцены. Но с каждым новым шагом хватка её пальцев становилась сильнее. И боль, настоящая, раздирающая суставы, — заставляла Сашу сжимать зубы, чтобы не закричать. — Ты всегда хотела быть идеальной, — сказала Тьма, ведя её в плавный поворот. Их юбки разлетелись в разные стороны, воздух вокруг зашипел от напряжения. — Чтобы тебя похвалили, чтобы сказали: «Молодец, Саша, ты справилась». Но ты не понимаешь: похвалы не будет. Есть только я. И сцена.       Саша сделала оборот. Ткань её платья взметнулась, словно вспыхнул тёмный огонь. Весь зал исчез. Одноклассники растворились, словно никогда и не существовали. Учительница больше не кричала. В зеркалах отражались только они: две фигуры, переплетённые в дуэли, два тела, два дыхания, и всё в едином ритме. — Я не твоя кукла, — выдохнула Саша. Её голос дрожал, но ноги продолжали двигаться по схеме. Словно кто-то тянул за невидимые нити. — Я не обязана плясать под твой марш. — Но ты пляшешь, — усмехнулась Тьма, ведя её в очередное па. — Посмотри на себя. Каждый шаг — мой. Каждое дыхание — моё. Ты думаешь, что сопротивляешься? Нет, ты просто повторяешь мои движения. Ты никогда не сможешь отделиться.       Они разошлись и снова сошлись, как в классическом па-де-де. Но каждый раз, когда их ладони соприкасались, девушка ощущала острую боль, словно держала в руках раскалённое железо или осколки стекла. — Отпусти меня, — прошептала она. Слёзы выступили на глазах, но она не моргнула. — Ты не должна быть со мной. — А кто тогда будет? — в голосе Тьмы появилась сталь, ярость. — Лёша? Этот мальчишка с глазами, полными трещин? Он сам едва держится. Или Андрей, твой мёртвый герой, который давно играет чужую роль? Никто из них не выдержит тебя. Никто. Только я могу вынести всё, что у тебя внутри. И именно я буду решать, что тебе делать. Я знаю этот мир лучше, чем ты. Я вижу его насквозь.       Саша закусила губу до крови. Вкус металла смешался с музыкой. Ритм ускорялся, и вместе с ним ускорялся их танец. Это уже не был вальс. Это был поединок. Стремительный, опасный. Тьма кружила её всё быстрее, толкала, разворачивала, тянула к себе. Мир вокруг сливался в сплошные полосы света и мрака.       И вдруг Саша осознала: если не остановится — упадёт. Упадёт здесь, в этом зале, на глазах у всех. И тогда аплодисменты будут настоящими. Тогда шоу состоится. Зрители получат своё. — Нет! — выкрикнула она и резко оттолкнула Тьму.       Тень качнулась назад, но тут же шагнула вперёд, вернувшись с той же скоростью, с какой исчезла. Их танец продолжился. Но теперь лицо Тьмы изменилось: оно вытянулось, огрубело. Она больше не была девочкой. Теперь это была взрослая женщина, копия самой Саши, только с пустыми, мёртвыми глазами. — Ты не сможешь избавиться от меня, — прорычала она. Её голос был низким, с хрипотцой, похожий на раскаты грома. — Я твоя кровь. Я твоя боль. Я твой единственный шанс выжить.       Саша отступила на шаг. Тело горело от усталости, сердце било в горле. Вокруг всё смазывалось. Ей казалось, что одноклассники смотрят на неё, что они смеются или шепчутся. Но их голоса сливались с гулом аплодисментов, вечным, непрекращающимся. — Зачем… — её голос сорвался. — Зачем ты всё время толкаешь меня к разрушению? — Потому что разрушение честнее. — Тьма шагнула вперёд. — Ты ненавидишь этот праздник. Ты ненавидишь их платья, их танцы, их фальшивые улыбки. Признайся: ты хочешь, чтобы всё это сгорело, чтобы они увидели твою боль, чтобы их мир треснул. — Нет! Я хочу быть нормальной! — выкрикнула Саша. Горло обожгло, слова вышли как крик отчаяния. — Нормальной? — Тьма расхохоталась. Смех её был рваным, как скрежет металла по стеклу. — Ты даже не знаешь, что это значит. Ты — уродливый осколок. Полуживая, полумёртвая. Ты всегда будешь выделяться. — Тогда… я заставлю тебя замолчать! -- Саша дрожала, но в глазах её вспыхнула решимость. Она подняла подбородок, стиснула зубы.       