Отповедь

Даниил шёл по длинному коридору к классу, чувствуя, как с каждым шагом, тяжесть в животе становилась сильнее. Это было отвратительное, до боли знакомое чувство тревоги, которое скручивало внутренности в тугой узел. Всё время казалось, что вот-вот из-за угла появится Морозов. Он специально оборачивался, искал его взглядом, но нигде не находил. Толпы учеников разбредались по своим кабинетам, мимо проходили учителя, и каждый то и дело бросал на Даниила взгляды. Обычно он не обращал на это внимания, привыкший к чужому любопытству, но сегодня, в такой напряжённый момент, оно только злило. Он ускорил шаг, будто этого помогло бы убежать от собственных мыслей. В классе Даниил сразу направился к своему месту. Ожидаемо, он пришёл одним из первых. Классная руководительница поздоровалась с ним, не поворачивая голову от монитора компьютера. За второй партой сидели девочки, уткнувшись в учебники. С ними Даниил не общался, поэтому просто прошёл мимо, с сожалением вздыхая. Будь в классе побольше людей, было бы на кого отвлечься. Как и в прошлом году, они с Морозовым сидели за последней партой второго ряда. Многих одноклассников пересадили, а их оставили вместе и это не могло не радовать. Он опустился на стул, достал из кармана телефон. На экране мигало время, без двадцати восемь. Ещё рано. На заставке их весенняя фотография. Морозов в нелепых очках, с улыбкой до ушей, закинул руку ему на плечо. Тогда Даниил ворчал, что снимок дурацкий, но сейчас скучал настолько, что поставил его на экран блокировки. Хоть так быть чуть ближе. Он медленно провёл пальцем по экрану, и в этот момент дверь распахнулась. Морозов. Бледный, будто солнце за лето ни разу его не коснулось. Очевидно, всё время сидел в отелях, писал, вместо того чтобы гулять и наслаждаться путешествием. На нём новый свитер с ярким рыже-жёлтым узором, волосы растрёпаны, но чёлка неожиданно аккуратно подстрижена и не закрывает глаза. На плече висел сбившийся рюкзак, и, как всегда, очки. — Даня! — радостно воскликнул он, улыбаясь так широко, что у Даниила перехватило дыхание. — Ну, ты глянь на этого красавчика, всё такой же! Оброс, подрос! — Ты на себя посмотри. Даже загара нет. Тебя что, всё лето держали взаперти? — Ха! Почти, — Морозов бросил рюкзак на стол и уселся рядом, болтая ногами. — Мы столько мотались, что у меня башка кругом шла. С утра до вечера ходить под солнцем, явно не для меня. Я больше сидел в отелях, писал. Теперь у меня три новых блокнота. Я столько мелочёвки насобирал интересной, на пару лет вклеивать хватит. Хочешь потом посмотреть? — Конечно, спрашиваешь ещё, — кивнул Даниил, чувствуя, как тревога постепенно сменяется тёплой дрожью. — Слушай, я тебе штуку привёз, — оживился Морозов, начиная рыться в рюкзаке. — Думал, тебе понравится. Полминуты он копался, пока наконец не вытащил плетёный браслет из тонкой верёвки, украшенный морскими камушками разного цвета. — Вот, держи. Настоящий морской амулет. Теперь ты официально под защитой океана. Даниил взял браслет, провёл пальцем по гладкому камушку. — Серьёзно, подарок? Спасибо… Классная штука. — Не классная, а магическая! — возразил Морозов и ткнул его в плечо. — Ну ладно, тогда берегись, — усмехнулся Даниил, натягивая браслет на запястье. — С такой силой я точно тебя уделаю. — Ты мне угрожаешь? Они оба рассмеялись. Морозов болтал без остановки о дорогах, туристах, странных музеях, в которые он ходил с родителями. Даниил слушал, иногда поддакивал, но больше ловил себя на том, что просто наслаждается его голосом, жестами, тем, что он снова рядом. Всё было так же, как всегда, будто лета и трёх месяцев перерыва в общении не существовало вовсе. Но всё это время между ними висел невидимый конверт. Письмо, о котором никто не сказал ни слова. Ни на перемене, ни за обедом, ни на уроках, когда они перешёптывались и обменивались записками. Даниилу было страшно поднимать эту тему, а Морозов будто и вовсе забыл об их договоре. Или, может, специально молчал, чтобы ничего не портить? Ответа не было. И