Махбуб

Первый луч утра, резкий и безжалостный, пронзил щель между шторами и упал прямо на лицо Арми. Он застонал, пытаясь укрыться от него в подушке, и в этот момент сознание вернулось к нему со всей тяжестью похмелья — не алкогольного, а морального. Память накрыла волной: темнота, жар кожи, безумный блеск зеленых глаз, его собственное хриплое дыхание. Нет, — помчалась сразу же оборонительная мысль. Этого не могло быть. Это сон. Кошмар. Он потянулся, надеясь ощутить рядом лишь холод простыни, но его нога наткнулась на что-то... теплое. Мягкое. Дышащее. Арми замер, а потом медленно, с леденящим ужасом в животе, приподнялся на локте. Это не был сон. У его ног, свернувшись калачиком, спал Махбуб. Он лежал на боку, обняв своими тонкими, бледными руками голени Арми. Его лицо, раздавленное во сне, было уткнуто носом и губами прямо в пятку Арми. Длинные, темные ресницы лежали на щеках, он выглядел безмятежным и невинным, как дитя. И , к несчастью, абсолютно реальным. В груди Арми что-то оборвалось и упало в бездну. Не сон. Черт возьми, это не сон. Волна жгучего стыда и ярости — в первую очередь, к самому себе — накатила на него. Он сжал зубы так, что заболела челюсть. Идиот. Слабый, жалкий идиот. Ты снова поддался. Такой хороший день был. Черт возьми и ты… Ты все разрушил. Он глубоко выдохнул, пытаясь взять себя в руки, и начал медленно, очень аккуратно вытягивать ногу из объятий Махбуба. Кожа скользила по коже, и это прикосновение, такое нежное и такое отвратительное в данный момент, заставляло его содрогаться. Но он не успел. Движение разбудило омегу. Махбуб вздрогнул, его зеленые глаза с длинными ресницами распахнулись мгновенно, без и секунды на сонную растерянность. Он не выглядел испуганным. Он просто уставился на Арми — пристальным, невинным, изучающим взглядом, будто ждал. Арми резко отдернул ногу, окончательно освобождаясь. — Довольно, — его голос прозвучал хрипло и сухо. Он отвернулся, не в силах выдержать этот взгляд, ползающий по его обнаженному телу. Он чувствовал себя грязным ублюдком, насильником и жертвой загнанной в ловушку одновременно при этом еще и выставленным на показ. Он грубо сбросил одеяло и встал с кровати, спиной к Махбубу, демонстрируя всем видом свое раздражение и желание остаться одному. Не оглядываясь, он направился в ванную, надеясь хоть там найти уединение. Но едва он переступил порог, как услышал за спиной бесшумные шаги. Он обернулся. Махбуб стоял в дверях, голый, наблюдая за ним, как тень. — Я сказал, довольно, уйди! — рявкнул Арми, но омега даже не вздрогнул. Он просто стоял, ожидая. Сжав зубы, Арми повернулся к унитазу. Он чувствовал на себе этот взгляд, тяжелый и прилипчивый. Он попытался игнорировать его, сосредоточившись на звуке собственной струи, падающей в воду. Воздух в маленькой комнате стал густым и невыносимым. И тут движение на периферии зрения заставило его дёрнуться. Махбуб присел на корточки рядом с унитазом. Не сводя с него глаз, он наблюдал, как будто это было самым увлекательным зрелищем на свете. Его поза была не вызывающей, а… исследовательской. Любознательной. Арми застыл. Он не мог пошевелиться, парализованный абсурдностью происходящего. Его тело напряглось, струя ослабла. И тогда Махбуб сделал то, что заставило кровь ударить в виски Арми. Он наклонился чуть ближе. Его губы приоткрылись. И он вытянул шею, подставив полуоткрытый рот под струю. Теплая моча брызнула ему на губы, на подбородок, на язык. Это было последней каплей. — С УМА СОШЕЛ?! — заорал Арми, отпрыгивая назад и задевая локтем полку, и с шумом сваливая с нее все ю, злясь от этого еще больше. — ПОШЕЛ ВОН! НЕМЕДЛЕННО! Он набросился на ошеломленного Махбуба, грубо схватил его за предплечье — так, что на молочной коже тут же проступили красные юследя — и с силой толкнул его к двери. — ВЫШЕЛ! — его голос гремел, наполненный настоящей, неподдельной яростью и отвращением. Испуганный, наконец-то осознавший, что перешел какую-то невидимую, но важную черту, Махбуб выскочил из ванной. Он не убежал. Он тут же, на глазах у Арми, рухнул на колени прямо перед дверью, сложив руки на коленях и уставившись на него широко раскрытыми, полными страха и немого вопроса глазами. Как побитая собака, не понимающая, за что ее наказали. Арми, тяжело дыша, с отвращением посмотрел на него. Он вернулся к унитазу и закончив свое дело, дергающимся движением спустил воду а после, не глядя на коленопреклоненную фигуру в дверном проеме, захлопнул дверь прямо перед носом бачи. Резкий щелчок поворотного замка прозвучал как выстрел, окончательно отгораживая его от этого кошмара. Он прислонился лбом к прохладной двери, слушая, как его собственное сердце колотится где-то в горле. За дверью не было ни звука. Он знал, что Махбуб все еще сидит там. На