Burn it Down

Я — Воин. Бесстрашный рыцарь на службе у Короля, Его личная охрана и, если того потребуют обстоятельства, Его живой щит. Меня растили с мыслью о том, что я должен служить Ему. Меня тренировали в строгости, прививая добродетель и самоотверженность. По достижении совершеннолетия я, как лучший претендент среди сотни юношей, покинул родной монастырь. Меня привезли в столицу, прямиком во дворец, и там мы наконец встретились. «Небывало почётная роль — стоять одесную Короля, сопровождать и защищать Его, куда бы Он ни направился,» — так думали многие главы знатных родов, отсылая своих не очень важных отпрысков в тот же монастырь. Когда-то так подумали и мои родители, но никто из нашего небогатого семейства и представить не мог, чем всё это закончится. В день встречи, как и во все последующие дни, Король был ко мне милостив. Странности же начались не сразу и были слишком явными, чтобы я мог к ним привыкнуть. Разумеется, я прислуживал мелкой знати в рамках своих тренировок — чудны́е привычки, нелепые просьбы или откровенное пренебрежение не смущали меня. Но Король... У Него это получалось. Поначалу я просто чувствовал на себе Его взгляд. Стоя у подножия трона, я улавливал тепло, скользящее по затылку, между лопаток, по пояснице и ниже... Я списывал это на скуку молодого Короля. Мы оказались примерно одного возраста и только многолетние тренировки позволяли мне продержаться весь официальный приём. Затем Он начал меня касаться. Это трудно было оправдать скукой. Легко, мимолётно я чувствовал прикосновения Его пальцев к латной перчатке. Король касался моих рук так, что этого никто кроме нас не видел — в толпе Его гвардии, под столом во время трапезы и поздней ночью, перед тем, как зайти в свои покои. А однажды Король вовсе позвал меня за собой и велел стоять у Его кровати. С четверть часа Он просто лежал на подушках и смотрел на меня, ничего не требуя... Я уставился в окно, изо всех сил пытаясь не замечать наготы, хотя из-за балдахина видел Его лишь по пояс. Я... Не знал, что чувствовать. Мне было предписано не чувствовать ничего, быть лишь оружием в Его руках или орудием Его воли, но Его близость вселяла в меня трепет, что-то на грани страха и воодушевления. Многие лорды и леди, которым я прислуживал, приказывали мне освободиться от доспехов и подолгу изучали моё тело. Удовлетворившись увиденным, они приказывали мне удовлетворить их желания, и я без колебаний выполнял приказы. А теперь... Мне не приказывали ровным счётом ничего, но дух мой был в смятении. Достоин ли я служить Ему?.. *** Я — Король. Наделённый властью над тысячами умов и сердец, я никак не могу совладать со своими собственными. Этот Рыцарь, вечно задумчивый и закованный в доспехи, сводит меня с ума. Я практически перестал спать и посещать любовниц, мне плохо даются речи, стираются из памяти важные имена, факты и договорённости, а пиры кажутся затянутым фарсом. Только он остался прежним — его стать, отрешённость и непоколебимость. Я прожигаю взглядом его спину, беру его за руку, лежу перед ним нагой — а он будто не замечает этого, хотя иногда мне кажется, что я вижу его внутреннюю борьбу. Наверное, всё-таки кажется. Я не понимаю, чего хочу. Я был рад беспрекословному слуге, которого буквально дрессировали повиноваться мне и защищать, но теперь я не знаю, хочу ли приказать ему — снять шлем, возлечь со мной, отдать за меня жизнь. Теперь я хочу, чтобы он сделал это... Сам? Ну что за безумие! Признаться, мне нравится эта игра, и будет интереснее всё же дать ему пару собственных ходов. Жизнь во дворце, среди интриг и роскоши, никогда не занимала меня настолько, что за весь вечер я ни разу не взглянул на молоденьких девиц. Придворные