Срящ полуденный

      Только бы никто не увидел. Жан попытался забиться поглубже в колючий крыжовник, но куст, как яблоня в сказке, как будто не желал давать ему убежище, плотнее смыкая колючие ветви.       Только бы никто не увидел, не подошел, не спросил, «а что случилось», «сам виноват», «нечего расстраиваться из-за каких-то глупостей», «что ты его слушаешь», «хватит ныть и притворяться», «другим еще хуже», «ты вампир, в конце концов». Всё пройдет. Всё само по себе пройдет.       Только бы никто не увидел, не узнал, не рассказал. Только бы Генрих, сидя после ужина с Аглаей, не рассказывал бы ей, немного снисходительно, с юморком, о новых приключениях смоленских недоумков.       А он будет, конечно. Именно так, и с тщательно скрываемой злостью, потому как и его одурачили, и оттого Генрих так зол. Не привык проигрывать.       Не то что я. А мне — просто — единственную милость, только бы никто не увидел, не узнал, только бы провалиться под землю, пусть хоть стыд прикроет. Мать сыра земля, ну хоть ты… Мало я тебя поливал своей кровью?!       Нет, Мать-сыра-земля еще вот Кривичу может откликнуться, а мне нет. В меня только палкой потыкать. Как в того самого волосня. Тварь противная, но безобидная. Прямо как я. Я хуже. Волосень хоть кровь не пьет. А я пью. Кровосос поганый. Самому себе омерзителен. Что же про других говорить! Вот тебе и сказали. Все сказали, по очереди. Всё сказали. Был бы человеком, сдох бы, а так даже сдохнуть не можешь.       Жалкая ты, нечистая тварь. Сжечь бы тебя, как того волосня. Давно пора. Был бы не такой слизью, давно бы сгорел.       Ладно, хватит упиваться жалостью к себе. Это всё лирика, выбираться все равно придется, потому что с дедом творится какая-то хрень, и никто, кроме меня, разбираться в этом не желает, и вообще… А вообще, хорошо бы было прямо сейчас сдохнуть, но всё равно не выйдет. Так что вставать так или иначе надо. Жан закопошился, кое-как выбрался из колючих кустов, попытался подняться хотя бы на колени, и, упершись более или менее здоровой рукой в землю, это ему почти удалось… Он поднял голову, и встретился взглядом с Полиной, застывшей метрах в полутора от него.       Меньше всего он хотел, чтобы его сейчас видела она! Хуже могла быть только встреча с Аглаей… или Ольгой, но их тут, слава Богу, нет. А Полина была, и смотрела на него с выражением, которое Жан никак не мог разгадать. Следовало бы разозлиться — чего вылупилась?! — но сил на злость не было.       Она сморгнула, отвела глаза, и спешно скрылась среди потрепанных яблонь. Скрыться ото всех тоже не вышло.       Жан выдохнул, провел ладонью по лицу, и со второй попытки поднялся на ноги. И побрел к уличному крану, хоть грязь с себя смыть.       В стоке раковины что-то болталось, какая-то пакость. Жан поддался внезапному порыву, и протянул палец — и сгусток гнили скользнул по нему вверх, как показалось Жану, радостно подпрыгнув. Ну вот, хоть волосень мне рад. Пусть живет. Интересно, это тот самый? — Мы с тобой одной крови, ты и я, — устало сказал обвившему его запястье волосню Жан. — Смотри только, залезь повыше куда-нибудь. А то мне плечо надо вправить.       Жан огляделся: куда бы сесть, чтобы вправить по Давосу? Нашел подходящую лавку, скинул ведра и лейки, сел, обхватывая согнутую ногу руками… Теперь надо расслабиться. Честно говоря, даже этого делать не хотелось, хотелось просто провалиться сквозь землю, потому как… Черт, ну что это такое, взял и укусил меня, пидрила… Да с какой стати?! Доказал, что сильнее?! Так ты и старше меня на сто лет! Прав был дед, боров ты жирный, Генрих! Сука… Ладно. Дышим. Расслабляемся. Жан начал медленно отклоняться назад, прикрыв глаза. Всегда получалось. И теперь получится. Правда, он мог мне капсулу порвать. Да и хрен. Покусал, а! Как он мог! Вот ведь… Растоптать захотел. Ну, удалось. Гнида. Друг, называется.       