Пять минут счастья.

Написано в 2014 году. От моего лица. Сейчас, учась во ВГИКе, понимаю, что это выполненное задание «два врага в замкнутом пространстве». - Я напишу на тебя заявление в КГБ! Ты ведешь антисоветский образ жизни! Читаешь стихи Бродского, а он мало того, что диссидент, так еще и зек! Постоянно цитируешь Булгаковские "запрещенки", в коих пропагандируешь идею Белых. Разъезжаешь по заграницам, встречаешься с опальными поэтами и более - оправдываешь пьянство!  Он не слишком юн. Но до средних лет едва ли дотягивал. Как и до среднего роста, впрочем. Метр шестьдесят пять, от силы. Гладко выбрит, в наспех застегнутой рубашке, джемпере поверх и брюках непонятного цвета. Я гораздо выше его. На каблуках это особенно заметно. Он достаточно долго вел монолог, в котором я предпочитала не участвовать - да это просто смешно; оправдывать себя перед человеком, который знал обо мне лишь понаслышке. Что и кто ему обо мне рассказал, а главное, как он нашел меня, и почему, вместо вежливого "Здравствуйте" начал с водопада обвинений, мне было неясно. И тем более неясно, почему я должна была с ним вообще о чем-то говорить. Мало ли, какой сумасшедший. Но, тем не менее, вынуждена признаться - полнота, пусть и в большинстве своем, лживая, информации обо мне настораживала. Быть может, если б он не назвал мои фамилию-имя-отчество, я бы так и прошла мимо. Он поймал меня прямо около подъезда. Откуда я там торопилась? Строгая юбочка до колен, заправленная в нее белая рубашечка, туфли на каблуке... С экзамена, что ли? Или с переговоров? Какие переговоры в СССР? Он на минуту затих, я облегченно вздохнула - за несколько минут нашего знакомства мне порядком надоел. И ладно, если б не чушь порол! А то "антиобщественный паразитический образ жизни!" Тьфу! Подошла к лифту, нажала кнопку вызова. Подъезд мне не был знаком. И я понятия не имела, почему пришла именно сюда. На размышления и осмотр интерьера не хватило времени - лифт приехал почти сразу. Едва двери открылись, карлик ринулся вперед в кабину, неприятно задев меня локтем. Вот придурок! То же мне, интеллигент в маминой кофте! Хоть бы даму вперед пропустил. Нда-а, а еще меня в чем-то смеет упрекать. Подчеркнув своей мимикой крайнюю неприязнь к этому типу, все же зашла в лифт. Нажала на цифру "семь". - Пятый нажми, - обратился он ко мне.  - Пожалуйста, - нарочито поправляю я.  Двери лифта закрылись, и пока кабина гудела, поднимая пассажиров вверх, я старалась не смотреть на него. Хотя спиной чувствовала его, возникшую ниоткуда, взаимную неприязнь ко мне.  - Что, так и будешь молчать? - не выдержав, он прервал молчание вопросом, в котором чувствовалась непозволительная издевка.  - А почему Вы, собственно, смеете разговаривать со мной подобным тоном? И почему я вообще должна с Вами о чем-то говорить? Вы вообще кто?  Не успела я озвучить начало непрерывного потока моего крайнего негодования, как вдруг кабина со скрежетом остановилась. Погас свет на мгновение.  - Застряли, что ли? Твою мать. - карлик принялся тыкать своими короткими пухлыми пальцами почти все кнопки. - Нажмите кнопку "вызов" -, посоветовала я. - Да не работает.  Круто. Просто круто. Застрять в лифте с психически ненормальным типом - заветная мечта любой одинокой девушки. Так, ну он вроде не буйный. Если что, я смогу его успокоить. Уж что, а дури во мне много. Я попробовала сама нажать несчастную, почти прожженную до конца кнопку вызова. Не работает. Тьфу ты, черт!  - Кто-кто! Дед Пихто, мать твою через задницу! - ругался карлик, продолжая тарабанить по всем кнопкам подряд, - Толик я!  - Ну и что Вам надо от меня?  - Че надо? Да поболтать.  Осознав, что нас выпустят не скоро, я обреченно вздохнула и как можно аккуратнее присела на пол лифта. Не отстанет, гад. Его имя я подчеркнула особой интонацией, которую иногда использовала, когда хотела, чтобы от меня отстали. Такое бывало редко. Но, тем не менее, бывало.  