Палочки на изготовку

      Как бы сильно не хотелось Кавеху быть тем, кого ведут и загораживают своим мощным телом, из-за знания дороги он сам был единственным, кто примерно представлял, как попасть внутрь хижины и какими тропами до нее добираться, поэтому исполнял роль гида.       По услышанным рассказам среди ночи в гриффиндорской башне, поданных под соусом страшилок сопряжённых с реальными фактами, Кавех был уверен, что под сумасшедшим деревом раньше был и оставался специальный лаз, ведущий прямиком в необходимое им место.       Под сумасшедшим деревом, конечно же, понималась «Гремучая ива», которая чуть не прибила с сотню студентов за все время своего существования и отделала кучу птиц, которым не посчастливилось попасть под ее бешененно размахивающие тяжелые ветки. Из-за ее относительно близкого расположения к Хогвартсу, Кавех постоянно опасался, что Мехрак станет очередной жертвой этого неугомонного и старого, как мир, дерева, но пока обходилось без этого, и волшебник даже не замечал никаких следов столкновения.       Бредя рука об руку с парнем, который явно был посмелее в такой ситуации, Кавех силой воли заставлял сам себя усмирить беспокойно колотящееся сердце, заходящееся каждый раз, когда ива дергалась, прогоняя мелких птичек, умостившихся в ее облысевшей кроне.       ― Нужно быть осторожными, когда подойдем ближе, иначе она нас побьет так, что может и до переломов дойти, ― предупредил гриффиндорец, привлекая внимание Аль-Хайтама, задумчиво обходившего припорошенные снегом и не протоптанные никем живым маленькие ухабы и холмики. ― Я серьезно, кому-то пару лет назад так сильно от нее досталось, что его положили в больницу с сотрясением.       ― Почему тогда она до сих пор здесь? Если она представляет угрозу жизни детей и подростков, то от нее стоило бы избавиться.       Кавех более чем согласен с таким ходом мысли, да и будь он директором или профессором Хогвартса, то настоял бы на том, чтобы это орудие для убийств выкопали, но такое вряд ли когда-то произойдет.       ― Ну, в каком-то смысле она далековато от замка и чисто теоретически никому не мешает, а то, что ученики к ней лезут ― это явно не ее проблема, а беда тех, кто до этого додумался. Да и она же живая, ужасно не симпатичная и страшная, но вроде как своя, такая же часть Хогвартса, как картины на стенах или даже Миртл…       Аль-Хайтам приподнял голову, чтобы лучше рассмотреть дерево вдалеке, в котором не было ни грамма красоты и изящества, никакого величия, но в нем точно была какая-то неведомая сила. Будь дурмстранец помладше и поглупее, все равно бы догадался, что близко подходить не стоит, но кому-то явно не хватает здравомыслия и обостренного чувства самосохранения.       Чтобы как-то скрасить путь и отвлечь Кавеха от мысли о хижине, покуда они не подойдут ближе, он решил занять его какими-нибудь длительными разговорами:       ― У тебя есть какие-то истории, связанные с ней?       Кавех без промедления замотал головой, тут же убирая лезущую в глаза челку, разметавшуюся из-за короткого, но холодного потока воздуха, гуляющего на холме.       ― Нет, я избегал ходить рядом, поэтому сказать совершенно нечего, хотя я знаю ребят, которые врезались в нее, когда у них были первые уроки полета на метле. Профессор чуть с ума не сошла, когда гонялась за теми детьми, что улетели дальше положенного, но когда ива рассвирепела от столкновения, то ее и вовсе чуть удар не хватил. Я понимаю профессора, все-таки те еще совсем маленькие были, и получить удар от такой громадины было бы как-то слишком…       Разговоры лились потоком, Кавех всегда был не прочь поболтать и погрузиться в воспоминания, а Хайтаму просто нравилось его слушать, даже если рассказ пестрил незнакомыми именами и названиями мест, в которых он сам никогда не был, а гриффиндорец лишний раз не разменивался на красочное описание и конкретику. Это все равно было по-своему прекрасно и Аль-Хайтам наслаждался словами без рифмы, словно то была самая красивая песня, написанная кем-то очень талантливым.       Чем дольше они шли, тем больше оба привыкали к чувству руки в своей руке. Кожа к коже, ни миллиметра свободного пространства и это по-особенному ощущалось для каждого с самого начала, а теперь же казалось таким обыденным и привычным, будто это закономерно и правильно.       ― Как думаешь, сможем пройти не потревожив дерево? ― спрашивает Кавех, перепрыгивая примерзшие к земле валуны, разбросанные кем-то по земле и собранные в одну композицию, напоминающую маленькую версию Стоунхенджа.       Кавех не удержался и заскочил на одно из таких сооружений, балансируя на одной ноге, пока левая рука расправилась, как птичье крыло, ловя потоки ветра, а правая искала поддержки в стоящем рядом человеке, смиренно ждущем, когда блондин набалуется и пойдет дальше.       