Мир BL vs Бакуго

      За силу приходится платить — об этом говорили многие люди в различных форумах, где обсуждали сильные причуды и некоторые из них любили цитировать слова одного героя из старых комиксов, а именно что «с большой силой приходит большая ответственность».       Мидория знал, на что шел, но он не мог не сожалеть о цене, которую ему пришлось заплатить, получив в руки причуду Символа мира. Согласно словам Всесильного, среди предыдущих пользователей «Один за всех» не было омег — только альфы и беты — поэтому они не ожидали, что, помимо накопления силы, за все поколения внутри причуды так же накопились и альфа-феромоны предыдущих пользователей, которые преобразили и деформировали тело омеги так, чтобы она смогла выдержать эту тяжелую нагрузку.       Но ладно, если бы изменился только запах феромонов — хотя Изуку уже успел полюбить свой аромат свежего хвойного леса и гордился моментами, когда Каччан иногда принюхивался в его присутствии из-за того, что юный омега невольно усиливал концентрацию запаха при компании его друга детства, — но они так же изменили его тело, сделав его более… альфоподобным.       Сделав его бесплодным.       Свернувшись калачиком на полу в ванной, Мидория прижал колени к грудной клетке, чувствуя всепоглощающую жалость к себе. Все произошло слишком быстро: радость от появления причуды, стресс перед практическим экзаменом в академию его мечты и разочарование из-за не набранных баллов за уничтожение роботов, а в довершении — шокирующая новость о том, что даже то, что было ему дано его физиологией от природы, стало бесполезным.       Медосмотр, проведенный Исцеляющей девочкой выявил все изменения, которые потерпел Изуку после принятия причуды.       Теперь Изуку и правда был бесполезным: всю жизнь проживший без причуды, не сумевшим сдать экзамен, даже получив одну, в добавок — новоявленное приобретенное отсутствие фертильности.       Кому он был нужен таким?       Если раньше в его душе теплилась надежда, что Каччан выберет его своим партнером — его парой, — что его возлюбленный детства увидит в нем, даже будучи бетой, омегу, то у Изуку теперь ничего не осталось из того малого, что он мог предложить ему. Его феромоны из легкого хвойного аромата стали тяжелым смрадом; его тело, из-за кропотливых тренировок на пляже, истратило свою элегантность и тонкость, и он больше не мог иметь детей…       Он не был достоин его.       Его внутренняя омега выла от горя утраты своей идентичности, будучи чуть-ли не вытесненной навсегда вторгшимися в его тело альфа феромонами, от осознания того, что избранный ею партнер не примет его в таком обличии, что омега не сможет подарить ему потомство.              По щекам, покрытыми россыпью веснушек, потекли рекой слезы и Изуку зарылся пальцами в кудрявую копну волос, безудержно плача от утраты того, что он мог иметь в другой перспективе.       Уже сейчас он мог представить картину, где Каччан держит безликую бету — или, что еще хуже, омегу, — под руку и целует ее в губы, до этого обменявшись обручальными кольцами и брачной клятвой. Эта расплывчатая фигура будет получать любовь Каччана, вынашивать его детей и быть с ним вместе до конца своих дней, словно в какой-то слащавой сказке.       А ведь на ее месте мог быть он.       Но здравая часть Мидории всё равно понимала, что, даже при таком раскладе, он не имел права сожалеть о том, что сделал, чтобы получить сильнейшую причуду. Он был жаден — а кто бы нет, в такой ситуации? — и поплатился за это утратой своей внутренней идентичности.       Это был закон сохранения энергии. Просто… именно подобным образом он решил проявить себя в его, Изуку, теле, и теперь он не мог ничего с этим поделать, потому что полученный итог необратим с учетом всех изъянов и погрешностей, которые были выявлены после получения заключительного результата.       Он не сожалел о том, что получил причуду; он горевал о том, что утратил часть себя и лелеял разбитые мечты о совместной жизни с его возлюбленным детства.       Сейчас Изуку еле сдерживался от того, чтобы позвонить Каччану и сквозь всхлипы и слезы умолять того не забывать о его запахе.       О том, что Мидория Изуку когда-то был омегой.

