Ключ к бессмертию

Утро выдалось пасмурным, но небо всё ещё держалось — не срывалось в дождь, будто ожидая команды. Принц Грегор был на тренировочной площадке с самого рассвета. Он отрабатывал удары мечом по деревянному манекену — быстро, ритмично, но без души. Каждое движение было механическим, без воли. Руки действовали по памяти, а мысли витали далеко отсюда. Он снова подвёл себя. Снова дал Гилласу повод домысливать там, где тот не должен был даже догадываться. И ведь он сам давал себе слово — больше не подыгрывать. Не прогибаться. Не быть марионеткой. Но всё разваливалось, как карточный дом от первого порыва ветра. Грегор зло стиснул зубы, не снижая темпа. Он хотел измениться. Хотел стать другим — сильным, свободным. Тем, кем должен быть. Но стоило ему представить, что он открыто бросит вызов дяде, и всё внутри сжималось в ледяной ком. Один на один с Маккреем… Нет. Он не мог. Просто не мог. С глухим раздражением он вонзил меч в землю и тяжело выдохнул. Смотрел на своё отражение в металле клинка и не видел ничего, кроме пустоты. Всё, что он так долго строил — образ идеального принца, красивого, обаятельного, уверенного — оказалось фальшивкой. Пустой оболочкой. Ложью. — Трус, — прошептал принц себе под нос. Он ударил кулаком по манекену. Раз. Второй. Дерево глухо хрустнуло, но облегчения не пришло. Лишь всплеск боли в костяшках и всё то же чувство никчёмности. Его трясло от бессильной ярости, когда он услышал шаги. Резко обернулся и увидел Кейдена. Тот шёл спокойно, с обычным сдержанным выражением лица, и это внезапно больно кольнуло — спокойствие в нём, и холодная трезвость, и взгляд, в котором, казалось, нет ни капли веры в него, в Грегора. — Есть какие-то новости? — спросил принц, стараясь говорить ровно. — Довольно любопытные, ваше высочество, — ответил Кейден, остановившись рядом. — И, кажется, ваш дядя вызвал недовольство у главы Карающих. Грегор нахмурился. — Что? — Рейхард с отрядом братьев нанёс графу поздний визит. Судя по тому, что все маги Гилласа сейчас в Бастионе, между ними произошёл серьёзный конфликт. Принц замер, переваривая услышанное. Уголки его губ дрогнули — впервые за долгое время — и выдали слабую, но искреннюю улыбку. — Что ж… Это хорошая новость. А что слышно насчёт герцога? — Ничего, — пожал плечами Кейден. — Но он не под арестом. Это бы не смогли скрыть. — Вот видишь, — в голосе Грегора зазвучал упрёк. — А ты говорил, что я всё испортил! — Если я ошибся, то рад этому. Но в том, что я сказал вам вчера, всё ещё много правды. Вам нужно сделать выбор. Гнев в голосе Грегора вспыхнул мгновенно: — Думаешь, это легко?! Дядя — слишком опасный противник. — Вы принц. Будущий король. Посмотрите на своего отца — вы хотите быть таким же? Бесправной марионеткой с короной, у которой нет никакой власти? Вас это устраивает? Грегор тяжело выдохнул, шагнул в сторону и сжал кулаки: — А что я могу ему противопоставить?! — Как минимум — собственное желание не следовать его приказам. — Ему плевать! — голос Грегора сорвался. — Он просто уничтожит меня. Лишит титула, наследства… У него достаточно рычагов, чтобы выставить меня ничтожеством перед Советом. Кейден замолчал, опуская взгляд. В его лице появилось что-то горькое. — Значит, слухи не врали… Как вы могли… Он не договорил. Грегор отвернулся. — Это уже в прошлом. И я не могу это изменить. Тишина. Затянутая, напряжённая. Потом Кейден выпрямился. — Я снова отправлюсь к герцогу, — сказал он. — Попробую добиться встречи. Или хотя бы передать письмо. Он развернулся и пошёл прочь, не дожидаясь ответа. Грегор смотрел ему вслед, не шелохнувшись. Кейден уходил, как всегда — твёрдо, спокойно, будто точно знал, что