О магии и свободе воли

Магия всегда оставляет след. И чем раньше ты сталкиваешься с ней, чем ты младше — тем сильнее окажется её влияние. Эдмунд начал смутно осознавать что-то такое после их возвращения из Нарнии. Люси буквально грезила наяву, не считая того, что Нарния и так снилась ей едва ли не каждую ночь, да и он сам с трудом привыкал к тому, что больше не мужчина, не молодой король. Не король. Пит и Сью тоже по-своему скучали, — Эдмунд замечал их тоскливые взгляды куда-то в пустоту, чаще по вечерам, — но старались, очень старались смириться, что они в Англии. Конечно, Нарния не оставляла и не могла оставить равнодушным; как сказал Аслан: «Кто хоть день правил Нарнией — навсегда король или королева», и это правило работало в обе стороны. Питер долго не мог справиться с повелительным тоном голоса, несколько снисходительным обращением с людьми и тем, что его мнение — больше не решающее. И, конечно, его очень выводило из себя, что мама по-прежнему считает его ребенком (пусть и старшим, способным присмотреть за младшими), а ведь он — Верховный король Нарнии! Владыка… Владыка Кэр-Параваля… и… император? Император Одиноких островов… Люси тяжелее всех пришлось привыкать к себе прежней: тело тринадцатилетней девочки не могло и не хотело вести себя так, как нужно было королеве Отважной. Порывистые, но грациозные движения смазывались день за днём, мудрый взгляд раз за разом останавливался, теряя мысль. Но улыбка по-прежнему оставалась такой же солнечной, и Эдмунд никому бы не признался, что цепляется за эту частичку уходящей магии. Сьюзен, кажется, отделалась легче всех. Эд гадал, что стало тому причиной: она всегда была такой серьёзной или стала из-за случившейся войны, вынужденного отъезда и резко возложенной на хрупкие плечи ответственности? Почему-то именно в Сью магия развеялась быстрее всего. Воспоминания постепенно стирались, и это выводило из равновесия так же сильно, как их чёткость в первые дни по возвращении. Грусть Лу или Питера была сильной и светлой, а Эдмунд… Эдмунд чувствовал, что внутри тянет и ворочается что-то тёмное, страшное, холодное. Он по-настоящему занервничал, когда всё чаще стал одеваться в тёплую одежду и всё дольше старался стоять на горячем солнце, в то время как та же Сьюзен пряталась от жаркого марева в прохладе дома. Жар этого солнца, его свет не давал забыть Аслана, его всепонимающее и всепрощающее тепло. Они вернулись в Лондон слишком скоро. Эдмунд очень скучал по матери, но после произошедшего, после почти целой жизни стал видеть, что как бы она ни любила своих детей — было совсем не до них. Питер стал ещё более угрюмым и печальным, девочки же держались немного лучше; Лу старалась вспомнить как можно больше, и тогда Эд предложил записать их воспоминания и назвать хрониками. Отважная королева взялась за это с небывалым даже для себя энтузиазмом, и поднятые со дна памяти части их другой жизни странным образом помогли детям примириться с мыслью, что они больше не в волшебной стране и вряд ли окажутся там вновь. Теперь на множестве исписанных неровным детским почерком листов хранилось их волшебное прошлое, которое больше не станет настоящим. Холодное отвоёвывало душу Эдмунда день за днём, медленно, но неостановимо, и он стал всё чаще ссориться с Питером, всё чаще пререкаться и доводить его до белого каления, когда Пит был готов посчитать Эдмундом все косяки в доме; всё чаще он уходил от родных, но если Люси всё же решалась нарушить его уединение — не прогонял, позволяя молча быть рядом. Но иногда взгляд старшего брата становился невыносимо тяжёлым, и справедливый король вспоминал. Мороз уступал, переставал вымораживать всё доброе, а на голове незримо, но очень ощутимо чувствовался возложенный венец власти и ответственности. Кто хоть день правил… Они вернулись к учёбе в школе, и это оказалось ещё сложнее, чем было до. Программа давалась чуть лучше, но одноклассники стали казаться до ужаса глупыми, и по тоскливым взглядам остальных Эд после первого же дня понял, что не ему одному. Питер честно держался дольше всех на правах