Аль-Хайтам не считал, что им не хватит смекалки и изворотливости, чтобы уклониться от ярости стражницы тайного лаза в «Визжащую хижину», хотя и хотелось бы, но вероятность не стопроцентная и он делится своими мыслями с парнем, придерживая того за их сцепленные руки.       ― Дерево дергается из-за птичьей трели, наверное, не получится ― быстро нас заметит, да и шумим слишком.       Кавех спрыгнул на снег и со вздохом полным безнадеги, поплелся дальше, прикидывая, как решить эту проблему иначе, на что собственно ответ находился сразу. Подсказывали все те же воспоминания о ночных посиделках вокруг камина в башне Гриффиндора, хоть и помнил он оттуда не так уж и много.       ― Что ж, тогда придется быть осторожными, хотя в теории иву можно задобрить, нужно лишь найти нужную ветку и нажать на нее, хотя я не уверен, что знаю, на которую, но попытаюсь припомнить.       ― Может она как-то особенно выглядит? ― предположил Хайтам, пытаясь рассмотреть дерево с их точки зрения, хотя вход был с другой стороны корней и вряд ли бы заветная деревяшка, торчащая из ствола, находилась там, куда даже сам затейник и создатель этого лаза едва ли дотянулся бы в спешке.       ― Может быть. Подойдем поближе и посмотрим, что-то должно выделяться, я думаю.       ― Если не вспомнишь, то и не нужно, просто попытаемся увернуться от удара и проскочим внутрь.       Кавех согласно кивнул, смирившись со своей участью и возможностью получить не слабую пощечину. Неприятное было бы чувство и воспоминание, но хотя бы теперь воспоминание будет, не только же слушать чужие страшилки, теперь и сам сможет рассказать что-то интересное.       ― Ладно, тогда будь осторожен.       Аль-Хайтам едва заметно кивнул, давая молчаливое обещание на чужую скромную просьбу.       ― Ты тоже.       Когда волшебники подошли достаточно близко и осторожно обошли дерево по кругу, они смогли приметить ветку, похожую на ту, что могла бы успокоить буйный нрав ивы. Та стояла, подергиваясь, прогоняя редких птиц со своих лысых веток, торчавших вверх, словно иголки обозленного на весь белый свет дикобраза, готового к атаке. Ива явно пробудилась из короткой спячки, будучи непотревоженной всю эту зимнюю пору, а как потеплело, так сразу завозилась, сбрасывая хлопья снега наземь за неимением в тех большей надобности.       Кавех и Аль-Хайтам умолкли, подбираясь ближе, обмениваясь друг с другом лишь короткими кивками головы и многозначительными взглядами, стараясь не выдавать своих намерений и не создавать лишнего шума.       Не расцепляя ладоней, оба шагали почти шаг в шаг, подбираясь к дереву и виднеющемуся проходу под могучими корнями. Кавех глядел как завороженный в эту черную яму, кажущуюся бездонной и жуткой, будто там кто-то поселился и ждет, пока ива прибьет какую-то живность, а это нечто сможет подобрать труп с земли и съесть его без лишних хлопот.       Богатое воображение подкидывало множество картинок с самыми невероятными сюжетами, из-за чего блондин невольно сглотнул, слишком громко, как ему показалось, потому что ива завозилась сильнее, словно вслушивалась в хруст снега и пыталась понять, кто создает подле нее все эти раздражающие звуки.       Хайтам приметил нужную ветку и пошел вперед, сохраняя обещание не отпускать гриффиндорца, потому просто тянул того за собой, пока парень поджав губы наступал на оставленные на снегу следы, подстраиваясь под шаг и сбивая дерево с толку, словно к ней наведался один мальчик, а вовсе не двое. К счастью, у нее не было глаз, а чужую хитрость разгадать могла лишь по звукам и по дыханию, задержанному с большим усердием.       Добравшись до торчащего и привлекающего глаз сучка, дурмстранец дотянулся до него раньше, чем дерево, почуявшее неладное, подняло вверх свои эластичные лозы и ветки, готовые ударить по источнику шума. Ветви едва не метнулись в сторону учеников, но прикосновение сработало так, как и было поведано юными рассказчиками из Хогвартса ― ива смиренно замерла и отступила, свесив лозы в расслабленное состояние.       Воспользовавшись эффектом, созданным собственными руками, Аль-Хайтам прыгнул в темное пространство лаза, утянув за собой Кавеха, который обо что-то запнулся и невольно зажмурился, боясь увидеть что-то страшное, притаившееся в углу. Изо рта вырвалось только громкое «Черт!», когда ботинок запутался в лозе, а ладонь потеряла тепло чужого прикосновения, но его тело быстро нашло его снова, когда упало в чужие раскрытые для него объятия.       