Ваша звезда навсегда

Меня приняли. Когда в коридоре училища объявили списки, я прочла свою фамилию —Беридзе — и долго не верила глазам. Сердце стучало так, будто сейчас выскочит. Я сделала это. Я — в Глиэра. Первые дни были как сон. Новые лица, запах старого дерева в коридорах, звук фортепиано за каждой дверью. Казалось, я попала в царство музыки. Но очень скоро сон сменился реальностью.

***

На первом занятии по вокалу преподаватель, сухая женщина с острыми глазами, выслушала меня, а потом холодно сказала: — У вас всего полторы октавы. Диапазон слабый. Техника почти не развита. Голос сырой. Честно говоря, непонятно, как вы сюда поступили. Разве что… — её взгляд скользнул по мне, - либо за взятку, либо за натуру. В классе кто-то прыснул со смеху. Я почувствовала, как щеки заливает жар. — Знаете что? — вырвалось у меня. — Идите вы нахуй со своей техникой. Я сюда не для вас пришла. В классе повисла тишина.

***

Через час меня вызвали в управление. В кабинете сидели два строгих мужчины и та же женщина. — У нас не принято так разговаривать с педагогами, — сказал один. — Вы только поступили и уже позволяете себе хамство. — Если вы хотите учиться здесь, учитесь уважать старших, — добавил другой. Я молчала. В груди кипела ярость, но глаза наполнялись слезами. В итоге мне сделали выговор. Первую отметину в личном деле. Когда я вышла из кабинета, мне хотелось бежать обратно в Тбилиси. Я села на ступеньки у входа и расплакалась. Горло сжимало, как будто там застрял ком. Всё, что я сделала, всё, через что прошла, — и теперь мне говорят, что я «натура».

***

— Мариам? — услышала я голос. Я подняла глаза. Передо мной стоял Марк. Он присел рядом, посмотрел на меня, и я вдруг вывалила всё: про их слова, про насмешки, про выговор, про то, что я чувствую себя мусором. Он слушал молча. Потом сказал тихо: — Знаешь, в экономике есть такое правило: если ресурс недооценён, тот, кто умеет видеть его истинную ценность, выигрывает. — Это что значит? — Это значит, что ты — не мусор. Ты золото. Просто пока они видят только землю вокруг. — Они сказали… — начала я, но голос сорвался. — Сказали, что я здесь из-за взятки. Или из-за… из-за того, какая я. Что у меня нет ни техники, ни голоса. Что я… никто. Он долго смотрел на меня. И вдруг его ладонь — тёплая, сильная — коснулась моей щеки. Он медленно стёр слезу, но не отнял руки. — Не смей так говорить, — сказал он тихо. — Ты больше, чем они способны увидеть. Ты горишь. И поверь мне: таких, как ты, не остановить. Я дрожала — не от холода, а от того, как звучали его слова. Как будто он верил в меня сильнее, чем я сама. Мы замолчали. Между нами повисло напряжение — тонкое, как струна. Его взгляд не отрывался от моего. И тогда он слегка наклонился. Я чувствовала его дыхание — тёплое, чуть взволнованное. Мир вокруг исчез. Не было ни Киева, ни училища, ни злых слов. Был только он. Его глаза, его рука на моей щеке и то мгновение, когда он остановился в полушаге, давая мне выбор — отстраниться или остаться. Я не отстранилась. И он поцеловал меня. Сначала — мягко, осторожно, будто боялся сломать. Его губы были тёплыми и чуть солоноватыми от моих слёз. Я замерла, но уже в следующую секунду ответила — несмело, но искренне. И в этот миг всё внутри перевернулось. Поцелуй длился вечность. Он был не страстью, не жадностью, а обещанием. В нём было столько нежности и силы одновременно, что я поняла: впервые в жизни мужчина прикасается ко мне не для того, чтобы унизить или сломать, а чтобы собрать воедино. Когда мы отстранились, я тяжело дышала, сердце стучало так, будто пыталось пробить грудь. Я смотрела на него и не могла сдержать улыбку сквозь слёзы. — Спасибо, — прошептала я. — За что? — За то, что ты сделал меня настоящей. Хоть на минуту. Он усмехнулся и обнял меня за плечи. — Глупая, — сказал он тихо. — Ты настоящая всегда. И я поняла: в этот момент Киев окончательно стал моим городом. Потому что в нём у меня появился первый по-настоящему мой человек.