же давно разжирели и не видят ничего дальше своих блюд и кубков. Немудрено, что никто из них не обратил внимания на закованного в латы истукана, прибывшего сюда несколько лет назад. Они проходят мимо него, их взгляд скользит дальше беспрепятственно, они говорят при нём так, будто его нет... И только я, приближая его к себе, подзывая на церемониях, касаясь его рук на трапезах, всё пытаюсь почувствовать его тепло, уловить запах его тела. Впервые мы встретились за несколько часов до коронации. Уже тогда он был в своём глухом доспехе, и мне не довелось увидеть его лица. Нас представили друг другу в коридоре, на полпути от моих покоев к тронному залу — в этом же коридоре с тех самых пор он дежурит каждый вечер. И каждая ночь, проведенная мной в пустой постели, когда он остаётся за стеной, дается мне всё труднее... Все эти годы я мечтал — поначалу робко и стыдливо, а затем уже смелее и увереннее — хоть на мгновение прожечь взглядом проклятые стальные латы. Я мечтал увидеть за ними человека, увидеть Его... Сердце моё замирает, стоит лишь вообразить, как он наконец освобождается из плена доспехов, и мне смешно, смешно оттого, что я даже не представляю, каков он под ними. Я месяцами жаждал вскрыть эту раковину, чтобы узреть сокрытую в ней жемчужину, но не мог опуститься до прямой просьбы. Это бы враз упростило игру, превратив все мои фантазии в пошлые будни, окончательно утвердив нас в набивших оскомину ролях. Так не пойдёт... Ха! Есть, конечно, что-то жалкое в короле, который не в состоянии отдать приказ. Тем не менее, я уже пробовал подступиться к этой задаче — и щёки мои горят от одного лишь воспоминания о ночи, когда я пошёл на риск, пригласив Воина в свои покои. Разумеется, никто бы не осудил Короля за его предпочтения или безобидные шалости, коими он и так прославился на весь придворный мир... Но лежать на шёлковых простынях абсолютно обнажённым, когда у изножья кровати застыл в нерешительности вооружённый рыцарь в полном облачении, было... Волнующе. Очень жаль, что неуместная моя рачительность взяла верх, и пришлось наконец отослать его прочь — не лишать же сна своего телохранителя! Ужаснее того, что я ни разу не видел лица своего первого приближённого, может быть только то, что я до сих пор не знаю, как его величать. Знал бы он, как мне хочется называть его по имени — каждый раз, когда слышу его отрывистый, глухой голос из-за стенок шлема, что-то внутри обрывается из-за невозможности обратиться к моему Рыцарю напрямую. Ужасные, варварские обычаи моей же страны связали мне руки! Поверить не могу, что до сих пор думаю об этом мальчишке... Так не может продолжаться. *** Король и Воин, размышляя каждый о своём после долгого пира, шли коридором замка, освещённым редкими факелами. Дойдя до массивных дубовых дверей, Воин развернулся на месте и отступил в тень, звякнув тяжёлым наплечником. Король же, отворив дверь в свои покои, вполголоса проговорил: — За мной. И не задавай вопросов. Они оба знали, что Воин их не задаст. В покоях часть свечей уже догорела, и через высокие витражи струился холодный лунный свет. Король неторопливо сложил венец на подушку у трюмо, сбросил мантию и камзол на манекен за ширмой. Оставшись в белой рубашке и бархатных шароварах, он прошёлся перед окнами, остановился спиной к Воину. — Ну что же ты стоишь, рыцарь? Я чувствую, что ты наблюдаешь за мной. Воин вздрогнул, когда к нему обратились. Сказанное было правдой — он искоса поглядывал на Короля, ожидая приказа. Но его так и не последовало. — Чего желаете, мой Король? Тот обернулся, стянул белоснежную накрахмаленную рубашку с пышным воротником через голову и с вызовом швырнул её на ширму. — Угадай. — Это приказ, ваше