Спину сковало, и Жан снова сел прямо. Так. Ни о чем не думаем. Просто ставим на место ебучий сустав.       Он снова стал медленно отклоняться назад, пожал плечами, закинул голову… — Давай обезболю хоть.       Полина подкралась бесшумно, с двумя шприцами и иглой для внутрисуставной пункции в упаковке.       Жан дернулся, спустил ноги с лавки и сел прямо. Посмотрел на нее, не зная, что и сказать. — Справлюсь и так. Это быстро, — наконец, отказался он. — Зачем ты мучаешься?! — прошипела-прошептала Полина, — зачем тебе обязательно надо мучиться?!       Жан молча сглотнул. — А что? Раздражает? Тебе-то что?! Какое вам всем дело?! Да, я так живу! И что?! Что теперь?! Убить меня за это?! Потому что противный?! Как волосня?! — Не надо так… — смешалась, отступая и нервно оглядываясь, Полина. — Я ведь… — Прости, — тряхнул головой Жан. — Ты тут не при чем. Но… не надо говорить, что я это всё просто выбрал. Просто взял и выбрал из большого разнообразия вариантов. — Нет, я… Я такого не говорила! Они помолчали. — Права была Катя, — наконец, со вздохом сказал Жан. — Ничего хорошего… Ничего хорошего из меня не выйдет. Я тебя обижать буду… Потому что… ты же все видела, — Жан поймал ее взгляд, — что я такое. Merde! Это же ведь, Поля… Это прямо эталонное начало! Когда чудище предупреждает, что будет чудищем… А Красавица все равно заявляет, «я тебя расколдую»… Поля, я двести лет с Кривичем. И… наверное, по-другому не смогу уже. — Ложись на лавку, я тебе руку вправлю сама. Ложись, ложись. В локте согни! Ложись, сказала, если вдруг нас кто увидит, чтобы я оправдаться могла! Дескать, врачебную помощь оказывала!       Жан покорился и лег. — То-то же. Вот полежи, и меня послушай! Ты не такой, понятно? Никакое не чудище обло, озорно и лайяй… — …подло, позорно и ноет… — Ух! Сейчас как дерну, будешь знать! Я тебя и так пожалею, не надо самому себя бить! И так полно желающих… Господи Боже ты мой, Жан, я ведь тебя… Я тебя помню. Я тебя знаю. Ты другой. Потерпи, понятно? Я разберусь со своей жизнью, и тебя вытащу! — Угу… я, как damsel in distress, буду сидеть… — Жан-Клод! Из таких… ям люди сами не выползают. И упыри тоже не выползают! Это невозможно! А с помощью можно. Я тебя вытащу. Если надо, заодно психологическое образование получу. Узнаю, как с таким работают. И вытащу! — Полина. Забудь! Зачем ты свою жизнь хочешь псу под хвост спустить?! Спроси у Ольги, каково со мной жить! — И спрошу. С меня не убудет. Вдруг ответит? Да только она мне не указ, я сама попробовала, мне понравилось! Так, все-таки я обезболю… Садись! — Да погоди, не надо… — Сядь! Не тяни время, — прошипела Поля, — ну-ка! Открой! — она всучила Жану упаковку с иглой. — Так. Давай. Насаживай. И подержи, — она всучила ему шприц с уже набранным новокаином. — Слушай, я это тысячу раз делал… — А я всего третий! Так что сиди тихо, если не хочешь, чтобы я тебе иглу в кость воткнула! — А ты в ольговых… — Жан кашлянул, — оживилась… — Хотел сказать — обнаглела? — ухмыльнулась Полина, спуская Жану с плеча комбез и протирая место будущей инъекции спиртовой салфеткой. — Да, у нас там нравы, я тебе скажу… особые. Устала я от них уже, Жан! Ты мне… ты меня не отталкивай, а то мне… не о чем мечтать будет. А я нас вспоминаю, и всё думаю, как бы могло быть, Господи, да это мне жить помогает, я уже и обои в будущий дом выбрала… Нет, не пугайся, если что, я же… у меня уже вкус не такой плохой, я понимать стала… я не настаиваю… это игра такая, просто… Просто надо за что-то зацепиться, чтобы… с ума не сойти. И Аглае не говори! — Полина наклонилась прямо к его уху, — не проболтайся Аглае, пожалуйста! Даже если я тебе не нужна, даже если ты меня не хочешь, пожалуйста, не выдавай меня! — Не выдам, Поля, ты что, я про тебя вспоминал, правда, только я думал, ты меня возненавидела, за