Махбуб

Тишину спальни нарушал лишь прерывистый, влажный звук поцелуев и тяжелое, шумное дыхание Тимоти. Арми, прижимаясь губами к его груди, ласкал языком один упругий, уже почти привыкший к отсутствию лактации сосок, затем другой. — Тш-ш-ш, детка, все хорошо, все хорошо, — шептал Арми, поднимаясь выше и находя в полумраке влажные глаза Тимоти. Он поймал его губы в долгий, глубокий поцелуй, пытаясь унести в безопасное место, где не было места горю. Тимоти ответил на поцелуй с отчаянной жадностью, его пальцы вцепились в плечи Арми, как будто он был единственной опорой в этом рушащемся мире. — Лори уже два, — тихо, рационально, напомнил Арми, касаясь лбом его лба. — Он не нуждается больше в твоем молочке, любовь моя. - А я нуждаюсь, — выдохнул Тимоти, и его голос звучал сломанно и по-детски обиженно. Арми замолчал. Он понимал. Он видел, как Тимоти грустил последние недели, как пытался незаметно предложить грудь четырехлетнему Никки, который уже и вовсе забыл, как это делать. - Он большой мальчик. — Я знаю, — прошептал Тимоти, и голос его сорвался на надтреснутый шепот. Новая волна слез покатилась по вискам, исчезая в темных кудрях на подушке. — Я знаю, Арми. Разумом я все понимаю. Я даже не помню, каково это — чувствовать свое тело... просто своим. Сегодня Лори даже не вспомнил. А я сидел и ждал. Как будто ждал поезд, который уже никогда не придет. Он закрыл глаза, снова погружаясь в свое горе. Почти десять лет. С тех пор как родился Оливер, их первенец. Его тело не принадлежало ему полностью десять лет. Оно было колыбелью, источником жизни, молочной рекой, питающей их деток. Почти без перерыва: беременность, роды, лактация, кормление, снова беременность... Десять лет его биология имела высшую, сакральную цель. И теперь эта миссия завершилась. Последние роды были тяжелыми. Маленький Лори, их сюрприз, так спешил появиться на свет, что чуть не ушел в мир иной. А Тимоти… у него началось сильное кровотечение. Слабость. Испуганные глаза Луки, принимавшего на свет , как он уже тогда понимал его последнего внука . Экстренная операция. Реанимация. Они спасли его, спасли Лори. Но ценой стала матка, которую пришлось удалить. Малыш был здоров. А природа омеги, была навсегда усыплена. И теперь — запрещающая терапия, чтобы стабилизировать его гормональный фон. Он не ощущал потерю так остро, пока кормил. Драма казалась отдаленной. Пока соски сочились от избытка молока, пока этот сладкий, животный ритуал связывал его с малышом. Но теперь, когда молоко ушло, а терапия сделала свое дело, на него обрушилось горькое, окончательное осознание: больше никогда. Самая как ему казалось значимая глава его жизни подошла к концу. Лори, их младшенькому, было уже два года. Его давно перевели на общий стол, и последние недели грудное вскармливание было скорее ритуалом перед сном. Но недавно этот ритуал окончательно умер. Сам того не зная, Лори поставил точку в целой эпохе, когда пару недель назад раскапризничался и сказал, что он уже большой и больше не хочет папиного молочка. Результат - сегодня Тимоти проснулся в новом теле. В тихом, стерильном, бесполезном с точки зрения продолжения рода теле. Арми хотел его успокоить, но слова были бессильны. Вместо этого он накрыл омегу собой, не как альфа, жаждущий обладания, а как укрытие. Как живой щит от всей его тоски. Он прижимал его к себе так крепко, как будто хотел вдавить его внутрь себя, в самое безопасное место под своим сердцем. Десять лет Тимоти был «молочным омегой» — это было его звание, его сила, его магия в перерывах между вынашиванием следующих малышей. Его соски становились чувствительнее, набухали, и появлялось молоко — сладкое и живительное, которым он вскормил семерых детей. Страница переворачивалась, и шелест ее был оглушительно громок. Арми обнял его крепче, сильнее, прижимая к себе всего, от макушки до пят, стараясь заполнить собой каждую пустоту. — Эта веха пройдена, моя любовь, — тихо говорил он, губы его касались виска, щеки, уголков губ Тимоти. — Ты подарил миру семь чудес. Семь абсолютных, прекрасных чудес. Семь комбинаций нашей любви. Ты выносил, родил, выкормил их. Ты был удивителен. Ты — чудо. Но твоя жизнь — это не только это. Его руки скользили по спине Тимоти, плавно, успокаивающе, снимая напряжение с каждой мышцы. — Теперь новая глава. Глава, где ты принадлежишь себе и мне. Вспомни, каково это? Быть Тимоти. Великолепным танцором. Моим мужем, который сводит меня с ума одним только взглядом. Отцом, который учит Олливера играть в нарды, а Пола —танцевать. Твоя жизнь — это не только рождение и кормление детей. Она — целая вселенная. И эта вселенная никуда не делась. Она стала только богаче. Он перевернул Тимоти на бок, прижимаясь к нему сзади, окружая его своим телом, своим теплом. Его ладони легли на плоский, все еще подрагивающий от всхлипов живот Тимоти. — Все, что я умел делать лучше всего... кончилось. — Ничего не кончилось, — твердо, но бесконечно нежно сказал Арми. — Одна великая миссия плавно перетекла в другую. Ты построил целую армию, генерал. Семь прекрасных, здоровых красавцев четыре альфы и три омеги. — Он кивнул в сторону доносящегося из другой комнаты смеха. — А теперь пришло время для новых завоеваний. Для тебя. Ты получил диплом. Флоренс бьется за твое трудоустройство в центре алаптации. Ты будешь спасать других. Своим опытом, своей силой, своим пониманием. Разве это не продолжение? Тимоти не ответил, лишь поджал губы и горько хмыкнул. Арми опустил руку ниже, ладонь скользнула по шраму — вечному напоминанию о цене, которую Тимоти заплатил за жизнь их младшего сына. — А еще, — Арми коснулся его губ своими, — твое тело снова свободно. Ты можешь танцевать так, как не танцевал все эти девять лет. Сможешь отправиться на восхождение , сколько ты уже Талор и Остину грозишься, что пойдешь с ними на Килиманджаро? Ты сможешь больше жить для себя. Для меня. Я никуда не ухожу. Все живы и здоровы. Наша жизнь не заканчивается. Она меняется. И мы пройдем через это изменение вместе. Как и через все остальное. Его губы находили веки Тимоти, соляные от слез, кончик носа, уголки губ, подбородок, шею, спускаясь ниже и ниже… Это не был страстный секс. Это было успокаивающее, обволакивающее занятие любовью. Медленное, глубокое, бесконечно нежное - ритуал, целью которого было не достижение пика, а передача уверенности через плоть. Каждым прикосновением, каждым движением и вслух Арми говорил: - Ман инджа хэстам. То ро нияз дāрам. То ро фагхат бе ин хāтере нияз дāрам кэ то ходэт хэсти. Бэдэне то, рухе то, ғамэ то – hāме мāле мэн аст вэ мэн hāме йе āн ро дуст дāрам. То Махбуб мэни. (Я здесь. Ты нужен мне. Ты нужен мне просто потому, что ты — это ты. Твое тело, твоя душа, твоя печаль — все мое, и все это я люблю. Ты мой возлюбленный.) Тимоти не сдержал тоскливой улыбки остро осознав, что имя данное ему при рождении Махбуб означающее «Возлюбленный» только в устах Арми Вот прямо сейчас наполнилось тем самым сокральным смыслом, что должно было оно нести в себе с самого его рождения. Он тихо ответил: - Ва То Махбуб мэни (А ты мой возлюбленный), - и положил голову на грудь Арми, прижавшись щекой к его груди, слушая ровный, мощный стук сердца Арми, тоска в его собственной груди поутихла. Она не ушла совсем, нет. Она была еще слишком свежа. Но ее остроту смягчили объятия, поцелуи и тихие слова. — Это всего лишь новая глава, — шептал Арми, переплетая пальцы с его пальцами. — Как тогда с паспортом, помнишь? Было страшно, ты боялся, но все было к лучшему. Тимоти кивнул, вспоминая то время когда свобода виделась ему вчерашнему рабу худшим что могло случиться в его жизни и на его губах дрогнула слабая, едва заметная улыбка. слова Арми были как бальзам. Они не стирали боль прощания с самым плодотворным десятилетием его жизни, но мягко указывали на дверь, за которой ждало новое пространство. — Завтра начнется первый день новой главы твоей жизни. Она не заканчивается, моя любовь. Она начинает новый виток. И мы пройдем его вместе. А сейчас просто спи. И Тимоти закрыл глаза, наконец позволяя усталости и утешению взять верх над грустью. Страница переворачивалась. Но следующая обещала быть не менее прекрасной. Потому что ее они будут писать вместе. Десять лет их совместной жизни подошли к концу, но впереди их ждало еще много всего интересного.