величество? В голосе Воина прозвучала робкая надежда на простой ответ. Король лишь рассмеялся — громко, звучно, глубоко; бархатный смех прокатился мурашками под тяжелым доспехом. Когда он подошёл ближе, его кудрявые волосы отливали чистым золотом, как и фарфоровая кожа. «Поцелованный солнцем, — подумал Воин. — Но не мной. Я не достоин этого.» — Отныне я не стану приказывать тебе. Я хочу, чтобы ты делал то, чего желаешь сам. — Охристые глаза Короля всё искали глаза Воина в прорези шлема. И нашли. — Ты измучил меня, рыцарь. — Ваше величество, чем же я измучил вас? Воин не смог скрыть дрожь в голосе. «Мое служение наскучило Ему? Где же я ошибся?...» Король внимательно всмотрелся в пару бликов, по которым угадывались быстрые движения век. — О, тебе не стоит переживать. Все эти годы ты подчинялся мне беспрекословно, и даже последний тиран не упрекнул бы тебя в непослушании... Дело в том, что я измучил сам себя, пытаясь приказать тебе невозможное, пытаясь при помощи провокаций и ухищрений заставить тебя захотеть исполнить очередной мой приказ. Воин не пошевелился. — Так каким же был этот приказ? Король усмехнулся, вздохнул и на мгновение опустил взгляд. — А ты, видать, не понимаешь намёков... Да, не повезло тебе с ремеслом. Сердце Воина стучало гулко, и в момент тишины он опасался, что Король его услышит. — Скажу прямо. Сейчас ты волен уйти или попросить себе полцарства, титул, земли. Волен достать свой меч и обезглавить меня на месте, начать мятеж или поджечь мои покои. Волен остаться — просто моим рыцарем, дежурящим за стеной или... Здесь, со мной. Выбирай. Воин сглотнул под тяжестью нагрудника. Поправил меч в ножнах. Ему казалось странным, что он почувствовал их тяжесть только теперь. — Ваше величество... Я... — Не надо обращений. Говори со мной на «ты». Король замер в предвкушении. Казалось, он едва дышал. — Я хочу... Освободиться. С плохо скрываемым волнением он уловил движение Воина — и в следующее мгновение на пол тяжело свалились латные печатки. — Я всё гадал, чувствуешь ли ты... — Король потянулся к ладони Воина и коснулся его пальцев. — Чувствую. Воина почему-то бросило в жар от касания к незащищённой коже. — Я никогда не видел тебя без шлема. Тепла в ладони становилось всё больше. — Не помню, когда последний раз снимал его при посторонних. Король не отошёл ни на шаг. Воин поднял забрало, стащил с головы шлем и просто отпустил его, бросил на пол. Шлем укатился вон с протяжным грохотом. Под ним оказалось бледное, скуластое лицо, живые серые глаза и короткие пепельные волосы. Медленно на губах Короля расцвела улыбка. — Так вот ты каков, сэр рыцарь. На щеках, шее и груди Короля темнело множество веснушек. Без шлема Воин наконец-то мог рассмотреть их все. Несмотря на очевидные следы бессонницы — опухшие веки и тёмные круги под глазами — лицо Короля притягивало его взгляд. Язычки пламени танцевали в его зрачках, и Воину казалось, что это он горит и плавится прямо сейчас. Он облизнул пересохшие губы. — Тебя мучает жажда... Пойдём. Вино осталось в умывальне. За боковой дверью была комната с утопленной в полу ониксовой чашей. В этой чаше, по самым скромным прикидкам Воина, могло поместиться полдюжины человек; сейчас же она доверху была заполнена горячей водой, от которой к потолку поднимался душистый пар. На парапете стоял кувшин и несколько кубков. — Не знаю, как ты, а я просто мечтаю окунуться... Король неловко попытался стянуть сапоги, но покачнулся и начал падать. Рефлексы Воина сработали безошибочно — и, хотя Королю не угрожало ничего страшнее ссадины на локте, он поймал его. Не потому что должен был, а потому что хотел. — Ох... Спасибо, мой рыцарь. — Король, снова обретя равновесие, непроизвольно