Майкл Крайтон. Цитадель Тьмы.

      Следующие несколько дней превратились для Майкла в странный, почти сюрреалистический ритуал. Каждый день после крайнего урока Лео появлялся у его машины — всегда неожиданно, всегда беззвучно, словно возникая из самой тени. Они молча садились в “Мазду” и ехали на заброшенную промышленную зону у реки, где ржавеющие корпуса фабрик стояли, как надгробия ушедшей эпохи. Их “уроки” проходили в огромном пустом цеху с разбитыми окнами, через которые ветер гулял меж стальных балок, напевая свои похоронные мелодии. Воздух здесь пах ржавчиной, пылью и чем-то ещё — чем-то древним и забытым.       — Твоя сила — это не проклятие, — говорил Лео в первый день. Его голос эхом отражался от голых стен. Он стоял посреди гигантского пространства, его худая фигура казалась крошечной и одновременно невероятно значительной.       — Это инструмент. Ты просто не знаешь, как им пользоваться. Майкл молчал, сжимая руки в кулаки. Он всё ещё не доверял этому странному парню с слишком спокойными глазами, в которых читалась глубина, не соответствующая его возрасту.       — Покажи мне, — сказал Лео, его голос прозвучал мягко, но с невероятной убедительностью. — Не пытайся контролировать. Просто… позволь”. Майкл закрыл глаза, чувствуя, как знакомое давление нарастает где-то глубоко внутри. Сначала ничего не происходило, только ветер продолжал свой монотонный вой. Потом воздух вокруг него затрепетал, стал густым и тяжелым. Старая лампочка, висевшая на оголенном проводе где-то под потолком, мигнула и погасла, оставив их в полумраке.       — Хорошо, — тихо произнес Лео, в его голосе прозвучало одобрение. — А теперь останови.       — Я не знаю как! — голос Майкла прозвучал почти истерично, отдаваясь эхом в пустом цеху.       — Перестань бороться. Прими это, — настаивал Варгас, его фигура едва различалась в темноте.        Майкл сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в руках Он представил, что эта сила — не чудовище, а часть его самого, как, например, рука или нога. И странным образом давление ослабло, воздух снова стал прозрачным. Лампочка медленно загорелась, её тусклый свет выхватывал из темноты их лица. Лео кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на удовлетворение.       — Первый урок усвоен. ***       На третий день Лео принес пластиковый таз и наполнил его водой из ржавого крана в углу цеха. Вода текла мутная, с примесью ржавчины, но Варгал, казалось, не придавал этому особого значения.       — Вода проводит энергию, — пояснил он, поставив таз на бетонный пол. — Попробуй коснуться поверхности. Без разрушения.       Майкл с сомнением посмотрел на воду. Его пальцы всё ещё помнили почерневшие цветы, мертвую птицу и обугленные письма.       — Страх - твой худший враг, — произнес Варгас спокойно с непоколебимой уверенностью в голосе. — Он создает барьер, который всё портит.       Майкл медленно опустил палец к воде. В последний момент он одернул руку — слишком живо вспомнились последствия его предыдущих прикосновений       — Снова! — Потребовал Лео. Его терпение казалось бесконечным, в голосе слышалась сталь.       К десятой попытке Майкл смог удержать палец в воде. Поверхность оставалась чистой, лишь слабые круги расходились от его пальца. Ничего не почернело, не умерло. Хотя могла ли физически умереть вода? Вопрос спорный. Маленькая победа отозвалась в его груди теплой волной.       — Видишь? — Варгас почти улыбнулся, и это было странно — увидеть на его обычно невозмутимым лице, нечто похожее на эмоцию. — Ты учишься.       К концу недели Майкл уже мог намеренно гасить и зажигать лампочку, заставляя воду слегка подрагивать в тазу. Сила больше не чувствовалась чужеродным захватчиком — она становилась частью него, как ещё одна конечность, о существовании которой он не подозревал. Как-то раз, после особенно удачного упражнения, он рискнул задать вопрос, своему “учителю”.       — Откуда ты всё это знаешь?       Лео молчал, глядя на заходящее солнце, которое пробивалось сквозь разбитые окна и рисовало длинные замысловатые тени на бетонном полу.       — У меня нет выбора, — наконец сказал он. — Это семейное…наследство.       