Хайтам сразу же, как приземлился на твердую почву, развел руки в стороны и быстро подхватил гриффиндорца, прижав к своей груди, чувствуя загнанное дыхание у своей шеи и остаточное тепло на линии челюсти от короткого и непреднамеренного касания губами.       Кавех неловко ударился губой о его гладкую щеку, не поцеловал, но даже этого оказалось достаточно, чтобы Аль-Хайтам оцепенел на секунду, чувствуя как сердце пропустило удар, как простреленное.       ― Какой ужас, я думал, что разобьюсь, но оказалось, что тут не так высоко, ― гриффиндорец благодарно обнял парня обеими руками, за то, что тот сохранил его коленки и ладони в сохранности, не дав упасть на промерзшую землю и поцарапаться обо что-то или отбить костяшки. ― Спасибо.       Дурмстранец дал себе секунду собраться с мыслями и отпрянул, взяв блондина за руку в уже каком-то чрезмерно привычном для обоих жесте.       ― Рад, что ты цел.       Кавех принял вернувшееся тепло в руку с большой признательностью, все-таки теперь предстояло самое сложное ― пройти по этому подобию пещеры, которая почему-то стояла здесь абсолютно целёхонькая, словно за ней кто-то присматривал и не давал обвалиться земле, держащей вес «Гремучей ивы» больше сотни лет так точно.       Коротко оглядев все, что могли рассмотреть глаза в этой полутьме, развеянной только лишь светом из открытого выхода наружу, Кавех внезапно обрадовался тому, что находился здесь и смог испытать на себе нечто подобное, вопреки всяким опасениям.       ― Поверить не могу, получилось! Ива нас даже не коснулась! Как хорошо, что с веткой правильно угадали.       ― Получилось, ― подтвердил Хайтам, чуть дернув их сцепленные в замочек руки, чтобы увести парня дальше, вглубь чего-то неизведанного и тайного. ― Пойдем дальше, тут больше не на что смотреть.       ― Надеюсь, и там не придется, не хотелось бы нарваться на кого-то живого.       ― Ты все еще думаешь, что там кто-то есть? Я вот так уже не считаю, ― дурмстранец расслабленно пожал плечами на собственные слова. Вероятность была всегда, что живое там что-то да есть, но он был убежден, что конкретно сейчас там никого не было, людей так точно, но может быть крысы или кроты, по ошибке прокопавшие себе путь через землю и сгнившие за век дощечки в полах.       Кавех вывел его из этих стройных мыслей, восклицая с небольшим раздражением в звонком голосе:       ― Эй, вообще-то это не я первым сказал, что в таких местах могут скрываться бандиты!       ― Да, но посуди сам, эта дверь выглядит так, словно ее никто не использовал, ― дурмстранец указал кивком головы на проход в самую хижину непосредственно, который он смог разглядеть получше сразу же, как глаза привыкли к нынешнему скудному освещению. ― Тут точно нет никаких бандитов.       Дверца выглядела пыльно и местами обледенело, но на ней точно не было отпечатков чьих-то рук, даже наслаивающих друг на друга меньшим слоем пыли спустя время, чужое присутствие было легко вычислить, а здесь же становилось ясно, что к входу никто не прикасался как минимум не один год.       Хайтам демонстративно провел по двери подушечкой пальца, собирая слой грязи, чтобы доказать, что если бы кто-то приходил раньше, то таких следов оставалось бы хотя бы немного. Кавех молча понаблюдал за этим и успокоился, соглашаясь, что эти доводы имеют свое основание и очевидное доказательство.       ― Ладно, тут ты прав.       Соглашаясь с этой точкой зрения, гриффиндорец почти прижался щекой к потрескавшейся и грязной поверхности, прислушиваясь к звукам внутри, просто на всякий случай, а после попытался отворить дверь, но та легко не поддавалась. Слой ржавчины и наросты льдинок мешали приоткрыть проход собственными руками, но общими усилиями это получилось, хотя и не без помощи магии, растопившей кусочки особенно огрубевшие и мешающие.       Так они оба оказались на первом этаже, встав плечом к плечу, тут же оглядываясь по сторонам, ища признаки наличия чего-то опасного, но все было в порядке и никаких звуков их уши не уловили ни здесь, ни этажом выше, который еще только предстояло осмотреть.       Кавех не имел понятия, как это место выглядело раньше, но внизу была настоящая разруха, создающая ощущение, что этот дом когда-то переворошили грабители, а после сбежали, коли не обнаружили ничего ценного и дорогостоящего.       Аль-Хайтам использовал заклинание «люмос», чтобы осветить пространство, не способное принять больше света с улиц, чем позволяли редкие прорехи в заколоченных окошках, пропускающих в помещение морозный воздух.       Подняв палочку над головой, парни медленно следовали от одного угла в другой, переступая через обломки сломанных вещей, пытаясь вообразить, как все стояло раньше и как бы выглядело сейчас, будь это пространство достаточно обжитым кем-то бесстрашным или отчаявшимся.       