Срящ полуденный

      …а пока… Занятно было оказаться по ту сторону белого халата, но Жана исподволь начинала беспокоить цена. Такая роскошь небесплатна, одно переливание вампирской крови чего стоит! Слабость мешала ощутить тревогу в полной мере (а может, ему и чего-то укололи), но Жан начинал отчетливо ощущать напряжение. В каком качестве я здесь?! Если арестован, то платит государство, а если просто как друг Генриха, то сумма долга растет с каждой минутой.       Шаги и разговоры в коридоре он услышал еще издали, и приподнялся на локте, выжидательно глядя на дверь.       Привезли кого-то на каталке, следом зашли Генрих и Глеб Васильевич. — Жан, чего тебе не лежится? — устало спросил Генрих. — Перекладываем… На соседней койке устроили даоса. Жан откинулся на подушку и не мешал, пока того подключали к мониторам, налаживали инфузионную систему, закрепляли катетеры, кислородную маску и всё прочее.       В какой-то момент Глеб устало присел на табуретку, и Жан время от времени на него поглядывал, но с расспросами не лез. — Ну, как самочувствие? — сквозь привычную бодрость сквозила усталость, и Жан понял, насколько Генрих вымотан. — У меня всё замечательно, а у него? — Жан кивнул на китайца. — Как я погляжу, вы изрядно… потрудились. Если что, я готов подключиться…       И Генрих, и Глеб наградили его выразительными взглядами. — Будь добр, не создавай проблем, — от души попросил Генрих, и Жан счел за лучшее заткнуться. Генрих нечасто терял самообладание настолько, чтобы в сердцах сказать что-то обидное.       Расспросы Жан решил тоже отложить на потом. — Кнопка вызова персонала. Стучите, и отверзится, просите, и дастся вам… Если вдруг что, Жан, пожалуйста, никакой самодеятельности, никакой военно-полевой хирургии столовыми приборами! — устало сказал Генрих. — Понял, — кивнул Жан. — Если сам вдруг почувствуешь, что тебе стало хуже, тоже не стесняйся позвать. — Да. — Никоим образом не преуменьшаю твоих достоинств, как врача, но, пожалуйста, просто вызови персонал. — Хорошо. — Договорились? — подозрительно переспросил Генрих. — Даю слово. — Смотри… — Клянусь Богом! Вам бы самим не помешала медицинская помощь… — Организуем, — вздохнул Генрих, поманил за собой молчаливого Глеба. Тот просто кивнул Жану, и они ушли.       Жан некоторое время полежал, разглядывая потолок. Ну не смотреть-то я не обещал?!       Он поднялся и подошел к китайцу. Зафиксировали основательно, поди, спецсредствами. Жан потрогал ремни и отдернул руку. Точно. Они. Жгутся, как крапива. Он приподнял простынь. М-да… Ну, видали мы операции и помасштабнее, конечно, но… Ребра три они у него вынули? А молнию в брюшную стенку вшить — это оригинально! Из внутренних органов осталось в лучшем случае половина. И это по очень оптимистичным оценкам. Зашибись оборотился!       Остаток дня прошел до одури скучно, от резкого подъема Жана слегка замутило, и он даже испугался, что может упасть (вот уж тогда его отругают!), так что быстро лег обратно в постель и больше не отсвечивал. Он думал, что придется маяться, но легко заснул. Сквозь дремоту Жан слышал, как заходит персонал, возится с китайцем, пару раз и к нему кто-то подходил, но открывать глаза было как-то невмоготу… Глеб или Генрих бы, наверное, сказали бы что-нибудь, а остальные… интересно, вампиры приехали, или местные? Жан немного помечтал, что Аглая примчится поухаживать за ним, но на такое, конечно, рассчитывать не приходилось.       Под утро оживился китаец, вначале начал стонать, потом забормотал по-своему, задергался… Жан поднялся, сел на койке, хотел уже, как и было велено, вызвать персонал, но они пришли сами, обступили койку, задернули шторку…       Ну и ладно. Жан вернулся к себе. Ему тоже, кстати, промыли катетер и зафигачили по вене чего-то сильноцелебного, но не крови, увы. А жаль, вампирская кровь по вене это было еще и приятно, если честно… Спать захотелось с новой силой, все тревоги растворились, как сахар в горячем чае, и Жан даже не слушал, что там происходит за ширмой у китайца.       