Искусство принадлежать

      Они были на каком-то бесконечном светском приеме в огромном, чужом особняке. Золото, хрусталь, гул приглушенных голосов. Виктория, сияющая и неприступная в темном платье, с первых же минут утонула в деловых разговорах. Ее отвели в сторону, и вот уже больше сорока минут она обсуждала что-то очень важное по телефону, стоя у высокого окна.       Алиса сидела на краю бархатного дивана, словно красивая кукла, которую привезли для антуража. Сначала она пыталась следить за разговором, потом — рассматривать фрески на потолке, потом — считать проходящих мимо людей. Но довольно скоро все ее внимание захватила одна, нарастающая и очень физическая проблема.       Она хотела в туалет. Сначала просто хотела, потом — очень хотела, а теперь это желание стало навязчивым и мучительным. Она не знала планировки этого лабиринта роскоши, боялась отойти далеко и заблудиться или сделать что-то не так.       Ее взгляд прилип к Виктории. Та жестикулировала свободной рукой, ее лицо было сосредоточено и холодно. Она была полностью поглощена разговором, миром, в котором Алисе не было места.       Алиса пыталась поймать ее глаз. Сначала деликатно, потом — более настойчиво. Она слегка кашлянула. Пошевелилась на диване, чтобы скрип пружин привлек внимание. Виктория лишь на мгновение скользнула по ней оценивающим взглядом и снова углубилась в телефонный разговор.       Терпение Алисы таяло с каждой секундой. Давление внизу живота становилось невыносимым. Она уже ерзала на месте, сжимала и разжимала колени. Ей казалось, что все вокруг видят ее мучения и смеются.       И вот ее терпение лопнуло.       Она резко встала с дивана, ее каблуки громко застучали по паркету. Она подошла к Виктории почти вплотную, перекрывая ей обзор. Та нахмурилась, прикрывая трубку рукой, и бросила на нее раздраженный взгляд, полный немого вопроса «Что?».       И Алиса выпалила, громко, почти выкрикивая, ее голос дрожал от отчаяния и стыда:       — Вика, мне нужен туалет! Прямо сейчас!       Вокруг на секунду воцарилась тишина. Несколько ближайших гостей обернулись на это неслыханное нарушение этикета. Лицо Виктории стало абсолютно каменным. Ее глаза, всего секунду назад занятые бизнесом, стали ледяными и опасными.       — Извините, у меня небольшая семейная проблема, — сухо и вежливо сказала она в трубку, ни на секунду не отводя взгляда от Алисы. — Я вам перезвоню через пять минут.       Она положила телефон в клатч, щелчком закрыла его. Молча взяла Алису за локоть с такой силой, что та аж вздрогнула, и поволокла ее через зал, не глядя по сторонам. Ее хватка была железной. Она почти бесшумно, но с сокрушительной силой отдернула тяжелую портьеру, скрывавшую дверь в нише, втолкнула Алису внутрь и зашла следом, захлопнув дверь.       Это была небольшая, но роскошно обставленная уборная.       Не говоря ни слова, Виктория резко развернула Алису к себе. Ее лицо было искажено холодной яростью.       — Ты совсем рехнулась? — прошипела она, не повышая голоса, но каждое слово било, как хлыст. — Ты кричишь на весь зал о туалете? Как последняя деревенская дура! У тебя что, языка не было, чтобы подойти и сказать нормально?       — Я пыталась! — всхлипнула Алиса, от боли в локте и от унижения. — Ты не смотрела! Я не знала, что делать!       — Молчать! — Виктория тряхнула ее. — Ты должна была терпеть! Сидеть смирно и терпеть, пока я не освобожусь! Ты опозорила меня!       Она оттолкнула Алису в сторону унитаза.       — Ну же! Делай то, ради чего ты устроила этот цирк! Быстро!       Алиса, плача от стыда и злости, с трудом справилась с застежкой платья и упала на сиденье, чувствуя себя абсолютно уничтоженной. Процесс, обычно интимный и частный, происходил под ледяным, осуждающим взглядом Виктории.       Когда она закончила и поднялась, пытаясь отмыть руки и слезы, Виктория подошла к ней вплотную. Она взяла ее за подбородок, заставляя поднять голову.       — Запомни этот момент, — ее шепот был зловещим. — Запомни этот стыд. В следующий раз, когда тебе захочется привлечь мое внимание подобным образом, ты вспомнишь это и передумаешь. Понятно?       Алиса молча кивнула, глотая слезы.       Виктория отпустила ее, поправила свое платье перед зеркалом, ее лицо снова стало бесстрастным и идеальным.       — Приведи себя в порядок. Пудра, помада. И выйди через пять минут. С невозмутимым видом. Как будто ничего не произошло. Если кто-то спросит — скажешь, что тебе стало дурно от жары.       Она вышла из уборной, оставив Алису одну с размазанной тушью и чувством глубочайшего унижения. Ее физическая потребность была удовлетворена. Но душевная рана, только что нанесенная, кровоточила куда сильнее. Она поняла, что даже в самых простых, человеческих вещах она полностью зависит от милости Виктории. И милости этой сегодня не было.       