всё же разговор был неизбежен. После последнего урока физкультуры Даниил сидел на трибунах стадиона, запыхавшийся после футбола. Ноги горели и дрожали. Он пытался отдышаться, но сердце колотилось всё быстрее. Морозов уже переоделся и поднялся к нему из раздевалки, сел рядом. Он протянул Даниилу бутылку воды, и тот сделал несколько жадных глотков, чувствуя, как прохлада освежает горло. Осенний ветер обдувал их спины, трепал волосы и разгонял запах мокрой травы с поля. Нога Даниила нервно дёргалась. Он сглотнул ком в горле, выпил ещё воды и начал: — Так… Морозов снял большие круглые розовые очки, и Даниил поймал его пристальный взгляд. — Я прочёл твоё письмо, — спокойно сказал он. Сердце Даниила почти остановилось. Все иррациональные страхи полезли наружу. Но он же общался с ним весь день. Значит, не злится. Если бы злился, ни за что не сидел бы рядом, не разговаривал. Он был готов к отказу, лишь бы больше не терзаться в сомнениях, лишь бы этот разговор поскорее закончился и можно было жить спокойно. — Ах да, письмо… я уже и забыл, — пробормотал он себе под нос. — Не ври, — Морозов посмотрел на него с претензией. Даниил сжал край скамьи так, что побелели пальцы. Всё, что он репетировал в голове сотни раз, испарилось, оставив лишь пустоту. — Ладно, извини. Я не забыл. — Зачем тогда соврал? Передумал? — голос Морозова дрогнул. — Нет… То есть, блин, Морозов, что за допрос? Я же от тебя ответ жду! — сдавленно сказал Даниил, чувствуя, как грудь сжимает напряжение. Морозов чуть покраснел, уставился вперёд, неестественно выпрямив спину. Даниил впервые за день улыбнулся и понял, он тоже боится. Боится и стесняется. Эта мысль стала облегчением. — Это значит да? — спросил он лукаво, подсаживаясь ближе, едва касаясь его бедра своим. Морозов молчал, кончик уха предательски краснел. Даниил следил за линией его скулы, за каждым движением, пытаясь угадать эмоции, которые тот испытывает. — Или нет…? — шепнул он, наклоняясь ближе. Морозов резко повернулся, их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. — Да? — Да, — почти шёпотом ответил Морозов. Напряжение спало, будто кто-то разжал тиски. Даниил медленно потянулся и нежно коснулся его щеки губами, задержавшись дольше, чем следовало. Морозов слегка дёрнулся, а после на миг замер. Даниил чуть отстранился, и в ту же секунду Морозов повернулся к нему корпусом. Он глубоко вдохнул, плечи поджались, а пальцы сжались в кулаки, словно ему нужно было за что-то ухватиться, чтобы не потерять равновесие. Даниилу не верилось, что всё это происходит на самом деле. Он ждал от Морозова всего чего угодно, неловкой улыбки, отказа, что тот просто встанет и уйдёт, помахав рукой на прощание. Но не согласия. Не этого тихого, почти шёпотом сказанного «да», которое врезалось в память куда сильнее любого громкого признания. Он не знал, что именно чувствует к нему Морозов. Не понимал, что стоит за его смущением, за подрагивающей ногой, за тем, как он кусает губы. Но сам факт того, что он не отвернулся, не оттолкнул, что согласился, воодушевляло. Снова закрутило живот, но уже не от страха. Скорее от той томной тревоги, перемешанной с удовольствием, когда хочется смеяться и плакать одновременно. — Я хочу проводить тебя до дома, — тихо сказал Даниил, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, хотя сердце всё ещё колотилось. — А у тебя разве сегодня не факультатив до четырёх? — Один раз можно и пропустить… — Хорошо, — Морозов кивнул, опустив глаза. На его лице всё ещё держалось лёгкое смущение, щёки горели. Он болтал ногой, как будто пытался выплеснуть лишнее напряжение. — Тогда я переоденусь, и пойдём. Спустишься со мной в раздевалку? — Нет, — Морозов замялся, но всё же улыбнулся краем губ. — Я тебя здесь подожду. Они шли рядом по дорожке, которая узкой лентой вытянулась между плотно растущими деревьями парка. Солнце пробивалось сквозь уже поредевшую листву, оставляя на асфальте яркие пятна света. Даниил то и дело задевал рукав Морозова рукой с подаренным браслетом. Сердце всё