делает. А Грегор стоял на месте, словно врос в землю. Его душу раздирали противоречия, но среди них одна мысль вспыхнула особенно ярко: если у него ещё осталась хоть капля надежды — то только потому, что Кейден до сих пор рядом. Он медленно сжал пальцы в кулаки. Если бы Созерцающий действительно слышал, он бы молился. Молился бы за то, чтобы Кейдену удалось. Потому что больше ему не на кого надеяться. И если этот последний шанс сорвётся — он окончательно останется один. *** Герцог Ирвинг Гэлбрейт стоял у окна холла, едва различимо кивая в ответ на доклад капитана Аргайла. — Его святейшество не велел вас будить, — произнёс тот, — сказал, что благодарен за гостеприимство, и, поскольку ему уже лучше, он должен заняться своими обязанностями. Они покинули резиденцию на рассвете. — Принято, — коротко ответил герцог. Капитан отсалютовал и удалился, а Ирвинг остался на месте, глядя в высокие окна, за которыми разворачивался безмятежный утренний пейзаж. Внутри же — всё было куда менее спокойно. Он знал, что не стоило ожидать откровенности от Видящего. И всё же вчерашний вечер оставил после себя слишком много вопросов. Слишком много тишины, завуалированных намёков, взгляда, в котором читалась тревога. Ответов он, похоже, так и не получит. По крайней мере — не сейчас. А недомолвки… куда опаснее любой враждебности. Он почувствовал, как внутри поднимается раздражение. Упрямое, тяжёлое, холодное. Он не привык к тому, что его отодвигают на второй план. Не привык быть в неведении — особенно сейчас, когда малейшая ошибка могла стоить слишком дорого. Несколько дней, проведённых в столице, ясно дали понять: он не владеет всей картиной происходящего. И в таких условиях — вступать в открытое противостояние было бы глупо. Необходимо отступить. Переосмыслить. Дать Калину время, чтобы собрать информацию. Собрать всё. — Ваша светлость, — голос, раздавшийся с лестницы, вырвал его из размышлений. Герцог поднял голову. На ступенях стоял Гэвин. — Магистр, — произнёс он, почти с облегчением. Раз уж вчера не удалось поговорить — сейчас самое время. — У меня к вам разговор. На губах Гэвина мелькнула тонкая, усталая ироничная улыбка, будто он и сам ожидал этих слов. — Можно и поговорить, — откликнулся он, спускаясь. — К тому же, мне есть что сказать насчёт лечения вашего мага. — Прошу в мой кабинет, — кивнул Ирвинг. Они прошли по коридору, не говоря ни слова. В кабинете герцог указал на кресло, сам опустился в высокое кресло за письменным столом. Несколько секунд он просто смотрел на магистра. Теперь, при свете дня, последствия были особенно заметны. Гэвин выглядел измотанным. Бледная кожа, резкие тени под глазами, жесты напряжённые, будто он держался исключительно за счёт силы воли. — Несмотря на вчерашнее вмешательство целителя его святейшества, непоправимого не случилось, — заговорил тот первым. Голос был ровным, без эмоций. — Хотите сказать, что Кристиану хотели нанести вред? — герцог приподнялся. — Хочу сказать, что у некоторых моих коллег излишне развито самомнение, — устало ответил Гэвин. — И Мерч — не исключение. — То есть вы хотите сказать… — Только то, — перебил магистр, — что не стоит вмешивать в лечение тех, кто не получил от меня инструкций. Ирвинг встал, прошёлся по комнате и остановился у окна, глядя во двор. — Вас не было, — тихо сказал он, не оборачиваясь. — И вы решили, что стоит довериться другому целителю? Что ему хватит силы — раз он сопровождает самого Видящего? Ирвинг резко обернулся. Его взгляд был резким, голос — сдержанным, но в нём уже сквозила злость. — Я не знал, что его святейшество сам принимает участие в судьбе моего мага. Гэвин откинулся в кресле, взглянув на него с тем