***

      Обратная дорога в особняк прошла в гробовом молчании. Алиса сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела на уходящие огни города. Стыд и обида клокотали в ней, сменяя друг друга. Она чувствовала себя униженной, как ребенок, которого отчитали при всех.       Виктория не смотрела на нее. Она изучала что-то на планшете, но по напряженной линии ее плеч и сжатым пальцам Алиса понимала — буря еще не миновала. Она просто отложена.       Войдя в дом, Алиса, не говоря ни слова, направилась прямиком в свою комнату, приняла душ и переоделась, но этого оказалось недостаточно. Ей нужно было остаться наедине со своими мыслями. Выплеснуть все эти клубки эмоций на холст. Она направилась в мастерскую, где схватила мастихин и тюбик с краской, с силой выдавила на палитру ядовито-алую массу.       Она не слышала, как дверь открылась. Не слышала бесшумных шагов по паркету. Первое, что она почувствовала, — это тепло, обволакивающее ее спину. И легкий, знакомый аромат духов.       Сильные руки обняли ее сзади, ладони легли на ее грудь, властно, но не грубо, прижимая ее к себе. Губы Виктории коснулись ее шеи чуть ниже мочки уха — легкое, почти невесомое прикосновение, от которого по коже побежали мурашки.       — Малыш, ты обиделась? — ее голос прозвучал тихо, прямо у уха, бархатный и глубокий.       Алиса напряглась, стараясь сохранить обиженный вид. Она попыталась вырваться, но объятия были как стальные обручи.       — Отстань. Я занята.       — Я вижу, — Виктория провела кончиком носа по ее шее, заставляя ту содрогнуться. — Ты вся дрожишь от гнева. Это красиво, но я предпочитаю, когда ты дрожишь от другого.       Ее руки начали двигаться — одна сжимала грудь Алисы, пальцы находили напряженный сосок и щипали его через тонкую ткань сорочки. Другая рука скользнула вниз, по ее животу, к самому низу.       Алиса замерла, стиснув зубы, пытаясь сопротивляться волне желания, которая поднималась ей навстречу.       — Перестань...       — Нет, — шепот Виктории стал влажным, горячим. — Я была слишком резка с тобой сегодня. Позволь мне загладить вину.       Ее пальцы нашли чувствительный бугорок между ног Алисы и надавили, заставив ту непроизвольно выгнуться и издать тихий, предательский стон.       — Вот видишь? — торжествующе прошептала Вика. — Твое тело не хочет, чтобы я останавливалась. Оно помнит... помнит, как хорошо я могу с ним обращаться.       Она отпустила ее на мгновение, только чтобы резко развернуть к себе. Ее глаза пылали в полумраке мастерской. Она прижала Алису к мольберту, так что тот заскрипел под их весом.       — Я могу сделать для тебя кое-что... — ее губы снова нашли ухо Алисы, ее зубы слегка сжали мочку, а язык провел по ее внутренней поверхности, заставляя девушку вздрогнуть всем телом. — ...что заставит тебя забыть собственное имя.       Одна ее рука снова сжала шею Алисы — не чтобы задушить, а чтобы чувствовать каждый ее вздох, каждый стон. Другая рука задрала подол ночной сорочки, обнажив нижнее белье.       — Я могу сделать с твоей маленькой, упрямой бусинкой то же самое, — ее шепот был густым, как мед, и ядовитым, как наркотик. — Я буду ласкать ее своим языком... пока ты не станешь молить о пощаде. Пока не признаешь, что никто и никогда не доводил тебя до такого безумия.       Алиса уже не могла сопротивляться. Ее тело предательски отвечало на каждое слово, на каждое прикосновение. Ее дыхание стало прерывистым, колени подкашивались.       — Я... ненавижу тебя... — выдохнула она, но это звучало как мольба.       — Ври, — Виктория улыбнулась, ее губы были влажными и распухшими от поцелуев. — Ври еще. Но разреши мне... доказать обратное.       И она опустилась на колени перед Алисой. Ее взгляд, полный обещания и власти, был прикован к ее лицу. Она не сводила с нее глаз, пока ее пальцы снимали с нее последнюю преграду.       Первое прикосновение языка было шокирующе нежным. Легким, едва заметным движением. Алиса вздрогнула и закинула голову назад, упираясь в мольберт.       А потом... потом началась настоящая пытка наслаждением. Виктория была безжалостна в своей искусности. Она изучала каждую реакцию Алисы, каждое вздрагивание, каждый стон. Она то ласкала ее медленно и плавно, заставляя извиваться от томления, то переходила к быстрым, точным движениям, доводя до самого края.       — Вика... пожалуйста... — стонала Алиса, уже не зная, чего она просит — остановиться или продолжить.       Виктория ненадолго оторвалась, ее подбородок блестел.       — Пожалуйста, что, малыш? Скажи мне.       — Я... я не могу...       — Можешь, — она снова принялась за дело, и на этот раз ее натиск был еще более яростным. — Скажи, чья ты?       Волна нарастала, неотвратимая, всесокрушающая. Алиса уже не могла мыслить, могла только чувствовать.       — Твоя! — вырвалось у нее срывающимся, хриплым криком. — Твоя! Только твоя!       Это все, что было нужно Виктории. Ее руки вцепились в бедра Алисы, прижимая ее к себе, не давая вырваться, пока та не закричала, захлебываясь, сотрясаемая оргазмом такой силы, что у нее потемнело в глазах.       Она сползла по мольберту на пол, вся дрожа, не в силах пошевелиться. Виктория встала над ней, поправила волосы. Ее губы были влажными, взгляд — темным и удовлетворенным.       Она наклонилась и подхватила Алису на руки, как ребенка, и понесла ее в душ. Она молча смыла с нее следы страсти и красок, завернула в мягкий халат и уложила в постель.       — Спи, — приказала она, целуя ее в лоб. — Доброй ночи, моя девочка…       И только выйдя из комнаты, Виктория позволила себе улыбнуться — медленной, глубокой, хищной улыбкой. Ее вина была искуплена. Ее власть — снова утверждена. И ее игрушка — снова счастлива и послушна. На какое-то время.