Ключ к бессмертию

В Цитадели стояла тишина. Старые часы в зале выбили восемь, но ни один Хранитель не откликнулся на звук: их попросту не было. Кроме Гэвина и Маркуса. Остальные давно ушли и занимались тем, что магистр с сарказмом называл «внешнеполитическими кульбитами». Цитадель стала почти монашеским приютом. Слишком тихо. Слишком правильно. Слишком спокойно. Библиотека была погружена в мягкий полумрак. Пахло не пылью — дорогим воском, пряностями и восточным настоем. Всё в порядке, всё на своих местах. Кресло у высокого окна, плед на подлокотнике, чашка на столике. И в кресле — Гэвин. В халате, с распущенными волосами, с выражением на лице, будто он уже третью ночь подряд слушает лекцию по спасению мира. Хотя на самом деле просто не спал. Снова. Маркус вошёл бесшумно, но не крадучись. Поднос в руках был куда солиднее: яичница с зеленью, свежие булочки, сыр, ломтики груши и чай с полынью — привычный горький ритуал. — Уже восемь, — сообщил он как бы невзначай. — Ты так говоришь, будто мне есть дело до цифр, — отозвался Гэвин лениво, не поворачивая головы. — Есть. Потому что восемь — это утро, а утро — это завтрак. А вы, судя по виду, живёте сейчас исключительно восточным настоем и сарказмом. Он поставил поднос на низкий столик, сел напротив, скрестив ноги. Гэвин вытянулся в кресле, потянулся, словно кот, и лениво протянул руку к исходящей паром чашке. — Полынь — на удивление точное отражение моей жизни. Терпкая, противная и почему-то всё равно необходимая. — Вы драматизируете, — фыркнул Маркус. — Жизнь у вас неплохая. Дорогие вещи, восточный настой, книги, полное отсутствие начальства. Даже меня можно выгнать в любой момент. — Если бы я хотел тебя выгнать — ты бы уже собирался, мой хороший. Но, увы… я слишком сентиментален. — Значит, я всё-таки вам дорог, — язвительно, но с теплом сказал Маркус. — Приятно. Он отломил кусочек булочки и подвинул блюдо к Гэвину. — Уже неделю, как герцог стал Первым советником. А вы, как назло, перестали есть и спать одновременно. Совпадение? — Совпадение, — подтвердил Гэвин, глядя в чашку. — Или насмешка Созерцающего. Кто это сейчас разберёт. — Они с королём держатся довольно хорошо. — Они балансируют. Это не одно и то же. — Но… — Маркус, — Гэвин поставил чашку и посмотрел на него внимательно. — Я же просил. Я не собираюсь вмешиваться. — Потому что «это нас не касается», да-да, я знаю. Слыхал раз двадцать. — Тогда к чему повторять? — Потому что вы упрямый, как сто ослов. А я — ваш ученик, а не мебель. Мне не всё равно. Гэвин приподнял бровь: — О, смотри-ка. Ты научился формулировать протест. Ещё немного — и взбунтуешься. — Я уже бунтую, — пожал плечами Маркус. — Только без мечей и пафоса. Просто… вы не железный. Вы едва не погибли, спасая мага герцога. Не делайте вид, что вам всё равно. — Вот именно. Едва не погиб. Значит, теперь имею полное право не лезть туда, где снова можно огрести. — Но вы всё равно это сделаете. Я же вас знаю. Гэвин посмотрел на него — долго, немного устало. И всё же с искрой. — Знаешь, что самое ужасное? Возможно, ты прав. — Не возможно. Точно. — Уверенность — опасная штука. Особенно у людей, у которых ещё даже голос толком не пробился. Маркус рассмеялся, встал, подошёл, наклонился, забрал пустую чашку и сказал тихо, почти между делом: — Просто… вы тогда спасли меня. До того, как поняли, что оно вам невыгодно. Как и с герцогом… Гэвин на миг прикрыл глаза, а потом произнёс, лениво и с усмешкой: — Слишком ты ловко умеешь ставить диагнозы. С таким талантом тебе бы в политику. — А я предпочитаю оставаться рядом. На случай, если вы снова решите голодать и читать хроники