самым выражением, которое всегда раздражало — насмешливым, усталым, как будто он знал больше, чем хотел бы. — Вы даже не представляете, насколько многого вы не знаете, ваша светлость. Слова прозвучали спокойно, почти устало. Но для Ирвинга — они отозвались, как удар грома в ясном небе. — Значит, вы всё же решили встать на мою сторону, — вырвалось у него прежде, чем он успел себя остановить. Проклятье. Он выдал себя — выдал, что слышал ночной разговор и слова, которые не предназначались для его ушей. Ирвинг закрыл глаза и едва слышно выругался, проклиная собственную поспешность. Резко открыл их — и увидел, как губы Гэвина дрогнули — он рассмеялся — тихо, почти по-дружески, с усталой теплотой, которая казалась неуместной в этом кабинете, пропитанном напряжением. — А вы всё же не так безнадёжны, каким пытаетесь казаться, милорд, — сказал магистр, и в его голосе мелькнула искренняя нотка, смягчённая привычной иронией. — Что ж… давайте поговорим начистоту. Он поднялся с кресла, шагнул ближе, и в его глазах Ирвинг увидел не насмешку, а что-то иное — словно Гэвин решал, стоит ли открыть карты. Герцог смотрел на него, не отводя взгляда. Тишина между ними натянулась, как струна, готовая лопнуть. Этот разговор мог стать началом — или концом. *** — Что ж… Давайте поговорим начистоту. Ни насмешки, ни вызова — ровный, уставший голос, как у человека, которому не впервой объяснять очевидное тем, кто слишком долго жил в иллюзии. Гэвин подошёл к столу, не дожидаясь приглашения. Не из дерзости — просто не видел в этом необходимости. Остановился ровно настолько близко, чтобы говорить спокойно, не повышая голос. — Начнём с главного, — сказал он, глядя на герцога безо всякой почтительности, но и без вызова. — Я не ваш союзник. Но и не враг. Ирвинг нахмурился, но молчал. — Вы слышали мой разговор с Видящим, — продолжил Гэвин. — И, судя по всему, решили, что он что-то меняет. Что я, внезапно, стал фигурой на вашей доске. Но это заблуждение. Я могу быть вам полезен. Но не как рыцарь, не как сподвижник. Как консультант. Временно. Пока вижу в этом смысл. — Почему? — в голосе герцога — не упрёк, а скорее удивление. — У вас есть сила. Опыт. Ум. Вы не похожи на того, кто отстраняется, когда на кону слишком многое. — Именно потому и отстраняюсь, — отрезал магистр. — Я видел, как заканчивают те, кто встаёт не в своё время и не на ту сторону. Он чуть помолчал, потом добавил: — У меня нет иллюзий. Ни насчёт вас, ни насчёт Маккрея, ни насчёт игры, которая давно идёт за вашей спиной. Я знаю, как устроена власть. Как быстро меняется расклад. И знаете что? Мне не нужно место в первом ряду, чтобы понять, кто проиграет. Он отошёл к камину, облокотился на холодную каминную полку. В лице — всё та же ровность, но в глазах теперь сквозила усталость. Старая, застарелая. — Я остался здесь только по одной причине. Кристиан. Его состояние. Его нестабильность. А я дал слово… Он не договорил. Взгляд стал жёстче. — Остальное — не имеет значения. Пока. Повисла пауза. — Вы считаете, я ошибся, — наконец проговорил герцог. — Нет, — отозвался Гэвин, — я считаю, вы слишком долго отсутствовали. И до сих пор не поняли, насколько многое изменилось. Он медленно выпрямился. — Здесь побеждает не тот, кто честен. И не тот, кто прав. А тот, кто знает цену чужой слабости. Маккрей это понял давно. Так что, простите за откровенность, милорд, но здесь и сейчас у вас нет шансов — вы проиграете. *** — Почему вы так считаете? — с раздражением произнёс Ирвинг, внимательно посмотрев на своего собеседника — Потому что вы слишком долго отсутствовали. Правила давно изменились, и Маккрей сильнее, чем вы можете представить. Он был