обращение это, за то, что я тебя бросил, и даже не пытался найти… — Это я тебе простила, хотя и ждала, но… Я ведь про тебя Аглаю потихоньку расспросила, она мне многое рассказала. И поняла, что ты бы не смог, даже если бы хотел. Но все равно ждала, особенно последние лет десять… Так мне хотелось домой съездить! Но ничего. Это все дело прошлое… Все, вошла! Смотри, сколько крови натекло! Давай-ка лучше тебя отвезем, рентген сделаем! Там перелом, или большой отломок губы, наверное… — Ой, Поля, да брось, правда! Давай, вправляй, или дай, я сам! — Сейчас… — Полина набрала полный шприц крови, и теперь вводила новокаин. — Минут десять надо подождать. — Нет у нас десяти минут. — Если что, я тебе плечо вправляю. А что? Что такого? Кто меня в чем упрекнет?!       На этот раз Полина чувствовала себя свободнее, и вывих ей вправить удалось. — Ну вот, — выдохнула она, и Жан повернулся к ней, вытер Полине проступивший на лбу пот. — Переволновалась, — улыбнулся он. — Но сделала. Умница… Полина счастливо выдохнула, и прижала голову Жана к своей груди.       Здесь, в Смоленске, даже он попал в какую-то западню. Место проклятое, не иначе. Генрих тряхнул головой и удержался от того, чтобы обернуться и глянуть, как там Жан. Шевелится вообще, нет? Не переборщил я? Генрих еще раз сплюнул противную на вкус кровь. Ладно, от пары глотков ничего не будет. Ни мне, ни ему. Он пошел к воротам, проведать свою машину. Да и вообще, посидеть там и подумать немного. Что-то пошло не так. Что-то было глобально не так.       Ольговы толклись у автобуса, ожидая команды на отъезд, трепались, тянули кровь из пакетиков, отбегали по очереди, в одиночку и парами, в кусты.       Ох, и дорого мне этот их пикничок обойдется! Ладно. Как-нибудь. Генрих открыл дверь и сел на водительское место. Так, и что теперь?.. Нет, просто не может быть, чтобы я так облажался! Раньше чутье меня никогда не подводило! Что-то здесь нечисто.       Генрих сложил руки на руль, положил на них голову и уставился перед собой, пытаясь понять, что именно он упустил.       …лисы… Ну ведь не просто же так они появились?! Не может же такого быть! Просто так пришли, просто так ушли… Ну, допустим, ушли не просто так, а потеряв всю семью. Ох и зла, наверняка, была лисица!       Ну конечно. Наверняка же прокляла тут всех. Кривича, всю его семью… Да и меня заодно! Я же там был!       Генрих бодро выскочил из машины. Даос должен знать, как снять лисье проклятие. Да, это, конечно, часть проблемы, а далеко не вся проблема, но зато у нас есть её решение! — …так, Дешама надо найти и тоже сюда, — бодро командовал Генрих, организовавший даоса, переводчика, Аделаиду Игнатьевну и Кривича, не желающего от нее отлипать, любопытствующих ольговых, Глеба и Катю, — найдите его, он где-то там в крыжовнике… — А что он там делает? — поинтересовалась Катя, подозрительно оглядываясь в поисках мамы. — Культурно отдыхает! Аделаида Игнатьевна сняла с себя перевязь с мечом, символ ее статуса, и приложившись к эфесу, передала оружие освобожденному из противовампирских пут даосу, и, тот почтительно его принял. — А ему можно оружие давать? А то он одного вампира уже зарезал? — спросил «восьмушка». — Ну, подумаешь, зарежет еще пару-тройку, — хмыкнул Генрих. Переводчик на всякий случай отпрянул. — Шучу, — уточнил Генрих. — И неудачно, — процедила Аделаида Игнатьевна, и протянула даосу перчатки. — Скажите ему, чтобы надел на всякий случай, у меча лезвие посеребренное.       