никак не приходило в норму, то взлетало в горло, то падало вниз, в живот. Морозов был непривычно тихим. Обычно в такие прогулки он засыпал Даниила историями, его смех легко раскалывал тишину, и Даниилу оставалось только идти рядом и заражаться его энергией. А теперь он шёл молча, чуть сутулясь. Солнечные зайчики прыгали по стеклам его очков, скрывая глаза, и изредка он кусал губу, будто обдумывал что-то важное, что не решался высказать вслух. — Ты чего такой серьёзный? – спросил Даниил. — Просто думаю. — О чём? Он снова замолчал, и Даня уже начал злиться, но потом Морозов всё-таки повернулся к нему боком и тихо сказал: — Слушай… а ты давно понял? Ну, что ты… ну, короче, что тебе нравятся парни? — Давно? — переспросил он, чтобы выиграть время. — Да я не знаю… Честно, я долго вообще не хотел об этом думать. — А потом? — Морозов чуть нахмурился, глядя под ноги. — А потом, — он сглотнул и посмотрел на деревья, чтобы не видеть его лица. — Всё стало как-то слишком очевидно. Когда мы с тобой сблизились. — Понятно, — тихо проговорил Морозов, все еще глядя куда-то в сторону, на стволы сосен. Он подобрал с асфальта сухую веточку и начал ломать ее пальцами на мелкие кусочки. — А знаешь, я тобой всегда… восхищался. Даниил фыркнул, пряча руки в карманы. — Серьёзно. Ты всегда такой… смелый. Поступаешь так, как считаешь нужным. Не оглядываешься на других. — В чём это выражается? — усмехнулся Даниил, но внутри что-то ёкнуло. Разговор принимал неожиданный оборот. — Да во всём. — Морозов наконец поднял на него взгляд, и солнечный зайчик соскользнул с его очков, открывая глаза. — На тебя же всегда внимание лишнее. Из-за… ну, кожи там. И доёбывались, и всякое. Проблем хватало. А ты… ты будто сквозь всё это шёл, не сгибаясь. Ну, или если сгибался, то так, чтобы никто не видел. И сейчас… вот так вот просто сказать о чувствах… это тоже смелость. Огромная. Могут узнать, потом проблемы будут. А ты не боишься, я это точно знаю. Он замолчал, снова сосредоточившись на ломке ветки. Даниил слушал, и странное чувство облегчения смешивалось с нарастающим волнением. Он никогда не думал, что Морозов вообще это замечает. — А я… — голос Морозова стал ещё тише, будто он признавался не Дане, а самому себе. — Я ещё в начале десятого класса почувствовал, что ты мне не просто как друг. Что ты мне нравишься. Даниил замер, перестав дышать. — И ты знаешь, что самое дурацкое? — Морозов горько усмехнулся. — Я даже не думал ничего с этим делать. Ну, нравишься и нравишься. Ну, симпатия. Просто принял это как факт и смирился, что придётся с этим жить. Даже и в мыслях не было подойти и сказать. Он бросил остатки ветки на землю и окончательно повернулся к Дане. — А ты взял и сказал. Прямо вот так. И для меня это… невероятно смелый поступок. Слова Морозова повисли в воздухе, внутри всё перевернулось и смешалось, невероятное облегчение, щемящая радость и глупая, детская обида, что сколько времени потеряно! Эта гремучая смесь вырвалась наружу неловким, сдавленным смешком. Даниил не сдержался и стукнул Морозова по плечу костяшками пальцев. — Морозов… — голос Дани срывался. — Да чего ж ты молчал-то всё это время?! Такой болтун, язык, как помело, о чём угодно трещишь без остановки… а о главном ни слова не сказал. Ни одного! Морозов лишь взъерошил свои волосы, смотря куда-то мимо Дани, и горькая улыбка тронула его губы. — Понимаешь, с бытовыми разговорами всё просто. После них нет никаких существенных последствий. А вот когда говоришь о чувствах... — он замолчал, подбирая нужные слова. — Сказанное уже не заберёшь назад. Меняется всё, динамика отношений, взгляды ощущаются по-другому, даже паузы между словами приобретают иной смысл. После таких слов ты уже не можешь сделать вид, что ничего не было. Ты всегда будешь знать, что другой человек в курсе. И он будет знать. Он помолчал, давая Дане время вникнуть, и продолжил: — Дело не только в страхе, что тебя отвергнут. Страшнее, это создать неловкость. Видеть, как друг отводит глаза, не знает, как себя вести. Как ваши обычные, простые отношения вдруг становятся напряжёнными. Ты начинаешь фильтровать каждую шутку, каждое движение. Проще вообще не начинать это. Даниил слушал, как заворожённый. Он всегда считал Морозова человеком скрытным, хоть и болтливым. И оказалось, что под этой оболочкой скрывался трезвый, анализирующий ум, который целый год взвешивал все риски. — Так что да. Я могу болтать о ерунде. Но о чувствах говорить не умею. Это требует смелости. Ты нашёл в себе силы сказать. А я.