уязвим… раньше. Когда умер отец… — Гэвин замолчал. Пальцы судорожно сжались, по лицу разлилась мертвенная бледность, и на мгновение Ирвингу показалось, что магистр сейчас потеряет сознание. — Позвать целителей? — озабоченно произнёс он. — В этом нет необходимости, — произнёс Гэвин, опускаясь в кресло. — Так вот, милорд, как я говорил: момент упущен. Гиллас был уязвим, когда умер его отец. Но он быстро принял наследство. Убрал тех, кто мог помешать, приблизил других, дав им иллюзию власти — и получил их поддержку. И с каждым годом всё сильнее укреплял свои позиции… Вы ведь не знали об этом. Более того — я уверен, даже не задумывались. Ирвинг лишь молча покачал головой, признавая, что всё сказанное Гэвином — правда. Но, проклятье, почему? Почему так вышло, что магистр, несмотря на относительную молодость, куда лучше понимает происходящее… и разбирается в нём? — Для Гилласа вы, ваша светлость, как и члены вашей семьи — природные враги. Хотя, признаться, ваш отец и вы сами очень помогли Маккреям, когда отправились в добровольное изгнание. Просто уступили. — Считаете, нужно было развязать войну? — Но ведь, по сути, вы просто отсрочили то, что вам предстоит сделать сейчас. Только вот условия будут уже совсем иные. Тогда за вашей семьёй пошли бы многие влиятельные аристократы. — Меня поддержат и сейчас. — Искренне? Только ваши собственные северяне, милорд, — усмехнулся Гэвин. — Остальные будут наперебой заверять вас в своей лояльности, но затаятся, как мыши под веником, в ожидании — кто же окажется победителем. — Вы неправы, — возмутился Ирвинг. — Я знаю, что мне готовы оказать поддержку многие аристократические семьи столицы. Гэвин резко поднялся. На лице появилась гримаса пренебрежения. — Что ж, видимо, вам хватило слов мелкого барона, считающегося вашим осведомителем. И не надо сейчас изображать гнев — Калин вас не предавал. Он верен вам. Просто вы, видимо, неправильно разговаривали с тем парнишкой, что я вам доставил. Иначе бы поняли: визиты барона не остались незамеченными. А сложить два и два в состоянии любой. Слухи по столице начались с того момента, как вы разнесли Бастион. И он явно сообщил вам о них. Вот только что-то я не вижу вереницы карет, штурмующих ваши ворота, чтобы доставить своих владельцев к вам с выражением сильнейшей преданности. Он направился к двери и, прежде чем взяться за ручку, обернулся — с раздражением: — Вы не хотите меня услышать. А я не настолько хорошо себя чувствую, чтобы тратить силы на уговоры. Ирвинг чувствовал странную смесь эмоций — гнев, злость и… сожаление? Наверное, всё же его. Несмотря на сказанное магистром, в его словах не чувствовалось фальши. Да и то, насколько он осведомлён, заставляло признать: магистр ему необходим. Пусть и на своих условиях. — Постойте, — произнёс он, прежде чем Гэвин открыл дверь. Магистр обернулся через плечо, не торопясь. — Значит, всё же готовы слушать? Ирвинг медленно кивнул. — Хочу понять, — тихо ответил он. — И, возможно, что-то изменить. Несколько секунд тишины. Затем Гэвин едва заметно усмехнулся — устало, без торжества. — Тогда я останусь. Пока. *** Я стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела, как они уезжают. Во дворе Гэвин осадил вороного жеребца, перекинулся парой слов с Маркусом и направил коня к воротам. Я представляла, как он останавливается, как замечает меня в окне, как я спускаюсь к нему и мы говорим — только вдвоём, без всей этой суеты. Глупо. Он даже не знает, что я здесь стою, что я думаю о нём каждую свободную минуту. Но я хотела, чтобы всё было иначе. Я всегда хочу, чтобы всё было так, как мне нужно. А теперь он уезжает, и я опять осталась ни с чем. Это не просто обидно — это