Гранатовый сок на Калениче

Привет, дружище. Сколько лет, сколько зим. Не слышались с момента нашего с тобой выпуска из школы. От мамы твоей узнала, что ты в люди выбился — институт закончил, в Америку уехал своё счастье искать. А потом я как-то стала свой стол разбирать [сам знаешь, сколько лишнего хлама там скапливается за неделю, месяц, год] и случайно нашла старый листок с твоею электронной почтой. У тебя, должно быть, уже совсем другая учетная запись с вышколенным нейтральным логином, где через знак собачки красуется звучное название какой-нибудь серьезной зарубежной компании, но я, как видишь, всё равно не смогла удержаться. Уж больно скучаю, знаешь ли. А у нас тут всё хорошо. Девки наши поголовно замужем, парни строят карьеры и пытаются семьи прокормить. Кредиты, ипотеки, офисы, побудки в шесть утра — словом, та самая рутина, которую мы так боялись. Недавно вот была встреча выпускников. Смотрю, а наш главный задира, Костик Верещагин, в костюме строгом вышагивает, блестя запонками — и ни одного намёка на то, что в десятом классе он собственноручно проколол себе ухо и сделал ирокез. Помню, Костя хотел стать музыкантом, но как-то не сложилось. Сказал, что родители запретили, зато он в итоге стал важной шишкой, целым штатом сотрудников заправляет. Рассказывал о тонкостях своей работы, а я тем временем вспоминала тот урок алгебры, на котором он подложил Таньке в сумку таракана. Кажется, Костя так и не понял, почему я начала сдавленно хихикать. Так забавно, знаешь ли. А Танька, кстати, теперь мама троих спиногрызов. Сейчас ещё четвёртого ждет. Весь вечер пела мне о том, как здорово иметь детей; о том, что это нашей жизни цвет. Не могу её судить, дружище, не могу — у каждого свои радости. Да и Танька, вроде, матушка хорошая. Но опять вспоминаю о том, как эта Таня десять лет назад божилась, что никогда не променяет фигуру на быт. Гляжу теперь на неё — маленькие морщинки у глаз, всякое отсутствие талии, короткое каре вместо роскошных каштановых волос, но на лице отблеск какого-то такого неподдельного счастья, что нам недоступно. Так странно, знаешь ли. И все остальные мало чем похожи на тех людей, коими мы были декаду лет назад. Все эти юристы, домохозяйки, продавцы, менеджеры. Все эти матери, отцы, дяди, тети. Все МЫ здесь. Все МЫ на старой школьной фотографии, которая до сих пор пестрит юношеским максимализмом и ветром в голове. Я помню, как в тот день мы отпускали в небо шарики и клялись друг другу перевернуть мир. Перевернуть не получилось. Мы подстроились под реалии, убрав амбиции на чердак. Там же в чёрных пакетах лежат наши звонкие голоса, разноцветные волосы, нетерпеливость и радикальность. И это, наверное, грустно... ...впрочем, уже неважно, знаешь ли. Пусть привыкли, пусть мимикрировали, пусть изменились. Мы променяли себя, да, променяли, но обрели покой. И на этом, увы, спешу откланяться. Дел гора. Надеюсь, ты прочтёшь это письмо. А если нет, то так тому и быть. Надеюсь, что рано или поздно получу ответ. Завтра ли, через неделю или год — не имеет значения. [Тут я, право, представила, как в глубокой старости читаю долгожданную весточку от тебя] Расскажи, как ты живешь, что делаешь, чем дышишь. Буду ждать с огромным нетерпением, дружище. О! Ещё адрес напиши. Я вышлю тебе твой браслет с символом анархии. Ты его у меня забыл. Не совсем уверена, что он тебе ещё нужен, но я хочу, чтоб он был у хозяина. Память-то хорошая. Твоя N.