старшего, но в какой-то момент его допекли снисходительные учительские комментарии, замечания, взгляды, подколки ребят из параллели — и Великолепный когда-то король сорвался. Хелен Певенси вызвали в школу за несколько драк, в которые, она была уверена, её благоразумный сын никогда не влезал и не влез бы, это какое-то досадное недоразумение. В тот вечер Пит с мамой говорили за закрытой дверью гостиной, и Эдмунд чувствовал мороз, ползущий из щелей. В кончиках пальцев рождался снег. Эд не хотел его освобождать, и метель развернулась внутри, за рёбрами. Справедливый король считал это справедливой, под стать ему, платой. Холод просился наружу день за днём, набирая силу, а иногда стихая, и Эд качался на волнах чужой силы, дарованной против его воли. Когда от колкого замечания какого-то идиота из класса у него в руках замёрзла ручка и покрылась инеем парта под ладонью, он понял — надо что-то делать. И нельзя никому рассказывать. От испуга мороз и иней рассеялись, будто их никогда не было; от резко отхлынувшей силы парень едва не потерял сознание. За полгода сила только возросла, в то время как воспоминания всё сильнее стирались, размывая хрупкую границу между реальностью и сном. Во снах же приходила Она. Садилась на край кровати, колдуя сугробы в ногах и шепча, что Эдмунд всё равно принадлежит только ей; ходила за ним по пятам, если ему не спалось, и он бродил по дому, надеясь устать. Она пропадала только тогда, когда Эдмунд зажигал свет. Удивительно, что Её прогонял даже свет фонарика на батарейках, но уставший король не находил в себе сил удивляться этому факту — только фонарик больше не покидал поле его зрения и зону доступа, чтобы можно было дотянуться рукой. Колдунья стала приходить чаще, и внутри Эдмунда всё замерло в ожидании грандиозной снежной бури. Он боялся, но ждал. Он больше ничего не мог. Рвануть в драку за Питером было сродни очередной битве, которых они успели провести немало в той — уже далёкой — жизни. Эд не колебался ни секунды, только жалел, что не подоспел к брату раньше. Конечно, никакой благодарности и не стоило ожидать, но пренебрежение с его стороны как-то неожиданно больно резануло, как острым по холодному. Их выдернуло в Нарнию потрясающе неожиданно для всех, даже Люси, не терявшая надежды, была удивлена перемещением. Они вышли из пещеры на горячий песок к тёплому морю, и Эдмунд поёжился: Нарния грела. Холодное внутри спряталось достаточно глубоко, и Эдмунд с облегчением рассмеялся, бросаясь за девочками и братом к воде. Стало так легко, так сладко, так спокойно. Они дома. Никогда он ещё не чувствовал этого так остро, даже когда они смогли вернуться от профессора в свой дом в Лондоне. Руины Кэр-Параваля… бесконечно расстроили. Сколько здесь было пиров, сколько дипломатических встреч и переговоров, балов в честь дней рождений и других знаменательных дат… Ещё больше опечалило великих королей и королев то, что замок штурмовали. Значит, Нарнией управляют захватчики. Скорбь по ушедшим временам пришлось отложить. Сколько же прошло времени? И с какой целью они здесь нужны? Невысказанный вопрос повис в воздухе, и каждый думал об этом, не желая озвучивать свой ответ. Эдмунд не хотел надеяться и так же не хотел обнадёживать. В конце концов, — напомнило о себе что-то тёмное внутри, — это Питер, как верховный король, должен всех вдохновлять и поддерживать, а его, Эда, дело — стоять за плечом брата и помогать советами. Чуть больше тысячи лет прошло. Неимоверно долго для года в Лондоне. Эдмунд шёл знакомыми-незнакомыми тропами в тишине леса за семьёй — и кожей чувствовал: Нарния звала. Тихо-тихо, при желании можно было бы отмахнуться от этого ощущения, но Эд не мог: впитывал каждый порыв ветра, каждый доносящийся запах, каждое шевеление листвы. Магия иссякала и звала кого-нибудь, кто мог остановить это течение, залечить незаживающую рану. Где же великий Аслан? Почему он не помог и не помогает? Эти же вопросы он видел в печальном взгляде младшей сестры. Эдмунд не мог не откликнуться. Король не мог не внять просьбе о помощи своей стране. Холод