Под покровом сна

      Обманчивым было не только поведение Барбары, но и ее злость по отношению к другим девушкам. Элли порывисто встала со своего кресла и обняла ее, а та лишь уткнулась влажным носом в хрупкое плечо, неловко сжимая ладони в кулаки.       — Все будет хорошо, — прошептала Элли, гладя девушку по волосам. — Обязательно будет, ну? Не расстраивайся так.       Барбара отпрянула, словно получила пощечину, стиснула зубы и резко отодвинула кресло обратно в круг. Казалось, что она вновь вернулась в свой привычный образ. Лета, до этого плотно сжимавшая плед, обернутый вокруг ее плеч, медленно похлопала. Слабые аплодисменты прокатились по маленькой комнатке, однако одна девушка — Кэрри — даже не пошевелилась. Она смотрела в пол, подтянув колени к груди, словно ее тело налилось свинцом.       — Кто хочет продолжить? — с напускным энтузиазмом спросила Фредерика, растягивая тонкие губы в подобии улыбки.       — Давайте я, — звонко произнесла Элли. — Моя история не такая печальная. Совсем не такая. Извини, — она поджала губы и взглянула в сторону Барбары.       — Будем делать вид, что тебе жаль? — хмуро спросила та.       В ее взгляде читалась снисходительность, словно в глубине души она осознавала, что Элли своими шаблонными фразами скрывала собственную растерянность, не желая обидеть или обесценить проблемы Барбары. Элли, похоже не сталкивалась с проблемами подобного масштаба, а винить ее за слишком хорошую жизнь было бы глупо и несправедливо, однако все равно в глазах Барбары всего на секунду промелькнула зависть.       — Не знаю… — растерянно произнесла Элли, нервно сминая пальцами подол платья. — У тебя просто лицо такое было, что я не могла не извиниться, понимаешь? Я не хотела тебя чем-то оскорбить, не хотела больно сделать, правда… — она опустила глаза в пол.       — Да ладно, — натужно рассмеялась Барбара. — Ты? Мне? Больно? Не смеши меня. Все нормально, так что давай, рассказывай что ты там хотела.       Элли с трудом подвинула кресло и села, гордо выпрямив спину. На губах сверкнула дежурная улыбка, так и не коснувшаяся глаз, утонувших в тягучей печали то ли от произошедшего, то ли от истории Барбары, тоскливый флер которой накрыл всех присутствующих.       — Меня зовут Элли, я домохозяйка. У меня есть любимый парень, с которым когда-нибудь мы построим крепкую семью, переедем в Пасифик-Хайтс и заведем собаку. Пуделя. Может, двух. Они будут коричневые, кучерявые, а я буду водить их на груминг и к кинологу. Девочку я обязательно назову Хлоей, а мальчика Финном. По выходным мы будем выбираться в загородные клубы, гулять, устраивать пикники и играться.       — Пасифик-Хайтс? Может сразу в Букингем въедете со своими собаками? — спросила Барбара, шмыгая носом.       Норе показалось, что ее колкие вопросы — лишь игра, в которую она втягивает всех вокруг, или маска, позволяющая спрятаться уязвимой Барбаре за толстой броней, что неизбежно покрывается паутиной трещин. Это защитная реакция, механизм выживания хрупкой натуры, попавшей в тяжелые обстоятельства.       — Это далеко от Сан-Франциско? — наивно спросила Элли.       — Барбара! — строго произнесла Фредерика. — Некрасиво.       — Нет, ты что, — язвительно бросила Барбара. — Совсем рядом, это же пригород. Пару часов — и вы в центре.       — В общем… Моя жизнь прекрасна, мне не на что жаловаться. Кроме финансовых отчетов, конечно. Это ужас. Вы знали, что с рекламы нужно платить налоги? И правильно считать их? Дело в том, что я веду свой блог. Ничего особенного, лайфстайл, моя рутина. Многим нравится. У меня даже есть кулинарная рубрика, видео-рецепт шарлотки с мягким творогом набрал почти шесть миллионов просмотров! Ладно, наверное, мне не об этом надо говорить, — Элли выдохнула, поборов секундную досаду. — Это не так важно. Я планирую начать продавать фирменные формы для выпечки и всякие штуки для кухни под своим брендом. Как закончу с организацией и договорами, обязательно найму финансового консультанта, чтобы в жизни не прикасаться ни к каким отчетам. Вообще, моя жизнь — это то, о чем я всегда мечтала. У меня нет проблем, поэтому я даже не знаю, что должна сейчас вам рассказывать, — она улыбнулась, смотря в пол, словно стыдясь этого, однако тут же ее лицо озарила важная мысль. — А, чуть не забыла! Еще я увлекаюсь созданием декораций из подручных материалов и немного занимаюсь дизайном. У меня достаточно много подруг, с ними мы устраиваем мини-девичники, иногда вместе планируем отпуска. Это, наверное, все.       