Срящ полуденный

— Приехали, Сашунь, — Кривич, ничтоже сумняшеся, свернул с дороги и достаточно далеко заехал в лес по просеке, будто и не «Москвич» вел, а уазик. — Дальше ходу нет.       Придремавшая от жары и духоты лисица, которую только что эффектно взболтало по кочкам, вышла из машины и сладко потянулась. Огляделась.       Над лесной опушкой висело одуряющее сонное марево. Стрекотали кузнечики, ритмично пищала какая-то птичка. Цветы поникли и закрылись от жары. — М-м, сколько ароматов, — сказала она. — Тут есть звери! — поведя носом, удивилась Си Ши. — Мы поохотимся? — азартно обернулась она на Кривича. — На нелюдей, — оскалился Кривич. — Ну и на людей, выходит, тоже. Чужаков. Жанчика высвистеть надо, а дальше он нас к супостату приведет. Ну а потом, сама понимаешь, дело нехитрое, вражину натравить на кого следует. — Даос где-то здесь рядом?! — всполошилась лиса, — Кривич, я боюсь! Ты меня защитишь?! — Не бзди, рыжая. Мы с тобой в лобовую-то не пойдем. Хранители Жанчика с даосом где-то здесь рядом видали. Вот мы местных расспросим, выясним, где они. Вишь, скорешились… Да, может и к лучшему. Жанчика и науськаем даоса куда надо направить. Ты ведь говоришь, супостат твой — глупня? — Да, он дурак, — сморщила носик лисица. — Жааарко… Пойдем в лес? Лисицу манила стылая тень.       Кривич кивнул и грузно начал продираться сквозь подлесок, лиса пристроилась за ним. Он, пыхтя и утирая пот, вывел ее на полянку. Идеально круглая, поросшая мягкой невысокой травкой, она манила уютом. Каким-то даже слишком вызывающим уютом. Чересчур завлекательным. Си Ши бы не удивилась, если здесь под поверхностью земли притаилось какое-нибудь страшное чудище, поглощающее зазевавшихся путников… но нет.       Кривич начал преспокойно раскладывать на пеньке, весьма символично торчавшем посреди полянки, свои припасы. — Ну вот, ну вот, — приговаривал он, — сейчас… Сейчас созовем нечистиков… Пущай побегают…       Кривич внезапно обратился — Си Ши аж присела от неожиданности, — издал низкочастотный вой и выжидательно замер рядом с пнем, развернув темные крылья.       Ничего не происходило, лес словно оцепенел. Но воздух начал сгущаться, и тени меж деревьев залегли глубже, наползая на полянку. И вот от них будто сгусток отделился, метнулся к раскинувшему перепончатые крылья Кривичу и нырнул в их тень.       Дед Слава утробно заурчал. Тень вначале будто размазалась вокруг его могучего кряжистого тела, а потом стекла с него на пень. И вот новый сгусток тьмы проскользнул по траве, а за ним — еще и еще… Будто шевелящаяся масса тьмы облепила урчащего и воркующего Кривича, то сливаясь в клубок, то разделяясь на трепещущие и пляшущие по отдельности жгуты. Это было одновременно и завораживающее, и отталкивающее зрелище. Си Ши обратилась сама, и в лисьем обличье распласталась в траве, наблюдая, как Кривич общается со своими слугами. Отделяясь, тени меняли облик, и разлетались, разбегались, расползались кругом, на секунду являя то человекообразное лицо с каким-нибудь вопиющим изъяном, типа длинного, свисающего ниже губы клыка, огромной волосатой бородавки на всю шею, шевелящейся и живущей своей жизнью, провала рта, лишенного, казалось бы, не только зубов, но и десен, и окруженного вместо губ бахромчатой серой кожей, поросшей отдельными волосинками… Гротескно-искаженные тела: сложенные крылья, маскирующиеся под горб, горб, изображающий рюкзак, огромное брюхо, стекшее в сумку-каталку, белесовато-серые глаза в слоеном тесте покрасневших век… Болотная тина вместо волос, древесные лишаи на коже. Когти, прорывающиеся из резиновых сапог. Лисице запомнилась старуха с обрывком веревки на