привычно вернулся в руки и голову, вынуждая дышать тише и реже, а затем невесомо заструился между пальцев по мечу, одежде, стекая на землю едва заметным морозцем, оседая на траве тут же таявшим инеем. Голос Колдуньи в голове становился всё громче, вычерчивая себя из неясного шёпота мыслей короля древности. Кажется, Трампик, шедший позади всех, ничего не замечал. Эдмунд усмехнулся: Сыны Земли тоже стали утрачивать свои умения. Возможно, при других обстоятельствах, он бы огорчился, но сейчас… сейчас лишнее внимание ему совершенно не нужно. Тяжёлая пружина внутри стала слабее, холод всё ещё вытекал из пальцев. Да, это не то, что ждала Нарния, но то, что мог дать ей король. В конце концов, зима — тоже благо. Остановились на ночлег, и Эдмунд уснул, едва голова коснулась мягкой, почти шёлковой травы. Снился Аслан. Он не подходил, не разговаривал, как бывало во снах Люси — нет, просто стоял посреди нарнийского леса и смотрел. Эду даже показалось, что великий Лев его жалел. Тёмное и холодное внутри отступило и свернулось где-то совсем глубоко. Кажется, дышать стало немного легче. Каспиан оказался совсем юношей. Молодым, чрезмерно благородным, но… почти мальчишкой. Не Эдмунду было его судить, ведь он сам оказался на троне, будучи немногим младше и совершенно неподготовленным, а Каспиан… Каспиан был соответствующе воспитан, ещё наивен, открыт, добр, и что-то внутри Эда жутко промораживало внутренности от этих черт и останавливало сердце, без того стучавшее через раз. Он смотрел, как брат буквально на глазах утрачивает всё былое благородство, честь и опускается до того же уровня мальчишки. Эд ёжится от мысли, чем это может кончиться, особенно, если эти два задиристых пеликана не прекратят выяснять, чей меч острее. На карту поставлены жизни оставшихся нарнийцев, и они не имеют права ими рисковать почём зря. После провальной атаки на замок оба молодых человека были подавлены. Питер был истинным нарнийцем в душе́, пожалуй, как Люси, и истинным королём этой земли: он скорбел искренне и сильно, как скорбел всегда в годы их правления, если его решения и ошибки стоили жизни его народу. Каким бы он ни казался, но гордыней абсолютно точно не одержим. Эд был рядом и пытался снова разделить горечь утраты, за что был немилосердно послан. Что ж, ожидаемо. Каспиана разбило произошедшее. Народ, который уже признал его своим правителем, пошёл в бой и умер за него. Да, они знали, чем это может кончиться, но… Каспиану было больно как никогда. Эдмунд, даже не подходя близко, чувствовал исходящее от него горе. Холод внутри пошевелился, давая о себе знать: Снова ты второй. Хотя нет — уже третий, даже четвёртый. Нравится быть в числе последних, да, Эдмунд? Снова возишься с мальчишками, не умеющими править, не могущими даже держать себя в руках! Забавно: Эдмунд Справедливый — нянька при дворе Питера Великолепного и Каспиана Десятого. Как тебе новая должность? Под стать тому, кто не может забрать власть у менее умелых правителей… Эдмунд поёжился и встряхнул головой, отгоняя наваждение и заставляя этот промораживающий чарующий голос внутри заткнуться. Он знал, кто ему это говорит, о да, он знал. И знал, что это — неправда. Он упустил из виду ведьму, оборотня и этого гнома-предателя. Огромный просчёт для короля-стратега, о котором он подумает позже. Только когда Каспиана было не найти, а из пещеры Каменного Стола отчётливо потянуло леденящей душу, до боли знакомой магией, Эдмунд понял, что вот-вот случится непоправимое. Они прибыли вовремя, и Каспиан не успел натворить бед, но оттолкнувший принца и вставший на его место Питер тоже поддался Её искушению. Белая Колдунья тянула руку за каплей крови, а Эдмунд понял: нельзя — ни в коем случае нельзя! — этого допустить. Один взмах меча, один точный удар — и ледяная стена рассыпается осколками льда на земляной пол к ногам принца и короля. Температура в пещерном зале, кажется, поднялась на несколько градусов. — Знаю, ты мог бы сам. Это был тот редкий момент за долгие годы правления, когда Питер по-настоящему услышал. Эдмунд взглянул на Каспиана. Тот