Семейные драмы

Ночь была прохладной и ветренной. Я стоял возле открытого окна в комнате Санцет и всё ещё пытался отдышаться после нашего секс-марафона, тело было потным с ног до головы, поэтому ветер ощущался особенно пронизывающим. Я не чувствовал ни своего члена, ни губ, которыми целовал мою принцессу, пытаясь запомнить каждый изгиб, каждую родинку – каждый миллиметр её тела. Она уснула практически сразу, как мы закончили, поэтому сейчас я мог насладиться тем, какой умиротворённой она выглядела, какой маленькой и хрупкой казалась. Казалась, но не была. Или мне просто хотелось в это верить? Верить, что она сильная, что она со всем справится даже тогда, когда меня не будет рядом. Ведь я принял решение. Принял ещё до того, как преступил порог её комнаты – я знал, что сегодня был наш последний раз. Я осторожно, практически бесшумно, покинул её комнату и спустился к себе. У меня оставалось ещё одно незаконченное дело – нужно было написать письмо: объясниться, извиниться и попрощаться. Я бы мог сделать это и в её спальне, но боялся передумать, снова увидев её, тихо посапывающую в своей кровати. Пришлось извести несколько листов бумаги, но я всё равно не был удовлетворён до конца – в голове вертелось столько слов, но их всё равно не хватало, чтобы описать то, что я чувствую и почему принимаю такое решение. По итогу я всё-таки выбрал одно из писем, решив, что его содержание и формулировки оптимальны, чтобы обозначить свою позицию и постараться минимальноранить Санцет, а остальные скомкал и наспех засунул в спортивную сумку с вещами – побоялся, что, если выкину в мусорную корзину, кто-то может случайно найти их и прочесть. Переодевшись в уличную одежду, я вызвал такси через приложение и, пока оно ехало, успел в последний раз подняться в комнату сестры, оставить письмо на её рабочем столе и поцеловать в макушку, торчащую из-под одеяла. Я передвигался, практически паря над полом, чтобы только её не разбудить, потому что знал, что, если она, проснувшись, увидит меня и попросит остаться – я моментально отменю вызванное такси, сожгу написанное письмо, разденусь и шмыгну к ней в постель. Этого нельзя было допустить. Сев в машину, я осознал, что даже не выбрал пункт назначения поездки, и оттого словил на себе странный взгляд водителя, а затем вопрос: «Э, брат, куда едем?», произнесённый с сильным акцентом. Я извинился, назвал адрес первого пришедшего в голову друга, и машина наконец сдвинулась с места, оставляя позади наш дачный дом и мою принцессу, спящую на втором этаже. На протяжении поездки я молча слушал музыку, которая играла у таксиста по радио. Самой запоминающейся стала песня какого-то рэпера, в которой были строчки: «Я принял решение уйти, Наверное, я зря это сделал. Вопросы тревожат мой сон: Что с тобой, где ты и с кем ты?» После этого я чуть не разрыдался и тактично попросил водителя сменить радиоволну, в ответ на что получил недоумевающий взгляд и вопрос: «Эй, брат, ты чо Моргенштерна не уважаешь?». Но радиоволну он всё же сменил, что, если честно, не сильно помогло, потому что я, внезапно для себя, осознал, что 99% песен – это либо песни про разбитое сердце, либо про нынешнюю любовь исполнителя, что тоже не шибко способствовало успокоению. И, поскольку второй раз попросить сменить волну было стыдно, а попросить выключить радио – ещё стыднее, так мы и ехали всю дорогу. Два часа в этой маленькой жёлтенькой машинке ощущались бесконечными. Я практически без остановки представлял себе, в каком отчаянии будет Санцет, когда проснётся и обнаружит письмо, как она начнёт названивать на мой телефон (который я отключил и оставил в своей комнате, чтобы не было соблазна взять трубку или ответить на сообщение), как поднимет на уши родителей или позвонит своему дружку Чеду, чтоб тот её утешил. За время нашего с ним общения я понял, что он хороший парень и искренне любит мою сестру, но зубы предательски заскрипели от злости. Я понимал, что не