Святослав Вернидубович Кривич, архонт Смоленский, возвращался домой если и не веселым — веселиться-то не с чего! — то с чувством успешно выполненного долга. Сашуню, лисицу Си Ши, удалось споро отыскать, пришлых — от души поводить по лесам и отправить восвояси (утопленный бойцами «Восьмого» в болоте огнемет Кривич считал особым достижением, можно будет и Жанчику похвастать, когда тот отобижается… у него даже мелькнула мысль, поехать, снять охальника с крюка, но да ладно, чай, с него не убудет маленечко повисеть. Будет знать, как на батю зубами щелкать, неслух!), осталось только сбыть с рук поганую немчуру, дъяка Бденного приказа Виттенбурга, и успокоить Ируську Бредихину, и жизнь снова пойдет своим чередом…       Дома дед застал Аннушку за сборами. — Куда это ты намылилась, красавица? — возмутился он. — Взяла за свой счет. Повезу Аркашу к родителям. Грустный лисенок сидел рядом на стульчике, распустив уши в стороны. Аннушка, кстати, заодно собирала спортивную сумку и ему, закидывая туда только что купленное, еще с бирками, белье — носки, майки, трусы… — Здравствуйте, Святослав Вернидубович, — вежливо сказал Аркаша, вставая и слегка кланяясь, — Позвольте спросить, с матушкой… всё благополучно? — Сдристнула твоя мать-лиса, — нахмурился Кривич, — целая-невредимая, ушла к ляхам. Чего ей будет-то.       Дед пожевал губами, раздумывая, наругать Аньку, или нет, а потом решил, что оно и к лучшему. Пусть и впрямь пацана увезет до дому, заодно и сама под ногами путаться не будет. — А где Жан? — спросила Аннушка. — Мне крови в дорогу нужно! — Дела у него, — буркнул дед Слава и пошел к себе. Надо бы и отдохнуть от трудов праведных. — Позвони, когда прилетите-то. — Мы на поезде, дед. — Ну… как знаешь, — покачал головой Кривич. — Красненькой из холодильника возьми. — Там уже пусто! — Ну… как знаешь… как знаешь… Самостоятельные все стали… с дедом-то и не посоветуются даже… — ворчал Кривич, залезая в гроб.       Так и не дозвонившись до Жана, Аннушка махнула рукой, решила, что как-нибудь справится сама, в конце концов, Аркаша есть, и, подхватив лисенка в охапку, поспешила на поезд. Она логично предполагала, что чем быстрее пацан окажется как можно дальше отсюда, тем меньше вопросов к нему будет. Да и с поезда, если что, снять сложнее, чем с самолета, а на бескрайних просторах легче затеряться.       Вечерком, вздремнув, Кривич вылез из гроба. Дома царили тишина, пустота и беспорядок. Дед прошаркал к холодильнику. Тот оказался весь забит недоеденными продуктами, но крови там не было. Вернидубович отправился в жанову комнату. У французишки там был свой мини-холодильник, на замке. Без труда сорвав запор, Кривич посмотрел, что там есть, среди целой кучи всяких непонятных пробирочек, баночек и еще хрен знает чего нашел пакетик с кровью и немедленно его употребил. После этого, тяжко вздыхая, дед потащился обратно на кухню. Надо бы порядок навести… а детишки-то все разбежались! И впрямь съездить, что ли, Жана снять? Укушу да к делу приставлю…       Его размышления прервал звонок в дверь. Бредихина вышла из машины с плотным пакетом, махнула рукой, отпуская водителя. — Не прогонишь, дед? — Заходи, что уж… — Кривич пошаркал в гостиную. — Чай, не чужие… Ирина Витальевна по-деловому скинула туфли, прошла на кухню, отыскала пару стаканов почище. Села за стол, водрузила на него бутылку коньяка. — Кроме тебя, лис-то и помянуть не с кем, — решительно заявила она. — Разливай, Вернидубович… Что, мать-то ихнюю тоже — того?       Дед не стал возражать, завздыхал, пожав плечами, одним движением вытянул пробку. Понюхал. — Не брезгуй, Кривич. ХО всё-таки… Этот-то твой, француз, где? — Болтается где-то, — махнул рукой Кривич. — Давай, что уж… Не чокаясь. — Ну давай… После второго стакана Кривич полез в холодильник, наметал на стол закуски. Ируська подперла голову рукой, подняла стакан с коньяком, поболтала янтарную жидкость… — Эх, Святослав Вернидубович, веришь ли, нет, в первый раз с ним себя женщиной почувствовала… Да что там — человеком! Тебе не понять… Где теперь другого такого найти?.. Хоть в Китай этот поезжай! — она разом выпила коньяк, потянулась за кусочком балыка. — Да брось ты, Ирочка, а то здесь трудно полюбовника найти? — пригубил коньяк Кривич, глядя на Бредихину потемневшими глазами. — Здесь меня каждая собака знает! Тем паче, найти такого… — Ирина Витальевна сопнула носом, — чтоб и впрямь… Вернидубыч, он не врал ведь! Не притворялся! — Ты закусывай, Ирусь, закусывай лучше. Вот, эти, как их, закрутки ешь. — Роллы, Вернидубыч, роллы… — Ирина