переворотов вместо того, чтобы спать. — Вот ведь… — Гэвин потёр переносицу. — Кто тебя только воспитывал… — Вы, — с абсолютным спокойствием ответил Маркус. — И, кстати, довольно неплохо. Он ушёл, закрыв за собой дверь. А Гэвин остался. В кресле. В одиночестве. Среди книг, которые давно не читал, и голосов, которых больше не было рядом. И всё же на подносе осталась пустая тарелка. Сегодня — он съел всё. *** Жара стояла глухая, будто небо провисло и давило на плечи всей своей синевой. Конь под ним был взмылен, но держал ровный шаг, как и остальные. Позади тянулся отряд: три десятка — мечники, лучники, маг — стройно, слаженно, надёжно. Каждый знал своё место. Как и он, капитан. Айнрэй Кэрнвик держал спину прямо, лицо — спокойным, хоть внутри уже зудело подозрение. Чужая тревога — будто колючка под кожей, раздражала, мешала думать. Он гнал её прочь, но она не отступала. Слева ехал Малком — молчаливый и мрачный, как само проклятое пограничье. Годы вырезали его лицо ножом: складки, морщины, тяжёлый взгляд. Рядом с ним любой чувствовал бы себя сопливым новобранцем. Даже он. — Чудовища, — пробормотал тот, не оборачиваясь. — Если правда… может, восточные колдуны снова шевелятся. Нужно было бы сразу донести вверх по цепочке. Айнрэй скосил на него взгляд. Пауза. — А если нет? Мальчишка в истерике, семь лет от силы. Видел, как он орал? Половина слов — сбивчивые, вторая — выдумка. «Чудища», «мамка», «бежать»… Сказки на ходу. Перепугался до судорог. — А может, и нет. Ты же знаешь, как это бывает. Когда в глазах такая пустота — не врёт он. Видел он, да только слов у него на это нет. Айнрэй снова посмотрел вперёд. Тени от деревьев ложились поперёк дороги, белая пыль срывалась из-под копыт. Лес не выглядел угрожающе. Пограничный. Обычный. — Мы не дети, чтобы в тень прыгать от каждого шороха, — сказал он спокойно. — Если поднять тревогу, а окажется, что это пара разбойников, от которых у мальца мать погибла — нас сотрут. Потом в столице поучат, как правильно дозоры водить. Малком не ответил, но скривил губы. То ли в усмешке, то ли в сожалении. Когда показались крыши, отряд ускорился сам собой. Крыши — уже не крыши. Горели. Не в полную силу, но достаточно, чтобы понимать — беда пришла не вчера. Дым полз в небо, резкий, деревенский — от сена, дров, одежды и… чего-то ещё. — Спешиться! — коротко бросил Айнрэй. Солдаты подчинились мгновенно. Коней — назад, сами стали в строй. Лучники на периметр. Вперёд — он, Малком, трое мечников, маг. По селу гулял ветер. Тишина в нём была неестественной — без птиц, без голосов, только потрескивание, редкие всхлипы пламени. На земле лежали тела. Людские. Убитые. Мужчина с грудью, рассечённой топором. Старуха с ломаной шеей. Женщина — может, мать мальчишки — с ножом, вцепившаяся в чьё-то горло. Дети. Слишком много детей. — Жестоко… — Малком присел над телом. — Не чисто. Не на испуг. Били, как в бешенстве. Либо звери, либо не те разбойники, к которым мы привыкли. — Слишком тихо, — сказал Айнрэй, глядя по сторонам. — Ни одного нападавшего. Ни следа. Малком поднялся. Щека его дёрнулась. — Пора послать гонца. Пусть командование знает — что-то не так. Капитан сжал зубы. Он чувствовал это сам — на уровне кожи, дыхания, самого взгляда на тела. Но мозг всё ещё отказывался верить в «нечто». Нет. Всё должно быть объяснимо. Просто — дико. Просто — внезапно. Просто — слишком. — Посмотрим лес. Если никого, если нападение одиночное — тогда пошлём. Пока рано. — Рано, — усмехнулся Малком. — Конечно. В самый раз к похоронной речи. Но снова не спорил. Он умел ждать. И тут — крик. — Мамка!.. — Мальчишка, всё тот же. Ворвался, споткнулся, вытер