Эти слова удивили её саму. Они прозвучали твёрдо, как приговор. Внутри что-то перевернулось: впервые она сказала это не шёпотом, не в отчаянии, а как вызов. Она выпрямилась, шагнула вперёд. Их ладони снова сомкнулись, теперь не как у партнёров, а как у бойцов. Это был захват, борьба. Паркет заскрипел, будто не выдерживал их схватки. Свет мигнул, разрезая их фигуры на белые и чёрные полосы.       В зеркалах отражения закружились, умножаясь. Там было не две фигуры, а десятки. Сотни. Две девушки, сцепившиеся в вихре, множились бесконечно, будто само время замкнулось в петлю. — Ты думаешь, что сможешь меня убить? — шипела Тьма, её глаза сверкали пустотой. — Попробуй. Но помни: если паду я — падёшь и ты.       Саша тяжело дышала. Вены на висках пульсировали. — Тогда упадём вместе, — выдохнула она. И толкнула Тьму всем телом, с силой, какой раньше в себе не знала.       Тень отшатнулась. Зал вздрогнул. Зеркала пошли трещинами, будто от удара молнии. В отражениях разом хлынул свет, и Саша не знала — это её глаза открылись или мир действительно рушился. Но танец ещё не был закончен.       Они закружились, сцепившись руками. В ушах стоял гул аплодисментов — уже не тонкий, насмешливый, а оглушительный, как раскаты грома в горах. Казалось, весь мир хлопал им, наслаждался их странным танцем-битвой. Эти хлопки давили, врастали под кожу, превращались в новый ритм сердца.       Саша споткнулась, едва не рухнула. Паркет дернулся из-под ног, словно хотел втянуть её вниз. Она ухватилась за дыхание, словно за канат, и поднялась. В глазах потемнело, перед лицом плавали чёрные пятна, а грудь сжимала боль. Она чувствовала: ещё чуть-чуть, и потеряет сознание. Но всё же продолжала держаться. — Хорошо, — выдавила она, выпрямляясь. Голос её дрожал, но в нём появилась твёрдость. — Давай сделаем это честно. Ты и я. До конца.       Она протянула руку, словно приглашая к последнему па. Этот жест был вызовом, клятвой, смертным приговором. Саша знала: если примет приглашение, то пути назад не будет. Но пальцы её дрогнули, и она вложила ладонь в ледяную руку Тьмы.       Музыка взлетела, достигнув кульминации. Она ударила так, будто сам зал превратился в оркестр. Скрипки стонали, вытягивая струны до боли, барабаны били в такт её сердцу. Всё вокруг расплавилось, исчезло, утонуло в сиянии звуков. Мир сузился до двух фигур на середине паркета: Саши и Тьмы. Две дуэлянтки. Две противницы, сцепившиеся за жизнь.       Тьма подняла голову. Её волосы, обычно спутанные и тяжёлые, теперь текли блестящей волной по плечам. Взгляд загорелся алым огнём, как тлеющие угли в темноте. В её позе была власть, величие. Она больше не выглядела младшей сестрой, надоедливой Тенью. Это была актриса, примадонна, хозяйка сцены, уверенная, что Зал принадлежит ей целиком. — Смотри, — прошептала она. Её губы едва дрогнули, но слова разнеслись, как раскат грома. — Они аплодируют нам. Слышишь?       И Саша услышала. Сначала тихо, будто шелест листвы за окнами. Потом громче, ритмичнее. Тысячи ладоней хлопали в такт музыке. Их ритм пронизывал стены, впивался в кожу, подгонял сердце. Она чувствовала, как этот звук захватывает её, ускоряет дыхание, толкает в пропасть. — Они ждут финала, — сказала Тьма. — Красивого, трагического. Разве ты хочешь их разочаровать? — Я не их игрушка, — выдохнула Саша, но голос сорвался на хрип. — Но ты уже на сцене, сестричка. — Голос Тьмы стал глубже, чужим. В нём слышались два тембра: её собственный и другой — бархатный, мужской, хищный. — Ты давно приняла правила. Просто не поняла этого.       Саша нахмурилась. Сердце кольнуло. В этих интонациях было что-то пугающе знакомое. Слишком театральное, слишком выверенное. Так говорил только он. Тот, кто являлся ей во снах. Тот, чьё имя она боялась произносить даже мысленно. — Это… — прошептала она. — Это не ты.       Тьма улыбнулась, и улыбка была чужой. Слишком уверенной, слишком мужской. — Я — твой партнёр. Но сегодня во мне танцует кто-то ещё. Разве это не честно? Ты ведь хотела настоящего противника. Вот он.       