имею права на ревность, учитывая, что сам её оставил, но в голову лезли мерзкие картинки, где её трогают чужие руки, где ей хорошо от проникновения чужого члена, и где она стонет чужое имя во время оргазма. Это чертовски нервировало, заставлялосжимать кулаки и подавлять желание развернуть машину, пока ещё не стало поздно. Моё эгоистичное желание быть рядом с ней разрывало меня изнутри, ломало, умоляло вернуться, но я не мог. Я пообещал себе, что защищу её от своего мерзкого, пагубного воздействия, больше не позволю себе ставить свои интересы выше её. Она достойна адекватных отношений, а не брата-извращенца, который не удержал свой причиндал в штанах и совратил её. И пусть мне хотелось оторвать члены всем парням, что её окружают, чтобы только никто из них не посмел захотеть её, в глубине души я понимал, что первый, кто должен быть подвергнут кастрации – это я сам. «Я испортил ей жизнь, я нанёс ей такую травму, что даже психологу будет страшно рассказать. Вот если бы я мог повернуть время вспять, то никогда бы не позволил себе даже прикоснуться к ней. Не посмел бы даже посмотреть на неё, как на женщину» – рассуждал я, а в голове прокручивались сцены нашего секса, случившегося всего несколько часов назад. Я не мог не вспоминать то, как она прижималась ко мне, впуская мой член всё глубже в себя, как шептала моё имя, как кончала, сжимая меня между бёдер. Я ненавидел себя за то, что мне было хорошо, что я посмел наслаждаться её телом, хотя должен был исчезнуть из её жизни ещё тогда, когда мама выгнала меня из дома. «Выходит, что все её подозрения были не напрасны? Я такой же ублюдок, как мой биологический отец. Это какой-то инцестерский ген или у нас семейная психическая девиация?» «Придёшь ко мне сегодня ночью? Кажется, нам обоим нужна разрядка». «Я ненавижу себя, я чёртов насильник». «Моя маленькая принцесса хочет, чтобы я жёстко трахал её, пока она не рухнет от усталости?» «Я старше, а значит вся ответственность на мне. Я не должен был этого допустить!» «Дааа, я хочу тебя больше, чем когда-либо». «Она ещё маленькая, могла вообще не понимать, что мы делаем и насколько это плохо, но я же понимал». «Ты хотела оседлать меня, чтобы потереться об мой член?» «ВСЁ! СТОП! МОЗГ, ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИ ДЕЛАТЬ ЭТО СО МНОЙ!!!» Но он не переставал. Сколько бы я ни пытался сфокусироваться на том, какой я моральный урод, в голове продолжали всплывать воспоминания об этой ночи – пошлые реплики, которыми мы перекидывались, тот дикий напор, с которым Санцет меня, не побоюсь этого слова, ИМЕЛА, и как при этом горели её глаза. А также я не переставал проклинать дядю (отца?) Холла, который рассказал мне о тайне моего рождения. Я, разумеется, и до этого чувствовал себя не самым лучшим человеком, совращая младшую сестру, однако, в какой-то момент она уже практически убедила меня в том, что со мной всё в порядке, просто так уж вышло, что мы родились родственниками, а полюбили друг друга совсем не родственной любовью. Но Холл всё это разрушил. Я больше не мог смотреть в глаза Санцет, зная о том, кем является мой отец; зная, как сильно из-за этого до сих пор страдает мама; и зная, что для моейлюбимой принцессы я могу стать дядей Холлом – братом, которого она боится и ненавидит за сломанную жизнь. Разумеется, я понимал, что сестра возненавидит меня в любом случае, ведь я сбежал как крыса с тонущего корабля, но лучше пусть ненавидит за то, что я ушёл, чем за то, что остался. Я знал, что просто не вынесу того момента, когда она осознает, как по-ублюдски я поступал, трахая её. А я был уверен, что однажды она это осознает – сама или с чьей-то помощью. Я всё ещё помнил её слова: «Не смей думать, что ты один знаешь, как мне будет лучше». На моих губах всё ещё чувствовался её вкус, а на теле – её запах. Но я продолжал увеличивать расстояние между нами, мысленно обещая Санцет, что это был последний раз, когда я принимаю решение за неё.