Под покровом сна

      Крик, душераздирающий, почти звериный, сорвался с губ. Нора сидела на полу собственной квартиры, оглядываясь по сторонам. В воздухе витал ужасный запах моющих средств и чего-то железного. Она сморщилась от приступа нестерпимой головной боли и медленно выдохнула. Перед глазами все расплывалось, превращалось в невнятное месиво из света и теней. Нора схватилась на стенку и медленно поднялась на ноги, стараясь унять крупную дрожь во всем теле. Когда зрение вернулось, она наконец смогла осмотреться по сторонам. Воспоминания болезненно трепыхались в голове, никак не желая проявиться. Нора чувствовала растерянность маленького ребенка, забытого родителями в одной из бесконечных секций огромного Волмарта. Это мерзкое, давно забытое чувство беспомощности неизбежно вызывало острую панику.       Женщина двинулась вперед, что-то тянуло ее в коридор. Она никак не могла объяснить этот порыв, но и противиться ему не было сил.       Все было как прежде. Стоило Норе взглянуть на шкаф, как калейдоскоп ярких картин стремительно закружился перед глазами. Мертвое тело, девушка в капюшоне, медицинский центр, улыбка Фредерики. Все это слилось в одну абсурдную мозаику, детали которой никак не собирались в единое изображение. Осколки памяти будто не подходили друг к другу, не совмещались.       — Меня зовут Нора Бьорк. Мне двадцать девять лет, — пробормотала она. — Я… Я пишу… Нет, не так…       На этом моменте она смолкла, рассеянно оглядываясь по сторонам. Голова раскалывалась, даже думать было больно.       — Надо умыться, — прошептала девушка, и эти слова прозвучали как молитва отчаявшейся души, жаждущей очищения от невидимой скверны, что липла к коже невыносимым зудом вины.       Нора толкнула дверь, а в нос тут же ударил запах отбеливателя. Аромат был настолько плотным, что глаза застлала белесая пелена слез. Женщина закашлялась и отошла на шаг, помахав перед лицом ладонью. Нора раскрыла глаза, душераздирающий вой застрял в ее горле, так и не вырвавшись наружу. Звук застыл где-то между диафрагмой и голосовыми связками, превратившись в немой крик ужаса. Она прикрыла рот рукой — инстинктивный жест, словно могла удержать внутри себя весь этот кошмар, не дать ему материализоваться в реальности.       Просторное джакузи, некогда символ роскоши и расслабления, теперь превратилось в кровавый алтарь безумия. Эмаль была измазана засохшими каплями и потёками темно-бурого цвета, которые в тусклом свете ванной комнаты напоминали следы кисти безумного художника, рисующего картины из самых мрачных глубин человеческой психики. Но гораздо более жутким, гораздо более невыносимым было то, что покоилось в мутной жидкости.       Части тела Мальте — ее Мальте — были неаккуратно отпилены от некогда живого, дышащего, смеющегося тела. Конечности замачивались в мутной жидкости, как какие-то отвратительные овощи в рассоле, а корпус и отделенная голова лежали рядом с раковиной, словно кто-то небрежно отставил их в сторону, планируя вернуться позже и закончить свою чудовищную работу.       Глаза парня были полуоткрыты, и сквозь матовую пелену смерти все еще виднелись те самые зеленые радужки, в которые она когда-то влюблялась, темные зрачки теперь навсегда расширились в последнем мгновении ужаса. Грудная клетка была распорота, а через серые ребра, похожие на зубы голодного чудовища, распахнувшего пасть в вечной насмешке над человеческой хрупкостью, наружу вываливались сероватые органы с фиолетово-синими прожилками.       Реальность смерти оказалась гораздо более прозаичной и отвратительной, чем её киношные интерпретации. В фильмах внутренности, как и кровь, почти всегда окрашены в ярко-красный цвет — эта картина прочно закрепилась в коллективном сознании, создавая ложное представление о том, как выглядит настоящая смерть. Но сейчас перед Норой была не эстетизированная версия насилия, а груда гниющего мяса, которая когда-то была человеком, которого она любила.       — Нет-нет… — прошептала Нора.       Ее колени подкосились, и она упала на холодную плитку, словно марионетка, у которой разом перерезали все нити. Страх вперемешку с отвращением нахлынули цунами эмоций, грозящих утопить ее сознание в пучине безумия. Женщина прислонилась к холодной стене и зажмурилась, пытаясь спрятаться от реальности за тонкими веками, как ребёнок, который верит, что если не видеть монстра, то его не существует.       