шее, проглядывающим из-под паклей обвисших волос, со слишком длинным синевато-багровым языком и красными глазами за многоскладчатыми веками, похожими на пергамент, и страшно длинными ногтями? когтями? мелькающими сквозь ее одеяние, напоминавшее своей многослойностью моду времен молодости самой лисицы. Правда, слои эти были не из шелка. Ночная рубаха, ситцевый халат, юбка, платок и кофта, шапка поверх платка, теплая куртка, сверху — дождевик с капюшоном, сапоги, галоши, а поверх них — полиэтиленовые пакеты. Когтистой лапкой сгребла она с пня блистеры с лекарствами и растворилась в тени.       Наконец, поляна опустела, Кривич со вздохом вернул себе человеческий облик, и из ожившего леса к нему вышел невзрачный мужичок, росточком деду до плеча, в каком-то потрепанном спорткостюме, сапогах с подрезанными голенищами и торчащими из-под выцветшей бейсболки рыжими вихрами. Мужичонка, приоткрыв молнию на куртке, почесывал грудь, поросшую вместо волоса мхом типа ягеля. — Зачем пожаловал, дед Слав? — мужичонка запрыгнул на пень, поболтал ногами. За плечом у него, меж тем, висел дробовик. — Да вот тебя, тихушника, с подругою познакомить хочу. Подь сюды, Си Ши… — Подрууугоююю, — протянул шпенек и шустро скрутил цигарку. — Ух! Это ж лиса! Си Ши поднялась на задние лапы и мимолетно продемонстрировала свои хвосты. — Лиса Патрикеевна… — уважительно поправился лешак. — Что скажешь, есть нынче зверь тут у тебя? Госпожа желает поохотиться. — Ну, это… русака найду ей того-другого… А на кого?.. Волка, рысь, медведя?.. — Кривич?! — сверкнула очами — в прямом смысле, будто искры от сварки из глаз сыпанули! — лисица, — давай на медведя?! — Ну сейчас, стану я еще за ради каприза такого зверя губить. А волка можно… — Рысь! Хочу рысью шубу! — оскалилась лисица. — Однажды рысь задрала мой выводок, и я мщу им всегда! — Есть рысь? — Найдем, — пощипал бороденку лешак. — А пока искать будем, ты мне вот что скажи… — Кривич положил тяжелую руку на плечо мужичку, — не пробегали в твоем хозяйстве тут давеча двое: упырь и ведьмак?       Довольство и безмятежность. Вот уж чего в посмертном существовании Жана точно не было. Были радости, были удовольствия, были даже моменты триумфа. А сейчас, несмотря на жестокую боль в животе, он был на редкость близок к состоянию покоя. И даже умиления. Чуть ли не слезливого. Глеб с даосом (и котом. Тот тоже не остался в стороне, хотя в основном сопереживал, лежа в ногах) за ним ухаживали! Предлагали крови, давали попить, Глеб настаивал на обезболивании, предлагал антибиотики и чуть ли не договориться с частной клиникой, где есть операционная, отвезти, промыть брюшную полость и поставить дренажи… Да что там, даже утку сунули, чтобы не пришлось идти на двор! Это было уже что-то за гранью… очень далеко за гранью привычного. Жан уже смирился с тем, что раненому упырю следует заползти в какой-нибудь темный погреб и ждать, пока все само не пройдет. И не отсвечивать! Обременяя своей персоной семью, хранителей и государственные службы, а так же нарушая тайну своего существования.       От такого внимания Жан расклеился окончательно. Всякий настрой на борьбу у него угас, сменившись расслабленностью, которую вполне можно было бы назвать приятной, если бы не боль в животе. Перитонит он и у вампира перитонит, знаете ли. Однако анальгетики делали свое дело, и, в общем, было терпимо. Когда знаешь, что боль — это просто боль, такое же ощущение, как холод или голод, а не сигнал об увечье и угрозе жизни, переносить её куда легче. Особенно когда вокруг тебя все прыгают! Не считая кота, который просто разлегся в ногах.       