… я нет. И в принципе, я смирился. Пока ты не дал мне то письмо. Даниилу вдруг стало понятно. Прозрение наступило как медленное, ясное прояснение. Этот холод, эта отстраненность Морозова последний час были не от равнодушия, а от переизбытка чувства. От страха, знакомого и Дане до боли, страха потерять самое важное. — Погоди, — Даниил остановился и мягко взял его за локоть. — Получается, что даже сейчас, когда всё... взаимно... ты всё равно боишься? Боишься, что мы всё испортим? Морозов не сразу поднял на него взгляд. Он снова ушел в себя. — Да, — выдохнул он. — Этот страх... он никуда не делся. Он просто стал другого рода. Как только я прочитал письмо, сразу понял, что скажу тебе о взаимности чувств, но… Раньше я боялся сказать. А теперь боюсь, что будет после. Тогда Даниил сделал шаг вперёд, обошёл его и встал на пути, перегородив дорожку. Он смотрел на Морозова сверху вниз, заглядывая в опущенные глаза, скрытые очками. — Нет, — сказал он твёрдо, без тени сомнения. — Такого не будет. И не надо всё усложнять, когда главный выбор уже сделан. Всё остальное просто мелочи, с которыми мы справимся. Морозов замер, потом медленно опустил голову и кивнул. И в этой его сломленной позе, в напряжённых плечах, Даниил вдруг с острой ясностью разглядел не того уверенного Морозова, каким он всегда казался, а напуганного подростка, который просто очень долго был один со своей тайной. Как и сам Даниил. К горлу подкатил комок жалости, щемящей и нежной. Он подумал, а можно ли его сейчас обнять, не будет ли это слишком? Мысль пронеслась и растворилась, не успев оформиться в сомнение. Наплевав на все внутренние расчеты и уместность, он просто наклонился и обнял его. Обнял сначала неуверенно, по-дружески похлопав по спине. Но потом Морозов отозвался и буквально вжался в Даниила, обхватив его руками за поясницу и прижавшись щекой к его груди. Они стояли так посреди аллеи, в лучах осеннего солнца, и Даниил чувствовал, как под его ладонью медленно уходит дрожь из спины Морозова. Они шли дальше, и сначала было немного непривычно, но постепенно разговор наладился. Стало легко и спокойно, как бывает после того, как выскажешь всё, что долго копилось внутри. Морозов снова затараторил о том, что на днях у его родителей как раз запланирован поход в театр, так что квартира будет свободна, и можно, наконец, посмотреть тот самый сериал, про который они всё время забывали. — Точно, приходи, — сказал Морозов, уже на тротуаре перед своим домом, типовой панельной пятиэтажкой. — Я маме только предупрежу, что гость будет. А то она у меня паникует, если внезапно кого-то привести. Даниил кивнул, и они оба замерли у подъезда. Пора было прощаться, но оба медлили. — Ну, ладно... — протянул Морозов, делая шаг к двери. — Ага, — сказал Даниил. — До завтра. Он уже хотел развернуться, как Морозов внезапно остановился, обернулся и быстро взял его за руку. Его пальцы были тёплыми и нежными, а сама рука по сравнению с рукой Даниила, казалась совсем крошечной. — Дань... — он заглянул ему прямо в глаза. — Спасибо. Что... что всё так. Даниил не нашёл слов в ответ. Вместо этого он шагнул вперёд и обнял его. На этот раз объятие было не таким порывистым, как в парке, а более спокойным. Он почувствовал, как ладони Морозова на мгновение легли ему на лопатки. Они разом отпустили друг друга. Морозов улыбнулся и, не говоря больше ни слова, скрылся в подъезде. Даниил постоял ещё минуту, глядя на захлопнувшуюся дверь, потом повернулся и пошёл домой, и на душе у него было невероятно спокойно.