Память возвращалась медленно, по каплям, как кровь из плохо перевязанной раны. Однако до некоторых моментов Нора так и не могла дотянуться — они тонули в темном омуте подсознания, насмешливо поблескивая мимолетными фрагментами, будто дразня ее призраками воспоминаний, которые могли объяснить все происходящее.       — Это сон. Это всего лишь сон… — прошептала она, и в этой мантре отчаяния звучала почти детская вера в то, что кошмары заканчиваются с рассветом.       Но что-то не давало покоя. Сны никогда не были столь детальными и жуткими, в них всегда присутствовало что-то сюрреалистичное, что-то иное, что мгновенно выдавало их истинную природу. Но эта картина выглядела слишком правдоподобной, слишком осязаемой. Нет, она совершенно не вписывалась в привычную нормальность жизни Норы, но она полностью осознавала себя и свое тело, могла контролировать ход мыслей с той же ясностью, что и наяву.       — Это все нереально…       Но философский вопрос о природе реальности внезапно обрел трагическую актуальность. В чем разница между сном и реальностью? Где пролегает эта тонкая грань между галлюцинацией и действительностью? Мозг Норы, отравленный страхом и шоком, не мог справиться с этими непростыми вопросами, по крайней мере, не получалось сконцентрироваться на философских дилеммах, пока в ванной в отбеливателе замачивались части тела ее бывшего мужа.       — Надо позвонить в полицию, — скомандовала себе женщина, прекрасно понимая, что ее тело сейчас не особо подчиняется ее приказам.       Нора старалась не смотреть прямо перед собой, дышала через рот, чтобы не чувствовать стойкий запах смерти — металлический, сладковатый аромат, который въедался в слизистые и, казалось, навсегда оставался где-то в задней части глотки. Девушка сумела подняться на дрожащие ноги и плотно закрыть дверь, которая теперь напоминала портал в персональный ад, тщательно законспирированный в ее собственной квартире.       Оставалось только найти телефон, и эта простая задача внезапно показалась невозможной. На место оцепенения пришла будоражащая истерика, которая начала подниматься из глубин живота, как лава из жерла вулкана. Нора судорожно ощупывала карманы верхней одежды, ее пальцы дрожали так сильно, что она едва могла контролировать движения. Однако помимо забытых резинок для волос, блесков для губ и крошек от печенья, там не было ничего полезного — никаких связующих нитей с внешним миром.       Нора побежала в гостиную, ее босые ноги шлепали по холодному паркету. На журнальном столике все еще стоял бокал зинфанделя — немой свидетель вчерашнего вечера, который теперь казался событием из другой жизни. Лед успел растаять, а консистенция вина стала более жидкой, к счастью Норы, потому что иначе в голове неизбежно бы всплывала навязчивая ассоциация с тем, во что превратилась ее ванная комната.       Рядом с бокалом лежал телефон, на экране которого была открыта страничка новостей — банальные сводки о политике и экономике, которые теперь казались абсурдно неважными перед лицом личной трагедии. Нора дрожащими пальцами подцепила мобильник и уставилась в экран, но текст расплывался, буквы танцевали перед глазами, никак не желая сформироваться во что-то цельное и внятное. Женщина постучала по корпусу телефона и прикрыла глаза, пытаясь сфокусироваться.       Ей нестерпимо хотелось выпить. Эта жажда алкоголя была не просто желанием — это была физическая потребность, которая смывала все страхи и обещала хотя бы временное забвение. Нора залпом допила остатки вина и выдохнула, перекатывая на языке привычную горечь танинов, которая теперь смешивалась с металлическим привкусом адреналина.       Несколько секунд она стояла неподвижно, затем поднялась и целенаправленно направилась на кухню, где в холодильнике хранилась бутылка — ее спасательный круг в океане безумия. Привычным, отработанным до автоматизма движением Нора вытащила бумажную салфетку из горлышка и припала к холодному стеклу. За годы сокрытия своего алкоголизма она приобрела фантастическую способность выпивать любой спиртосодержащий напиток залпом, и сейчас этот сомнительный талант оказался как нельзя кстати.       Когда с этим было покончено, Нора прислонилась виском к холодной поверхности холодильника и поджала губы, чувствуя, как алкоголь разливается по венам теплой волной, притупляя острые края реальности.       Если это сон, ей нужно всего лишь пробуждение. Если это реальность — то ей нужно гораздо больше алкоголя.       