По углам валялись перевернутые темно-зеленые кресла и бежевые торшеры, с ободранной тканью в месте, где когда-то были вкручены лампочки. Углы затоптанных ковров задрались, заваленные сверху всяким мусором, выдвинутыми из комода ящиками, в которых ничего не лежало, кроме толстых слоев пыли и умерших не понятно в каком году тараканов. Хотя, может, они и не умерли, а все еще живы, забывшись сном среди зимы, а через месяц другой поползут дальше, создавать в хижине хоть какое-то движение.       В одном из углов нашлось внушительное расстроенное фортепиано с закрытой крышкой на клавишах, по которому Хайтам прошелся взглядом, вспоминая, как его бабушка играла на подобном, когда он был помладше. Сам он играть не умел, да и Кавех, судя по всему тоже, так как истинные музыканты подмечают инструменты практически сразу, а его взгляд едва ли за него зацепился, отдавая предпочтение прочему интерьеру и его ныне неприглядному виду.       Тем не менее, немного любопытства к себе фортепиано все-таки вызвало, и Кавех, прикусив край губы, с лукавой ухмылкой подошел поближе, складывая свободную ладонь на гладкую пыльную крышку, приоткрывая, чтобы лицезреть монохромные клавиши, сохранившиеся на своих местах без потери.       ― Может сыграть что-нибудь? Кто-нибудь на улице услышит и пустит новый слух о том, что тут кто-то поселился или покойники вернулись и начали играть свою любимую музыку.       Кавех с интересом погладил белую часть клавиши из раздела малой октавы.       ― Хотя я играть совсем не умею, так что красиво сыграть не получится, наверное.       Аль-Хайтам немного улыбнулся на это предложение, осаживая его без злобы или укора, скорее в шутку:       ― Ты бы очень сильно испугался, если бы тем, кто услышал игру на улице, был бы ты сам.       ― Хах, точно, но раз уж я уже здесь, то я явно посмелее их буду, ― Кавех отнял руку от клавиши, так и не придавив ее пальцем, и прикрыл крышку, с оставшимися на ней отпечатками. ― Тут больше нет ничего интересного, пойдем наверх?       ― Давай. Если тут раньше жили люди, хотя бы временно, то где-то должна быть спальня и ванная.       Они поднялись по лестнице, смотря под ноги, проверяя каждую ступень сильным нажатием ботинка, прежде чем ступить на нее обеими ногами, ведь никто не отменял риски, что доска прогнется и развалится. Высота, конечно, незначительная и упасть отсюда было бы не так уж страшно и травмоопасно, однако о расколовшееся пополам дерево запросто можно поцарапать руки и ноги, собрать сотню заноз или еще чего такого же мало приятного.       Дверь на второй этаж была приоткрыта, но тоже выглядела совсем нетронутой, скрепя при малейшем движении с таким протяжным звуком, словно неумелый скрипач провел смычком по струне, рождая не приятные слуху звуки, а откровенную фальшь.       Кавех невольно поморщился и прищурил глаза, следуя за ведущей его рукой дальше, тут же обращая внимание на стоящий у стены камин без поленьев и остатков золы, на картины, прибитые на ржавые гвозди и на стоящую в другом конце комнаты большую двуспальную кровать с красным пледом.       Кровать была такая же в меру пыльная, как и все остальное, хотя в отличие от разбросанных по периметру мелких вещей и отодвинутых от стен несуразных разворошённых шкафов, постель была аккуратно заправлена, а все подушки и одеяло лежали на своем месте. Наверху крепление балдахина, с тканью подобранной под цвет пледа, крепко держалось на не расшатанных и весьма крепких деревяшках, достигающих серого и неприметного потолка.       Создавалось ощущение, что кто-то доживал тут свои мирные деньки, нежась в мягкой постели среди холода и разрухи, точно это было последним оплотом спокойствия или светлой памяти о хороших днях с некогда любимым человеком, разделяющим когда-то вместе необузданную страсть и крепкий здоровый сон.       Кавех неловко поджал бледные от холода губы и бросил едва заметный взгляд чуть в сторону, где находился Аль-Хайтам и молчаливо рассматривал опрятное ложе с таким же интересом и разного рода помыслами, переполняющих его пепельную голову.       Чужое пристальное внимание к деталям спального места и их собственное положение смутило Кавеха, все-таки все это время они двигались по дому, держась за руки, как и сейчас, стоя у изножья кровати, не отпускали друг друга, будто для обоих это место что-то значило или должно было стать тем, что имеет значение.       Их безмолвное наблюдение порядком затянулось, словно впервые видели постель для взрослых людей, потому гриффиндорец попытался побороть неловкость, которую сам сейчас испытывал.       