***

      — Мидория, можно тебя на пару слов? — раздался позади Изуку голос его нового одноклассника — Серо-куна — рядом с которым так же стояли Киришима и Каминари, нервно смотрящие на него и ожидающие его ответа.       Был конец учебного дня и зеленоволосый парень собирался отправиться на вокзал, как тут его в коридоре остановила эта троица, состоявшая из двух альф и одной беты. Мидория невольно стал задаваться вопросами о том, почему парни обратились именно к нему.       — Что-то случилось, Серо-кун, Киришима-кун, Каминари-кун? — наклонив голову чуть в бок, наследник Всемогущего ответил, после наблюдая за тем, как немного замялся Ханта и потупил глаза Эйджиро, отведя взгляд в другую сторону.       Из них троих первым не стерпел Денки и напрямую спросил:       — Бакуго — омега?       Повисла тишина.       — Каччан… что? — до Мидории сначала не дошел смысл вопроса, мысли запутались, после — испарились, пока вопрос, заданный парнем, не стал вертеться в его голове, словно какая-то мантра, — Омега?! — до зеленовласого только-только дошел смысл сказанного и он встрепенулся, чуть-ли не с ужасом глядя на своих одноклассников, которые посмели подумать о подобном, словно само словосочетание «Бакуго — омега» было чем-то еретическим, — Почему вы думаете так?!       Щеки Киришимы покрылись густым румянцем, Каминари прочистил горло, смутившись реакции их зеленого одноклассника, пока Серо, словно срывая пластырь, не заговорил.       — Из-за его запаха, — он облизал пересохшие губы, а уши заалели при одной мысли от сказанных слов, — Ты разве не чувствуешь его? Вы же с ним друзья детства.       Запах, исходящий от Каччана?       Видя полное недоумение в глазах Мидории, в разговор вступил смущенный Киришима.       — Это как… — он на мгновение пытался собраться с мыслями, чтобы точно описать этот греховный аромат, который теперь начал преследовать его во снах, заставляя его внутреннего альфу выть от голода и жажды, — Мускус жженной карамели, с некоторой приглушенной пряностью.       И тут до Изуку дошел смысл того, что пыталась донести его троица и его лицо просветлело.       — Это запах нитроглицерина, который вырабатывает Каччан, — объяснил им это явление Мидория, — Он не является феромоном, да и к тому же… — юноша немного замялся, поджав губы, но все-таки решил сказать им, — Каччан — бета, это было подтверждено еще в средней школе.       — Стоп-стоп-стоп! Ты хочешь сказать, что Бакуго даже не альфа?! — эта новость явно шокировала их, особенно Каминари, который возмутился вслух, не веря, что их взрывной одноклассник, явно доминирующий чуть-ли не над всем классом, являлся бетой.       Их шок был понятен — беты в традиционном представлении общества были синонимом слова «посредственность». Не будь Изуку знаком с Каччаном с детства, то, возможно, тоже был бы сторонником тех же взглядов, но именно красноглазый блондин разорвал привычное видение мира зеленоволосого, перевернув все с ног на голову.       Посмеиваясь вслух и вслушиваясь в обсуждение парней, явно не отошедших от подобной новости, Мидория в шоке понимает, что Каччан привлекает даже альф, не говоря уже о бетах и омегах. И от этой новости ему становится тошно.       Волнение из-за учебы в самой престижной академии, стресс от того, что он, даже приобретя причуду, не мог с ней совладать должным образом и факт того, что окружающие стали замечать то, насколько идеальным был его возлюбленный…       Если раньше в их уравнение были только две переменные — «Я и Каччан» — то со сменой обстановки и встречей с другими талантливыми учениками Изуку стал понимать, что их идиллия была разбита, что не будет больше никаких проводов до его дома, ритуал избиения его обидчиков и держания кончиками пальцев ткани гакурана более высокого мальчика, который за своей широкой спиной мог спрятать уже бывшую омегу от целого мира.       И Изуку не знал, что делать, чтобы вернуть это обратно…

