Искусство принадлежать

      Прошло несколько дней после ночи в кабинете. Напряжение между ними не ослабевало, а лишь трансформировалось. Алиса, почувствовавшая свою власть через боль и близость, стала дерзкой. Она больше не боялась Виктории так, как раньше. Она видела ее слабость, ее одержимость, и играла на этом.       За завтраком она демонстративно отодвинула тарелку с идеально приготовленным омлетом.       — Не буду. Не нравится.       Виктория подняла на нее ледяной взгляд.       — Ты будешь есть то, что тебе дают.       — Или что? — Алиса откинулась на спинку стула, с вызовом глядя на нее. — Снова положишь меня на стол? Или, может, попробуешь что-то новенькое?       Она видела, как скулы Виктории напрягаются, как в ее глазах вспыхивает знакомый огонь — смесь ярости и влечения. Алиса знала, что переходит черту, но ее заводила эта опасная игра.       Вика взяла ее за руку и повела в свой кабинет. Она медленно подошла к одному из ящиков своего массивного письменного стола, открыла его и достала оттуда небольшой предмет. Он был из темно-фиолетового силикона, каплевидной формы, с изящным, тонким основанием. Она положила его на полированную поверхность стола перед Алисой.              Алиса смотрела на незнакомый предмет с чистым, немым недоумением. Она не понимала, что это и зачем.       — Это, моя дорогая, — Виктория коснулась кончиком пальца гладкой поверхности, — называется пробка. Анальная. Для начала — небольшого размера. Очень скромная.       Объяснение было сухим, клиническим, как лекция. Алиса почувствовала, как по ее щекам и шее разливается густой, стыдливый румянец. Ее инстинкты кричали о нарушении границ, о чем-то глубоко интимном и постыдном.       — Сегодняшний день, — продолжила Виктория, не обращая внимания на ее смущение, — ты проведешь с ней. Это будет твоим маленьким секретом. Напоминанием о том, кто здесь главный, даже когда меня нет рядом. И доказательством твоей готовности слушаться меня без вопросов.       Она сделала паузу, давая словам проникнуть в сознание.       Она закусила губу, чувствуя, как жар стыда сменяется странной, тяжелой покорностью. Она медленно подняла глаза и встретила ледяной взгляд Виктории. И кивнула. Снова беззвучно.       На сей раз на губах Виктории появилось нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение.       — Хорошо. Располагайся на диване.       Пока Алиса, скованная и неуклюжая, садилась на край кожаного дивана, Виктория взяла свой телефон, несколько раз коснулась экрана и протянула его ей.       — Смотри. И учись.       На экране заиграло видео. Профессионально снятое, с красивой картинкой. На нем пара — строгая, элегантная женщина и молодая девушка — разыгрывала сцену, очень похожую на ту, что только что произошла в кабинете. Объяснение, демонстрация аксессуара, неторопливое, методичное применение... Алиса смотрела, завороженная ужасом и запретным любопытством, чувствуя, как по телу разливается предательское тепло. Ее дыхание стало чуть глубже.       Она не заметила, как Виктория подошла совсем близко. Как та следила не за видео, а за ней — за расширенными зрачками, за легким румянцем на щеках, за тем, как ее пальцы чуть сжали край дивана.       Внезапно экран погас. Виктория забрала телефон.       — Достаточно, — произнесла она голосом, в котором звенела опасная уверенность. — Я вижу, тебе интересно.       Прежде чем Алиса успела что-то понять или запротестовать, Виктория сильным, точным движением развернула ее и наклонила вперед, прижав грудью к прохладной поверхности стола. Одной рукой она крепко держала ее за затылок, не давая поднять голову, другой — достала из того же ящика маленький флакон с лубрикантом.       — Не двигайся, — ее приказ прозвучал прямо у уха, властно и не терпя возражений.       