Чувство долга понуждало Жан-Клода как следует осмыслить сложившуюся ситуацию и найти приемлемый для всех участников выход, но думалось плохо. Душевная лень и расслабленность подталкивали Жана позвонить Генриху и свалить все проблемы на него. Почему я должен разбираться с лисами, даосами и международными отношениями?! Я врач, живу мирно, я ранен, в конце концов… Но как же Глеб?!       Не Хранителям же его сдавать. Тем более, проклятый Гелендваген… Но Генриху звонить в любом случае придется.       Жан решился немного сменить позу, стараясь не потревожить чудище, поселившееся в его брюхе и жрущее изнутри, и это ему почти удалось. Кот нехотя заворочался, потянулся, вытягивая все четыре лапы, и, потоптавшись, улегся снова.       Да, позвонить Генриху… Только не сейчас. Через пару дней. А если Чжимень решить уйти? Сторожить его некому, да и опасно это, пытаться его остановить… Пропадёт дурак. Можно попробовать с Аней договориться. Может, Аннушка к даосу благосклонно отнесется, как-никак почти коллега. Попросить у Глеба телефон, позвонить ей, да вот только Хранители наверняка её тоже прослушивают. Опасно, так можно и Глеба подставить.       А чего я хочу добиться? Чтобы все остались живы. Глеба не упекли в психушку или куда там сейчас девают неугодных Хранители. Ноги в таз с цементом и на дно Днепра, или просто сразу в крематорий, не рассусоливая?! Это они раньше церемонились, а теперь осмелели… Ладно, не суть. И, да, за гелик платить тоже не хочу! А лисы пусть убираются восвояси. Вряд ли дед всерьез влюбился-то! А вдруг?!       Жан глубоко вдохнул и тут же пожалел об этом. Сосредоточиться не получалось, и очень подмывало свалить всё на Глеба. Ну, в общем, видимо, так оно всё и получится само собой… Жан посмотрел в окно: Глеб возился на огороде. Приближался полдень. Надо бы ему сказать, чтобы в дом зашел, не дразнил полуденицу…       Тут кот вдруг зашевелился, приподнял голову. Навострил уши, и с коротким мявком соскочил на пол и порскнул в дверь. Жан встревожился. Ну, может быть, конечно, даос открыл холодильник… Он прислушался. Ничего подобного. Даос мычал себе что-то под нос, и, кажется, сидел тихо. Медитировал. А вот кот… кот выскочил на улицу, Жан заметил, как он тенью проскользнул в кусты.       Глеб по-прежнему был чем-то занят в саду. Полуденное солнце набирало силу. Жан маялся, не зная, что предпринять. Надо бы встать и позвать Глеба, всего-то до окна дойти, крикнуть… но что-то мешало. Было трудно собраться, сообразить, что надо сделать. Казалось бы, спустил ноги и встал, но…       Тут краем глаза все же подошедший, согнувшись пополам, к окну Дешам заметил, как зашевелились кусты шиповника, отделявшие участок Глеба от соседнего, где они с даосом прятались накануне, и какая-то бабка стала просачиваться сквозь них. — Глеб Васильевич, — голос пришелицы был излишне хрипловатым, словно им давно не пользовались, — а у вас водопровод работает, вода на участке есть?       И тут пришелице наперерез бросился полосатый котяра, злобно завывая, и Жан увидел, что бабка-то и впрямь именно просачивается…       А Глеб шел ей навстречу, слегка озадаченный, утирая пот кепкой, и что-то говорил насчет водопровода… — Глеб, ты говорил, она три года назад повесилась! — крикнул Жан, — беги в дом! Снова завыл кот. Глеб сморгнул, глянул на соседку — и без лишних слов швырнул в нее тяпкой, которую до сих пор нес в руке, и споро развернулся к дому.       Неупокойца рывком сократила расстояние, и настигла бы, если бы не вцепившийся сзади в полу ее одеяний кот.       Что-то грохнуло в доме, и наружу выскочил даос, крутя кочергу — и завывая не хуже кота, но по-своему. Это отвлекло бабку от кота, которого она почти что достала когтистой рукой. Глеб успел добежать до крыльца.       