Он небрежно плюхнулся рядом. Отложив коричневую папку с неизвестным мне содержимым, порылся в карманах, достал портсигар и спички.  - Здесь не курят, - заметила я, брезгливо смотря в его сторону. Он не ответил. Просто закурил. Назло, наверное. Да нет же, точно назло. Я не смогла стерпеть. Мало того, что этот тип ведет себя фантастически хамски, он еще и пупом себя возомнил.  - Специально, да? Вы же видите, что я от дыма задыхаюсь, - видит, что мне бежать некуда, вот и решил характер показать. Ну правильно, тряпки слабохарактерные всегда за счет других любят утверждаться.  - Ладно, пока сидим, давай уж здесь поговорим, - он вновь прервал мою лавину возмущений своим писклявеньким бабьим голоском, - Ты стихи Есенина вчера в клубе читала?  Чего? Какой клуб? Какие стихи? Парень, ты совсем долбанулся? Выяснять, о каком клубе идет речь, я не собиралась - меня завела такая игра. Хочешь меня обвинить? Ну попробуй.  - Ну, допустим, читала.  - И Бродского? - И Бродского. - довольно улыбнулась я, глядя ему прямо в прищуренные глаза. Палач, наверное. Стукач. У честных и порядочных людей никогда глазки не щурятся, если, конечно, зрением не слабы. Каким бы ни было время, всегда есть те, кто задницу лижут. Лицемеры и предатели, короче говоря. Этот наверняка доносы пишет. На соседей, друзей. А заплатят, или хотя бы просто пригрозят, так он и на мать родную напишет. На зоне таких называют суками. Особенно это было распространено во времена ГУЛАГов - некоторым преступникам начальство делало скидку за ежедневное стукачество. И все население зоны делилось на политических и сук. - Еще, наверное, Галича любишь? А вот тут не угадал. Галича я не любила. Стихи его мне не казались столь интересными, как, например, у его собратьев по перу - Высоцкого или Окуджавы.  - А как же! Очень люблю! Вся квартира его пластинками завалена! - Галич считался одиозной личностью. Его выслали из страны, и любить его творчество означало быть не согласным с курсом. В те времена.  - Проверим. Так вот, все они, кумиры твои, пьяницы. Читать их стихи, пропагандировать их на публике равносильно преступлению.  Боже мой! Еще один Шариков. Был в университете один, который меня поучить любил. То Станиславского с Мейерхольдом спутает, а то и вовсе окажется, что «Бесы» Достоевского написали, а не наоборот, прости Господи. Тьфу!  - Нет у меня кумиров. - уверенно заявила я. Да нет, солгала, конечно. Может, не было одного, но в каждой известной личности меня привлекали качества, которыми бы я хотела обладать. Мне просто нравилось видеть, как скулы этого несчастного сводит злобой каждый раз, когда я нагло и твердо упоминала о запрещенных личностях. - Ибо Бог сказал "не сотвори кумира себе"! - Тут я его уже решила добить. У бедного аж глаз на мгновение перекосило. Упоминать о Библии в стране, где господствует атеизм? - Ну а что же Пушкин? Разве не пьяница?  - Ты мне зубы не заговаривай! Я про нын... - не успел он договорить. Прервала я его резко и бескомпромиссно: - Во - первых, что-то я упустила момент, когда мы перешли на "ты". Даже момент знакомства пропустила. Во-вторых, Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Булгаков, Маяковский, Есенин, Высоцкий - в русской литературе трезвенников - ни одного! И что же, разве это убавляет их гениальности? Они - наши признанные классики! Они - любимцы народа. Народные поэты и писатели. - Тьфу ты! Уже и Высоцкого приплела! Алкаша этого. Что ни стих, то антисоветчина! А Булгаков! Одна "Мастер" чего стоит!  - Один, - поправила я. - Один "Мастер" действительно много стоит! И если уж считаешь это произведение таким порочным, так почему же его опубликовали советские власти в 60-ых годах?  - Что у тебя за мода такая - на алкашей и диссидентов клевать? Еще и Солженицына полюби! Его как раз недавно выслали.  