Любовник

Воздух снаружи был прохладным и влажным, он обжег легкие, но не смог остудить пожар, полыхавший под кожей. Джиллиан прислонилась к холодной кирпичной стене, пытаясь перевести дух. Она зажмурилась, но под веками тут же вспыхнули картинки: его руки на ее талии, твердые и властные, горячее дыхание на шее, низкий голос, врезавшийся прямо в душу. Она с силой тряхнула головой, пытаясь сбросить это наваждение. Она начала смотреть по сторонам в поисках чёрного «Лексуса» Чарли, который сказал, что домой Джиллиан увезёт личный шофёр друга. И в этот момент её взгляд упал на другую сторону узкой улочки. Он стоял там. Реджи. Прислонившись к темному синему «Ниссану», он был поглощен разговором с двумя мужчинами, от которых так и веяло уголовной харизмой. На его лице играла непринужденная, даже ленивая улыбка, он что-то говорил, жестикулируя расслабленной рукой с молнией. Он смеялся — низко, глухо, и этот звук донесся до нее сквозь шум города, показавшись ей одновременно и притягательным, и пугающим. Она никогда не видела его таким. Таким... живым. Таким опасным. Она представить не могла, что он мог быть таким не принадлежащим тому стерильному, пахнущему маслом миру мастерской. Это был другой человек. Чужой. Мужчины кивнули, хлопнули его по плечу и растворились в темноте переулка. Реджи повернулся к своей машине, доставая ключи из кармана чёрных брюк. И тут в пьяной, перегретой голове Джиллиан что-то щелкнуло. Ярость. Горячая, слепая, унизительная ярость на саму себя. За свою слабость, за свой стыд, за то, что позволила этому... этому незнакомцу с бандитскими замашками вывести ее из себя, заставить думать о нем, хотеть его прикосновений. Она не помнила, как ее ноги понесли ее через улицу. Она подлетела к нему, едва не споткнувшись о бордюр. — Вы! — ее голос прозвучал хрипло и громко, нарушая ночную тишину. — Вы кто вообще такой, чтобы так со мной обращаться?! Реджи медленно обернулся. Его глаза, блестящие в свете одинокого фонаря, скользнули по ней с ног до головы — медленно, оценивающе, без тени удивления. — Я с вами разговариваю! — выдохнула она, чувствуя, как дрожь гнева и остатков алкоголя сотрясает ее изнутри. — Вы считаете, что можете просто так... трогать меня? Шептать на ухо какие-то пошлости? Вы что, совсем рехнулись? Я для вас просто клиентка! Или вам все равно, с кем так себя вести? Она выпалила все это одним духом, ее грудь высоко вздымалась, а пальцы сжались в кулаки. Она ждала ответа, оправданий, грубости — чего угодно. Но он просто молчал. Стоял и смотрел. Его молчание было хуже любых слов. Оно ее обесценивало, будто говоря, что ее истерика не стоит даже его внимания. И тогда он двинулся. Не быстро, а с какой-то хищной, неспешной уверенностью. Он сделал один шаг, потом другой. Она инстинктивно отпрянула, чувствуя, как сердце заходится от страха и чего-то другого, запретного. Спиной она уперлась в холодный металл его машины. Пути к отступлению не было. Невольно в голове вспыли фрагменты её сна. Он поднял руку и уперся ладонью в крышу «Ниссана» прямо над ее плечом, загораживая ее собой от всего мира. Второй рукой он сделал то же самое с другой стороны. Она оказалась в ловушке, зажатая между его мощными руками. Сон наяву. Только сейчас от него пахло не маслом, а дорогим виски, дымом и чем-то диким, мужским. Он наклонился ближе. Его лицо оказалось в сантиметрах от ее. Она видела темные искры в его глазах, легкую щетину на скулах, пухлые, чувственные губы. — Клиентки, — тихо, почти ласково прошептал он, и его голос, пропитанный алкоголем, звучал как шорох наждака по шелку, — обычно не танцуют так, будто хотят, чтобы их прижали к первой же поверхности, какая попадется. И не смотрят на меня так, будто хотят, чтобы я им эту поверхность предоставил. Его слова обожгли ее, как раскаленное железо. Они были грубы, пошлы и... до ужаса правдивы. В них не было ни капли лжи. Он видел ее. Видел ее желание, ее потерю контроля, ее животную потребность, которую