***

      — Это тебе, — перед Кацуки поставили тарелку с куском шоколадного пирога, после чего сверху донёсся надменный голос, — Можешь не благодарить.       Было обеденное время и в столовой было слишком громко, а разговоры наслаивались друг на друга, создавая бесячий шум. Бакуго собирался быстро доесть свой поднос и вернуться в кабинет класса, иначе, чувствует он, от какофоний звуков у него скоро заболит голова. Но плану не суждено было сбыться — перед ним появилась надоедливая фигура блондинистого ублюдка из Б класса, который, после фестиваля, начал преследовать его повсюду, где бы Кацуки не находился. Неужели юный альфа опять напрашивался на очередные тумаки и унижение перед всей Японией?       Поведение подражателя, честно говоря, напрягало, и взрывной парень не знал, как реагировать на некоторые заявления и действия, которые иногда заставляли его вставать в ступор: то он насмешливо подденет его из-за неровного воротника, а потом, быстрым движением, потянется его подправить; с насмешливым видом даст ему какие-то лакомства, после, когда Кацуки собирался вернуть их обратно, сбегал от него со всех ног, тем самым не забирая их, иногда язвительно делал комментарии насчет его внешности, но, вместо того, чтобы отвернуться от «невыносимого» лица Бакуго, прищуривал свои голубые глаза, словно лиса, и еще более внимательно вглядывался в черты взрывного блондина.       Кацуки пытался разными методами, начиная насильственными, заканчивая громкими словесными оскорблениями, избавиться от прицепившегося к нему парня, но тот никак не реагировал на обидные словечки и продолжал преследовать его. Бакуго, честно говоря, понятия не имел, чего этот ублюдок хотел от него.       — Нахера ты притащил мне это? — парень поморщился от одного вида этой жирной шоколадной глазури, полной ненужных калорий, которые уж точно не пойдут на пользу его телу и вкусовым рецепторам, — Или ты его чем-то траванул, а? — Кацуки не шибко любил сладкое, предпочитая ему острые и пряные закуски. Возможно, студент класса Б просто издевался подобным образом над ним, потому что всю полученную еду парню было жалко выкидывать.       На этот вопрос Монома просто закатил глаза, словно приносить разную еду и отдавать ее Бакуго — какая-то важная ерунда, посыл которого Кацуки так и не понял, и развернулся в сторону выхода из столовой.       Наблюдая за тем, как молодой альфа уходит все дальше от его стола, бета стиснул зубы, подавляя желание кинуть этот кусок торта в спину парня, с темным желанием того, чтобы его рубашка не смогла после этого отстираться любыми доступными средствами, оставив навсегда безобразную коричневую кляксу по всей ткани.       Мина, сидевшая сегодня вместе с Бакуго за одним столом, в шоке разинула рот, все это время жадными глазами наблюдая за развернувшейся ситуацией. Когда Нейто вышел из столовой, она яркими глазами уставилась на своего одноклассника, явно намеренная узнать всю предысторию данной ситуации.       — С каких пор Монома ухаживает за тобой?!       Бакуго посмотрел на нее, как на умалишенную.       — Ухаживает? — голосом, полным яда, парень словно выплюнул это слово, еще больше нахмурившись, — Да он издевается надо мной, принося мне все эти сладости, — он поморщился от отвращения.       Мина закатила глаза.       — Ну, не думаю, что он знает, что нашей маленькой бомбочке не нравится сладкое, — она подперла подбородок рукой, весело усмехаясь, — Честно? Смотря со стороны, я увидела лишь молодого альфу, который пытается ублажить своего партнера разными дарами.       Кацуки помрачнел.       — Я не омега, чтобы за мной ухаживать, — гипнотизируя взглядом лежащий кусок торта, словно именно он был виноват во всей ситуации, добавил, — Да и он прекрасно знает об этом.       — Неужели за бетами нужен какой-то другой уход? — Мина вскинула брови, азартно улыбнувшись, — Или ему нужно особое руководство о том, как ухаживать именно за Кацуки Бакуго.       На это взрывной блондин решил не отвечать, проигнорировав шпильку от одноклассницы. Немного погодя, он, взяв в руки ложку, отломил маленький кусочек от торта и отправил его в рот, в то же мгновение сморщив лицо от приторного вкуса шоколада, словно от всей полученной сладости его зубы свело каким-то спазмом.