Саша отшатнулась, но отступить не успела: Тьма резко дёрнула её вперёд. Они закружились в бешеном вихре. Каждый шаг — удар. Каждый поворот — выпад шпаги. Их дыхания слились, удары сердец били в унисон, но чужой ритм захватывал её.       Паркет давно перестал быть школьным. Под ногами блестел чёрный лак сцены. Над головами качались тяжёлые золотые люстры. Красные бархатные занавесы обрамляли пространство. Саша поняла: они в Зале. Настоящем. Там, где сидят Зрители. — Вот они, — сказала Тьма, скользнув взглядом в темноту. — Чувствуешь их дыхание? Их ожидание? Они жаждут крови.       Саша подняла голову. В темноте мерцали сотни глаз. Они сверкали, как свечи, полные ненасытного любопытства. Ей показалось, что она слышит их шёпот: «Скоро… скоро… она упадёт». — Нет! — закричала она. Голос сорвался, но всё же пробился сквозь гул. — Я не дам им шоу!       Тьма расхохоталась — низко, с хрипотцой, чужим голосом. Это был смех, от которого ломались стены. — Но ты уже в спектакле. Ты в финале. Ты — героиня трагедии. А героини всегда погибают красиво.       Саша вцепилась в её руки. Пальцы дрожали, но в глазах появилась ярость. — Я не погибну, — сказала она, сжимая зубы. — Я буду жить. — Жить? — Тьма усмехнулась. — Ради чего? Ради выпускного бала? Ради фотографий с натянутыми улыбками? Ради учительницы, которая радуется лишь твоему падению? Нет. Жить — значит плясать в их цирке, пока не сорвёшься. Лучше упасть самой. Лучше сорвать аплодисменты.       Саша ощутила, как внутри что-то надламывается. Её душа трещала, словно стекло под каблуком. Тьма становилась сильнее. Её движения были безупречны, её слова резали в самое сердце. Но ещё страшнее было то, что в её голосе всё чаще говорил Он, тот самый, Тёмный Месье. — Ты позволила ему войти, — прошептала Саша. — Ты впустила его. — Неправда. Я и есть он. Он есть я. — Улыбка Тьмы расширилась. — Здесь мы одно целое. Разве тебе не нравится? Он делает наш танец совершенным.       И тут музыка изменилась. Скрипки оборвались. Вместо них зазвучал рояль. Чистые аккорды, серебристые и холодные, лились, как вода, но в них звенела смерть. Это была музыка Тёмного Месье. Та, что звучала в её кошмарах. Музыка, под которую падали герои. Саша закричала и рванулась вперёд. Её шаги стали резкими, рваными, будто она пыталась разорвать ткань самого спектакля. Но Тьма удерживала её. Их ладони сцепились мёртвой хваткой. — Смотри им в глаза, — приказал чужой голос. — Они любят тебя. Они пришли ради твоего падения. Не разочаруй их. — Замолчи! — закричала Саша. Голос её ударил эхом по залу, и даже люстры дрогнули. В темноте вспыхнули глаза, кто-то засмеялся, кто-то зашипел. Они кружились, как две кометы, сталкивающиеся в пустоте. Паркет дрожал. Свет рассыпался на искры. Саша чувствовала: силы уходят. Ноги налились свинцом, дыхание рвалось из груди, как рваная ткань.       И тогда она поняла: это не танец. Это не игра, это битва за её тело и душу. Если она сдастся — он победит. Если он победит — приблизится к к своей цели ещё на шаг. — Я не твоя кукла, — прохрипела она, глядя в пустые глаза Тьмы. — И не его тоже. — Ты ничья, — ответил чужой голос. — Но ненадолго. В этом зале все принадлежат кому-то. Все мы служим спектаклю.       Они сделали последний поворот. Саша почувствовала, как земля уходит из-под ног. В глазах тьма. Сердце билось в висках. Она падала, медленно, как падает занавес в конце акта.       Аплодисменты взорвались. Громовые, всепоглощающие. Люстра качнулась. Занавес вздрогнул. И вдруг — тишина. Саша резко распахнула глаза. Перед ней был спортивный зал школы. Паркет, поцарапанный, тусклый. Блеклые занавески на окнах. Лампочки, мигающие под потолком. Одноклассники сидели на подоконниках, лениво болтали ногами. Кто-то пил воду, кто-то смеялся. Учительница что-то писала в тетради. Словно ничего не произошло.       