кровь с лица. Глаза — дикие. — Мамка в лес побежала! И все! Там… они… были крики! Кто-то звал! Айнрэй глянул на деревья. Лес будто подполз ближе, тенью в зените, угрюмой пастью. — В лес, — отрезал он. — Периметр держим. Щиты вперёд. Никто не отходит от тропы. Малком снова ничего не сказал. Только стянул шлем с седла, надел, и уже в нём лицо его стало совсем каменным. — Значит, идём навстречу тому, что убило их всех, — пробурчал он, и шагнул за ним. *** Дождь хлестал по стеклу, будто сама погода вознамерилась упрекнуть её в слабости. За окном гремела гроза — хищная, без стыда разрывающая тишину, и каждый раскат эхом отдавался в её висках. Замок Альпин был холоден, даже с разожжённым камином. Старый, сырой, забытый… Как и она. Герцогиня сидела за массивным столом, некогда принадлежавшим её первому мужу. Дубовая столешница, иссечённая временем, пахла пылью и нелюбовью. За спиной шелестели тяжёлые портьеры, гонимые сквозняком, несмотря на закрытые окна. Комната, как и всё вокруг, не принадлежала ей — не по-настоящему. Она была здесь… по приговору. «Я призову вас, Ваша Светлость, сам.» Слова Ирвинга всплыли в памяти, как жало под кожей. Они звучали спокойно, подчеркнуто вежливо. Почти ласково. Но за ними скрывался приговор — и она знала это тогда, как знает и сейчас. Он не проклинал её. Не унижал. Он просто отнял всё. Несколько недель — ни письма, ни послания. Ни сплетни, ни слуха лично от него. Только отрывочные фразы: «герцог побывал в столице», «отправился ко двору», «назначен первым советником». И всё это — без малейшего упоминания о ней. Как будто её никогда не существовало. Нормина с усилием разжала пальцы. Взгляд скользнул по серебряному подносу, стоящему у края стола. Он был безупречно чист — графиня лично отдала распоряжение его начистить. Когда-то на нём приносили приглашения, визитные карточки, рекомендации, шелестящие письма, наполненные лживыми любезностями. Теперь же он блистал своей пустотой. Немой упрёк. Ни одного знака — ни от столицы, ни от ближайших домов. Она обвела взглядом комнату — тяжёлая мебель, выцветшие гобелены, фарфоровая чаша с засохшими розами. Нищета — ещё не материальная, но уже социальная — подбиралась к ней, как тень. Её статус всё ещё звучал как «герцогиня», но за этим титулом больше не стояла власть. О, она знала, что опала будет чувствительной. Но не настолько. Она не ожидала, что все отвратятся от неё так быстро. Аристократия чует слабость, как падальщики кровь. Никто не рискнул написать ей — и никто не рискнёт, пока Ирвинг не подаст знак. А он молчит. «Вам стоит уделить больше внимания приданому вашей дочери», — сказал он перед отъездом. И это тоже был не совет. А предупреждение. Донелла… Наследство… Приданое… Единственный шанс остаться на плаву. Но кому теперь будет интересна Донелла, если её мать — в опале, без влияния, без союзов? Осторожный стук в дверь оборвал поток мрачных мыслей. — Войдите, — отозвалась она, слишком усталая, чтобы поднимать голос. Дверь приоткрылась, и на пороге появился Мастермен. Всё тот же сдержанный, выправленный, с едва заметной усмешкой в уголке губ. Когда-то он служил Ирвингу. Теперь — ей. Не по доброй воле, а по долгу, как и все здесь. — Ваша Светлость, — произнёс он. — К вам… гость. Гость? В такую погоду? Она слабо приподняла бровь. — И кто же отважился на визит в такую ночь? Мастермен слегка склонился. — Его сиятельство, граф Гиллас Маккрей. Молния осветила комнату белым всполохом, и Нормина вздрогнула. Конечно. Кто же ещё? Гиллас. Единственный, кто всё ещё помнил, что она не просто «жена в опале», но и партнёр. Пусть и не слишком надёжный — но нужный. Он