Жан торопился ему навстречу. — Пачку соли возьми, насыпь круг и сиди в нем, — отрывисто велел Жан и побежал дальше, к дерущимся. Плохо было то, что бабка на своей территории… Неупокоица… Или уже кто похуже?       Даос пока вроде неплохо справлялся со своими желтыми листочками и кочергой, но Жан подозревал, что этого недостаточно, и, обращаясь, бросился туда же. Выпустил когти, зашипел, и вскоре призрак втянулся в свое обиталище… но тут Жан внезапно получил кочергой поперек хребта. — Совсем с глузда съехал, косорылый?! — прошипел он, и еле увернулся от следующего удара. — Да это же я!       Глеб уже бежал от дома с пистолетом и пачкой соли. Совместными усилиями кота и Глеба даоса удалось образумить, Жан обернулся обратно в человеческое обличье и хмуро сидел, поджав колени к животу, и страдал сразу от всего — от тотальной несправедливости, от того, что все так по-дурацки разрушилось, а главное — из-за того, что дед так быстро на них вышел. — Кривич от меня не отстанет, — сказал он наконец. — Глеб, знаешь что… Давай ты отвезешь Чжименя в Москву и там сдашь Генриху Виттенбургу, он кто-то вроде… вампирского решалы. Жена у него из ольговых, если что… Я когда-то тоже хотел ей предложение делать но… не суть. Я Генриху позвоню, он ко мне хорошо относится. Но про свои знания ты лучше не распространяйся с ним, ладно? А мне придется к деду выйти. Попробую уговорить его лис отправить восвояси… — А Хранители? — Да заплачу я им за их чертов гелик, пусть подавятся… Здесь все равно нельзя оставаться. Здесь сейчас начнется. Вся окрестная нечисть валом повалит. Один раз такое уже было, Глеб… И, главное, может Лихо появится. Надо уходить. Срочно! Поезжайте в Москву. Втроем… — Втроем? — С котом. Кошколаком. Он тебя защищает. Видишь, костомаху отвел… или лойму. Черт их разберет. Соседка твоя тут обосновалась покойная. Самоубийца. Превратилась в кого-то… во что-то… недоброе. Выгнать-то не проблема, но… Это ведь… Не могу, Глеб. Кривич зовет. Требует меня к себе. — Куда ты в таком состоянии пойдешь?! Давай я хотя бы тебя отвезу к твоему Кривичу?! — Нет, не лезь ты к нему, не попадайся на глаза! Я про тебя и не скажу, дескать, просто добрый человек приютил. Мало ли, что Кривич с Хранителями на пару надумают! Поезжай в Москву, Глеб, прямо сейчас, все брось, и побудь там, пока не уляжется! Чтобы тебе под смоленских хранителей не попасть, они… они сами себе закон, что хотят, то и творят. Быстрее, Глеб, быстрее! Садись в машину! — Может, «восьмушкам» позвонить, объяснится? — Я попробую… Да, можно и им… Наверное… Бредихины все-таки ещё хуже. Но уже из Москвы! Когда будешь в Москве! Я звоню Генриху… А ты собирайся, и в машину! И придурка этого, даоса, с собой возьми!       Осевший на крыльце дачного дома Жан потянул из кармана телефон и позвонил Генриху.       Ирина Витальевна окончательно сдалась. Мысленно она уже подарила Сайто часы и выбирала кашемировый свитер. Да и насчет машины можно подумать… и должности в торговой палате. Одним словом, расставаться с лисом она не собиралась. Да с какой стати! Хоть на старости лет себя порадую. Сын взрослый… У нее даже стали бродить смутные мысли свалить государеву службу на Костика, а себе оставить только бизнес-процессы… Нет, Костенька пока не потянет. Дурачок он у меня…       Ирина Витальевна потянулась и расслабленно взглянула на лиса, сидевшего, скрестив ноги, в изножье кровати и, наклонив голову, штопавшего рубаху. — Вот, вампир ваш разорвал, — обиженно сказал он. — Когтями! — Бееедный, — протянула Ирина. — Купим новую. Впереди вырисовывалась длинная и счастливая жизнь.