коленях. Ждет. А Арми ждал, когда же прекратится это ощущение липкой, отвратительной грязи на его коже и где-то глубоко внутри. Чертово жалкое существо! Жалкое, но при этом обладающее какой-то невероятной просто сверхъестественной силой и властью. Арми прошел в душ и открыл холодную воду, пытаясь прийти в себя под холодными струями воды. Вернуть разум. Рассудок. Чертов бача! Махбуб был не просто сексуален. Он — был гиперсексуален, соблазнителен на уровне инстинкта и представлял собой идеально отточенное оружие соблазна. Экзотическая, неземная красота: Его молочно-белая кожа, усыпанная веснушками, кудрявые каштановые волосы и эти колдовские зеленые глаза он был не просто красив — он редок, как драгоценность. Его худощавое тело, тонкие кости, изящные черты лица и большие глаза пробуждали не только желание, но и инстинктивную жалость, желание обладать и защищать. Каждое его движение, даже самое простое, было наполнено неестественной, змеиной грацией. Он не ходит — он стелется. Он не жестикулирует — он рисует руками узоры в воздухе. Это гипнотизирует. Гипноз. Отмываясь от вчерашней ночи убеждал себя Арми «Это чертов гипноз!» Его всему научили. Его поцелуи, прикосновения, движения в сексе — это не спонтанная страсть, а виртуозно исполняемая программа. Он знает, к чему прикоснуться, как посмотреть, как вздохнуть, чтобы довести партнера до исступления. Он читает тело партнера, как открытую книгу, и мгновенно реагирует на малейшие сигналы. Он умеет быть разным: невинным и развратным, покорным и доминирующим, нежным и агрессивным. Он подстраивается под тайные фантазии и подсознательные желания партнера, становясь идеальным воплощением его похоти. В его глазах читается детская незащищенность, но его тело и действия кричат о совершенном, доскональном знании всего, что касается секса. Этот контраст между наивным лицом и мастерскими, развратными действиями сводит с ума и ломает все внутренние барьеры. Он отдается не просто так. Он смотрит в глаза с обожанием, словно тч — центр его вселенной. Он делает так, чтобы ты чувствовал себя богом, повелителем, самым желанным и могущественным. Это льстит на самом примитивном, эгоистичном уровне и вызывает мощнейшую зависимость. Арми скривился от боли, растирая тело мочалкой с остервенением и злостью. Он. Он. А ты где был? Будто ты не знаешь, что за этой совершенной сексуальностью скрывается сломленная, пустая личность. Он невероятно, демонически сексуален. Он соблазнителен, как самый изощренный наркотик: он дает невероятный кайф, но за этот кайф приходится платить разрушением моральных принципов, чувством вины и полной психологической зависимостью. Арми понимал он желал и сдавался ему в плен не потому, что Махбуб «красивый парень», а потому что он — идеальная проекция самых темных, самых потаенных желаний и инстинктов, воплощенная в хрупком, прекрасном теле. Арми ненавидел себя за это. За эту слабость! За неспособность твердо стоять на своем. Он вышел из душа и осмотревшись с раздражением осознал, полотенце в спальне. Впрочем ему бы в любом случае пришлось выйти. На встречу к этому жалкому существу. Для которого не существует понятия «границы» или «неприемлемо». Его тело и его достоинство не принадлежат ему. В его системе координат нет ничего слишком низкого или отвратительного для хозяина. Его научили, что его ценность — в полной, абсолютной доступности для любого использования. Подставившись под струю, он демонстрировал «Я принимаю от тебя всё. Даже вот это». Это был акт крайнего, доведенного до абсурда смирения. «Мое тело — это твой сосуд». Он не видел разницы между принятием в себя спермы и принятием мочи. И то, и другое — это физическое поглощение чего-то, что принадлежит хозяину. Это метафора его существования: он — вместилище для желаний, потребностей и даже отходов хозяина. Это было ритуальное, почти религиозное поведение. Как если бы он совершал какой-то сакральный обряд служения божеству, где нужно принять его сущность в себя любым возможным способом. Арми почувствовал как в нем закипает ярость. Почему? Потому что Арми пытается вытащить Махбуба в мир людей, где есть гигиена, личное пространство и достоинство. А Махбуб, своими поступками, показывает, что он все еще глубоко в мире раба, где у него нет ни гигиены, ни достоинства, а есть только функция. Арми вышел из ванной, кожу стягивало от холодной воды. Он намеренно не смотрел на коленопреклоненную фигуру у двери, чувствуя, как тот взгляд, полный страха и ожидания, прожигает ему спину. Грубым движением он накинул на бедра полотенце, прошел к двери в гостиную и распахнул ее. — Выходи, — его голос прозвучал жестко и бескомпромиссно. Он показал рукой на выход. Махбуб, все еще стоявший на коленях у ванной комнаты, съежился еще сильнее, его плечи