Дискуссия все более раскалялась, как и мое желание прибить морально этого низкорослого таракашку. Я не на шутку завелась. Каждым словом как кулаком - резко, жестко, в цель. А с хамлом иначе нельзя. Мы достаточно мусолили нынешних и прошлых великих, прежде чем снова вернулись к "Белой Гвардии" Булгакова.  - Вот думал, проведу с тобой воспитательную беседу, думал, одумаешься. А теперь вижу, нет. Потерянный ты человек. Как донос напишу, сразу заберут. И хорошо еще, если сроком отделаешься. А то смотри-ка! И машина у тебя есть, и пластинки дорогие, и за границу ездишь с папашей своим. На какие ши-ши спрашивается? В 17-ом били-били, не добили! Буржуи чертовы! Я вскочила с места и, наклонившись прямо над ним, сказала то, что сдерживала с первой секунды нашего знакомства: - Я ли потерянный человек, а? Да у Вас совести нет. Даже малейшего воспитания. Запомните, любезный, прежде, чем начинать разговор с незнакомым человеком, необходимо поздороваться. Это этикет. Правило хорошего тона. Ты кто такой вообще, чтобы меня учить, а, огрызок? Поц курчавый. Такие, как ты, стояли у власти тогда, в 17-ом. Такие как ты, неучи недоразвитые, обливаясь потом от бесконечной зависти и злобы, забирали людей на "Воронках". Вы истребили наших ученых, поэтов, писателей. Половина сгнила в тюрьмах, половину расстреляли. У вас же нет даже малейших представлений о нравственности и чести. Может, я и потерянный человек. Но это лишь от того, что добрые, честные, порядочные люди так долго не живут. А в этой стране при режиме быдла тем более. Ты, вероятно, не заметил, что всегда и во все времена была элита? Это не те, кто много жрут, запомни. Это те, у которых, несмотря на все жизненные обстоятельства, хватило сил до конца остаться человеком. А ты, придурок однообразный... Донос хочешь писать. Пиши! Доставай ручку и бумагу! Пиши! Одного обыска в моей квартире достаточно, чтоб меня расстрелять. Там и Галич, и Высоцкий, и Солженицын, и все переводы Бродского. Да пиши, что сидишь-то? Посидев неподвижно минуту, Толик достал из портфеля скомканный лист бумаги и карандаш. Я подсела к нему и стала диктовать: - Пиши-пиши! Что сидишь? Я такой-то - такой-то сообщаю, что такая-то гражданка.... Кто у нас сейчас глава КГБ? Андропов? Ну так вот и пиши! Или инициалы не знаешь? Эх ты, чуча! Юрий Владимирович он.  Пока он писал, я сидела молча. Во мне играли разные эмоции, но больше среди них мне запомнилось чувство обиды за народ. Я знала, что никогда пресмыкаться не буду. Но и остаться человеком хватит ли сил? - Написал. - пришибленным голосом окликнул он меня. Протянул бумагу. Я мельком пробежала глазами, особо не вдаваясь в текст.  - Ну молодец. Почти без ошибок. Классов шесть окончил, да? - я исправила его же ручкой его орфографические ошибки и протянула листок обратно ему, - На. Перепишешь и отнесешь в КГБ. А я даже тебе помогу! Вместе пойдем! Ну, чего такой смурной, а?  - Я не буду. - едва слышно произнесло съежившееся существо, теперь лишь отдаленно напоминающее человека. Так он больше похож на напуганного Чебурашку. Скрючившийся, недоразвитый и пришибленный страхом сморчок.  - Чего не будешь? - Писать. И относить тоже. Не буду.  - Э-э-э, нет, парень. Мужчина должен за свои поступки и слова отвечать. Это из кодекса чести русского офицера, кстати, запоминай. Или ты отнесешь эту писанину куда надо, или сожрешь ее.  Я хотела преподать урок. Да надо разве мне чтоб он еще обделался от страха? В лифте-то одном! На долю секунды он показался мне не таким уж и безнадежным. А, может, удастся воспитать из него человека? Нет. Вспомнился тот же Булгаков. То же "Собачье сердце". Он смотрел то на меня, то на свою двоечную писанину. Легкая ухмылка ликовала у меня на лице. Я присела на корточки, прямо перед ним.  - Отнесешь. Или жри. - словно подтвердила я приговор.