Алиса зажмурилась, слыша, как открывается флакон, чувствуя непривычно прохладное прикосновение геля там, куда его наносили с методичной, безжалостной точностью. Ее тело напряглось в ожидании боли, стыда, вторжения.       Но боль была минимальной — лишь короткое, давящее ощущение растяжения, а затем — чувство наполненности, инородного, но не болезненного присутствия внутри. Она ахнула больше от неожиданности и шока, чем от дискомфорта.       Виктория отпустила ее, позволив выпрямиться. Алиса стояла, пошатываясь, стараясь осознать новые, странные ощущения в своем теле. Стыд был всепоглощающим, но сквозь него пробивалось острое, щекочущее осознание собственной покорности и... чего-то еще, чего она стыдилась еще сильнее.       — Ну? — Виктория стояла перед ней, снова безупречная и холодная, поправляя манжету блейзера. — Какие ощущения?       Алиса, не поднимая глаз, молча пожала плечами, не в силах подобрать слов.       — Говори, когда у тебя спрашивают.       — Странно... — прошептала Алиса, чувствуя, как пробка напоминает о себе при малейшем движении. — Не больно. Просто... чувствуется.       — Отлично, — в голосе Виктории зазвучало деловое удовлетворение, будто она провела успешный эксперимент. — Теперь запомни это ощущение. Оно будет сопровождать тебя весь день. Напоминая. — Она сделала паузу и добавила мягче, но от этого не менее властно: — И доставляя тебе тихое удовольствие, если ты будешь вести себя как хорошая девочка.       Она подошла к столу и нажала кнопку домофона.       — Мария, попросите преподавателя пройти в зеленую гостиную. И приготовьте для Алисы костюм для йоги.       Она отпустила кнопку и обернулась к Алисе.       — Ты, как обещала, будешь совершенствоваться. Целый день. Со всем усердием. — Ее взгляд скользнул вниз, к бедрам Алисы, и в нем мелькнула насмешка. — И со своим маленьким секретом. Чтобы не расслаблялась.       Она указала на стул перед столом.       — А теперь сядь. И жди, пока за тобой придут. И постарайся не ерзать. Привыкай.       Мария принесла Алисе костюм для занятия и ждала ту за дверью. Когда Алиса была готова, Мария проводила ее в гостиную, каждый шаг отдавался в сознании странным, двойным эхом. Одно — звук шагов по паркету. Другое — тихое, интимное напоминание о том, что было сокрыто под слоем мягкого, эластичного трикотажа костюма для йоги. Ощущение было постоянным, ненавязчивым, но неотступным. Не больно. Просто... наполненно. И от этого все ее движения приобретали какую-то новую, смущающую осознанность.       Учитель уже ждал. Худощавая, гибкая женщина с собранными в тугой пучок седыми волосами — мисс Ирина, с безупречно вежливым, ничего не выражающим лицом.       «Она знает», — пронеслось в голове у Алисы, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Но лицо преподавателя было абсолютно нейтрально.       — Начнем с разминки, — ее голос прозвучал как колокол, возвещающий о начале испытания.       Алиса встала на коврик, стараясь дышать ровно. Первые наклоны, вращения суставами были терпимы. Но когда мисс Ирина велела ей лечь на спину и поднять ноги вверх, чтобы растянуть подколенные сухожилия, ощущение изменилось. Изменение положения тела, давление... пробка сместилась, напомнив о себе более явственно. Алиса вздрогнула и чуть не опустила ноги.       — Не торопитесь, Алиса, — послышался спокойный голос мисс Ирины. — Дышите глубже. Концентрируйтесь на ощущениях в теле.       «Если бы вы знали, на каких именно», — едва не вырвалось у Алисы. Она стиснула зубы и продолжила, чувствуя, как жар разливается по всему ее телу. Каждое движение, каждое растяжение отзывалось не только в мышцах, но и глубоко внутри, там, где находился ее постыдный секрет. Это было похоже на постоянный, тихий шепот Виктории, встроенный прямо в ее плоть.       Каждое ее прикосновение, обычно профессиональное и безличное, сегодня заставляло Алису вздрагивать. Она боялась, что Ирина почувствует что-то не то, догадается. Ее концентрация была на пределе, но не на йоге, а на том, чтобы скрыть свою тайну, сохранить лицо.       