она так тщательно пыталась скрыть даже от самой себя. Он видел ее насквозь. Джиллиан замерла, не в силах вымолвить ни слова. Ее ярость иссякла, испарилась под давлением его правды и его силы. Она могла только смотреть на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, как по ее телу бегут мурашки, а между ног предательски пульсирует влажное, стыдное тепло. Он медленно выпрямился, снова став огромным и недосягаемым. Его взгляд еще раз скользнул по ее перекошенному от смеси ужаса и возбуждения лицу. — Успокойтесь, госпожа Фрейзер. Ваш драгоценный контроль в полной безопасности. Пока Вы сами не решите его потерять. Развернувшись, он открыл машину, сел за руль и завел двигатель. Рев мотора прорвал ночную тишину. «Ниссан» тронулся с места и медленно растворился в темноте, оставив ее одну у холодной стены, трясущуюся, униженную, разгоряченную и до глубины души потрясенную. — Госпожа Фрейзер, наконец-то я Вас нашёл. Всё ещё плавая в коктейле противоречивых чувств, она как в тумане повернулась на голос и увидела перед собой мужчину средних лет в черном классическом костюме. — Я уже хотел звонить Господину Скотту, — запыхавшись, проговорил он и Джиллиан заторможенно вспомнила, что это шофёр Чарли. — Вы в порядке? На Вас лица нет. Что-то произошло? — испуганно затараторил он, увидев потерянное выражение лица Джилл. — Всё в порядке, Адам, не переживайте, - хрипло ответила она и на дрожащих ногах побрела к машине, стоящей за спиной мужчины. *** Чарли скользил по залу, как радужная форель в мутной воде, оставляя за собой шлейф из комплиментов, поцелуев в щеки и звонких обещаний «устроить сегодня адскую ночь». Он только что проводил взглядом Адама, который должен доставить его растерянную подругу домой. Впервые в жизни Чарли ощущал, как в нём уживалось два разных чувства. С одной стороны — забава. Его железная леди, непробиваемая Джиллиан Фрейзер, таяла как мороженое на солнце от одного взгляда какого-то молчаливого громилы-механика! Это было смешно и по-своему мило. Он впервые видел ее такой... живой и растерянной. И черт возьми, он был рад, что она смотрит на кого-то нового. Особенно на того, кто не был прилизанным мажором в дорогом костюме. С другой стороны — щемящая, холодная тревога. Чарли не знал, что за птица этот Реджи. Почему он вел себя то как лед, то бросал на Джиллиан такие испепеляющие взгляды? Он был уверен, что механик тоже заинтересован, но природа этого интереса вызывала у Чарли беспокойство. Он привык читать людей, но этот был как закрытая книга на непонятном языке. Его раздумья прервало острое, почти физическое ощущение. Чувство, что за ним наблюдают. Не с восхищением или любопытством, а с тяжелым, оценивающим вниманием. Чарли обернулся и увидел его. У стойки бара, почти в тени, стоял Жан. Все в тех же темных, плотных джинсах и простой черной футболке, которая выгодно подчеркивала рельеф его спины и мощные плечи. Он держал в руке бокал с виски, не пьянствуя, а изучая содержимое, его поза была напряженной, будто он ждал засады. Чарли вспыхнул от любопытства. Ну надо же. Мрачный механик в моем сладком аду. — Эй, темный и молчаливый незнакомец у бара! — прокричал Чарли, пробираясь сквозь толпу и хлопая Жана по плечу с той легкостью, с какой делал это со всеми. Жан вздрогнул, словно от прикосновения раскаленного железа, и резко обернулся. Его темные глаза, обычно полные лишь скуки и раздражения, метнули в Чарли искру чистого, животного недоверия. Он выглядел как дикий зверь, загнанный на светскую вечеринку. — Не узнаёшь? Я тот самый красавчик с поцарапанным бампером! — не унимался Чарли, сияя улыбкой во все тридцать два зуба. Его пальцы все еще лежали на плече Жана, и он почувствовал, как под тонкой тканью футболки напрягся твердый, как камень, мускул. Жан медленно, преувеличенно оглядел Чарли с ног до головы — его яркую шелковую рубашку, идеально уложенные кудри, безупречный маникюр. —Узнаю, — буркнул он наконец, и его голос, низкий и хриплый, едва