Срящ полуденный

      Жан подвел деда к скамейке, сел с ним рядом, приобнял за плечи. — Послушай, дедуль… Но там же ведь отряд «восьмушек»… Это не смоленские хранители. У них вооружение… помнишь войну?! Когда за нас как следует взяться решили?! С тех пор люди далеко ушли. У «восьмушек» газ, огнеметы, патроны зажигательные, термогранаты… Чего только нет! Всякие сети специальные, ремни… Я тебе говорил, почитай «Военное обозрение», зря я его, что ли, выписываю, прямо не скажут, но косвенно можно догадаться… — Что ж ты трусишка-то такой у меня, — вздохнул дед. — Прежде драки уже ссышься… — Ну знаешь! — возмутился Жан и сел прямо. — Вот что, Святослав Вернидубович! Я тебе поводов не давал меня в трусы записывать! — Ладно, ладно, не кипиши… Что ж я, не понимаю, что ли… У людвы много чего есть, да и у нас кой-чо найдется, что ж лапки кверху-то сразу задирать? — горько пробормотал дед Слава. — Дед! — шепотом возопил Жан, — ну нельзя больше на клыки и когти полагаться! На чистую силу! Я же говорил… Дед, — он приблизил к Кривичу голову, понизил голос, — надо создавать свой клан, внедряться, как московиты, лезть во власть, нельзя боле полагаться на Бредихиных. Я понимаю, ни тебе, ни мне этого не хочется, да мы и не умеем, но по-другому теперь никак! Или в лесах прятаться, или… в городе мы скоро как на ладони будем, как под софитами, каждый наш шаг, каждый укус… Придется… — Брось, Жанчик, брось, не моё это… Да и на кой оно надо-то… Жили как-то тысячу лет, и еще проживем… А что касаемо «восьмушек» этих… Так и у нас, чай, дружина найдется. Соберем нечистых, да посмотрим… — Дед! Погубишь всю свою рать! Туда ей и дорога, погани этой, но, дед! Кто у тебя там есть-то?! Разве что Лихо на них нашлешь, да и то… Этих не прошибёт, у них кроме душегубства других радостей нет. Только растерзать кого-то. — Лихо… Лихо меня не слушает, оно, Жанчик… Оно — сила. Да и других хватит. Нам много-то не надо, лисоньку найти, да этих притормозить, под ногами путаться. Сам знаешь, то у ружжа затвор заклинит, то пробка в шланге образуется, то запал не сработает, то об кочку спотыкнется… Не воевать, задержать просто. А я пока Сашуньку до границы-то и провожу. А за кордон не полезут они, им там согласование надо, разрешение, всё такое. Завязнут пуще, чем в болоте! Она и ускользнет!       Жан выдохнул: он-то уж представил себе сосуществование с алчной лисой-нелегалкой. — Ну это может сработать… — задумчиво сказал он. — Хотя в Беларусь они могут и зайти! Не постесняться. — Только вот что, Жанчик… Меня-то нечистики, поди, и не послушают таперича, — вздохнул Кривич. — Чего это вдруг?! — Так ведь… При всем нечистом народе… Укусил ты меня, зарезал. Одолел батьку. Вот ты теперь им и глава… — Да брось, дед! — испугался Жан. — Я и нечисть?! Нет, я не буду… У меня не получится! Я всю эту пакость не знаю и знать не желаю… — Я ж тебя учил, кто есть кто! — Ну… Слушай… Я католик… а это… бесовщина какая-то. — Нашелся мне тут хрестьянин с клыками! Душегуб завзятый! Вот еще тоже! Да тебе, Жанчик… я тебе подскажу все. Ты только позови их, собери, да кровцы дай на прикорм, а я уж управлюсь!       