Пытаясь не выдавать в себе никаких лишних мыслей, Кавех, словно страшно заинтересовался картиной в дальнем углу, осторожно разомкнул пальцы, ступая в сторону, чтобы привести свою голову в порядок.       ― Как думаешь, почему кровать на месте и никем совсем не тронута? ― интересуется Аль-Хайтам, замечая перемену в парне и стараясь придать их общению прежний беззаботный оттенок. ― Мне кажется, что раньше кто-то позаботился о тех, кто решит тут остаться в будущем, чтобы у путника или даже беглеца было место, где можно передохнуть и выспаться.       ― Да, наверное, так и есть, ― Кавех кивнул, не поворачивая головы, пытаясь кое-как рассмотреть свое отражение в потрескавшемся паутинкой стекле, прячущем под собой картину от любых погодных условий и выцветания.       Когда в разбитом куске, раздробленном на калейдоскоп с изображением маленьких отражений блондина, тот смог рассмотреть себя получше, поправить прическу и охладить порозовевшее щеки ладошками, он обернулся к Хайтаму, который уже присел на край кровати, выглядящей заметно чище, чем до этого. В длинных пальцах зажата волшебная палочка, потому не трудно догадаться, что он просто-напросто почистил прохладную ткань от слоя пыли, чтобы на нее можно было опуститься и не беспокоиться об их верхней одежде или штанах.       Заклятие «люмос» больше не использовалось, но оно и не нужно, ведь вещей на полу не много, запнуться не обо что, а через доски на окнах пока еще видно их силуэты и крупные объекты, стоящие по разным углам, как и полагалось.       ― Все в порядке? ― спрашивает Хайтам, как только их взгляды встречаются. ― Мы можем уйти, если хочешь, все-таки сам говорил «одним глазком», а смотреть тут больше и не на что.       Кавех ненароком подумал, что дурмстранец разгадал его не самые милые мысли, но как оказалось тот говорил совсем о другом, что само по себе успокаивало и заставляло вернуть себе расслабленность и беззаботность, свойственную своему характеру.       ― Все хорошо, мне уже не страшно давно… ерунда это все, как оказалось, больше пугали, да все зря.       Хайтам обвел взглядом помещение еще раз, останавливая его на краю пледа, рядом со своей левой рукой, упирающейся в бархатный плед, в который проваливается каждый палец из-за его чрезмерной мягкости и пушистости.       ― Расскажешь кому-нибудь об этом?       ― Об этом? ― Кавех заинтересованно склонил голову к плечу, из-за чего его красная серьга качнулась между прядями, приятно поблескивая в полутьме.       Аль-Хайтам с трудом оторвал взгляд от этого зрелища, чтобы демонстративно махнуть головой куда-то в пустое пространство помещения, являющееся спальней.       ― О хижине, о том, что тут бояться нечего и можно прийти, если вздумается.       Кавех задумчиво взглянул на пыльную люстру с красивыми украшениями, свисающими вниз, как небольшие сосульки или кристаллические камешки. О школе и о том, что он скажет другим людям о своем походе, он думал в последнюю очередь, хотя раньше и хотелось разнести весть, как ловко обошел иву, но теперь уже желания не возникало. Хотелось оставить этот опыт при себе, сохранить, как маленький секрет.       Решив для себя все, что обдумывал, он с легкостью в голосе ответил:       ― Нет, пусть и дальше думают, что тут живет какая-то нечисть или призраки, тут ведь профессора однажды убили… слухи ходят, что он еще здесь, но, судя по всему, давно упокоился с миром и ничего его тут не держало. Хорошо же, что так сложилось.       ― Уверен, что не хочешь рассказывать?       Кавех улыбнулся и присел рядом на край постели, откидываясь чуть назад, придерживая тело под углом обеими руками. Хотя ему и хотелось лечь, но он решил, что не стоило.       ― Абсолютно. Будет нашей тайной, к тому же если кто придет, так наткнется на наши следы, перепугается и все еще больше забоятся сюда соваться. Вряд ли я кого-то смогу убедить, что это был я ― они мне не поверят.       ― Почему не поверят?       ― Как мы уже выяснили, заброшки мне не по вкусу.       Больше ничего по этому поводу дурмстранец спрашивать не стал, но в душе он был рад, что это проникновение на чью-то брошенную территорию останется только между ними, как общее особенное воспоминание. Хайтам собирает каждое, отводя им отдельное место в своем сердце, как в шкатулке с драгоценными камнями.       Заметив, как Кавех примеряется к кровати, то и дело оборачиваясь, не решаясь коснуться спиной, Хайтам упал на нее сам, тут же опуская крепкую и сильную руку на чужую, мирно вздымающуюся грудь, увлекая за собой.       Придавленный весом чужой руки, Кавех неуверенно взглянул в бок, встречаясь с глазами лежащего совсем рядом парня, тут же прячущего взгляд в районе потолка, точно там происходило что-то намного интереснее, чем растерянное лицо его друга.       