Саша лежала на полу, дрожащая, с бледным лицом и мокрыми ладонями, в которых ещё ощущался ледяной отпечаток чужой руки, прижавшись щекой к холодному дереву. Сердце колотилось, волосы прилипли ко лбу. Она поняла: всё это время она сидела, уткнувшись в колени, и потеряла сознание. — Она что, в обморок упала? — раздался чей-то смешок. — Да ну, прямо на репетиции? — подхватил другой голос. Саша с трудом поднялась, опираясь на руки. Перед глазами всё ещё плавали искры. Она не знала, сколько прошло времени: минута, пять, десять?       Тьма сидела рядом. Она выглядела обычной — той самой маленькой девочкой в сером платьице. Но глаза её были другими. В них остался след чужого огня, чужой игры. — Ты видела его, да? — прошептала она. — Тебе понравилось? — Нет… совсем нет… — прошептала Саша. — Если сможешь, не пускай его больше, никогда.       Тьма улыбнулась, невинно, почти ласково. Но Саша знала: за этой улыбкой скрывается чужая рука, чужой голос. И сегодня она впервые поняла, насколько сильно эта загадочная Тень может проникнуть в её мир. Она не знала её имени, но знала, что хорошо это не закончится.       Саша поднялась медленно, как будто по телу прошёл ток, оставив после себя дрожь. Колени предательски подгибались, руки тряслись, дыхание сбивалось, словно она пробежала несколько кругов стадиона. Пот струился по спине, но холод от паркета ещё держался в коже. — Всё нормально, я… я просто немного устала, — сказала она, но голос её прозвучал хрипло и слишком громко, так что даже у самой Саши возникло ощущение, будто это очередная реплика из спектакля.       Кто-то в углу прыснул от смеха, кто-то шепнул соседке: «Ха-ха, ей до того, чтобы нормально танцевать, как мне до балерины».       Учительница подняла голову от тетради, поправила очки и с видом прокурора, оглашающего приговор, произнесла: — Александра, если ты так относишься к репетициям, может, тебе вообще не стоит танцевать на выпускном?       В зале воцарилась тишина, но не та тяжёлая, уважающая пауза, а лёгкая, предвкушающая скандал. Несколько пар глаз повернулись к Саше. Одноклассники явно ждали, как она выкрутится. — Простите. Я… плохо спала, — Саша попыталась улыбнуться, но получилось криво. — Плохо спала, — повторила учительница с насмешкой, подчёркивая каждую букву. — А на балу тоже скажешь, что плохо спала? Александра, я уже устала от твоих фокусов. Соберись.       Она захлопнула тетрадь, и звук эхом ударил по залу, почти как хлопок в ладоши. У Саши по спине пробежал холодок: на миг ей показалось, что это аплодисменты из сна вернулись и снова подзадоривают Зрителей. — Эй, ты точно в порядке? — раздался рядом тихий голос. Лёша снова оказался рядом, чуть согнувшись, чтобы оказаться на одном уровне с ней. Его зелёные глаза выглядели тревожно, слишком искренне для школьного зала, полного ехидных улыбок. — Сказала же, что всё нормально, — Саша отступила, пряча дрожь. — Не похоже. Ты бледная, как мел, — настаивал парень. — Лёш, отстань, — она произнесла это чуть резче, чем хотела. Тон прозвучал не «оставь меня в покое», а «убирайся из моей жизни». Лёша вздрогнул, губы его дрогнули, но он послушно отошёл.       И тут же в голове раздался довольный смешок: — Вот так, сестричка, — шепнула Тьма, усаживаясь прямо на край подоконника, словно обычная школьница. — Держи их на расстоянии. Они все уйдут сами. Тогда останусь только я. — Лучше бы ты и не появлялась в моей жизни. Это всё из-за тебя, — Саша сжала кулаки. — Ха! — Тьма качнула ножкой, её глаза снова блеснули пустотой. — Ты сама впустила его в танец. — Ты была не одна. — Саша едва заметно склонила голову, шепча так, чтобы никто не заметил. — Ты позволила ему говорить через тебя. — Тебе понравилось, да? Его голос. Его уверенность. Его аплодисменты. Это было красиво. — Тьма улыбнулась шире. — А вообще, я не имею права не разрешать ему пользоваться моим именем.       