Жан почесал в затылке. — Послушай, дед, но это всё-таки… А если не послушают? А если не смогут? А если «восьмушки» их всех… развоплотят?! — Новые народятся! Что ты ей-богу, жмешься, как институтка, а еще офицер! Не выйдет, так не выйдет, сам пойду, прикрою лисоньку, авось не сожгут. А сожгут, так вам с Аннушкой и посвободнее жить станет! Поди, и не всплакнёте даже… — Хватит, дед. Ладно. Но только Аннушку не приплетай! Незачем ей ни с Восьмым ссориться, ни на чертовщину смотреть. Ей и Лиха хватило! Которое ты на нас наслал! — Не слушает меня Лихо, сколько повторять-то тебе… Ежели б слушало! Пойдем, пойдем… Пусть они пока лиса хоронят, Аннушка с малым, а мы быстро метнемся. Туда-обратно!       Так и сделали. Аннушка с Аркашей завернули Сайто в скатерть и понесли закапывать в палисадник, а дед Слава с Жаном выскользнули из дома. Тихо обошли оставленного сторожить их бойца из Восьмого и парочку Хранителей, дрыхнущих в машине у дома, вытащили дедов «Москвичок» и докатили его до соседнего переулка. Там Кривич завелся, открыл капот, и что-то долго шептал работающему двигателю и даже, прокусив палец, покропил его своей кровью. — А ну-ка, Жанчик, пристегнись! — велел Кривич.       И, хотя всего лишь несколько часов назад «Москвич» еле тащился и глох на каждом ухабе, тут машина полетела, будто гоночный болид. Дед вцепился в руль и что-то бормотал себе под нос. Все светофоры заранее менялись на зеленый, случайные встречные будто разбегались, дорога чуть ли не стелилась под колеса, стягивая ямы и сглаживая колдобины. — А что, так можно было? — восхитился Жан. — Учился бы, пока я жив, — сварливо отозвался дед. — Отдыхай пока, вздремни, вон… Потом потрудишься!       Жан хмыкнул и стал смотреть в окно. Учился б, если бы учил… Вроде ничего особенного и не происходит, но… Он невольно зевнул. И впрямь, тянуло в сон, они уже покидали город, потянулась промзона, заборы и склады… Жан снова истошно зевнул, попытался сообразить, хоть в какую сторону они едут-то, и отключился. И очнулся только когда дед вышел из машины и начал ковыряться в замке каких-то ворот. — Дед, где это мы? — Жан потер лицо ладонями. Вдоль узкой улочки тянулись заборы и домики, фонари только на перекрестках, да и тех… — Не узнаешь, что ли? — повернул к нему голову Кривич, и Жану показалось, что в глубине глаз его светятся багровые точки. — Дачи это… — Глебов дом? — проморгался Жан. — Нам в соседний, — Кривич как-то очень быстро притормозил, вышел из машины и перетек на сторону Жана, распахнул дверь. — Вылезай. — Дед, а почему сюда… — Ну так тут в окрестностях вся нечисть еще с вечера бродит, — бросил Кривич. — Кровь мою слизывает! Сюда. — Святослав…       Кривич подтолкнул его в спину, распахнул калитку, схватив за руку, проволок через кусты и крапиву по заросшей дорожке к дому, втолкнул внутрь. — Здесь созывать будем! — сказал он и загремел утварью, выволакивая белый эмалированный тазик.       Жан озирался. Это был тот самый дом, в котором они с даосом спрятались в самом начале. — Дед, я не готов… В доме самоубийцы… Это какая-то бесовщина. Я не дьяволопоклонник, чтобы… — Не готов он! Как на батю пасть раззявить, это он готов был, — Кривич перехватил его плечо и дернул за собой, затащив в комнату. На Жана пахнуло землей, плесневой сыростью, тленом и старым деревом, застоявшимся запахом слежавшейся шерсти, корвалола, бумаги и ветоши… Осыпающейся кожи. Старости. — …это он был готов, взбрыкнуть-то, — Кривич дернул шнур, и зажглась тусклая лампочка. Он почмокал губами, швырнул на пол таз, и, вцепившись Жану в волосы, запрокинул