Именно в этот момент краем глаза она заметила ее.       В дальнем, затененном углу гостиной, в арочном проеме, почти сливаясь с тенями, стояла Виктория. Она прислонилась к косяку, скрестив руки на груди, и наблюдала. На ее лице играла едва уловимая, но безошибочно узнаваемая ухмылка. Она видела. Видела ее напряжение, ее сконцентрированность, ее румянец, ее чуть более частое, чем требуется, дыхание.       И это знание, что за ней наблюдают, что ее унижение и смущение являются чьим-то развлечением, заставило кровь прилить к лицу с новой силой. Но странным образом это же знание... подстегивало. Делало ощущения острее. Казалось, будто сам взгляд Виктории был физическим прикосновением, усиливающим тот странный, щекочущий дискомфорт, что жил в ней.       Ирина велела сделать глубокий выпад в сторону. Алиса выполнила движение, и при растяжении мышц внутренней поверхности бедра искомый предмет внутри сместился еще чуть-чуть, послав по телу короткую волну, от которой перехватило дыхание. Она замерла на мгновение, пытаясь совладать с собой.       В углу ухмылка Виктории стала шире. Она медленно, словно аплодируя, похлопала одной ладонью по другой, совершенно беззвучно. Это был жест одобрения и насмешки одновременно.       Урок продолжался. Каждое упражнение, каждая поза превращались в испытание. Наклоны вперед. Мостик. Скручивания. Она пыталась работать, вкладываться, но часть ее сознания была постоянно прикована к тому, что происходило глубоко внизу. К этому постоянному, ненавязчивому присутствию, которое то почти забывалось, то вдруг напоминало о себе при неловком движении, заставляя ее вздрагивать и краснеть.       Она ловила себя на том, что начинает избегать определенных поз, подсознательно подбирая такие положения, где давление и трение были бы минимальны. И каждый раз, когда она это делала, из угла на нее падал насмешливый взгляд, будто говорящий: «Я знаю, что ты делаешь. И зачем».       Когда мисс Ирина наконец объявила об окончании занятия, Алиса почувствовала себя так, будто пробежала марафон. Она была мокрой от пота, ее мышцы горели, а щеки пылали от смущения и напряжения.       Ирина ушла. Алиса осталась одна в центре комнаты, стараясь отрегулировать дыхание. Из-за угла вышла Виктория. Она медленно подошла и остановилась вплотную, окинув Алису с ног до головы оценивающим взглядом.       — Ну? — произнесла она, и в ее голосе звучало удовлетворение кошки, сытой не только молоком, но и самим процессом охоты. — Понравился урок? Удалось ли... сосредоточиться на ощущениях?       Ее глаза сощурились, на губах играла та же ухмылка.       Алиса, опустив голову, кивнула. Говорить она не могла.       — Я вижу, что понравился, — Виктория наклонилась так, что ее губы почти коснулись уха Алисы, и ее шепот был обжигающим и властным. — Наклонись.       Не понимая, но повинуясь, Алиса чуть наклонилась вперед. Рука Виктории скользнула вниз, и ее указательный палец легким, быстрым движением провел по самому центру легких штанов Алисы, там, где ткань была не просто влажной от пота, а пропитана чем-то иным, более липким и прозрачным.       — Моя девочка такая мокрая, — прошептала Виктория, и в ее голосе смешались торжество и насмешка. Она поднесла палец к своим губам, чуть коснувшись его кончиком языка, ни на мгновение, не отрывая от Алисы своего пронзительного взгляда.       И тут ужасное осознание обрушилось на Алису с новой силой. Она видела. Мисс Ирина. Она не могла не заметить этот влажный, постыдный след на ее штанах во время занятий. Она видела ее румянец, ее сбивчивое дыхание, ее странную скованность. Она знала.       Стыд стал физическим, удушающим. Он сдавил горло, затуманил зрение. Она стояла, не в силах пошевелиться, сжигаемая изнутри этим позором.       