Саша ощутила, как внутри всё переворачивается. Хотелось закричать, но рядом сидели живые люди — её одноклассники, которые ничего не видели, ничего не понимали. Для них она была просто девочкой, странно глядящей в пустоту. — Александра! — резкий окрик снова вернул её в реальность. Учительница уже хлопала ладонями, призывая всех обратно на паркет. — Перерыв закончен! Встаём, продолжаем!       Она поднялась. Ноги дрожали, но она заставила себя встать в пару с Лёшей. Тот молча взял её за руку, и она почувствовала, как его ладонь тоже холодна, будто он переживает не меньше её. Музыка заиграла снова. Но Саша больше не слышала обычного вальса. Каждая нота отзывалась эхом того кошмара: рояль, барабаны, аплодисменты. Она снова чувствовала себя на сцене. И от этого внутри разрасталась паника. — Ты дрожишь, — шепнул Лёша, склонившись ближе. — Просто танцуй, — прошипела Саша, стараясь не смотреть ему в глаза.       Она делала шаги механически, почти не замечая, как их движения выглядят со стороны. Учительница пару раз щёлкнула пальцами: «Живее! Осмысленнее!» Но Саша всё сильнее замыкалась в себе.       Каждый поворот казался ей новым ударом, каждое движение — новой проверкой. Зал был не залом, а клеткой. И все они — её смотрители. Тьма не вмешивалась. Она сидела где-то в углу, болтая ногами, но её глаза горели. Саша чувствовала этот взгляд на себе: одобрительный, довольный, словно Тьма наслаждалась её мучениями.       Когда музыка остановилась, учительница наконец отпустила класс: — На сегодня достаточно. Если кто-то собирается упасть в обморок на балу, лучше сделайте это сейчас, чем перед гостями.       Класс зашумел: кто-то смеялся, кто-то переговаривался, обсуждая чьи-то шаги. Для них репетиция была закончена, но для Саши всё только начиналось. Она вышла из зала последней. Коридор встретил её полумраком и запахом школьной пыли. Стены дрожали от гулких шагов одноклассников. Саша сделала пару шагов и остановилась: сердце всё ещё билось слишком быстро. Она прислонилась к стене и прикрыла глаза. — Ты видела? — раздался голос рядом.       Она вздрогнула и обернулась. Андрей стоял неподалёку, прислонившись к дверному косяку. Его лицо было спокойным, но в глазах читалось напряжение. — Что? — спросила Саша устало. — Ты танцевала… странно. Сначала как будто не с Лёшей, а сама с собой. А потом — как будто кто-то вел тебя. — Тебе показалось, — девушка побледнела. — Нет. Я видел. Ты была не одна, — он шагнул ближе.              Эти слова ударили её, как пощёчина. Он не мог видеть. Никто никогда не видел. И всё же в его голосе звучала уверенность. — Ты… ты не понимаешь, — пробормотала она, отводя взгляд. — Может, и не понимаю. Но точно знаю: ты не должна оставаться с этим одна.       Саша едва удержалась, чтобы не закричать. Одна? Она была одна всегда. Никто не мог разделить с ней этот кошмар. Даже он, даже Андрей, с его собственным прошлым. — Отстань, — прошептала она и пошла прочь по коридору.       Но шаги Андрея ещё долго отдавались эхом за спиной. Дома Саша снова оказалась наедине с собой — и с ней. Комната выглядела привычно: книги на столе, тетради, недописанное сочинение. Но стоило ей закрыть дверь, как всё изменилось. Тьма сидела на подоконнике, глядя в темноту улицы. — Ну и день, сестричка, — сказала она, даже не оборачиваясь. — Ты падаешь в обморок, тебя едва не списывают из танцев. А всё из-за того, что ты боишься признать правду. — Замолчи, — выдохнула Саша, бросив сумку в угол. — Хочешь, я замолчу? — Тьма повернулась. В её глазах снова мелькнул тот чужой свет. — Но тогда он будет говорить вместо меня. Разве это лучше? — Не пускай его. Слышишь? Никогда, — Саша подошла ближе, почти вплотную. — А если я не смогу? — Тьма улыбнулась — мягко, почти по-дружески.       Саша закрыла глаза. Внутри всё похолодело. Она поняла: это не угроза. Это признание. И впервые по-настоящему испугалась, что спектакль, в который её втянули, уже начался.