прижался к груди Воина. — Видимо, вино, выпитое за ужином, всё же успело ударить мне в голову. Они были очень близко. Воин мог рассмотреть каждую морщинку, каждую веснушку на устало улыбающемся лице. — Могу я... Ресницы Короля дрогнули, взгляд помутнел. — Да, мой рыцарь?.. Ему явно нравилось называть его именно так. — А вы... То есть, ты, — исправился Воин под выжидающим взглядом, — угадаешь, о чём я хотел спросить?.. Король рассмеялся, и его смех звучал тихо, почти интимно, не так, как Воин привык слышать его за эти несколько лет. — Ты быстро учишься! С другой стороны, по этой причине ко мне приставили именно тебя, а не кого-нибудь другого. Мягко освободившись из объятий Воина, Король всмотрелся в неизвестные доселе черты. — Думаю, угадаю. — Король перешёл на шёпот, одновременно подавшись чуть вперёд. — Давай так: я попробую, а ты скажешь, прав я или нет? От этого вопроса по спине Воина побежали мурашки. Медленно приблизившись, Король мягко коснулся его дрожащих губ своими, и в последнее мгновение Воин позволил себе закрыть глаза. Он наконец-то смог дышать — шумно и жадно — хотя нагрудник будто сильнее сдавливал его рёбра. Король целовал Воина, позабыв обо всём. Он нашёл ладонями его лицо и обхватил затылок — нежно, но настойчиво. Запустив пальцы в ёжик волос, он улыбнулся Воину в губы. Их движения были медленны, но широки — Воин спустился по щеке Короля до самой шеи, выцеловывая веснушки, и в паху приятно потянуло. — Я хочу избавиться от доспеха. — Оторвавшись от ласки, выдохнул Воин. — Как будет угодно, мой рыцарь. Король продлил поцелуй, наощупь пытаясь отыскать застёжки на ремнях нагрудника. Его дыхание щекотало Воину лицо и шею, путалось в волосах; рыцарь же, носом отведя золотистые пряди, провёл языком по его обнажённым ключицам. — И где ты только научился... Всему этому?.. Сбитое дыхание Короля было лучшим комплиментом, на который рассчитывали сотни придворных дам и господ, но Воин сорвал его с непостижимой лёгкостью. — Я служил многим знатным особам, мой Король. — Тогда сослужи мне услугу — прекрати величать меня по титулу! — Тогда и... Ты! Тоже прекрати. Оба замерли. Король неверяще всматривался в лицо своего верного подданного, одновременно улавливая сомнения, обуревавшие его, и надеясь, что они в конце концов отступят. Воин поразил его своей смелостью на грани безрассудства, когда тихо продолжил: — У нас обоих, в конце концов, есть имена. Король отшатнулся от него, как от прокажённого. Ему было хорошо известно, что́ грозило его рыцарю за раскрытие тайны своего имени. Глупые, странные, слишком суровые законы давно ушедшей эпохи варварства, когда к особам монаршего рода приставлялись многочисленные подчашии, дегустаторы, телохранители, двойники и прочая прислуга, оставили своё наследие. Наследие её заключалось в том, что Король непременно должен был относиться ко всем вышеперечисленным как к расходному материалу, не привязываясь к ним и не сближаясь с ними сильнее, чем того требовали его плотские желания. Сами слуги были ответственны за сохранение такого характера отношений, и непослушание, в том числе самовольное разглашение подробностей о себе и своей личной жизни, каралось казнью. Королю казалось, что сохранение такого сурового обычая было обосновано не опасностью излишне тесной связи, которая в роковой момент могла стоить жизни августейшей особе, а скорее желанием самих королей иметь ещё один повод, помимо собственного каприза, для кровавой расправы над провинившейся или надоевшей прислугой. Вынырнув из раздумий, Король содрогнулся от мысли, что его Рыцарь закончит своё служение на плахе. — Всё в порядке, Ваше Ве... Всё в порядке? Воин заглянул Королю в лицо, и тот вдруг