Даос покачал головой, и поклонился. — Так, все проклятые, собираемся сюда! — скомандовал Генрих. — Дешама нашли? Жан-Клод появился вместе с Глебом. Катя подозрительно посмотрела на возникшуюследом среди наблюдателей Полину. Та поймала взгляд дочери, но отвернулась. — Что за представление у нас теперь? — поинтересовался Жан. — Даос будет снимать лисье проклятие, — ответил Глеб. — А меч ему зачем дали? — опасливо поинтересовался Жан. — Он никого не убьет? — Нет-нет, — покачал головой переводчик, — он уверяет, что никому не хочет причинять вреда, — поспешил успокоить Жана он. — Все лишние, выходим из круга! Глеб, на всякий случай, давай к нам, — продолжил распоряжаться Генрих, — а то ты там тоже был рядом, когда даоса убивали. И, Екатерина Михайловна, может быть, и вы на всякий случай? — Нет уж, — фыркнула она, — у меня хорошая профессиональная защита ото всякой чертовщины стоит!       Аделаида с трудом отделалась от навязчивого внимания Кривича. — Сейчас он обойдет вас шагом юэ, это такой особый вид ритуального хождения, сопровождающий магические практики, — пояснял переводчик предстоящие действия даоса, — и будет произносить заклинания чжоу, сопровождая их жестами-цзюэ, особым образом складывая пальцы рук… — М-м. Это я уже видел. В подвале Бредихиных. А можно сесть? — спросил Жан, которого мутило после всего. На Генриха он даже не смотрел. — По-моему, это какая-то чертовщина, Генрих Адамыч, — сомневалась Аделаида Игнатьевна, — давайте мы вас просто святой водой окропим… — Из брандспойта, — в сторону прокомментировал Жан. — Это китайские проклятия, пусть локальный специалист их и снимает, — потирал руки Генрих, — ничего не чертовщина! — А он выдержит? — сомневался Жан. — Ему самому плохо! Оставьте вы парня в покое! Рухнет еще посреди этих плясок! Поскользнется в грязи, и рухнет… — Он предупреждает, что придется делать взмахи мечом, и просит не шевелиться, так как боится случайного увечья. И спрашивает, где здесь восток. — Там, — указал Глеб. — Жан, я тебе сейчас стул принесу. Аделаида послала за стулом одну из своих сестер. На стул немедля уселся Кривич.       Меж тем, все-таки приехала полиция, и с ними пошел разбираться «восьмушка» и Аделаида, потому как неожиданно прибыли гайцы, а машины были ее. — Что у вас тут такое?! — охреневали гиббоны. — Обработка местности от особо опасных вредителей, — отчеканила Аделаида, и сунула ему в нос стопку документов. — Огнеметами?!       «Восьмушка» звонил их начальству, пока рядовые гиббоны пялились во все глаза на ольговых и даосские приготовления. — Ох, Жанчик, что-то я больше не могу, — пожаловался Кривич, — лечь бы мне… Да вот хоть на травку, на земличку… — Дед, потерпи чуть-чуть! Кровь есть? Дайте тонометр! Есть же ведь тонометр?! — Брось, Жан, он придуривается, — сморщился Генрих. Тут Жан снова залепил ему оплеуху. Но драки не вышло, удалось растащить, хотя вырывались и орали друг на друга оба. — Тут люди, обращаться нельзя! — шипела Аделаида на ухо Генриху, — перестаньте, Генрих Адамыч! Аглае расскажу, как вы себя ведете! — Охолонь, сынок, охолонь, — сгреб немедля взбодрившийся Кривич в охапку Жана, — говорил же я тебе, ирод он, немчин окаянный!       Бедный даос стоял, опустив меч, в полной растерянности. — Давайте, Вей Чжимень, давайте, — подбодрила его Аделаида Игнатьевна, — начинайте ваш обряд, видите, они всё никак не успокоятся! Кажется, лиса им все мозги выела!       Кривич подмигивал Аделаиде из-за плеча Жана. Даос огляделся, поклонился на все четыре стороны и внезапно взвыл тонким пронзительным голосом, и пошел кругом, и впрямь, выделывая странные пассы руками.       Гибедедешники замерли в немом удивлении. Кто-то из ольговых присвистнул, но сразу получил подзатыльник от старшей. Зрители замерли. Даос кричал, завывал, размахивал мечом, продолжающие переругиваться Жан с Генрихом наконец-то замолчали. Примолк и Кривич, закряхтел, и впрямь сел на стул, тряся головой. Утирал пот со лба Глеб. Опустился на землю Жан, оперся спиной на ноги Глеба… К концу обряда на земле валялись все, даже осевший последним Генрих, а даос с дикими воплями махал над ними мечом. — Во дает, китаеза! — поделился наблюдением гиббон с ольговой.