несправедливо. Почему всё всегда идёт не так, как я хочу? Это бесит. Раздражает до зубного скрежета. Скрип двери за спиной прервал мои мысли. Я обернулась. Мойра стояла на пороге, её лицо было, как всегда, непроницаемым, но глаза выдавали лёгкое беспокойство. — Его светлость велел собрать ваши вещи, миледи, — сказала она, поправляя передник. — Зачем? — Я нахмурилась. — Мы уезжаем? — Видимо, так. — Мойра прошла к гардеробу и начала вынимать платья, складывая их на кровать с привычной аккуратностью. Я снова взглянула в окно, но Гэвин уже исчез. Ворота закрывались, и только стражник у створки напоминал, что он был здесь минуту назад. Досада хлынула в горло, как горький отвар. Почему я не нашла момента поговорить с ним? Почему всё в этой проклятой столице идёт не так? Я мечтала, что здесь будет жизнь — балы, приключения, свобода. А вместо этого — сплошные разочарования. Я сжала губы, чувствуя, как внутри снова закипает злость. Всё снова происходит без меня. Всё — мимо меня. Почему я должна уезжать? Почему он уехал? Что вообще происходит? Я развернулась от окна, чувствуя, как кровь стучит в висках. Хватит. Хватит молчать и ждать, пока мне соизволят что-то объяснить. — Миледи… — начала Мойра, но я перебила. — Мне нужно к герцогу. — Я рванула к двери, не слушая её бормотания. Дверь хлопнула за мной так, что задрожали стены. Столица словно отвергала меня. Первый выезд на улице едва не закончился катастрофой. Не вмешайся тогда Крис… Имя всплыло само собой, будто ожог — мягкий, невидимый, но жгучий. И больной. Я до сих пор не могу к нему попасть. Ирвинг твёрдо и молча запрещает. Не объясняет. Не даёт даже взглянуть, убедиться, что он… живой. Настоящий. Здесь. А я… я не могу ничего. Я просто… приёмная дочь герцога, которую он сам же отстранил от всего, что имеет хоть какое-то значение. Я молилась в Храме. Горячо, с верой. Но, по правде говоря, даже это не приносит мне утешения. А кроме того, я всё больше чувствую себя лишней. Вчера я, наконец, смогла выйти за пределы этих стен. И снова — что-то случилось. Никто не объяснил, но я же понимаю, что не зря же Гэвин тогда погрузил меня в сон. А герцог? Он ничего не сказал. Ни слова. Ни объяснения. И Мойра молчит. Хотя уж она-то точно знает, что происходит. Но твердит одно и то же: не могу нарушить приказ. Запрет. Приказ. Молчание. И всё против меня. Мысли путались, но злость росла с каждым шагом. Столица должна была стать моим триумфом. А что в итоге? Меня держат взаперти, как куклу, и даже Криса не дают увидеть. Гэвин уехал. Мойра молчит. Герцог молчит. Все молчат! В холле доносились команды Логана со двора. «Быстрее! Седла проверить!» — орал он. Стражники готовились к отъезду. Моему? Герцога? Или нас обоих? Я не хочу гадать. Я хочу получить ответы. Сейчас. Я дошла до кабинета герцога, и злость кипела так, что я даже не подумала стучать. Рванула дверь на себя и ворвалась внутрь, готовая выплеснуть всё, что накипело. — Почему мне ничего не говорят?! — выпалила я, чувствуя, как голос дрожит от ярости. Ирвинг поднял взгляд от свитков, его глаза сузились от раздражения. Он отложил перо с лёгким стуком, но промолчал. И я не знала, что это значило: он не хотел говорить? Не знал, с чего начать? Или просто считал, что не обязан? *** Когда дверь распахнулась с грохотом, Ирвинг поднял взгляд от лежащих перед ним бумаг. На пороге стояла Элисон — вспыхнувшая, напряжённая, с дрожащими губами и брошенным в лицо обвинением: — Почему мне ничего не говорят?! Он не ответил сразу. Отложил перо, которое едва слышно стукнуло по столу. Слишком тихо на фоне её голоса — но в этой тишине была вся тяжесть последних суток. Ирвинг смотрел на неё — и видел не