Их ноги касались пола, согнутые в коленках, поэтому короткая выступающая деревяшка в изножье упиралась им в сгибы ног с небольшим дискомфортом, но это не имело значения, ведь они точно не собираются лежать здесь целую вечность, просто утолят любопытство и возникшее желание.       Сглотнув образовавшийся от небольшого смущения вязкий ком в горле, Хайтам прояснил свои намерения:       ― Если хочешь полежать, то просто ложись. Она чистая, я удостоверился.       ― Верю на слово, ― Кавех не смог сдержать вырвавшийся из груди расслабленный смешок. Он провел более или менее чистой от пыли ладонью по лицу, смахивая челку так, чтобы было видно лоб и бровные дуги. ― Здесь достаточно уютно, если забыть обо всем, что разбросанно по полу, а смотреть лишь на потолки. Хоть что-то здесь еще выглядит достаточно чисто и цело.       Аль-Хайтам не мог сдержать желание снова украдкой посмотреть на него, ведь бокового зрения было недостаточно, чтобы рассмотреть профиль во всей красе. Гриффиндорец чего только не делал со своими волосами, но его лицо никогда еще не было таким же открытым, как сейчас, нельзя бы четко увидеть идеальную форму бровей, распахнутые алые глаза, переносицу и чистый лоб без каких-либо изъянов.       Его серьги перевернулись, закрывая половину уха, яркие ромбы наполовину утопали в белых локонах, разметавшихся по постели такого же насыщенного оттенка красного. Хайтам готов был поклясться на крови, что нет, и не было на его памяти зрелища красивее, чем это.       Кавех пролежал в тишине и покое какое-то время, не замечая или намеренно игнорируя настойчивое, хоть и тщательно скрываемо подглядывание за тем, как он просто смотрит вверх или облизывает пересушенные на ветру губы.       ― Ты, правда, не расскажешь мне ничего про Дурмстранг и все, что есть рядом с ним? ― внезапно спрашивает он, сосредоточив невидящий взгляд на балдахине.       ― Почему ты снова задаешься этим вопросом?       ― Потому что мне обидно, что теперь ты знаешь территорию Хогвартса вдоль и поперек. Ты был в моей личной комнате, на улицах в Хогсмиде, в баре, в хижине, в ванне для старост… ― Кавех перевел дух, продолжая. ― Ты был почти везде, хотя даже не все здешние там побывать успевали до выпуска, а ты посетил все интересные места и многое знаешь о моей школе, а я о твоей не знаю ничего.       Хайтам, право, не слишком сильно этому возмущению удивлен, если быть честным, все-таки это стало их первой темой разговора, которую они подняли между собой при знакомстве, хоть в итоге и поругались на этой почве и разошлись по разные стороны с угрюмыми лицами. Оглядываясь назад, хотелось дать себе крепкую затрещину за слишком длинный язык и неумение нормально отвечать добром на добро, Кавех ведь не имел в виду ничего плохого и пытался подружиться со всей искренностью.       Поздно было сожалеть, но хотя бы все закончилось более чем хорошо для обоих: гриффиндорец получил друга, которого хотел видеть подле себя, а Хайтам обрел невиданную ранее тесную связь с друзьями и чувство первой любви.       ― Тебе так сильно хочется знать о том, где я учусь?       Блондин скрестил руки на груди так, что куртка неприятно зашуршала рукавами друг о друга.       ― Не совсем… хотя это тоже все еще по-своему интересно, но мне бы просто хотелось, чтобы сводил меня куда-нибудь, о чем знаешь только ты. Хочу персональную экскурсию от Аль-Хайтама!       Хайтам бы с превеликим удовольствием сделал что-то подобное, только вся проблема в том, что ему на ум не могут прийти никакие интересные места, которые имели бы для него большого значения, чтобы ими делиться с важным для себя юношей.       Не существовало ныне той территории, куда бы хотелось пригласить сейчас или в далеком будущем, будто общее будущее бок о бок вообще было возможно.       ― Я не думаю, что знаю достаточно интересных мест. Мне нечем дорожить.       Кавех был порядком раздосадован таким откровением, переворачиваясь на бок, чтобы видеть чужое лицо лучше. Подложив одну ладонь под голову, он наблюдал за переменами в эмоциях Хайтама, словно те могли дать ему куда больше ответов, чем то можно объяснить словами.       Сжав кулак свободной руки, блондин притянул ее к своей груди, оставив лежать между их телами.       ― И ты об этом не сожалеешь?       Хайтам с секунду предался сомнениям, а после последовал за чужими движениями, переворачиваясь, чтобы быть лицом к лицу. Между ними едва ли мог втиснуться кто-то третий. Достаточно близко, но в то же время недостаточно, чтобы в полной мере насладиться присутствием друг друга в полной тишине и полумраке заброшенной комнаты.       ― Нет. На самом деле, я думаю, что это благословение, когда ты не привязан к месту и можешь пойти куда хочется, не оглядываясь назад и не переживая, что что-то теряешь… Я могу покинуть свою страну и не пожалею об этом.       ― А как же бабушка? Ты бы не заскучал без нее, если бы навсегда уехал куда-то очень далеко?       ― Раньше я бы переживал о том, как она, но с возрастом привыкаешь не видеть ее почти каждый год и даже на каникулах не всегда удавалось, ведь у нее есть работа, на которую уходит много сил и времени.       ― Значит смирился?       ― Получается, что так.       ― И за школой после выпуска не соскучишься? ― Кавех едва заметно растянул губы в мягкой улыбке, наслаждаясь разговором по душам, пока их никто не мог побеспокоить.       Хайтам ответил на чужую эмоцию ответной улыбкой, чуть вздернув вверх уголки губ. Для кого-то это могло показаться недостаточно искренним, но гриффиндорец прекрасно его изучил за время их общения и мог заверить, что это было по-настоящему тепло и добродушно.       ― Только если немного, ― ответив на чужой вопрос, Аль-Хайтам завозился на постели, приобняв себя одной рукой поперек живота.       ― А я бы, наверное, в три ручья ревел. Правда… мне будет так жалко прощаться с этим местом.       На такое милое откровение блондина, парень напротив ответил поддержкой:       ― И это лучше, чем не чувствовать ничего.       Белокурые волосы при движении и попытке улечься поудобнее, перекинулись через плечо, скрывая под собой правую щеку и замотанную шарфом шею, соскальзывая волосок за волоском, пока это не стало совсем неудобно. Сжатая в кулак ладонь дернулась, собираясь откинуть мешающие волосы себе за спину, но чужая рука оказалась проворнее.       Заглядывая в чистые глаза цвета рубинов, спелого граната и вина, дурмстранец несдержанно потянулся вперед, прикасаясь к длинному локону. Удержав его между пальцев на короткое мгновение, наслаждаясь ощущением мягкости и гладкости прядок, он осторожно заправил их за ухо, кажущееся особенно холодным на контрасте с теплом собственного тела.       Задержав руку в районе такой же прохладной щеки, Хайтам спросил:       ― Замерз?       Хотя на улице и значительно потеплело, но температура в хижине едва ли отличалась от той, что была снаружи, а если проводить много времени без лишних телодвижений, не гоняя кровь по жилам, то тут замерзнуть мог любой.       Завороженный нежным касанием подушечек пальцев, Кавех не сразу нашелся с ответом, на мгновение прикрыв распахнутые в изумлении губы, чтобы сглотнуть скопившуюся во рту вязкую слюну.       ― Н-нет, так… чуть-чуть.       Трудно было поверить в случайно увиденное, пусть и собственными глазами, но Кавеху показалось, что он сам точно умом тронулся или видит видения, навеянными теми самыми призраками из страшилок. Тяжело и странно, его бедное сердце выдавало желаемое за действительное, будто лежащий подле него парень смотрел в его лицо не иначе как с большой нежностью и любовью. Словно чуть сонный или опьянённый взгляд полуприкрытых изумрудных глаз ловил каждый вздох, слетающий с губ блондина, рассматривал едва заметные падающие тени ресниц на щеках и словно заглядывал в самое нутро, пытаясь одарить теплом не только тело, но и душу.       Кавех бы пропустил это мимо себя, не поспев за чужой переменчивостью в спокойном взгляде, только он все никак не мог выбросить из головы образ влюбленного Хайтама, одурманенного приворотным зельем. Не опьянённый ничьим любовным снадобьем, парень смотрел на него такими же глазами, как тогда взирал на красавицу Эду.       Прогоняя прочь непрошенные глупые мысли, он с несдержанным усердием мотнул головой, вынуждая дурмстрангца подумать, что прикосновение его руки стало неприятно, и он тут же отнял ладонь, отводя подальше, словно обжёгшись о костер.       Поняв, что позволил себе лишнего, Аль-Хайтам немного приподнялся на локте, заглядывая через чужое плечо прямо сквозь щели в досках, прячущих под собой оконное стекло. Они провели здесь не так уж много времени, но в этот сезон солнце всегда садилось быстрее, чем хотелось, потому природа уже окрасилась в насыщенный оранжевый и розовый от подступающего заката.       ― Стоит вернуться на торговую улицу, пока еще не стемнело и не похолодало сильнее, ― внеся свой вердикт, дурмстранец полностью сел, с деланным спокойствием разминая мышцы шеи, отдающей легкой болью из-за отсутствия подушки или ее подобия.       Кавех чуть заторможено, но смиренно поднялся следом, растрепав и без того разворошенные волосы длинными пальцами, вплетая пятерню на затылке, чтобы причесать за место гребешка или расчески. Его взгляд невольно опустился на помятый плед с двумя неглубокими и еще теплыми следами их присутствия.       