поднялись к ушам. — Махбуб! — Арми повысил голос, чувствуя, как скулы сводит от напряжения. — Бархеzed ва беррав! Холо! (Встань и уйди! Сейчас!) Омега нервно поднял на него глаза снизу вверх. В его зеленых глазах читался не испуг, а скорее растерянность — он не понимал, почему наказание последовало за актом высшего, с его точки зрения, служения. Но он послушно поднялся на ноги. Его движения были скованными, виноватыми. Он опустил голову и мелкими шажками поплелся к выходу. И в этот момент что-то в груди Арми сжалось. Он видел эту хрупкую спину, эти вжатые в плечи плечи, этот униженно опущенный затылок. Волна ярости — к себе, к обществу, создавшему это существо, к Султану сделавшему такой «подарок», к Талор, не уследившей за Махбубом вчера накатила с новой силой. Но под ней клокотала другая, более страшная волна — жалости и осознания собственной чудовищной вины. Он наблюдал, как Махбуб замедляет шаг у самого порога, бросая на него последний, умоляющий взгляд исподлобья. И Арми не выдержал. — Иди сюда, — выдохнул он, и его голос внезапно сломался. Махбуб замер, а потом медленно развернулся и сделал шаг к нему. Арми протянул руку, потянул его к себе и обнял. Тело омеги было напряженным и легким. Он не обнял в ответ, а просто замер, позволив это сделать. Они стояли так несколько секунд в тишине, и Арми почувствовал, как вселенская ярость и отвращение начали понемногу отступать, уступая место опустошающей усталости. Ему показалось, что он наконец-то взял себя в руки. Но он ошибался. Это было не успокоение. Это была тихая, хитрая подготовка. Он почувствовал, как Махбуб медленно сползает вниз по его телу. Сначала его губы коснулись его груди, живота, стягивая с бедер Армии полотенце. Бача зацеловывал его лобок, а после основание члена. Легкий, ласкающий язык скользнул по всей длине. Потом он опустился ниже, , приняв в рот его мошонку, заставляя Арми вздрогнуть и непроизвольно выгнуться. А затем он опустился еще ниже, на колени, подлезая снизу и его руки мягко раздвинули ягодицы Арми. Арми застыл, парализованный шоком и нарастающим, запретным возбуждением. Он рыкнул что-то бессвязное, но его тело уже предало его. Он инстинктивно уперся ладонью в косяк двери для устойчивости и… раздвинул ноги шире, давая Махбубу лучший доступ. Его сознание поплыло. Стыд смешивался с невероятным, животным наслаждением. Он забыл обо всем: о своих принципах, о гневе, о жалости. Был только этот горячий, влажный язык, исследующий его самое сокровенное и интимное место с невероятным, мастерским терпением. В какой-то момент ладонь Махбуба обхватила его член, начав ритмично двигаться в такт работе языка. Арми закинул голову назад, его глаза были закрыты, он почти достигал пика. В какой то момент он приоткрыл глаза и… Лучше бы он этого не делал. В проеме до конца не закрытой двери в гостиную стояла Талор. Ее лицо было белым как полотно, глаза — огромными от неподдельного ужаса и отвращения. Она смотрела на него, на его блаженное, искаженное наслаждением лицо, на то, что делал у его ног Махбуб. Их взгляды встретились на долю секунды. В Арми все внутри оборвалось. Дикий, всепоглощающий стыд накатил на него с такой силой, что он физически оскалился, как загнанный зверь. Он резко, почти с силой, прикрыл дверь, пытаясь отгородиться от этого осуждающего взгляда, но было уже поздно. Спазм наслаждения, смешанного с унижением, вырвался из него. Он потянул омегу за волосы отстраняя от себя и кончил бурно, с хриплым стоном, пачкая шею и грудь омеги спармой, глядя в щель между дверью и косяком, за которой стояло самое живое доказательство его падения. Он тяжело дышал, и, не глядя на Махбуба, грубо поднял его, повел в ванную и молча, с остервенением, стал смывать с его лица и тела следы произошедшего. Его движения были резкими, механическими. Затем он почти приволок омегу в его комнату, толкнул внутрь и захлопнул ее, защелкнув замок. Теперь он заточил его там. *** Завтрак проходил в гробовой тишине. Арми не мог поднять глаз на Талор. Он чувствовал ее молчаливый укор, свое собственное ничтожество. Воздух был густым и тягучим от невысказанного. Он быстро доел и встал из-за стола. — Спасибо. Вкусно, — его голос прозвучал хрипло и фальшиво. Он уже направлялся к выходу, когда Талор тихо, почти неслышно произнесла: — Простите… Я не углядела. Не уследила за ним. Это была не констатация факта. Это было сочувствие. Попытка взять часть его вины на себя. Арми остановился. Он не обернулся, лишь виновато опустил глаза в пол. — Ты тут ни при чем, — выдавил он. — Это я виноват. Во всем. Я… Как животное. И вышел, оставив ее одну в тишине кухни, заваленной грузом его стыда и их общего, непоправимого провала. Дверь закрылась с тихим щелчком, поставив точку в самом унизительном утре его жизни.