Витальевна покатала еду вилкой. — Что делать-то будем, Кривич? Как будем отбрехиваться от москвичей? Что, даст твой Дешам против меня показания?.. — Что он там кому даст, — проворчал дед Слава. — ничего он не даст. Скажу ему, и заткнется, как миленький. Пойдем, Ирусь, посидим, покумекаем… — Ненавидит он меня, Дешам твой. На дух не выносит, — Ирина Витальевна шумно отодвинула стул, тяжело встала и пересела на диван в гостиной вслед за Кривичем. — Ну и бардак у тебя, Святослав Вернидубович! Даос-то, поди, не выживет. Две пули фосфорные. Что человеку, что упырю — хана. А вот твой француз… — Да никто его и слушать не станет! Он и не скажет. Промолчит. Что зря языком молоть?.. Вот что, Ирусенька, — Кривич положил ей руку на плечо, притянул к себе, — вот что мы сделаем. Про машинку вашу забудем — а Дешам про даоса забудет. Справедливо?..       Ирина Витальевна тяжко вздохнула. — …хотелось бы тебе верить, Вернидубыч… Все-то у меня наперекосяк пошло из-за вас… — Брось, Ирусенька, ну что ты переживаешь-то. И не из таких переплётов выпутывались! — погладил ее по плечу Кривич, притянул к себе поближе. — Разве ж я тебя брошу, девонька? Разве ж я тебя когда подводил? — Я уже со счета сбилась! — фыркнула Бредихина. — Да полно тебе обижаться-то… — Какие уж тут обиды, Свят, не до обид мне. Тут бы кверх тормашками не полететь, а тут еще и сердце болит из-за этого лиса вашего. Всё из-за гостей твоих, Кривич! — А то у меня не болит, Ирусенька. А то мне не горько! — вздохнул дед Слава. — Ну ничего, ничего, поболит и перестанет. Мы и не то с тобой переможем, чай, не в первый раз уже… А ты поплачь, поплачь, — почуяв, как тяжело задышала Ируська, Кривич притянул ее голову к себе, — где ж еще и поплакать, как не у деда…       Проспаться Кривич уложил Бредихину в комнате Аннушки, а то у Жана что-то уж совсем разгром был. А сам пока занялся делами — сел в машину и поехал выручать Дешама. Пора поговорить по душам.       До многострадального СНТ «Медик» Кривич добрался, когда уже светало. Нашел нужный участок, и обомлел: дом-то сгорел! Одни головешки!..       Тот самый дом, где они давеча нечисть-то созывали! Дед обошел пепелище кругом, попинал ногой тот самый тазик… Сгорел… Надо же… Как же так… Сгорел!       Кривич стоял у забора, вздыхая и охая, когда на улице показался какой-то мужичок с удочками. — Что ж это творится-то! — посетовал, обращаясь к нему, Кривич, — дотла сгорел! Как же так-то?! — Да вот, балуют, да… — почесал в затылке рыбак. — Ребята давеча баловались. Или бомжи. Ночью, говорят, прошлой, бомжи тут куролесили. Утром еще стоял, а вот пацаны-то… спугнули их… они и сожгли. А может, и те… Вот. Сгорел. — А что ж, погиб еще кто? Бомжи-то? — Да не… вроде не нашли никого… Милиция приезжала. Никого. Но сгорел-то подчистую. — Вон оно что…       Кривич еще поговорил с рыбаком, напоследок слегка прикусив его, чтоб зря не взгоношился, и, шаркая, побрел к лесу, звать лешака. — Дом-то? Сгорел, — махнул рукой лешак. — Местных тут двое пацанов баловали. Подожгли. Сгорел, вмиг сгорел! — А где те пацанчики-то? — Да родители от греха домой увезли. Вроде как те обдолбались. Залезли, обдолбались, и подожгли. — Вон оно как…       Кривич отпустил лешака, и в розовом рассветном свете побрел к машине. Сел, вцепился в руль. Взвыл, и стукнулся лбом об рулевое колесо. Сгорел! Надо ж! Не предусмотрел!       Жанчика внезапно стало до боли жалко. Так он сгореть всегда боялся! Как знал! По-глупому как всё вышло… А ведь небось подумал, что я поджег… с проклятиями умер. Страшная смерть, связанному заживо сгореть. Предсмертное проклятие-то от упыря, оно сильное… Эх, Жанчик, ну как же так… Как же так…       Вернулся домой Кривич чернее ночи. — Что скажешь, Святослав Вернидубович? — Бредихина вполне сориентировалась на кухне и варила себе кофе. — Дешам будет молчать? — Дешам будет молчать. Никому уже ничего не скажет. Можешь быть спокойна. , — Кривич подошел к столу, взял бутылку с коньяком и отпил прямо из горла. — Никому уже ничего не скажет. Сгорел Дешам.       Больше ничего не говоря, Кривич пошел к себе. Бредихина проводила его испуганным взглядом. Чего-чего, а такого она от Кривича всё-таки не ожидала. Двести лет вместе прожить, и вот так вот… Она передернула плечами, отпила кофе и шумно задышала, обжегшись.