Заметив замешательство гриффиндорца, Аль-Хайтам отошел чуть в сторону, наблюдая, как тот рассматривал постель и усердно о чем-то раздумывал, взирая на мягкую красную ткань остекленевшим взглядом. Ему все еще казалось, что привиделось, что перегрелся или наоборот замерз сверх всякой меры и теперь просто бредит, а может все дело в кровати, изначально смотревшейся странно, не иначе как зачарованное брачное ложе.       ― Кавех.       Услышав зовущий голос, блондин перевел взгляд на стоящего поодаль парня, дожидающегося, пока он ступит на пыльный пол или расскажет о причинах своей молчаливости.       Не могло это быть правдой, даже с везучей рубашкой не могло ему повести настолько, чтобы стремительно зародившиеся и крепнущие с каждым часом первые серьезные чувства были взаимными хотя бы на парочку процентов. Слишком быстро, легко и сладко, чтобы быть настоящим.       Первая любовь никогда не заканчивалась хорошо, ему это известно по книгам, фильмам и по опыту дружбы с другими людьми, имевших счастье найти пару в школьные годы. Такая любовь никогда не жила вечно, и зная, что после турнира трех волшебников Хайтам уедет, Кавех понимал, что его собственные чувства не станут исключением из общего правила, если он позволит им расцвести буйным цветом.       ― Кави?       Непривычная ранее форма имени мягко поцеловала его ухо, заставляя щеки загореться маковым цветом и вздернуть голову, чтобы понять по чужому лицу, что это должно было значить, и почему привычное «Кавех» вырвалось из чужого рта таким способом.       ― Ч-что на тебя нашло? Ты никогда не называл меня так раньше, ― кое-как собрав себя в кучу, чтобы подняться на ноги, Кавех поспешил выйти из комнаты и спуститься по лестнице, бросая себе за спину волнующий вопрос.       Хайтам перепрыгивал через ступеньки, пытаясь поспеть за резвым шагом.       ― Прости, просто я позвал тебя еще несколько раз, но ты не ответил. Я сделал что-то, что тебе не понравилось?       Вопрос был явно не про имя, а про то, что предшествовало этому, из-за чего произошла заминка и короткое замыкание юношеского разума, уставившегося в пространство с таким видом, будто решал загадки мироздания.       Понимая, что взволновал собеседника не меньше, чем распереживался сам, Кавех остановился рядом с перевернутым креслом, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу и прикусывая губы, так, что те едва не лопнули под давлением ровного ряда зубов.       ― Все в порядке, ты ничего не сделал, просто… Я запутался или свихнулся… не понимаю.       ― О чем ты думаешь?       ― О себе… и о тебе тоже.       ― В чем дело?       Кавех не ответил, возводя взгляд к потолку, словно искал ответ у всевышнего или у сломанной люстры, держащейся на честном слове и хлипком проводе.       Может и правда постель надушили какими-то мудрёными духами, продающимися в Хогсмиде исключительно на День Святого Валентина, или еще что-то, но теперь гриффиндорец не будет жить спокойной жизнью, пока во всем не удостоверится наверняка. Набравшись храбрости и холодного отрезвляющего воздуха в легкие, Кавех развернулся на пятках и шагнул навстречу Хайтаму, с хлопком положив обе ладони ему на плечи, безмолвно прося не шевелиться и постоять так какое-то время.        Дурмстранец едва ли мог понять, что от него требовалось помимо того, чтобы просто замереть без движений, но терпеть пристальный взгляд рубиновых глаз, было сродни пытке. Аль-Хайтаму стоило огромных усилий, чтобы придать себе типичный подуставший и незаинтересованный вид, умоляя свое тело, чтобы тарабанящий где-то в глотке участившийся пульс не подавал сигналы в подушечки чужих пальцем, так некстати лежащий почти у основания шеи.       Кавех почти не моргал, боясь упустить перемены в этом взгляде, наталкивающие на определенные мысли, но в отличие от того, что он ухватил в комнате, сейчас это лицо не выражало ничего такого, что могло бы вызвать смятение в юношеском сердце.       Неужели и правда бред какой привиделся или кто-то наложил странные и постыдные чары на постель на две персоны?       Поняв, что, скорее всего, просто сам себе напридумывал сказочные горы и невероятную любовь до гробовой доски, блондин спешно отпрянул, направляясь в сторону прохода, выводящего обратно к иве. Он коротко извинился за свое странное поведение и попросил поспешить, чтобы необходимые полезные магазинчики в Хогсмиде не прикрыли прямо перед их носами, иначе их поход окончится грандиозным провалом.       Аль-Хайтаму ничего иного не оставалось кроме как шумно сглотнуть и пойти следом, пытаясь поймать чужую руку в свою. Он ведь обещал не отпускать и слово свое сдержит, даже если ива на выходе решит прибить их на сей раз без раздумий.