Наследие Platinum

      Безымянный стоял на том самом берегу, где несколько часов назад Уильям Мордей столкнулся со своим кошмаром. Вода была неподвижной, черной, словно масло. Но для его восприятия озеро было похоже на только что покинутый лагерь врага — шумным, кричащим следами недавнего присутствия.       Его движения были лишены суетливости. Механические, точные. Он опустился на корточки у кромки воды, его пальцы в перчатках коснулись влажного песка.       Его пальцы нашли на валуне едва заметные царапины. Не от когтей животного, а скорее от длинных, заостренных ногтей, впивающихся в камень с неестественной силой.       Он склонился ниже, его лицо, лишенное эмоций, оказалось в сантиметрах от поверхности воды. Он не моргнул. Его глаза, созданные по подобию совиных, улавливали малейшее движение в глубине. Ничего. Только тина и отражение бледной луны.       Затем он сделал нечто, что никогда не сделал бы живой человек. Он зачерпнул ладонью воду и поднес ее к губам. Его язык, оснащенный хеморецепторами, превосходящими собачьи, проанализировал состав. Грязь, органика, металлический привкус озерной руды... и что-то еще. Едва уловимая, чужеродная нота. Кровь...       — Это явно принадлежит аномалии...       Его взгляд упал на водную гладь в метре от берега. Светловолосые волокна. Он протянул руку и извлек несколько волос. Длинных, светлых, но с темными, почти черными корнями, будто пропитанными смолой.       Он поднял голову. Его взгляд скользнул по противоположному берегу, где начинался лес. Его обоняние уловило слабый, но отчетливый шлейф. Смесь тины, бензина и сладковатого запаха разложения, прикрытого дешевыми духами. Шлейф вел вглубь леса, к городу.       Ему не нравилась эта работа. Понятие «нравится» было чуждо его сознанию. Но для него существовало понятие «эффективность». А охота на эту аномалию была неэффективной. Она была хаотичной, эмоциональной. Она не подчинялась логике патруля или засады. Она оставляла следы, которые виделись ему криками, истерикой в мире, который должен был быть тихим и упорядоченным.       Он мысленно обозначил цель: Эксперимент 12009. Угроза: контаминация реальности. Статус: активна. Вектор движения: Бостон.       Он встал и пошел по шлейфу. Его походка была неумолимой, как движение машины. Он не обходил лужи, не перепрыгивал корни. Он шел прямо, и его ступни с одинаковой силой вдавливались и в мягкую землю, и в острые камни. Боль он не чувствовал.       Шлейф привел его к заброшенному особняку на опушке. Дверь была приоткрыта. В его голове было отпечатано это место. Он проигнорировал его. Ему нельзя было приближаться к этому дому, так был устроен его мозг.       Безымянный продолжил путь. Шлейф вел к городской канализации, старой системе тоннелей, проложенных под Бостоном. Это был логичный маршрут для существ, предпочитающих скрытность.       Спустившись в люк, он оказался в царстве мрака и влаги. Его глаза мгновенно адаптировались. Он шел по колено в мутной воде, а его дыхание оставалось ровным. Он был скальпелем, входящим в гнойник города.       Впереди, в глубине тоннеля, послышалось шуршание. Затем — тихое мурлыканье. Не одно, а несколько.       Безымянный подумал:       — Много голосов...Целей больше чем одна...Идти вперед? Пойду — придется всех нейтрализовать, их пропажу заметят, обо мне узнают, залягут на дно. Вывод — идти вперед нельзя. Нужно продолжить искать улики в самом Бостоне.       Безымянный пошел в город. По пути сопоставляя всю информацию. Он знал что это женщина, но до этого момента не знал что она не одна. По найденным волосам, определил их цвет, по следам определил примерный рост.