Этот рассказ казался неполным и странным, будто совершенно не вписывался в общую атмосферу. В целом, Элли явно не принадлежала этому месту. Ей впору устраивать званые ужины дома, ходить на прогулки после йоги и вернуться на машине времени в пятидесятые, где она была бы счастливее всего. Именно такие мысли невольно пришли в голову Норы после всей куцей истории, явно лишенной каких-то подробностей. Она не раз сталкивалась с тем, что за дверьми самого большого дома с самой счастливой семьей таятся ужасающие секреты. Быть может, их скрывала и Элли за своим заливистым смехом и лощеным образом?       — И что тебя мучает? — прищурилась Фредерика.       — Жуткая бессонница. Она меня выматывает, я становлюсь такой рассеянной и невнимательной, ничего больше не могу делать также хорошо, как раньше. Я могу не спать по несколько дней, а потом просто отключиться на диване. Парень приходит с работы, а я ничего не успеваю приготовить, даже пару раз забывала вытаскивать продукты из морозильной камеры, приходилось наскоро феном отогревать. Конечно, после такого любимый злится, естественно, мне и самой обидно от этого. Ему приходится ехать в ресторан, а я остаюсь заканчивать со своими обязанностями. Иногда он возвращается поздно, а у меня уже не остается сил его дожидаться, просто в сон проваливаюсь. Мне кажется, я разрушаю наши отношения…       — Он едет в ресторан без тебя? — не выдержала Нора.       — Да. Он же голодный, весь день зарабатывал, утомился, а дома его встречаю я… Уставшая и нервная. Его можно понять. Мужчинам порой необходимо уединение и отдых. Если он хочет расслабляться таким образом — кто я такая, чтобы ему мешать. Он делает для меня все, что может, несправедливо не прикладывать достаточных усилий.       Нора поджала губы. Похоже, ее отношения с Мальте были куда лучше, чем она думала. Нахмурившись, женщина подняла телефон, однако на экране высветились лишь уведомления от банка, рекламные сообщения и пара напоминаний из календаря. Ни слова от ее мужа. Не выдержав, Нора открыла диалог и послала вопросительный знак.       — Мисс Бьорк! — позвала ее Фредерика. — На групповой терапии запрещено пользоваться телефонами, у вас будет время на это позже. Проявите уважение.       — Надо было срочно кое-что проверить, — качнула головой она. — Извини, Элли. Можешь продолжать, не хотела тебе помешать.       — Ничего страшного. Работа, дела — я все понимаю, — она вновь улыбнулась. — Вообще мне в последнее время кажется, что я какая-то притворщица. Я ведь не должна быть тут, правда? У вас у всех в прошлом было что-то значимое, а я просто… Появилась? — она неловко рассмеялась, качая головой. — Ребекка как-то сказала, что я бесполезная пустышка и мне здесь не место.       — Элли, — настороженно произнесла Фредерика. — Это не так. Ребекка бывает резка в своих суждениях, а они часто… Оторваны от реальности. Ты знаешь это не хуже меня. К тому же, нельзя позволять другим обесценивать свои проблемы. Они не относительны, а абсолютны. Горе не умеет считать и сравнивать. Оно приходит и поселяется внутри, как незваный гость, которому все равно, что у соседей дом горит, а у тебя только протекает крыша. Каждый носит свою боль по-своему. Кто-то рыдает над разбитой чашкой, кто-то молчит на похоронах. И нет тут правильных реакций — есть только то, что есть. Твое горе принадлежит тебе, и никого не касается, насколько оно «справедливо» по сравнению с чужим. Когда накрывает по-настоящему, мозг перестает заниматься арифметикой страданий. Он просто пытается выжить. И в эти моменты чужие беды кажутся далекими, как звезды — видишь, что они есть, но до них не дотянуться, да и не нужно.       — Во Фредерике погибает поэт, — присвистнула Барбара.       — Не надо, — проговорила девушка. — Я все равно понимаю, что Ребекка была права. Я это чувствую. Я ведь… Непримечательная. Могу пропасть и никто не заметит вовсе.       Грусть повисла в воздухе. Это была не та отчаянная и шокирующая боль, как после рассказа Барбары, это было нечто иное: тягучее, давящее. Такое будничное и непримечательное, что становилось только хуже.