ему голову, — да не готов был ответ держать!.. — слова его перешли в рычание, хруст и чавканье. — …и ничему-то тебя, дурака французского, жизнь не учит… Жан очнулся и долго не мог понять, что с ним: рук и ног он не чувствовал, и с трудом осознал, что связан и зафиксирован в странной позе: на коленях, подавшись вперед, наклоненным над белым тазом. — …эх ты, брезгуешь народцем своим, значит… Первый надрез Жан почти не почувствовал. — …поганью свой нечистый род зовешь… …второй… — А сам-то кто? Лиходей… …третий… Первые капли крови упали на дно. — Убийца! Сколько душ загубил? Этьен Соррель, помнишь мальчонку?.. …нож полоснул снова… — Капитан Жюстин Дюбуа… Кривич по именам перечислял тех, у кого Жан когда-то, при обращении, выпил всю кровь. — А то ты сам не чудище? Да похуже многих! Мертвяками брезгуешь?! А кто в них по локоть возился, органы изымал, в банках засаливал?! Самоубийц гнушаешься?! А то я тебя из петли не вытаскивал? Чертями нас зовешь?! А то сам в змея не обращаешься?!       Кровь лилась, проклятый дом, казалось, сотрясался от буйства темной энергии, стекающейся в него со всей округи, Жан чувствовал, как его хватают бесчисленные лапы, и языки слизывают текущую кровь, что-то металось перед глазами, взгляд выхватывал то многосуставчатые когтистые пальцы, то голый, навроде крысиного, хвост, то затянутое жабьей кожей лицо… Наконец нож — нет, серп, стальной, остро отточенный серп! — чиркнул по горлу, кровь хлынула потоком, и сознание померкло.       Раны затянулись. Жан очнулся и застонал. Сквозь задернутые коричневатые шторы пробивался тусклый свет. Он дернулся, попытался освободиться. Перед ним на полу валялся пустой опрокинутый таз, на истертом дощатом полу бурели какие-то пятна, вокруг которых шевелились мелкие тени… Ног ниже колен он вообще не чувствовал, ремень, стянувший руки, по-видимому, был из спецсредств, и крепился где-то наверху… Жан с трудом поднял глаза — движение глазных яблок отозвалось в голове болью, — и понял, что тот перекинут через балку… На которой, наверное, и повесилась хозяйка дачи.       Жану пришлось довольно долго дергаться то так, то эдак, пока он, наконец, не сорвал ремень с крепления, и не рухнул носом в пол. Извернувшись, удалось выдрать доски и ремни, которыми были зафиксированы ноги.       Спокойно полежать на полу было большим облегчением. Когда Жан кое-как натянул на себя одежду, был уже примерно полдень. Снаружи донеслись голоса, какой-то шум. Судя по голосам, в дом забралась парочка подростков. Естественно, с целью набедокурить. — Ребят, дайте телефон позвонить, — хрипло сказал Жан, держась за притолку. Не то, чтобы ему очень хотелось попасть в милицию, но…       У чертовых деликвентов оказался с собой перцовый баллончик. Благо, распыленный в помещении, на них самих он подействовал не меньше, чем на Жана, так что второму ублюдку, прихватившему с собой бутылку с жидкостью для розжига и зажигалку, облить ею Жана не удалось.       Но запылало весело. Втроем они вывалились с терраски, и тут Жан все же лишил одного из придурков телефона. И прикусил обоих. И, перепрыгнув через забор, убежал в лес.       Места уже были знакомыми, Жан более или менее сориентировался и вскоре выбрался на шоссе. — Ольга?.. — М-м, это реклама или служба безопасности банка? — Ольга Анваровна завтракала на балконе. — Оль… Приезжай за мной. Срочно. — Жан, что за… — Быстро! Я… — Жан огляделся, пытаясь зацепиться хоть за какой-то ориентир. Лес, лес, лес, по обе стороны лес… — я перезвоню.       