пробивался сквозь шум музыки. Он сделал едва заметное движение плечом, и Чарли убрал руку, почувствовав невербальный приказ. — Что, самолетики тут не чинишь, что ли? Расслабляешься? — продолжал расспрашивать Чарли, подпирая стойку бар локтем и закидывая ногу на ногу. Жан отвел взгляд, снова уставившись в свой бокал. — Занесло, — односложно бросил он, давая ясно понять, что разговор окончен. Но Чарли никогда не слышал таких намеков. Его интерес, как щенок, уже ухватился зубами за подол этого молчаливого незнакомца и не хотел отпускать. — Ну, раз уж занесло, могу предложить что-то покрепче этого клейстера, — Чарли подмигнул бармену, и тот тут же поставил перед Жаном другой бокал с чем-то темным и дымным. — За мой счет. Считай, компенсация за моральный ущерб, нанесенный моим восхитительным лицезрением. И тут это случилось. Уголок рта Жана дрогнул. Почти неуловимо. Не в улыбку, нет. Скорее в гримасе презрения, смешанного с чем-то еще. С чем-то вроде смутного, невольного интереса к этой назойливой, яркой, необъяснимой вспышке энергии перед ним. Он медленно поднял глаза на Чарли. И на этот раз его взгляд был иным. Не просто отстраненным. Пристальным. Он скользнул по лицу Чарли, задержался на его губах, на изгибе шеи, на открытом запястье, и в этом взгляде было что-то оценивающее, почти осязаемое. Чарли почувствовал, как по его спине пробежали крошечные, игольчатые мурашки. Это было не похоже на то, как на него смотрят обычно. Это был взгляд человека, который привык разбирать машины на запчасти и, кажется, сейчас мысленно проделывал то же самое с ним. Это было... чертовски возбуждающе. И так же внезапно, как и появился, этот взгляд погас. Жан отхлебнул из нового бокала, резко кивнул — то ли в знак благодарности, то ли как сигнал об окончании аудиенции — и развернулся, растворившись в толпе так же бесшумно, как и появился. Чарли остался стоять у бара с двумя полными бокалами в руках и с глупой, застывшей улыбкой на лице. Шум клуба словно отступил, превратившись в глухой гул где-то далеко. «Ну и ну, — промелькнуло у него в голове. — Кажется, я только что получил товарный знак «Обслуживание не предусмотрено» прямо в сердце». Но вместо того чтобы обидеться, он почувствовал лишь азартную искорку интереса и предвкушения, которая щекотала ему нутро. Мрачный, молчаливый, чертовски сексуальный механик, который смотрел на него так, будто видел насквозь. Это был самый итригующий пазл, который появлялся на его пути за последнее время. И Чарли обожал головоломки. *** Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом, окончательно отсекая мир с его прохладным воздухом, темными переулками и унизительной правдой, прозвучавшей из его уст. Джиллиан прислонилась спиной к тяжелой деревянной поверхности, словно баррикадируясь от самой себя. В ушах стоял оглушительный звон, заглушаемый бешеным стуком собственного сердца. Тишина особняка давила на уши, была гулкой и беспощадной. Она прошла через огромную, погруженную во мрак гостиную, не включая света. Ее пальцы скользили по спинкам диванов, поверхностям столов, цепляясь за знакомые очертания, как за якоря в бушующем море ее противоречивых чувств. Злость. Горячая, едкая волна злости подкатывала к горлу снова и снова. Злость на него. За его наглость, за его пронзительный взгляд, видевший ее насквозь, за эти грубые, откровенные слова, которые врезались в память, как раскаленные клейма. «Просто клиентки не танцуют так... не смотрят так...» Он не имел права! Не имел права говорить с ней так, смотреть на нее так, прикасаться к ней так! Но следом, не давая передышки, накатывала вторая волна — злейшая, унизительная злость на саму себя. Потому что сквозь ярость и желание дать ему пощечину пробивался предательский, липкий восторг. Потому что его грубость не оттолкнула. Она обожгла, унизила, возмутила — но и возбудила до самой глубины души, до дрожи в коленях. Его сила, его доминирование, эта животная уверенность в своем праве — все это будило в ней что-то темное, первобытное, давно и тщательно запрятанное под слоями дорогих костюмов и корпоративных кодексов. Она почти вбежала в свою спальню, единственное убежище. Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Здесь пахло ей — дорогими духами, пудрой и тишиной. Здесь все было под ее контролем. Иллюзия, которую он так легко разрушил одним лишь взглядом. Пальцы дрожали, когда она потянулась к молнии на боку. Шелковое платье, которое всего час назад казалось ей доспехами, теперь было ей ненавистно. Оно пахло клубом, чужими духами и им. Она сбросила его с себя, словно сбрасывая с кожи следы его прикосновений, и отшвырнула в угол. Туфли полетели следом, глухо стукнувшись о стену. Она осталась лишь в кружевных трусиках, внезапно осознавая, как холоден воздух на ее разгоряченной коже. Она стояла посреди комнаты, голая, дрожащая, с бешено колотящимся сердцем, пытаясь загнать обратно, в самый темный угол сознания, ту пульсирующую, влажную жажду между ног. Но было поздно. Тело, преданное ею же самой, уже вышло из-под контроля. Она не дошла до кровати, а рухнула на нее, уткнувшись лицом в прохладную шелковую наволочку. Но даже эта прохлада не могла погасить пожар. Под веками тут же вспыхнули яркие, постыдные картинки. Его руки на ее талии в такт музыки, твердые и властные, ведшие ее, будто она была всего лишь марионеткой. Горячее дыхание на шее, низкий голос, проникающий прямо в кости: «Теперь я знаю, какой звук вы издаёте...» Их тела, прижатые к холодному металлу машины. Его мощные руки, загораживающие ее от мира. Его губы в сантиметрах от ее. «...будто хотят, чтобы их прижали к первой же поверхности...» «...чтобы я им эту поверхность предоставил...» Стон вырвался из ее груди против воли — отчаянный, надломленный, полный стыда и невыносимого желания. Она вцепилась зубами в подушку, пытаясь заглушить его, пытаясь вернуть себе тот самый «драгоценный контроль», о котором он так цинично говорил. Но ее рука уже жила своей собственной жизнью. Предательски, будто помимо ее воли, она скользнула вниз по животу, к тонкому кружеву, которое уже было влажным от ее возбуждения. Прикосновение собственных пальцев к чувствительной коже заставило ее вздрогнуть и выдохнуть его имя — тихо, сдавленно, как молитву или проклятие. Это было неправильно. Унизительно, порочно, безумно. Он где-то там, этот грубый, наглый парень, который обращался с ней как с вещью, а она здесь, в своей идеальной спальне, трясется от желания, которое он в ней разжег. Но мозг отказывался слушать. Он услужливо подкидывал новые образы. Не сны, а ясные, четкие фантазии, рожденные сегодняшней ночью. Его шершавые ладони на ее бедрах, резко рвущие тонкое кружево... Его тяжелое тело, прижимающее ее к матрасу... Его низкий, хриплый стон прямо в ухо. «Потеряйте свой контроль... Отдайте его мне..». Ее пальцы двигались быстрее, настойчивее, в такт этому голосу в ее голове. Она кусала губы, чтобы не кричать, но тихие, прерывистое стоны все равно вырывались наруху, теряясь в шелке подушки. Все ее существо концентрировалось на одной точке, на нарастающем, невыносимом напряжении, которое строил он — его взгляд, его слова, его прикосновения. И когда волна наконец накрыла ее, короткая, ослепительная и разрушительная, в глазах у нее потемнело. В ушах зазвучал не ее собственный стон, а его последняя, презрительная фраза, ставшая в этот миг пророчеством и приговором: «Пока Вы сами не решите его потерять.» Судорожно вздохнув, она замерла, приходя в себя. Тело обмякло, дрожь постепенно спадала, оставляя после себя ватную слабость и горькое, соленое послевкусие стыда на губах. Она лежала неподвижно, чувствуя, как влажное пятно на простыне холодит кожу. Контроль был потерян. Добровольно и окончательно. И самое ужасное было в том, что где-то глубоко внутри, под всеми слоями ярости и унижения, таилось порочное, темное удовлетворение. Он знал. С самого начала знал, чем это закончится. И теперь знала она.