И сквозь этот всепоглощающий стыд пробилось другое, еще более страшное понимание. Она снова была ее девочкой. Не невидимкой, не пустым местом. Объектом ее внимания, ее экспериментов, ее… вожделения. Ее тело, против ее воли, отреагировало на эту пытку, на этот унизительный контроль. И Виктория это видела, и это доставляло ей удовольствие.       Она проиграла. Снова. Но на этот раз проиграла самой себе, своим собственным предательским реакциям.       Виктория выпрямилась, ее лицо сияло холодным, безраздельным торжеством. Она взяла Алису за подбородок, заставила поднять голову и посмотреть на себя. В ее глазах стояли слезы унижения.       — Вот и хорошо, — тихо сказала Виктория, и ее голос внезапно смягчился, став почти ласковым. Она наклонилась и поцеловала ее в пылающую, соленую от пота щеку. — Моя девочка наконец-то начинает понимать, что ей нравится на самом деле. И кто ей это дает.       Она отпустила ее.       — А теперь иди в душ. Смой пот. — Ее взгляд стал томным, обещающим. — Но нашу маленькую секретную игрушку не вынимай. Пусть напоминает тебе о том, какая ты у меня послушная. И возбужденная.       Она легонько шлепнула Алису по бедру, повернулась и вышла из зала, оставив ее стоять в одиночестве, раздавленную, сгорающую от стыда, но со странным, непроизвольным трепетом глубоко внутри, который отзывался на каждый шаг, напоминая о ее новом, постыдном статусе.       «Ее девочки».       Алиса стояла, не двигаясь, еще долго после того, как шаги Виктории затихли в коридоре. Воздух в зале казался густым и спертым, пропитанным запахом ее пота, ее стыда и ее предательского возбуждения. Влажное пятно на штанах жгло ее, как клеймо. Казалось, оно светится во мраке, видимое всем, кто посмотрит в ее сторону.       Она машинально, почти как робот, побрела в свою комнату, по дороге прижимая к груди свернутый коврик для йоги, словно пытаясь хоть как-то прикрыться. Каждый шаг отзывался внутри нее тихим, неумолимым напоминанием. Это уже не было просто инородным телом. Это было доказательство. Доказательство ее слабости, ее падения, ее… отклика.              Она зашла в ванную, заперла дверь и, наконец, посмотрела на себя в зеркало. Лицо было раскрасневшимся, волосы слиплись от пота, глаза — огромные, испуганные, полные стыда. Она медленно, почти с отвращением, стянула с себя влажные штаны. И снова увидела то самое пятно. Прозрачное, липкое, не оставляющее сомнений.       Она хотела вырвать из себя эту мерзость, швырнуть ее в угол, сжечь. Но пальцы замерли на резинке трусов. Приказ Виктории звучал в ушах, смешиваясь с памятью о ее торжествующем шепоте: «Не вынимай».       Это было выше ее сил. С рыданием, полным ненависти к самой себе, она опустилась на пол возле унитаза, судорожно рванула ткань в сторону и, зажмурившись, выдернула силиконовый предмет. Ощущение пустоты и освобождения было мгновенным и таким сильным, что она чуть не расплакалась снова. От стыда. От слабости. От того, что не смогла выполнить даже этот, самый простой приказ.       Она швырнула пробку в раковину, как нечто оскверненное, и забралась под душ, включив воду почти обжигающе горячей. Она терла кожу мочалкой до красноты, пытаясь смыть с себя не только пот и запах, но и память о сегодняшнем дне, о пальце Виктории, о собственном предательстве тела.       Но вода не могла смыть стыд. Он въелся глубже кожи.       Когда она вышла из душа, ее взгляд снова упал на раковину. Фиолетовый силиконовый объект лежал там, безмолвный и обвиняющий. Она не могла оставить его тут. Не могла выбросить. Это была собственность Виктории. Доказательство.       С отвращением, будто беря в руки скорпиона, она ополоснула его, высушила бумажным полотенцем и, не глядя, засунула в дальний угол ящика с бельем, прикрыв носовыми платками.       