знал, что она проиграла. Но, вероятно, надеялся, что это не навсегда. Её губы медленно растянулись в улыбке. Холодной, без радости. — Пусть войдёт. И если герцог думает, что она просто исчезнет в этом забытом всеми замке — он ошибается. Он ещё узнает, на что способна женщина, которую загнали в угол. *** Путь от столицы до Альпина мог бы занять несколько дней — медленных, утомительных, невыносимо скучных. Но граф Гиллас Маккрей не был создан для таких странствий. Он был человеком, ценящим своё время. И комфорт. Поэтому к замку Альпин он прибыл в сопровождении порталиста. Маг выдохнул, обессилено опустившись на скамью — юный, узкоплечий, он справился с задачей, но не скрывал усталости. Гиллас мимоходом снова вспомнил про мага герцога… Сильного, преданного. Уж он точно не валился бы без сил после подобного, но, увы, подобных ему магов в его распоряжении не было. Альпин встретил его дождём. Серым, липким, затяжным — таким же, каким, вероятно, был сам замок. Окна запотевшие. Каменные стены тусклые, неотапливаемые. Во дворе пахло сырым сеном и заплесневевшими амбициями. Место, где когда-то звучали балы, ныне казалось капканом для выдохшихся титулов. Он откинул капюшон и велел доложить о своём прибытии. Гиллас поправил перчатки, отряхнул с плеч дождевые капли и шагнул в холл, будто входил не в заброшенный замок, а в зал Совета. Всё вокруг выдавало упадок: потускневшие зеркала, вытертый гобелен, отсутствие слуг у входа. Мастермен — всё ещё гордый, но уже не тот, каким он был в доме Ирвинга, — лично сопроводил его к кабинету. Герцогиня ждала его в старом кабинете. Кресло у окна, стол из чёрного дерева, аккуратно разложенные письма. На столе — поднос для приглашений, отполированный до зеркального блеска. Пустой. Как и весь этот дом. — Ваша светлость, — с лёгкой насмешкой поклонился он, входя. Нормина подняла взгляд. Всё так же прямая спина, благородный изгиб плеч, тусклый отблеск жемчуга в волосах. Даже здесь — даже сейчас — она оставалась собой. И оттого казалась ещё более уязвимой. — Ваше сиятельство, — голос её был спокоен. — Не ожидала, что вы посетите эту дыру в такую погоду. — Ах, но именно такие места создают атмосферу для искренних разговоров. Он опустился в кресло напротив и окинул комнату быстрым взглядом. — Уютно. Хоть и безлюдно. — Нам с Донеллой достаточно имеющихся тут слуг. — Не сомневаюсь, — усмехнулся он. — К слову о Донелле. У меня есть предложение. Которое, быть может, наконец напомнит вам, что вы всё ещё игрок, а не пешка. Нормина не ответила. Она только чуть опустила подбородок, будто соглашаясь слушать. — Барон Колрейн. Мой троюродный племянник. Не беден, уважаем в Совете, земли — за холмами Лэрдана, но доход с них стабилен. Без родни, но с положением. И, что важнее, он — часть клана Маккреев. Брак с ним — возможность для вашей дочери — имя, с которым можно будет держать спину прямо. — Ему за тридцать, — сухо отметила герцогиня. — Тридцать восемь, — беззлобно уточнил Гиллас. — Но его прошлое безупречно. Он не искатель приключений, не дебошир. Кроме того… — он сделал паузу, — его вкус склоняется к утончённым, светловолосым женщинам. Уверен, ваша дочь не разочарует его. Нормина чуть напряглась, но ничего не ответила. — Свадьбу можно устроить через неделю, — спокойно продолжил он. — Это слишком быстро, — с нажимом проговорила она, всё ещё надеясь сохранить иллюзию контроля. — Быстро, да. Но потом может просто не быть времени, моя дорогая, — он чуть наклонился вперёд. — Сегодня утром я получил донесение с восточных границ. Несколько деревень уничтожены. Свидетели говорят о нападениях тварей, которых не смогли опознать