Что он и сделал, добравшись до первого указателя, а после вытащил сим-карту и с особым наслаждением разбил телефон.       Ну вот, теперь меня еще и за грабеж можно посадить… с отягчающими. Несовершеннолетние жертвы. Надеюсь, не переборщил, кусая… — Жан, а ты знаешь, что твои джинсы вывернуты наизнанку? — Потом… — Жан лежал на заднем сидении. — Страстная ночь с лисами пошла не так, так задумывали?.. — Просто замолчи. — А тебе не кажется, что, самоотверженно спасая тебя от очередной неприятности, я имею право знать?.. — Себя ты спасаешь. Свой комфорт. — Тебя ищет Бредихина. Ты в курсе? Говорят, ты сбежал… Как ты думаешь, что она сделает со мной за укрывательство? — Пошлет работать посудомойкой в заводскую столовую! Ольга! Я не намерен прятаться от Хранителей! От кого бы то ни было! Мне просто надо… надо… — Жан прикусил губу. Надо что? Что мне надо?! — …мне просто надо немного времени подумать, и… Не знаю… Придти в себя. Пару часов! — А так же настоятельно рекомендую принять душ. От тебя воняет, ты в курсе? — Буду весьма обязан за такую возможность.       Жан с остервенением мылся в душе. Ольга беспокойно прислушивалась, стискивая телефон. Она не имела ни малейшего желания оповещать Бредихину, но грядущая смена места работы… Приняв некое решение, Ольга открыла список контактов и разыскала в нём телефон Генриха. — Ольга Анваровна! — радушно, но несколько устало отозвался Генрих. — Чем обязан счастью слышать вас? — О-о, ну конечно же, это всё Жан! Увы, но он снова повздорил с Хранителями… Генрих подобрался. Что еще отчебучил Дешам?! — …и сейчас у меня. Генрих Адамович… — Буду у вас через полчаса. Не отпускайте его, пожалуйста! По возможности. Конечно, костьми ложится не стоит, но… — Жан! — Ольга распахнула дверь в ванную, срывая щеколду, — что ты натворил?! Жан опустил полотенце от лица, прикрываясь. — Я?.. — О Боже, а кто?! Тебя уже и Виттенбург ищет! — Генрих?.. А-а. Ищет. Хорошо… — Жан заозирался в поисках полотенца побольше. — Можешь взять халат из шкафчика. Серый, мужской, — поджала губы Ольга. — Оленька… — Жан сидел в растерянности на диване. — Дай мне крови, а? — Не могу не отметить, — Ольга прошествовала к холодильнику, вытащила пакетик, — что снабжение в последнее время хромает. Мои запасы истощены…       Жан взял холодный пакетик, покрутил в руках. Положил на журнальный столик. — Своей дай, Оленька… — попросил все же он. — Тебе не кажется, что это серьезное одолжение, достойное более вежливой просьбы? — задрала бровь Ольга.       Жан поднял на нее глаза. — Ольга, прошу тебя, пожалуйста, — после долгой паузы сказал он. — Позволь мне выпить твоей крови. Я очень нуждаюсь, — Жан сглотнул, — в… твоей помощи. — Уже лучше, — склонила голову на бок Ольга, — охотно тебе помогу… Но вначале ты расскажешь мне, что происходит. Всё расскажешь! — Я не уверен, что имею на это право, — медленно сказал Жан. — Вот как? — Ольга взяла пакетик крови со стола и положила в карман. — Ты полагаешь, что я недостойна знать правду? — Ольга… я не это имел в виду. Это может быть опасно… — Вот как?.. — Помоги мне, пожалуйста… — А что мне за это будет?..       