взрослую девушку, которой пора бы научиться сдерживать эмоции, а ту же маленькую капризную девочку, что в детстве топала ногой, если ей не разрешали кататься верхом в дождь. Только теперь — в платье, сшитом по столичной моде, с приподнятым подбородком и глазами, полными упрёка. И больно было даже не от того, что она кричала, а то, что не понимала, не пыталась понять. Ни разу. — Потому что ты спрашиваешь не ради ответа, — произнёс Ирвинг, наконец, и голос его прозвучал резко, даже грубее, чем он собирался. — Ты хочешь, чтобы всё было так, как ты хочешь. Всегда. Элисон замерла. Она ожидала чего угодно — раздражения, отповеди, может быть, иронии. Но не этого: не твёрдого, отцовского, ледяного «потому что». — Я… я имею право знать, — прошептала она, шагнув вперёд, но Ирвинг поднял руку — не угрожающе, но чётко, жёстко. — Ты имеешь право знать ровно то, что готова услышать. А ты не готова. Ни к ответственности, ни к последствиям, ни даже к реальности, в которой живёшь. Сердце билось в горле, но он продолжал: — Ты ведёшь себя, как ребёнок. Кричишь, потому что тебе не по вкусу молчание. Возмущаешься, потому что кто-то решает без тебя. Но ты хоть раз задалась вопросом — почему без тебя? Почему ты — не в кругу тех, кто решает? Он не повышал голос, но каждое слово звучало тяжело, как шаг по камню. Он видел, как меняется её лицо. Как гордость борется с уязвлённостью. — Всё, что происходит сейчас, — началось не вчера и не позавчера. Мы уезжаем. Я уезжаю. Ты тоже. Потому что больше нечего делать в этой столице. И потому что Крис по-прежнему не может быть с тобой рядом — не потому, что я так решил, а потому что ты даже не представляешь, в каком он состоянии. Ирвинг умолк. Это было лишнее. Слишком близко. Он не хотел, чтобы голос сорвался. Герцог был зол — и устал — и в глубине души уже давно знал: он сам позволил ей вырасти в тени любви, не столкнувшись по-настоящему с трудностями. — Как я вообще могу знать, что с ним?! — вспыхнула Элисон. — Ты не даёшь мне даже взглянуть на него! Ирвинг медленно поднял взгляд. Взгляд жёсткий, тяжёлый. — Потому что ты не лекарь и не целитель. Ты — наблюдатель. И на данный момент — слишком эмоциональна, чтобы быть даже им. Он встал. — Тебе кажется, что тебя отстранили. На самом деле — тебя оберегают. И если бы ты думала хоть немного дальше собственного носа, ты бы это поняла. Ты не обязана всё знать, Элисон. Иногда незнание — это щит. Иногда — привилегия. Он сделал шаг в её сторону. Не угрожающе — просто ровно настолько, чтобы она ощутила: дальше спорить бесполезно. — И нет, это не «несправедливо». Это — ответственность. Моя. Которую я не собираюсь делить с ребёнком, бьющимся в истерике из-за того, что с ней не советуются. Ирвинг выдохнул. Пальцы сжались за спиной. — Я не обязан тебе объяснять всё. Но я обязан тебя защитить. Даже от самой себя. Он повернулся к столу. — Собирайся. Мы уезжаем до заката, — произнёс он, садясь в кресло. — И в следующий раз — стучи. В ответ ему в её глазах мелькнула смесь обиды и упрямства, но она молча повернулась и вышла, дверь захлопнулась с грохотом. Ирвинг опустил голову на ладони, чувствуя тяжесть в груди. Сердце жгло чувство горечи и поражения — не от её непослушания, а от собственной неумелости, от понимания, что он упустил слишком многое в её воспитании. Он искренне пытался защитить её, оградить от всего, что могло её ранить или сломать. Но теперь Ирвинг видел — его попытки лишь сделали её слабой, не готовой к суровости жизни. Всё, что он делал, было ради её блага, но в итоге получилось наоборот. И теперь ему придётся учить её тому, чему не научил раньше — как справляться с трудностями, а не прятаться от них.