ни маги, ни солдаты. И, если это то, что я думаю, — времени у нас не так уж много. — Конструкты? — в голосе герцогини послышалась тревога. — Возможно, — кивнул Гиллас. — Восточные колдуны молчали десятилетиями. Но и в прошлый раз они не стали объявлять войну. Они просто начали убивать. И тогда королевская армия едва смогла их сдержать. Он выждал паузу. — Ваша дочь получит сильного покровителя, — продолжил он тише. — Вы — возможность вернуться в игру. Альпин — её приданое. Свадьба — ваш билет назад в замок Хэвен. Всё зависит от вашего ответа. — И вам всё это нужно… исключительно из добрых побуждений? — Нормина прищурилась. Он рассмеялся. Искренне, с лёгким презрением. — Конечно нет. Вы куда удобнее мне в Хэвене, чем в этом ободранном чулане. За последние годы Альпин изрядно обветшал — вы явно мало уделяли ему внимания. Меня это лично огорчает. — Вы всё ещё считаете, что у меня нет выбора? Он посмотрел на неё с такой откровенной жалостью, что она едва не вскочила с кресла. — У вас его и правда нет. Герцог занят: дела при дворе, новые назначения, слухи о грядущей войне… И, конечно, предстоящая свадьба. — Какая ещё свадьба? Он приподнял бровь. — Вы совсем отрезаны от новостей, Ваша Светлость… Элисон — будущая жена Его Высочества. Свадьба осенью. Её уже называют северной розой королевства. Нормина побледнела. В её пальцах оказался лист пергамента — и она сжала его, скомкав до хруста. — Эта мелкая дрянь… — прошептала она, едва не сквозь зубы. — Увы, но она смогла зацепить даже моего непутёвого племянника. Видимо, умение манипулировать — её врождённый дар. В отличие от вашей дочери, — добавил он, почти ласково. Он встал, медленно, с явным удовлетворением, как будто всё нужное уже было сказано. — Так что — подумайте. Но недолго. Он сделал шаг к двери — и остановился, бросив напоследок: — Я пришлю портных завтра. Определитесь с платьем для Донеллы. Колрейн любит изящные ткани… и утончённый вкус. Думаю, в этом у вас есть шанс проявить себя. — Вы полагаете, что я — всего лишь посредник в выгодной сделке? — её голос стал тише, но опаснее. — Вы — возможность. И редкая. Умная, красивая, разозлённая… Но без союзников. И без герцога. Пока. Он уже взялся за ручку, когда она заговорила: — Может, вы остались бы на ночь? Он повернулся. Она подошла ближе, очень медленно. На губах — полуулыбка. Взгляд — изучающий, чуть насмешливый. Прямая спина, глаза цвета горького вина, в которых, помимо высокомерия, таилась искра чего-то человеческого. Желания, возможно. Или одиночества. — Всё же вы мужчина. А я — женщина, — мягко сказала она. — Разве вам не любопытно… вернуться к чему-то настоящему? Он не отшатнулся. Дал ей подойти ближе. Позволил пальцам коснуться её руки — едва. Почти прикоснулся губами к щеке. Почти. А потом рассмеялся. Негромко. Сдержанно. Но со всей той холодной издёвкой, что так легко ранит. — Не льсти себе, Нормина, — сказал он тихо, — я не интересуюсь вещами, от которых уже отказался Ирвинг. На её лице промелькнуло что-то — не боль, нет. Скорее — униженное бешенство, мгновенно замаскированное холодной маской. Он отступил, не торопясь, взглянул на неё с холодной учтивостью и добавил уже на пороге: — Отдохните, ваша светлость. Завтра будет важный день. Советую встречать его не с фальшивыми надеждами, а с ясной головой. Дверь закрылась за ним мягко. И осталась лишь гроза за окном — и женщина, решившая, что им можно вот так просто манипулировать. *** Ветер хлопнул в ставни — сухо, вразрез тишине. Граф Каэрланн даже не обернулся. Просто положил на край бумаги плоский камень, чтобы лист не зашевелился, и продолжил читать. В кабинете пахло