Нельзя.

      Олег хочет слышать всё, что угодно, кроме тишины. Она проникает в комнату с мимолётно-пылкой страстью, прячется в холодке от открытого окна, застывает на губах Саши… Наверное, он ответит Олегу потом. Надо уметь ждать. Так учил сам Саша.       Стемнело только через час после того, как порочная игра закончилась. Было лето, и поэтому естественный свет стал свидетелем чего-то такого запретного, что должно было навсегда остаться на чистых простынях и шёлковом покрывале. Олег, всё такой же пьяный, не спит и хочет сделать глоток из бутылки виски, оставшейся на кухне, но по-идиотски боится покидать пределы кровати. Чувствует, будто бы больше не сможет вернуться. Хотя, так быстро заснувший Саша уже его и никуда больше не денется.       Олег целует брата куда-то в висок и ползёт до кухни. Новая доза алкоголя снимает напряжение от дьявола-молчания. Промолчал и промолчал. Скажет утром.       Скажет ведь?..       Олег берёт бутылку с собой и оставляет её на тумбочке у кровати. Рядом с Сашей тепло. Хочется пальцами прикоснуться к груди, в которой чётко стандартам ритма бьётся сердце. Но Олег, у которого явно тахикардия, не решается сделать даже лишнего движения, боясь потревожить солнце с серебряными лучами.       За несколько часов, которые кажутся вечностью, Саша не поворачивается ни разу. Когда две пары глаз наконец сталкиваются, зелёные цифры на электронных часах, стоящих на тумбочке, говорят о «05:47». Серебро-солнце слишком резко просыпается, своим пробуждением вымывая большую часть алкоголя из крови Олега. Последний засыпал разве только на час.       Саша перебирается на край кровати, ближе к окну, и зажигает сигарету. Олег любуется. Просто так, по-настоящему, искренне. Страх хватает его за плечи и говорит о том, что идиллию эстетики может прервать абсолютно любой звук, не вписывающийся в контекст происходящего.       Сигаретный дым рассеивается по комнате. Он дарит смелость владельцу прокуренного голоса. Мебель в комнате внезапно падает.       — Тебе стало легче?       Олегу проще поверить в то, что ему это всё снится. Но не выходит. Эти кости, разбросанные по спине, настоящие; этот тембр нельзя заменить никаким другим. Саша также небрежно делает затяжки, также стряхивает пепел, сидит в таком же положении, в котором привык.       Всегда прямая спина. Привычка аристократа или того, кто всегда переживает за то, как будет выглядеть под объективами камер. Саша много раз шуточно ударял Олега по лопаткам, говоря о том, что пора бы перестать горбиться.       Кто же думал о том, что удар может стать настоящим? Внутри Олега всё переворачивается, пока он принимает сидячее положение. Голосовые связки уходят в пятки, а кости ступней ложатся на кривой кадык.       — Легче? Что ты имеешь в виду?       — Я же обещал.       Мебель упала, теперь очередь люстры. Вот-вот рухнет и потолок.       — Что?       — Что тебе станет легче.       — Саш, я не понимаю. Я думал, что мы…       — Ты бы дальше мучился, пойми это.       — Саш…       — Я всегда буду тебе помогать.       Обрыв. Тишина — электрический ток. Слова — разряды молнии.       Сколько бы они не находились рядом, что бы не делали — всё боль.       — И я тоже люблю тебя, как раньше. — снова его слова. Пропущенная Олегом реплика в диалоге — ужасное осознание всего того, что произошло.       Да, Олег безумно ждал ответа, но если бы знал, что он будет такой, то ещё вечером бы не переступил порог комнаты брата.       Просто брата. Саша сам сказал: «как раньше». Братьями они были всегда, любовниками — только в эту ночь. Олег пялится в стену сквозь Сашу, сливается с ней, становится пятном, а параллельно думает не о собственной боли, а о том, как им жить дальше.       Нет, Олег хочет зарыдать, хочет спросить, почему так, но что-то несуществующее-инстинктивное подталкивает его думать о чём-то похожем на бытовые вопросы. Может быть, разъехаться, не напиваться вместе, делать вид, что ничего не произошло и просто…       — Ты ещё вернёшься сюда. — издевательски нарушает ненавистную тишину Саша. Олег понимает, что тот снова копается в его голове. Осознание этого впервые становится неприятным, мерзким и отталкивающим.       — Нет.       Олег врёт только себе. Олег возвращается.

✕ ✕ ✕

      — Хуёвый день? — почти что в губы выдыхает другой Саша. Сашу проще всего было разделить на двоих: на кухне они разговаривали с братом, «спокойной ночи» Олег тоже пожелал брату. В этой чёртовой комнате они целуются с мужчиной, ведут бессмысленные диалоги с мужчиной и расстаются с ним же.       — Хуёвый день. — словно зеркало отвечает всё тот же Олег, наизусть помня те плечи, с которых снимает серый пиджак. Есть одна проблема: Олег тот же. Он разговаривал с братом на кухне, и он сейчас находится в этой же комнате. Его же ладонь в настоящий момент ловко спускается вниз по торсу, проходит мимо линии обтягивающих джинсов и останавливается в районе бедер.       — На коленях и ртом будет удобнее. — пошло, необдуманно, вязко реагирует тот самый мужчина. Саша такого бы никогда не сказал.       Олег не то, чтобы хотел высокой любви, но… Олег не в силах отказать. Он понимает: эти поцелуи могут закончиться, эта комната снова может стать закрытой. Он всего лишь хочет, чтобы Сашина рука обнимала его перед сном, и чтобы они засыпали и просыпались вместе.       Только первый секс был соткан из нежности. Всё, что потом — животные потребности, приводящие в помещение из пяти стен. Пятая стена — состояние Олега каждый раз, когда это всё заканчивается. Он почти что понимает, чего хотел, хотел всё время, но постоянно случайно теряет нить истины. Знает точно: обладать было важно, но настоящей живой любви хотелось ещё больше.       Олег отдаёт всего себя предательству. Олег покрывает поцелуями тело предательства. Олег пьёт зелёный чай на кухне с предательством. Олег встречает в три часа ночи пьяное предательство, которое виснет на его плечах. Предательство смеётся и открывает свой подлый рот:       — Олег, блять… А ты как хотел? Мы же спим постоянно… Тебе этого мало?       — Саш, давай не будем, ты очень бухой сейчас.       — Нет… А чего тебе не хватает? Мы же ебёмся? Ебёмся. Я не понимаю…       Олег чувствует, что сам едва может стоять на ногах. Он снова отключает голову, чтобы легче пережить происходящее, и тащит Сашу под холодный душ. Ему явно надо освежиться. Капли ледяной воды отрезвляют Олега, а Саша, кажется, совершенно не отходит. Сколько можно было жить в фантазиях? Сколько можно было надеется, верить, ждать? Как когда-то обиженно кричала повсюду Мэри, уставшая жить с этим человеком, он — кот. Кот, которому всегда будет не хватать свободы.       — Ну, какая любовь может быть между нами? Какой же ты идиот, Олег…       — Заткнись, и держи полотенце.       В эту ночь Олег впервые во взрослой жизни рыдает, впервые за целую жизнь захлёбывается слезами на балконе. И всё спрашивает себя:       Почему он не убил в себе Сашу?