Весь остаток дня она провела в комнате, забившись в кресло у окна. Она не читала, не смотрела в телефон. Она просто сидела и переживала заново каждый момент того урока. Взгляд мисс Ирины, который, казалось, теперь виделся ей полным скрытого презрения. И тот ужасный, унизительный миг, когда Виктория продемонстрировала ей всю глубину ее падения.       Она ждала ужина как казни. Как она посмотрит в глаза Виктории после этого? Что она скажет? Но ужин прошел на удивление спокойно. Виктория была сдержанна и немногословна. Она не смотрела на Алису с насмешкой, не делала никаких намеков. Она вела себя так, будто ничего особенного не произошло. И это было хуже всего. Это значило, что все то, что для Алисы было величайшим унижением, для Виктории было просто рядовым событием. Очередным этапом дрессировки.       Перед тем как уйти из-за стола, Виктория положила рядом с тарелкой Алисы маленькую, изящную коробочку, обтянутую темным бархатом.       — Для тебя, — сказала она просто и вышла, не дав возможности ответить.       Алиса с опаской открыла коробку. Внутри, на черном бархате, лежал новый предмет. Та же каплевидная форма, но большего размера, из прозрачного розового силикона с мерцающими золотыми блестками внутри. Он выглядел как какой-то извращенный драгоценный камень.       К коробке была приложена лаконичная записка на плотной карточке с инициалами Виктории: «К следующему уроку. Привыкай к новым ощущениям. Твоя В.»       Алиса сидела, держа в руках эту коробку, и чувствовала, как по телу пробегают мурашки. Это не было наказанием. Это было… поощрением. Наградой за ее «успехи». За ее позор. За ее мокрые штаны.       И самое ужасное было то, что, глядя на этот мерцающий, красивый и отвратительный предмет, она чувствовала не только страх и стыд. Где-то глубоко внутри, под всеми этими слоями унижения, шевельнулось что-то еще. Любопытство? Ожидание? Предвкушение новых «ощущений»?       Она с силой захлопнула коробку, словно пытаясь запереть внутри эту часть себя. Но было поздно. Дверца в новый, постыдный мир была открыта. И Виктория уже ждала ее там с новой игрушкой.       Ночь опустилась на особняк, окутав его темнотой и тишиной. Алиса лежала в постели, зарывшись лицом в подушку, но сон не приходил. Каждую секунду она ждала. Ждала ее. Тело было напряжено, как струна, а в ящике с бельем, прикрытое шелковыми платочками, лежало ее предательство.       Шаги в коридоре заставили ее сердце остановиться, а затем забиться с бешеной силой. Дверь бесшумно открылась. В луче света из коридора возник силуэт Виктории в темном шелковом халате.       — Спишь, малыш? — ее голос был тихим, ласковым.       Алиса притворилась спящей, затаив дыхание. Она слышала, как Виктория подходит к кровати, чувствовала ее взгляд на себе.       — Молодец, что терпела весь день, — прошептала Виктория, и ее рука легла на одеяло, на уровень бедер Алисы. — Сейчас я тебя освобожу. Ты заслужила похвалы.       Одеяло мягко отодвинулось. Алиса замерла, ожидая разоблачения. Она чувствовала, как пальцы Виктории скользят под резинку ее трусиков, как ладонь ложится на ягодицу, нежно поглаживая.       — Какой же упругой стала твоя попка, моя хорошая девочка, — в голосе Виктории звучала неподдельная нежность и восхищение. — Все эти занятия идут тебе на пользу. Просто загляденье.       Пальцы Виктории двинулись ниже, к тому месту, где должно было быть основание пробки. Искали... и не нашли.       Ладонь замерла. Нежность испарилась из прикосновения, сменившись напряженной неподвижностью. Алиса почувствовала, как воздух в комнате стал ледяным.       — Где. — голос Виктории прозвучал тихо, но с такой силой, что у Алисы перехватило дыхание. — Где она?       Алиса не ответила, притворяясь спящей, надеясь на чудо.       Резким движением Виктория перевернула ее на спину. В темноте ее глаза горели холодным, яростным огнем.       — Я спросила, где она? — ее пальцы впились в плечи Алисы, пригвоздив ее к кровати.       — Я... я вынула... — прошептала Алиса, голос ее дрожал. — После душа... Мне было неудобно...       — Неудобно? — Виктория фыркнула, и в этом звуке было столько презрения, что Алисе захотелось провалиться сквозь землю. — Я трачу на тебя свое время, свои силы, подбираю для тебя идеальные игрушки, чтобы ты развивалась, училась получать удовольствие, а ты... ты просто вынимаешь ее, потому что тебе неудобно?       Она резко сорвала с Алисы одеяло и перевернула ее на живот. Хлопок ее ладони по обнаженной коже прозвучал оглушительно громко в ночной тишине. Острый, жгучий приступ боли заставил Алису вскрикнуть.       — Тебе должно быть неудобно без нее! — прошипела Виктория, и шлепки посыпались один за другим, жесткие, унизительные, оставляющие на коже жгучие отпечатки. — Пока ты не поймешь это! Пока твое тело не будет скучать по ней!       Алиса рыдала, уткнувшись лицом в матрас, беспомощная под градом ударов.       Внезапно шлепки прекратились. Алиса слышала, как Виктория тяжело дышит. Потом послышалось щелканье открывающейся коробочки.       — Раз уж ты так спешила от нее избавиться, — голос Виктории снова стал ледяным и собранным, — познакомишься с новой. Ранее запланированного.       Алиса почувствовала знакомое прикосновение лубриканта, но на этот раз более обильное, более холодное. И затем — новое, более интенсивное, давящее ощущение. Новая пробка была больше. Значительно. Ощущение наполненности, растяжения, почти боли было несравнимо с предыдущим. Она вскрикнула, но Виктория заткнула ей рот ладонью.       — Тише, малыш. Принимай. Это твое наказание. И твое удовольствие. — Ее пальцы не останавливались, вкручивая, вгоняя игрушку глубже, пока та не заняла свое место с плотной, неумолимой окончательностью.       Алиса лежала, плача, чувствуя, как ее тело приспосабливается к новому, огромному размеру. Но Виктория на этом не остановилась. Ее рука скользнула между ног Алисы, туда, где уже была влажно от непроизвольного возбуждения.       — И раз уж ты здесь вся мокрая... — прошептала она ей на ухо, и ее пальцы начали быстрые, точные, безжалостные движения, — доведем дело до конца. Чтобы ты запомнила урок.       Алиса пыталась бороться, вырываться, но ее тело, уже заведенное унижением и болью, предало ее. Волна оргазма накатила быстро, сокрушительно, вырываясь тихим, надорванным стоном. Она кончила, рыдая от стыда и ненависти к себе, чувствуя, как по ее бедрам растекается теплая влага.       Виктория медленно вынула пальцы и легонько шлепнула ее по бедру.       — Вот и хорошо. Спи в своем мокром белье, напоминая себе, кто ты и кто здесь хозяин.       Она вернула трусики Алисы, легла рядом на одеяло, обняла девушку сзади, прижав ее спиной к своей груди, и накрыла их обеих одеялом. Ее дыхание постепенно выравнивалось.       Алиса лежала неподвижно. Мокрое, липкое белье доставляло невыносимый дискомфорт. Кожа под ним начинала зудеть. Она не могла уснуть.       — Вика... — она прошептала в темноту, голос ее был слабым и жалким. — Можно я... переоденусь? Мне мокро... некомфортно...       Виктория не шевельнулась, ее голос прозвучал сонно, но абсолютно четко:       — За послушание — награда. За непослушание — наказание. Ты знаешь правила, малыш. — Она легонько прикусила ее мочку уха.       Она рассмеялась тихим, довольным смешком и притянула Алису еще ближе к себе, будто обнимая большую, мокрую, непослушную куклу.       — А теперь спи. И постарайся получить удовольствие от ощущений. Все они — мои подарки тебе.       Алиса зажмурилась, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы. Она была в ловушке. В ловушке мокрого белья, в ловушке нового, давящего наполнителя внутри себя, в ловушке ее объятий и ее правил. И самым страшным подарком Виктории было то, что в самом низу стыда и отчаяния Алисы, под всеми слоями унижения, таился крошечный, тлеющий уголек того самого удовольствия, которое она только что испытала. И это знание было хуже любого наказания.