был настолько растерян и одновременно поражён случившимся, что не сразу сообразил, где он и кто. Эд про себя усмехнулся: теперь Кас знает тень этой магии, и как трудно противостоять Ей даже Питеру Великолепному. Сью очень вовремя выразила взглядом всё, что думала по поводу этих двух дураков, возомнивших, что они уже не дураки и вообще очень даже взрослые люди. Питер оправится, пусть он что-то позабыл, но годы правления так просто не уходят; Каспиан… на него было больно смотреть. Эд отвернулся и сдержал малодушный, по его мнению, порыв успокоить и без того взвинченного принца. Обойдётся. А Сьюзен, которой он очарован, и не подумает его утешать. Он не нанимался в няньки. Хочет мальчишка править Нарнией — должен знать, что его ждёт, и должен изучить самые тёмные уголки нарнийской истории. Эд помотал головой, прогоняя эту жестокость из мыслей, с волос ему под ноги и на сапоги осы́пался иней, почти сразу же растаяв. Магия, до этого застывшая льдышками на кончиках пальцев, рассеялась. Интересно, а историю предательства Эдмунда Каспиан знает только в общих чертах или не знает вовсе? При случае он обязательно спросит принца. Питер сидел в пещерном зале, опираясь спиной на части Каменного Стола и смотрел на изображение Аслана, видимо, пытаясь что-то понять и найти какие-то ответы. Люси, как всегда чуткая к переживаниям других, решила не оставлять его одного, и миссия наблюдателя у Эдмунда на этом закончилась. По крайней мере, здесь. Бесшумно идя по тёмному переходу, Эд закрывал глаза и почти видел едва заметную дорожку инея, ведущую на один из смотровых выступов их укрытия: рана Каспиана и не думала затягиваться, нанесённая тёмным волшебным предметом. Руку ему, конечно, перевязали, но не сказать, что это сильно помогло. Магию лечит магия, мальчишка этого просто не знает, да и обращаться с таким пустяковым порезом к Люси за каплей сока из огнецве́тов гордый тельмарин не подумает. А вот Эдмунд очень даже подумает. Им нужен здоровый потенциальный король, что бы он сам об этом ни думал. Эд стоял в тени, незримо и невольно присутствуя при разговоре принца с наставником и думая, сколько ещё тайн скрывает эта юная душа тельмаринского воина. Нарнийская магия услужливо вилась вокруг Эдмунда, благодаря, ожидая, предлагая, холод исходил из кровоточащей раны вместе с кровью, не давая ей застыть, и парень постарался аккуратно и незаметно вытянуть невидимые глазу волшебные льдинки. Каспиан поморщился, глядя на руку, на что доктор Корнелиус настойчиво посоветовал всё же обратиться к королеве Люси. Он знал явно больше того, что рассказал Каспиану. Идея с турниром двух королей оказалась очень неожиданным выходом, дающим такое нужное сейчас время. Парламентёром, конечно же, не мог стать никто другой, кроме Эдмунда Справедливого, главного — и лучшего — советника при дворе Верховного короля Питера. Каспиан, что было весьма похвально, рвался на его место, но когда ему доходчиво объяснили, какой фигурой принц является в данной партии, так же рьяно вызвался биться с Миразом. Пит достаточно убедительно принялся что-то втолковывать юному тельмарину, но Эд их уже не слушал: в голове разворачивалась новая шахматная партия, и он не имел права на проигрыш. Доктор Корнелиус принялся под диктовку Питера с поправками Эдмунда записывать требование к узурпатору о поединке. В воздухе уже витало предвкушение боя, и Эдмунд позволил клокочущей внутри силе вырваться холодными порывами ветра по коридорам их убежища; ему нужно было успокоиться и мыслить здраво и холодно. Питер поёжился, слишком отчётливо чувствуя злой лёд в воздухе, чужой в той светлой Нарнии, которую он знал. Девочки отправились в путь, едва Эдмунд оказался в лагере тельмаринов. Он не слышал, но — почувствовал, как липкий страх отпускает и его самого, и брата; какими бы ни были две храбрые королевы, они — женщины, а значит, их с Питером долг как мужчин — оберегать сестёр. Эдмунд преисполнился почти охотничьего азарта, воочию увидев их нынешнюю проблему: несколько грузного, но всё ещё умелого воина, захватчика и братоубийцу. Назвать