Квартира Мит

      Логово Первоначальной Мит оказалось не заброшенным склепом и не сырым подвалом, а самой что ни на есть обычной, даже уютной, бостонской квартирой. Пахло чаем с бергамотом, воском для мебели и слабым, но стойким ароматом формалина, въевшимся в стены. На полках аккуратно стояли книги по психологии и анатомии, на кухонном столе лежала вязаная салфетка. Идиллию нарушали лишь десятки фотографий Кассия Мордея, покрывавшие стены густым икаростажем. Здесь он был в разном возрасте: ребенок, юноша, взрослый мужчина. Некоторые снимки были сделаны скрытой камерой       Мит-Первоначальная стояла у окна, наблюдая, как её «дочери» теснятся в гостиной. Она была похожа на них, но в то же время — совсем другая. В её позе была некая усталость, а взгляд жёлтых глаз был не диким, а холодным, аналитическим, словно она постоянно вела сложные подсчёты.       — Докладывайте, — её голос прозвучал тихо, но каждая Мит в комнате вытянулась в струнку.       Одна за другой они подходили, отчитываясь о своей «работе» в городе. Мит-Барышня контролировала потоки информации через телефонисток, Мит-Законница устроилась в архив мэрии, Мит-Продавщица знала все сплетни рынка. Это была не стая, а разветвлённая, идеально законспирированная сеть. Сеть, которую десятилетиями плела Первоначальная.       Она раздавала новые указания чётко, без лишних слов. Каждой — свою роль в предстоящей операции по поиску Уильяма. Никаких эмоций, только план, цель, эффективность.       И вот, получив задания, клоны один за другим стали покидать квартиру. Последней ушла Мит-Модница, на прощание бросив жадный взгляд на шляпку Первоначальной, висевшую на вешалке. Дверь закрылась.       В комнате остались только двое. Мать и её первая дочь.       Тишина повисла густая, тяжёлая, как озерная вода. Предводительница стояла, сжимая кулаки, не в силах поднять взгляд на ту, что создала её из куска собственной плоти и души.       — Ну? — голос Первоначальной прозвучал мягче. — Ты сделала всё, как я просила. Привела их. Теперь скажи, дочь моя, что гложет тебя?       Предводительница подняла глаза. В них плескалась не злоба, а глубокая, детская обида.       — Почему? — выдохнула она, и голос её дрогнул. — Почему ты нас бросила? Ты создала меня… чтобы освободиться. А потом ушла. Оставила нас там, на холодном берегу, ждать… его. Ждать человека, который никогда не вернётся!       Мит-Первоначальная медленно подошла к тумбочке и взяла в руки фотографию Кассия. Её пальцы легли на стекло с странной нежностью.       — Я не бросала вас, — сказала она тихо, почти шёпотом. — Я оставила вас на дежурстве. На самом важном посту.       Она повернулась к дочери, и в её глазах появилось что-то, кроме холодного расчёта.       — Он должен был вернуться. Я верила в это. Кассий… он не мог просто забыть. Озеро было нашим местом. Нашей тайной. Если бы он пришёл… кто бы его встретил? Кто бы показал, что мы всё ещё ждём? Кто, если не вы? Вы были моим знаком для него. Живым доказательством, что моя любовь… что мы всё ещё здесь.       Она говорила с убеждённостью фанатика, с верой, которая уже давно превратилась в безумие.       — Я дала вам самую важную миссию — хранить надежду.       Предводительница слушала, и её обида не уходила, но теперь в ней появилась щемящая жалость. Она смотрела на эту сильную, умную, безумную женщину и видела не расчётливую командиршу, а заблудившееся сердце, которое десять лет цеплялось за призрачную нить.       — Он не вернулся бы, мама, — тихо сказала Предводительница. — Никогда. Он счастлив с ней. С Манией. Он построил жизнь… без нас.       Слова повисли в воздухе, как приговор. Впервые за много лет Мит-Первоначальная отвела взгляд от фотографии. Её плечи слегка ссутулились.       — Я знаю, — прошептала она. — Где-то в глубине… я всегда это знала.       Наступила пауза. Две женщины, связанные самой странной из связей, стояли в тишине опустевшей квартиры. Объяснение было дано, но рана не зажила. Она была слишком старой и глубокой.       Предводительница кивнула, больше не зная, что сказать. Она поняла мотив матери. Поняла её извращённую, больную логику. Но от этого не стало менее больно. Осознание того, что все эти годы страданий на ветру и холоде были посвящены призраку, было горькой пилюлей.       — Я пойду, — сказала она, поворачиваясь к выходу. — Нужно воплощать твой план.       Она не обернулась, выходя из квартиры. Она знала, что мать снова останется одна. Смотреть на старую фотографию и слушать тиканье часов, которое давно остановилось. Спускаясь по лестнице, Мит-Предводительница чувствовала, как обида медленно превращается в нечто иное...       А Мит-Первоначальная, оставшись в одиночестве, подошла к окну и смотрела на просыпающийся город. Её идеальный план теперь казался пустым. И впервые за долгие годы по её щеке скатилась единственная, солёная слеза.