Он не стал уточнять, и Майкл не стал допытываться. В их молчаливом согласии была странная поддержка — они оба были не такими, как все, и оба хранили свои секреты. ***       Пятница. Воздух в цехе казался особенно тяжелым, насыщенным запахом старого металла и влажной гнили. Майкл уже привык к этому месту, к его гнетущей атмосфере, но сегодня что-то было иначе. Лео стоял в своем обычном месте — в центре огромного пространства, его темный силуэт казался неестественно неподвижным.       — Сегодня мы попробуем нечто новое, — голос Варгаса прозвучал глуше обычного, словно вбирая в себя всю тишину цеха. — Ты научился контролировать энергию. Теперь попробуй её усилить.       Крайтон кивнул, сосредотачиваясь на висящей под потолком лампочке. Он уже мог заставлять её загораться и гаснуть по желанию, но сейчас задача была сложнее — сделать свет ярче.       Сначала всё шло, как обычно. Лампочка замигала, затем загорелась ровным светом. Майкл чувствовал знакомое течении энергии — теперь уже не хаотичное и разрушительное, а подконтрольное, послушное. Он сконцентрировался, представляя, как свет становиться интенсивнее.       И тогда произошло нечто.       Воздух вокруг него внезапно сгустился, стал вязким, почти осязаемым. Лампочка не просто стала ярче — она вспыхнула ослепительным белым светом, залив всё вокруг резкими, неестественными тенями. Но это было не главное.       По коже Майкла пробежали ледяные мурашки. В ушах возник шепот — сначала тихий, едва различимый, но быстро нарастающий. Это были не просто звуки — это были голоса. Десятки, сотни голосов, говорящих на языке, который он не понимал, но который почему-то казался до боли знакомым. Слова сливались в странный, гипнотический ритм, напоминающий одновременно древнее заклинание и предсмертный хрип.       — Концентрируйся, — голос Лео прозвучал как удар хлыста, резко и властно. — Не поддавайся.       Но было уже поздно. Майкл видел, как стены цеха поплыли, заколебались. Тени ожили — они извивались, принимая причудливые формы, складывая в узоры, напоминающие то ли древние руны, то ли чьи-то искаженные лица. Воздух наполнился запахом озона и чего-то ещё — сладковатого, тошнотворного, как запах тлена.       Лампочка с треском лопнула, осыпав их дождем мелкого стекла. Но тьма не наступила — вместо этого в воздухе замерцали призрачные огоньки, бледные, холодные. Шепот стал громче, настойчивее. Майклу почудилось, что он различает отдельные слова — “дверь”, “печать”, “пробуждение”...       Он отшатнулся, потеряв концентрацию. Шепот прекратился также внезапно, как и начался. Огоньки погасли. В цехе воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только его собственным прерывистым дыханием.       — Что…что это, мать твою, было? — голос Крайтона дрожал, руки тряслись.       Лео медленно подошел к нему. В его глазах читалась странная смесь удовлетворения и тревоги.       — Эхо, — наконец сказал он после внушительной паузы. — Ничего страшного. Просто… не обращай внимания.       Но в его глазах мелькнуло что-то, что заставило Майкла усомниться в этих словах.       Вечером того дня Майкл вернулся домой с странным чувством. Страх никуда не делся, но к нему добавилось нечто новое. Это был голод. Жажда знаний. Жажда узнать больше. Понять, на что он действительно способен.       Он стоял перед зеркалом в ванной и смотрел на своё отражение. Синяк на груди почти исчез, оставив после себя лишь бледное пятно. Но когда он прикоснулся к этому месту, кожа отозвалась легким холодком, напоминающим о том, что что-то изменилось навсегда. за его спиной в зеркале шевельнулась тень. Нечеткая, едва уловимая. Майкл резко обернулся, сердце заколотилось — но за ним никого не было. Когда он снова посмотрел в зеркало, его собственное отражение улыбнулось ему кривой, незнакомой улыбкой — слишком широкой, слишком хитрой. Он отпрянул от зеркала, и отражение мгновенно вернулось к норме — испуганный парень с широко раскрытыми глазами. Но в глубине зрачков еще мелькало что-то темное, чужое.       Сердце бешено колотилось, панически сбиваясь с ритма. Майкл прислонился к кафельной стене, пытаясь отдышаться. Его “учеба” только началась, и он с ужасом осознавал, что это было лишь прелюдией к чему-то большему. Чему-то, что изменит его навсегда.