его королём язык не поворачивался. Бойся, Мираз. Бойся! Он хотел быть королём — номинально стал. И стал марионеткой в придворных играх лордов-советников, сам того не понимая. — И ты сможешь забыть о страхе? — Ха-ха, речь идёт вовсе не о храбрости. Бойся, захватчик и предатель. БОЙСЯ. — Король не отринет вызов. Он рад показать народу отвагу его нового владыки. Эд едва сдерживался, чтобы открыто и победно не ухмыльнуться прямо в лицо врагу. Нельзя гневать Эдмунда Справедливого, выкупленного жертвой Аслана. Нельзя творить несправедливость на землях Нарнии. Ледяное зло Колдуньи смешивалось с его собственной злостью, и Эдмунд не собирался противиться, вкладывая в это свою силу. БОЙСЯ. Каспиана оставили в убежище, обоснованно полагая, что появись он на открытой местности — его попробуют достать тем же арбалетом. Решено было не рисковать. Питер шёл к месту поединка с гордо поднятой головой: в противовес Миразу, он был спокоен и собран, и Эдмунд почувствовал, как прежде, тёплую гордость за брата. Но это не помешало колючим порывом ветра несколько раз пройтись по собравшимся войскам противника — для острастки. Мираз предложил сдаться, Питер уступил ему это право. Прыжок — удар клинка о щит — поединок начался. Мираз держался достойно для своего возраста и долгого времени без должных тренировок, и это делало ему некоторое уважение. Эдмунд следил не столько за поединком, — в победе брата, причём чистой и безоговорочной, он не сомневался ни секунды, — сколько за приближенными лордами тельмаринского короля. Когда мечи очередной раз звякнули друг о друга, сердце Эдмунда, и без того стучавшее реже обычного, на несколько секунд остановилось. Он едва не схватился руками за ближайшие камни, чтобы не упасть. Страх. Погоня. Девочки. Нарнийская магия услужливо подсказала, что за королевами выслали целый отряд снаряжённых воинов, и Эдмунд зло сжал ладонь в кулак. Последние ездоки, скакавшие в хвосте погони, замертво упали с лошадей. Очередной особенно громкий удар мечей и щитов отвлёк Эда, и он пришёл в себя. Как раз в тот момент, когда Мираз вывихнул Питеру плечо. Пит поднялся, пытаясь выровнять дыхание, и они с Эдмундом увидели приближающихся Каспиана и Сьюзен. Значит, Лу поехала дальше одна. Ожидаемо. Удрал, засранец благородный. Хорошо, что не без толку съездил, надо же погеройствовать перед Сью. Вправляя брату плечо, Эдмунд позволил холоду остудить больной сустав и немного снизить жар всего тела, всё же солнце было высоко, и в доспехах пе́кло ощущалось очень сильно. — Знать бы: умрёшь ли дома, если убьют здесь. Эдмунд не хотел думать об этом. Не сейчас. — Ты всегда помогал мне, а я так и ни разу… — Ещё успеешь. Голос Колдуньи предлагал помочь сопернику проиграть: совсем немного, лишь оступиться, чтобы Питер Великолепный наверняка вышел победителем из поединка. Чего это стоит, Эдмунд? Совсем крохотная корка льда под ногами, никто и не заметит… Эдмунд зажмурился, пытаясь вытравить колдовской голос из головы и не поддаваться чужим словам. Он не зря именован Справедливым, годами правления оправдывая и доказывая правоту этого звания. Всё должно быть по чести, иначе чем он тогда будет отличаться от Мираза? Каспиан достаточно решительно шёл вершить суд над Миразом, так что Эдмунд в нём не сомневался. Мальчишка удивил: он пощадил своего дядю и отпустил, выговаривая, что вернёт страну нарнийцам. Но лорды-советники были другого мнения, и когда лорд Сапеспиан возопил «Наш король убит!», Эдмунд понял, что пришла пора плана Б — «Битва». Питер дал сигнал Каспиану и войскам, сам же стоял на крошечном каменном островке между армиями, как последний оплот Нарнии и первая преграда завоевателям. Эдмунд остался со своим братом — и королём. Тельмарины запустили катапульты — Певенси начал отсчёт. А действительно: умрёшь ли дома, если убьют здесь?.. Воевать страшно всегда: и после сотни успешных боёв, и когда тебе двадцать пять, и, тем более, когда тебе пятнадцать. Такой нужный сейчас мороз никак не хотел концентрироваться в ладонях, чтобы можно было ударить по пехоте тельмаринов, зато