***

      — Прекрати эту клоунаду, — снова встретившись с Мономой, прямо заявил Кацуки, решив искоренить всю ситуацию под корень, пока она не вылилось во что-то другое, — Решил поиздеваться надо мной с этими фальшивыми актами ухаживания? Отвратительно.       Был конец учебного дня и коридор академии был пустым; солнечные лучи уходящего заката проникали через стекла больших окон здания, освещая длинное помещение мягким свечением.       Нейто невесело усмехнулся, с прищуром смотря на Бакуго тяжелым, переполненным разными эмоциями, взглядом, быстрым движением облизав нижнюю губу от волнения.       — Почему ты решил, что они были фальшивые? — ресницы альфы затрепетали и Монома прикусил внутреннюю сторону щеки, подталкивая себя сказать следующие слова, — Как по мне, они были довольно искренни.       Двусмысленные слова, в которых было завуалировано чистое признание о своих дальнейших намерениях.       Это все началось со спортивного фестиваля, где, после проигрыша взрывному студенту из А класса, Нейто не смог выкинуть того из головы, словно победитель этого самого события стал некой навязчивой мыслью, от которой Монома не мог никак избавиться. Поэтому он решил проявить инициативу и взять ситуацию в свои руки: малые акты внимания, угощения, разглядывание лица парня, в которого ему угораздило влюбиться — всего этого было молодому альфе мало, и он желал и жаждал о большем.       Все его инстинкты и нутро кричали о том, что он, Монома Нейто, должен добиться Кацуки Бакуго любой ценой.       — Не неси чепуху, — сморщил лицо блондин, явно не воспринимая сказанные до этого слова за достоверные, — Я не омега, чтобы растаять от твоего чертового внимания, тупой ублюдок, — парня всегда бесили подобные снобистские альфы, которые думали, что могли добиться всего в мире с помощью своего положения, будучи более превосходным полом. Ему, как бете, было омерзительно от одной мысли, что кто-то хочет сделать из него подстилку, использовав какие-то посредственные трюки.       Но, несмотря на грубые слова и отказ, сердце Нейто быстрее застучало в груди, а чуть ниже живота разгорался огонь возбуждения. Фразы взрывного блондина нисколько не задели его, — на самом деле, Монома с самого начала знал, что, чтобы покорить Бакуго, обычных действий будет недостаточно, — но тон, которым тот произнес этот отказ? Это было ужасно греховно — все в Кацуки было греховным! — начиная от накаченного тела и пылающего взгляда, заканчивая его грубым тембром, от которого его разум словно сковывался, как будто его голову вскружил дурман и было ощущение, словно он входит в колею. Все тело Нейто словно впадает в сумасводящий жар, в штанах становилось тесно, а железы начинали вырабатывать еще больше запаха соленой карамели, чтобы соблазнить избранного им партнера.       Ему повезло, что у бет было плохое восприятие феромонов, потому что Монома был полностью уверен в том, что, узнай Бакуго о том, что тот пытался соблазнить его своим ароматом, то избил бы на месте.       — Думай, как хочешь, — зачесав челку назад, произнес Монома, чувствуя лишь пожар, что распространился по всему его телу, лишь от одного только внимания Бакуго, — Но я прекращать не стану, — и демонстративно рассмеялся, горячим взглядом наблюдая за тем, как другой блондин в раздражении свел брови на переносице, явно не ожидая такого ответа.       Не зная, что дальше сказать, Кацуки одарил тело альфы презрительным взглядом и, развернувшись, направился в сторону лестницы. Монома, смотря ему в след, одним движением расстегнул две верхние пуговицы рубашки, чтобы унять свое возбуждение. Демонстративно обмахиваясь ладонью на манер веера, он дождался, когда бета уйдет из его поле зрения, чтобы мигом потемнеть лицом и в холодной манере сказать:       — Может, уже выйдешь из своего укрытия?       Спустя пару секунд после произнесенной фразы из-за угла вышел кучерявый паренек с зелеными волосами и громоздким желтым рюкзаком.       Монома мигом узнал личность человека, который все это время подслушивал их с Кацуки разговор — это был студент А класса, Мидория Изуку, который, согласно слухам, был знаком с Бакуго с детства.       Нейто невесело усмехнулся.       Он не любил соперников.       — Было ли весело наблюдать за этим, а? — слова были произнесены с максимальной издевкой и желанием задеть своего собеседник, но, как оказалось, зеленоволосый был не из робкого десятка, даже не дрогнув от язвительного тона и явно негативно настроенного на него альфы. Если Нейто правильно понял, Мидория тоже, как и он, был альфой, но его немного смутил ошейник на его шее.       Изуку поджал нижнюю губу, исподлобья смотря на голубоглазого блондина из Б класса.       — Прекрати выпускать свой запах.       — О? Тебе не понравился мой аромат? — полностью проигнорировав приказ, язвительно, растягивая гласные, сказал Монома, сузив глаза в лисичьей манере, — Как по мне, он очень подходит природному запаху Бакуго, — видя, как немного переменилось лицо его собеседника, Нейто понял, что нашел ту самую уязвимую точку, — Не заметил сходство? Мы оба пахнем карамелью, — он демонстративно приставил указательный палец к нижней губе, мечтательно вздыхая, — Может, это судьба?       Мидория сжал ладони в кулаки, чувствуя, как сердце в его груди сжалось от сильного чувства ревности, которое все больше и больше разрасталось внутри него, начиная с того момента, как он увидел Каччана и Моному Нейто, говорящих наедине, по контексту произнесенных слов осознавая всю сложившуюся ситуацию. Его опасения начали сбываться, — кто-то всерьез заинтересовался его возлюбленным детства, — и его внутренняя омега скулила от одной мысли о том, что Каччан примет чье-то признание.       Изуку не может этого допустить!       — Я-я не тебе позволю забрать Каччана! — и с решительным взглядом посмотрел прямо в глаза голубоглазому альфе, выпуская свои тяжелые феромоны, тем самым бросая тому вызов.       — Это мы еще посмотрим, — нисколько не дрогнув от давления запахов Мидории произнес Монома, явно не собираясь проигрывать на этой войне.