Эта простая мысль поразила ее своей очевидностью. Сон подчиняется особым правилам, своей внутренней логике, и этим правилам придется следовать. Что же, в этом были свои преимущества — по крайней мере, теоретически. Конечно, свыкнуться с этой мыслью было достаточно тяжело, однако выпитая бутылка вина делала свое дело, обволакивая сознание защитным туманом.       Чтобы проснуться, нужно умереть во сне или испытать головокружительное падение — эти знания откуда-то всплыли из глубин памяти, возможно, из каких-то фильмов или книг о природе сновидений.       Нора зашагала к балкону, стараясь не смотреть по сторонам, словно боясь, что периферическое зрение может показать ей еще что-то ужасающее. Она целенаправленно направлялась к тому месту, где прыгнула вниз рыжеволосая убийца в прошлом сне — если это действительно был сон, то логика должна была сохраниться.       Женщина посмотрела в открытое окно, затем перевела взгляд на оживленную дорогу внизу. На светофоре стояло несколько машин, их фары рассеивали желтый свет в предрассветных сумерках. По тротуару шла полупьяная парочка, шатающаяся от бордюра к бордюру в своем алкогольном танце. Но главное — не было ни полиции, ни сирен, ни скорой помощи. Это означало, что во сне убийце удалось спастись, она не полетела камнем вниз, не разбилась об асфальт, превратившись в кровавую лужу, а каким-то образом сумела выбраться из этой западни.       Это почему-то злило Нору, вызывало иррациональное чувство несправедливости, даже если она отдавала себе отче в том, что это всего лишь продукт ее собственного подсознания. Женщина высунулась из окна и огляделась по сторонам, пытаясь найти хоть что-то, что могло помочь убийце спастись — пожарную лестницу, козырек, трубу, любую выступающую конструкцию.       Но ничего не было. Жилой комплекс был совершенно новый, отреконструированный по самым современным тенденциям в архитектурном дизайне, поэтому застекленные панели балконов представляли собой идеально гладкую поверхность. Не виднелось ни козырьков от кондиционеров, ни водосточных труб, ни пожарных лестниц — ничего, что могло бы послужить спасением.       Могло ли это означать, что убийца просто исчезла, как обычное творение беспокойно спящего разума? Да, это вполне объясняло все странности этого кошмара.       Нора вскарабкалась на оконную раму и тяжело сглотнула, чувствуя, как ее сердце начинает биться где-то в горле. Что-то останавливало ее, не давало ринуться вниз головой, чтобы наконец проснуться в безопасной кровати медицинского центра. Инстинкт самосохранения оказался сильнее логических построений. Женщина покрепче ухватилась за оконный проем и мысленно начала обратный отсчет, но на цифре «два» она споткнулась, словно ее разум отказывался произнести финальную команду.       Нет, у Норы определенно не было сил покончить с собой даже в собственном сне. Ее инстинкт самосохранения попросту не позволял сделать этот решительный шаг даже после целой бутылки вина, даже перед лицом невыносимой реальности расчлененного тела в ванной.       Женщина разочарованно спустилась вниз, чувствуя себя трусихой даже в собственных галлюцинациях. После свежего осеннего ветерка воздух в квартире казался особенно спертым, удушающим, а Нора различала усиливающиеся металлические нотки в безумном сплетении малоприятных ароматов — запах смерти медленно, но неотвратимо распространялся по всему жилищу.       — Я не могу, — прошептала Нора, покачав головой в знак капитуляции перед собственной слабостью.       Дрожащими руками она убрала с лица темные пряди волос и закусила губу, чувствуя привкус черники и черной смородины — потрясающий букет зинфанделя, который она была готова узнать из тысячи других. Этот вкус был якорем, связывающим ее с реальностью, с тем временем, когда все еще было нормально.       Женщина сжала ладони в кулаки так крепко, что ногти впились в кожу, оставляя болезненные полумесяцы, выдохнула и смело поднялась на раму снова, уже готовая покончить с этим кошмаром раз и навсегда.       Но падение оказалось ближе, чем она думала. Живот внезапно скрутило от приступа тошноты, мир начал вращаться, а ноги стали ватными, неспособными удержать ее вес. Нора опасно покачнулась и потеряла равновесие, падая спиной в бездну.       Но удара не последовало. Была лишь всепоглощающая темнота, мягкая и безграничная, как объятия небытия.       Так всегда.       В конце остается только она.       Темнота.