древняя нарнийская сталь буквально пела в руках короля. Но этого было недостаточно. Нарнийцев становилось меньше с каждой минутой боя, и Эдмунд не позволял себе думать, что битва в какой-то момент перейдёт в бойню. Только старался не выпускать из виду Питера, Сьюзен и Каспиана. Помощь деревьев оказалась как нельзя кстати. Люси. В этот миг имя сестры стало символом всей оставшейся веры и силы. Тельмарины отступали к реке — и нарнийцы устремились следом. Страх постепенно сменялся азартом, Эдмунд отбросил один меч, свободной рукой собрал в кулак мороз и снег — и несколько человек, бегущих впереди между деревьями, упали под ноги своим боевым товарищам. Кажется, там было несколько лордов, возглавлявших всё это движение. От резко отхлынувшей силы Певенси сильно пошатнуло, но они уже выбежали на берег и остановились, что было весьма кстати; тельмарины были зажаты между нарнийцами и рекой, и единственный оставшийся в живых лорд-советник отдал приказ переходить Беруну. Вот только на другом берегу оказалась Люси — и Аслан. Эдмунд кожей чувствовал радость от встречи, и эту радость испытывал не только он: все нарнийцы, увидевшие во плоти своего покровителя, мгновенно воспряли духом. Казалось, речное божество бесконечно долго смывало и топило всех неугодных, но на самом деле не прошло и пяти минут — всё было кончено. Нарния победила. Переходя реку вброд, Эд ощущал всю силу сомнений и страх идущего рядом Каспиана; теперь вчерашний мальчишка, воспитанный на сказках и легендах потерянного народа, должен взойти на трон королём и помочь обретённой стране встать на ноги. Тут даже он сам бы занервничал. Все преклонили колени перед Асланом, и когда зазвучал его голос, Справедливый король судорожно вздохнул. Зима испугалась чужого правильного тепла и света и почти исчезла. Почти. Аслан посмотрел на Эдмунда, и тот искренне и с облегчением улыбнулся. Как же он, оказывается, замёрз за всё это время. Коронация Каспиана прошла как в тумане. Эдмунд, старавшийся держаться в тени в дни приготовлений, думал, что в их времена было гораздо меньше суеты: все, безусловно, были очень заняты, но в воздухе не витал страх. Но он выветрится, Эдмунд был уверен. Каспиан станет замечательным королём. То, что Кас почти не сводит взгляда со Сью, странно задело. Эд пришёл к выводу, что это из-за их скорого ухода: парень был отважным, честным, преданным и как никто другой, даже в былые времена, подходил его сестре в качестве спутника жизни, но… в Нарнии настали другие времена, и сами Певенси изменились. Скоро домой. Аслан долго беседовал с Питером и Сьюзен. Судя по печальным лицам, это было что-то совсем неприятное. Перед началом церемонии, на которую Аслан просил всех собрать, Лев незаметно подошёл к Эдмунду, который в стороне наблюдал за собирающимся народом. — Ты что-то хочешь спросить, сын мой. Эдмунд помедлил. — Почему всё так случилось? Эд чувствовал исходящее от Льва тепло и спокойствие. Он был готов стоять так очень долго. — Потому что Нарния — свободная страна, и даже я не в силах всегда ей помогать. Да, ты сделал всё, что мог. — А мы — в силах? Поэтому мы оказались здесь снова, спустя столько лет? — Потому что так было предначертано. Как и то, что вы снова уйдёте. Эдмунд хотел спросить, вернутся ли, но… не хотел знать ответ. Не сейчас. Прощание, как всегда бывает, вышло скомканным. Не было проливных слёз, не было рыданий и стенаний. Но было тоскливо и грустно. Пит сказал, что Эдмунд вместе с Люси ещё вернутся, а вот они со Сьюзен уже выросли. Должно было стать легче… Но не стало. Они могут прийти снова через тысячу-другую лет, когда никого из ныне живущих не будет. Каспиана тоже не будет. Сью поцеловала Каспиана в знак прощания. — Может стану старше и тогда пойму. Люси. Сама непосредственность, младшая сестрёнка. — Я старше и совсем не хочу понимать. Эдмунд действительно не хотел. Не сейчас. Потом, когда внутри уляжется мороз. Какие-то десять-пятнадцать шагов — и они снова на платформе в Лондонском метро. Не прошло и минуты. Сказка кончилась, надо жить дальше. А он забыл в Нарнии фонарик.