кожей, чернилами и горячим железом от оружейников этажом ниже. Сквозняк полз по полу, будто тонкий змей. Часы на стене тикали, отбивая каждую четверть — слишком громко, но привычно. — Следующее, — негромко бросил он. Секретарь — молодой, сухопарый, с вечно дрожащими пальцами — перелистнул бумаги, кашлянул в кулак. — Деревни Тирна, Крейв и Морлеан. Подтверждено: полностью уничтожены. Живых жителей не обнаружено. Останки — только частично. — Частично? — граф не поднял головы. — Пепел, обгорелые кости. Улицы разрушены, дома выжжены до основания. Есть следы боя — ломаные копья, обломки стрел, разрубленные щиты. Кровь… много крови. Но… — …нет тел нападавших? Секретарь кивнул. Медленно. Пальцы дрогнули, будто он боялся самих слов. — Ни одного, господин. Ни одного трупа. Только мёртвые из наших. И… один живой. Граф поднял взгляд. — Состояние? — Мальчишка. Лет восемь. По бумагам. Но волосы — седые. Глаза… пустые. Он говорит, что видел их. Что у них лица, скрытые под железом — маски, будто из окалины, грубые, тёмные. Что под ними — только кости и пергаментная кожа. Говорит, что из глаз дым… Фреймор молчал. Просто сидел — будто статуя в полутьме. — Он… не кричит, — продолжил секретарь. — Но повторяет всё как заклинание. «Они высохшие. Они слышат. Даже сквозь землю». Граф выдохнул, медленно, почти беззвучно. — Пять отрядов, — произнёс он глухо. — И ни одного врага, чьё тело можно положить на карту. Только наши. И пепел. Он встал. Пальцы медленно сомкнулись на спинке кресла. На стене висела карта. По ней уже ползали красные отметки — как ржавчина. Как болезнь. — Это не разбойники. — Нет, господин. — Не мятеж. — Нет, господин. — Не звери. Секретарь молчал. — Приведите мальчишку. Немедленно. — Да, господин граф. Стук сапог быстро стих за дверью. Фреймор остался один. За окном закатывался багровый день. Колокола били внизу — учебная тревога, не настоящая. А он смотрел в окно и думал: «Если это и есть начало… То, чего же именно? » *** В комнате было сыро. Тяжёлые капли дождя шлёпались по камню с той монотонной упрямостью, что делает время особенно вязким. Донелла сидела у окна, облокотившись на подоконник, и следила, как стекло запотевает от её дыхания. Серое небо нависало над замком, будто старая шаль, оставленная на чердаке. Всё здесь было тусклым. Выцветшим. Как её ожидания. Она услышала шаги только тогда, когда дверь уже распахнулась. — Скучаешь, дитя моё? — голос Нормины был спокойным, даже ласковым — но под этой шелковой гладкостью угадывался холодный металл. — Я просто смотрю на дождь. — Донелла не обернулась. Герцогиня прошла вглубь комнаты, не торопясь. Подол платья мягко скользил по полу. Ни накидки, ни шпилек — только прямая спина и взгляд женщины, давно привыкшей к командованию. — В такую погоду только смотреть и остаётся. Хотя, — она повернулась к дочери, — у тебя, быть может, вскоре будет повод думать и о других вещах. Донелла резко оторвала взгляд от окна. — Ты о чём? — Завтра прибудут портные, — сказала она вместо приветствия. — Начнут подготовку к примеркам. У нас неделя. — К чему?.. — Донелла нахмурилась. — Что значит — неделя? — Через семь дней ты выйдешь замуж. Всё уже улажено. Донелла встала резко, так, что кресло за её спиной качнулось и скрипнуло. — Кто?! — почти выкрикнула она. — За кого?! — Барон Колрейн. Мужчина с положением. У него есть деньги, земля, связи. И он из клана Маккреев. Тебе повезло. — Повезло?! — Донелла потрясённо смотрела на мать. — Я его даже не видела! — Неважно. Он готов стать твоим мужем. Этого достаточно. — Ты собираешься отдать меня замуж за незнакомца?! — Это хороший союз. Безопасный. Прочный. Такой, каким