увидел его в совершенно ином свете. За какую-то четверть часа из беспрекословного слуги, чей облик мог, вопреки многолетней интриге, не оставить и следа в памяти монарха, он превратился в безумца, каких ещё поискать, в самого прекрасного, дерзкого и безрассудного любовника на веку молодого правителя. Черты, до того непримечательные, излучали решимость готового к смерти человека, а глаза, бездонные от невиданной доселе искренности, притягивали взгляд. Тут Короля осенило — ведь этот юноша, которого растили как пешку, двойника и телохранителя в одном лице, всегда был готов умереть ради него! Это осознание и непривычная откровенность Воина поразили Короля как молнией, и он замер, будто считая секунды до оглушительной звуковой волны. Но гром так и не грянул. Невыразимая печаль захватила всё существо молодого Короля, когда он в порыве нежности коснулся лица того, кто принадлежал ему безраздельно помимо собственной воли. Какой чудовищной несправедливостью теперь казалась ему жизнь Воина, лишённого выбора, хотя выбор этот был сделан в его, Короля, пользу! И каким недалёким казался себе он сам, жаждущий невозможного от человека, который никогда бы не смог понять его желаний, и тем более — свободно ответить на них. А может, он уже это сделал?.. — Позволь и мне послужить тебе. Я помогу тебе раздеться, и потом мы представимся, как подобает двум достойным мужчинам. Это следовало сделать с самого начала, когда они только встретились. *** Воин с любопытством и лёгким удивлением следил за тем, как Король, усадив его на каменную скамью, снимает с него наплечники, наручи, нагрудник, набедренники и поножи, стаскивает поддоспешник и сапоги. Аккуратно, неторопливо, даже немного скорбно он расстёгивал ремни и развешивал доспехи своего рыцаря на стойке рядом со скамьёй. Босой и полуголый, он совсем не походил на Короля — так бы подумал любой на месте Воина — однако именно таким Воин чаще всего видел своего молодого повелителя. Когда на нём оставалось только исподнее да рубаха, Король попросил его встать. Потрёпанные тесёмки на вороте рубахи заставили его повозиться, и Воин мог бы постыдиться своей наготы или состояния своей одежды, если бы облик прислуживающего ему юноши не захватил всё его внимание. Воин мог бы помочь ему, но не решался — и не потому, что Король запретил, хотя он несколько раз жестами, не терпящими возражений, показывал, что справится сам, а потому, что во всём этом ритуале было что-то сакральное. Небрежео взлохмаченные золотистые волосы, сосредоточенный взгляд и морщинка между бровями напоминали Воину о том, что перед ним Король. Дрожащие же пальцы, нервно искусанные губы и частое подрагивание кожи между рёбрами — о том, что он живой человек, до которого можно дотронуться, которого можно... Оборвав мысль на полуслове, Воин закрыл глаза и, одной рукой обхватив Короля за плечи, зарылся носом в его волосы, прижался губами к влажному от пара лбу. Король от неожиданности оборвал тесёмку. — Дьявол... Я знал, с самого начала чувствовал, что ты не так прост, как кажешься. Воин не отвечал. Он доверял суждениям своего господина. Покорно подняв руки, он позволил Королю стянуть с него рубаху. Только сейчас он заметил, что был немного выше; он также мог поклясться, что Король заметил это одновременно с ним. С высоты трона вещи, события и даже люди выглядят не такими уж и значительными. — Меня зовут Бреган. А тебя? Воин не сразу обратил внимание на протянутую ему руку. Ответив на рукопожатие, он заметил, что пальцы Короля Брегана всё ещё дрожали. — Йонис. Очень приятно. Пара мгновений прошли в молчании, а затем Бреган, законный правитель и единоличный наследник престола, медленно опустился перед ним на колени.