Появление Генриха спасло Жана от продолжения этого тягостного разговора. Виттенбург расшаркался с Ольгой, наговорил ей комплиментов, изящно уходя от любых вопросов о сути происходящего, заверил ее в том, что беспокоиться не о чем и все под контролем, подхватил худо-бедно натянувшего на себя одежду Жана, и поволок за собой в машину. — То, что лиса ушла, ты, наверное, уже в курсе, — сказал Генрих, хмурясь. — Не хочешь прояснить свою роль в этой истории?!       Жан помолчал. — Жратва, — наконец, сказал он. — Ты голодный? — задрал бровь Генрих. — Ты спросил, какой была моя роль, — медленно ответил Жан. — Меня сожрали… скормили нечисти, которая помогла лисе сбежать. За границу. Надеюсь, она побежит и дальше. И не вернется. Как-то так. — Ну, для съеденного и переваренного ты выглядишь ничего так, — хохотнул Генрих, — но а если серьезно… — Серьезно, Генрих! Меня жрала нечисть! Я… Всю кровь выпили! Жан замолчал. — Допускаю… — покивал Генрих. — Учитывая, как шли поиски и погоня… Надо было ольговых подождать! — хлопнул он по рулю. — Но пока они доехали бы… Все равно бы ушла. То есть Кривич таки спас лису, надо полагать? — Генрих… куда ты меня везешь? — встрепенулся Жан. — Домой. — Не надо… — Кривич… недобровольно… взял у тебя кровь? — осторожно спросил Генрих. — Нет, я дал согласие, но… Но… Но не… В общем… Но… Генрих. Давай не домой. Давай… обратно? К Ольге… Или… я не знаю… — Жан уткнулся лбом в стекло, бездумно глядя на дорогу. — Жан, зачем же ты соглашался, ты же христианин! Кормить всякую пакость своей кровью, — передернул плечами Генрих, — это противно, в конце концов! Нельзя позволять так с собой обращаться! Я понимаю, Кривич твой обративший, но есть же предел! — Он отомстил. За то, что я его укусил… — Укусил Кривича? — удивился Генрих. Жан ничего не ответил. — Ладно… — Генрих побарабанил пальцами по рулю. — Отложим разговор на потом. А сейчас, пожалуй, поедем мы и впрямь в другое место…       И вскоре убедился в том, что, как и всегда, поступил правильно, потому как к концу пути Жан уже совсем сомлел, и, подъехав к дверям частной клиники, Генриху даже пришлось попросить каталку. — Ну вот, еще один подопечный вам, Глеб Васильевич, — бодро сообщил Генрих. — Что с ним, точно не знаю, сам расскажет, но, так полагаю, острая массивная кровопотеря.       Он снял с плеча термосумку. — Кровь оставляю лично вам, в вену лейте ту, что с маркировкой «V», а per os давайте обычную. Наладим трансфузию и займемся нашим заморским гостем? Как он? — Генрих подошел к китайцу. — Ночь пережил с трудом, надо сказать… — Ну ничего, ничего… Вы сами-то еще держитесь, Глеб Васильевич? Я вас не слишком эксплуатирую? — Даже пару часов поспать успел, так что пока… — Вы только, пожалуйста, не стесняйтесь, меньше всего хотелось бы довести вас до инфаркта… — Пока, тьфу-тьфу-тьфу, ничто не предвещает… — Но, как я припоминаю по своему человеческому существованию, в вашем возрасте такие переделки уже изрядно утомляют… — Знаете, Генрих Адамович, даже бодрости прибавилось. Давно не было так интересно жить. — «Интересно» это здорово, ничего не скажешь!.. …Жан открыл глаза, скосил глаза на кардиомонитор, на продвинутую инфузионную систему. Ничего себе… Куда занесло. Это у Бденных такие клиники? Неплохо… ну, кажется, вот теперь действительно всё. Можно расслабиться. Он с облегчением вздохнул и расслабился.       Правда, Генрих обещал некий серьезный разговор… Но… Это будет потом.