должен быть брак. — Но я… я не хочу! — в голосе прозвучала паника. — Мама, ты не можешь… — Я могу, — холодно отрезала герцогиня. — И делаю это ради тебя. — Но я люблю… — Донелла осеклась, но было уже поздно. — Пола Рэмсей? — Нормина вскинула бровь. — Того, который ни разу не заговорил с тобой за весь прошлый бал? Донелла покраснела, опустив глаза. — Он был… вежлив… — прошептала она. — Я… я думала, он просто… — Он влюблён в Элисон, — отрезала мать. — И приехал к ней с цветами перед отъездом. Я думаю, ты и сама это видела. Слова ударили в грудь, как ледяная вода. — Но я не хочу… — Это не подлежит обсуждению, Дона. Можешь сейчас злиться на меня, кричать, плакать — но этот брак — возможность для тебя. Мы больше не в том положении, чтобы выбирать. — Ты говорила… что мы здесь ненадолго, — голос её дрожал. — А что же герцог? Почему мы до сих пор не вернулись в Хэвен? — Ирвинг в столице. У него хватает дел. Он — первый советник короля. Кроме того, сейчас все заняты подготовкой к свадьбе Элисон. Донелла вздрогнула. — Эта тварь выходит замуж?! — выкрикнула она. — За Пола? Да?! Нормина чуть приподняла подбородок. — Да, она тварь, — медленно произнесла она, глядя прямо в глаза дочери. — Но тварь хитрая и умная… такая, какой была её мать. Она ловко прикидывалась простушкой, чтобы не привлекать особого внимания… Но, когда понадобилось — смогла завоевать сердце принца. — Она выходит замуж за Грегора?! — Донелла вскочила, как ужаленная. — Да. Осенью. Донелла побледнела. — Но почему она, а не я?.. Я ведь… я дочь герцогини! — Да. Но не герцога, — отрезала Нормина. — Ты — дочь графа Альпин. Мой ребёнок, бесспорно. Но Ирвинг не удочерял тебя. Ты носишь фамилию своего отца. И это многое говорит. — Это несправедливо… — Справедливость — сказка для бедняков. А ты слишком долго позволяла себе выбирать. Три сезона, Донелла. Три! — голос Нормины стал резче. — И ни один достойный мужчина не предложил тебе ни имени, ни будущего. Единственный, кто вообще проявил интерес, был сын нищего барона. Стыд один. Ты смеялась, флиртовала, строила глазки — но в итоге осталась ни с чем. Она подошла ближе. — Колрейн даст тебе имя и возможности. Ты будешь жить так, как привыкла: с прислугой, с украшениями, с собственными приёмами и балами. На миг в комнате стало совсем тихо. — Но как можно выходить замуж без любви?.. — голос Донеллы дрожал. — Это ведь неправильно… — Думаешь, любовь что-то меняет? — герцогиня усмехнулась. — Глупая дурочка. Я люблю Ирвинга… Только проку от этого никакого, потому что он не любит меня. Донелла молчала. Горло сжалось, в глазах стояли слёзы. — Но я не хочу… — прошептала она. — Это не подлежит обсуждению, Дона, — жёстко сказала Нормина. — Поверь, для тебя этот брак — лучший вариант. Так что прекрати спорить и ложись спать. Завтра будет трудный день — нужно будет снять мерки, выбрать фасон и ткани. — Почему ты не хочешь меня понять?.. — в голосе её звучала горечь. — Я понимаю тебя, милая, — неожиданно мягко ответила герцогиня, подходя ближе и обнимая её за плечи. — Мой брак с твоим отцом был таким же… Я впервые увидела его у алтаря. Он тоже был старше. Но он дал мне положение, титул. Так что всё было не так уж плохо. — Но отец тебя любил… — О, моя милая, — тихо ответила Нормина. — Я заставила его влюбиться в себя уже став его женой. Так что у тебя есть все шансы сделать так же. Ты в его вкусе. Гиллас сам намекнул на это. Донелла молчала. Слёзы больше не лились — они застыли где-то внутри, превратившись в лёд. Она поняла. Всё решено. Всё подписано. Ей остаётся только играть роль — сыграть её, как сыграла мать. И… когда-нибудь — отомстить.