Палочки на изготовку

      Исследовать Хогвартс вдвоем разумнее, чем в одиночку, но все равно это оказалось достаточно трудно и бестолково из-за невозможности элементарно разделиться. Кавех не настолько уверен в собственной способности запомнить незнакомый ранее голос из письма так четко, чтобы удержать в своей памяти и не прибегать к перепроверке несколько раз, то же самое касалось и Хайтама. Письмо только одно, рано или поздно кто-то точно усомнится в себе, захочет освежить помутневшие воспоминания, но письма рядом не окажется ― по этой простой причине они не разделились и ходили по коридорам нога в ногу.       К счастью, примерно из свыше шести сотен учеников, так или иначе, можно откинуть больше половины, так как отправитель явно парень, а это значит, что крутиться в женских кругах школы не имеет никакого смысла. Шармбатон и вовсе не попадал под подозрения, поэтому мимо их гостевой комнаты нечего делать. Тот коридор единогласно решили пропустить и потратить время на поиски где-либо еще.       Исходя из личных знакомств, Кавех также смог отсеять около сотни парней, большая часть из которых, разумеется, жила с ним в одной башне. Хочешь ты того или нет, но продолжаешь слышать голоса друг друга в гостиной или на лестнице перед комнатами. Другой процент этих людей из сотни, что логично, учился на других факультетах, как Тигнари и Сайно, они же и являлись своеобразным мостиком, связывающим Кавеха со всеми этими личностями.       Аль-Хайтам так же логично вбросил мысль, что стоило отсеять и младшие курсы, как минимум до третьего, ибо парень из письма звучал слишком взросло, а совсем молодые мальчики не имели таких же сильных голосов в глубокой юности.       Как оказалось, один единственный голос, с повторяющимися по бесконечному кругу сообщением, мог сказать больше, чем кажется на первый взгляд. Портрет человека с размытыми чертами лица постепенно вырисовывался в сознании, мазок за мазком. С каждым отсеянным претендентом Кавех заметно ощущал облегчение и уже видел, как на горизонте его жизни начинает маячить правильный ответ.       С каждой прожитой минутой они вдвоем все ближе и ближе к разгадке, которое таит в себе загадочное признание.       Весь их план состоял в ненавязчивом подслушивании всех и каждого, вплоть до профессоров по возможности, поэтому оба старались сосредотачиваться не на друг друге, а на посторонних.       Оба также пытались украдкой ловить на себе подозрительное внимание со стороны собеседников и просто тех, кто тихой тенью проскальзывал мимо, как все эти многочисленные призрачные души убитых в Хогвартсе людей. На Аль-Хайтама постоянно таращились представительницы женского пола, но зато на Кавеха обычно никто не обращал «особенных» взоров, поэтому уличить кого-то в настойчивом сверлящем кожу взгляде намного проще. Такой взгляд, как правило, слишком очевиден и мало кому удается удачно скрывать свою симпатию продолжительное количество времени. Наверное, только Хайтам еще не провалился в этом, хотя и балансирует на одной ноге на тонкой нитке собственного терпения.       Не все люди имели привычку бурчать что-то под нос из-за своих неудач или вести короткие беседы со своими спутникам, из-за чего их приходилось, как можно более естественно, ввязывать в диалоги. Кавех старался использовать максимум от своего природного шарма и коммуникабельности в такие неловкие моменты, но не всегда волшебники относились к нему с пониманием и отвечали соответствующе вопросу. Кто-то чрезмерно сердитый даже послал Кавеха грубыми ругательствами, как только тот просто решил поздороваться. Эта ситуация, разумеется, не пришлась по душе Аль-Хайтаму, но поруганная жертва не возражала, ведь в моменте наслушалась чужого говора достаточно, чтобы удостовериться и сделать для себя полезные выводы. К тому же несчастного могли просто кинуть в этот знаковый день, в такие моменты простительно быть немного задирой с плохими манерами.       Обойдя дважды все используемые простым народом этажи замка, Кавех предложил выбраться еще и на улицу, где так же собиралось немало народу из-за теплой погоды и элементарного желания какого-никакого, но единения с тем, кто дорог. Профессора божились оставить подростков в покое, но те все равно чувствовали себя достаточно неуютно, когда любое их проявление ласки оказывалось в поле зрения человека сильно старше их самих.       ― Нужно одеться, прежде чем идти туда, ― предостерег Хайтам, прекрасно представляя себе, как гриффиндорец наплюет на свое здоровье и зашагает на свежий воздух без задней мысли, если вовремя не остановить его от этой идеи. ― Все-таки мы точно не скоро зайдем в помещение, как я понимаю.       По ту сторону двери слишком много мест, где могут быть ученики, идти пешком слишком долго, да и обратная дорога прибавит время нахождения на морозе. Аль-Хайтаму стоит беречь себя для собственного же блага, чтобы в один прекрасный день не проснуться с жуткой простудой, пока перед глазами маячит красиво задизайненая повесточка на заключительный этап турнира. Ну, а что касается самого Кавеха, то тут все очевиднее некуда ― Хайтам просто не желает видеть его в расхлябанном состоянии по собственной глупости. Иногда жизнь вынуждает вести себя максимально по-взрослому.       Кавех весьма ожидаемо захотел возразить, потому что его полностью устраивал их нынешний внешний вид. Его брови насупились с неприкрытым недовольством, но даже в такие моменты дурмстранец считал его очаровательным.       ― Ой, да брось! Мы вроде тепло одеты, ― Кавех весьма показательно оглядел свою мантию от воротника до штанин, застегнутую правильно, согласно школьному уставу, на все пуговицы. Он также окинул беглым взглядом вполне себе теплую форму Хайтама, которая всегда выглядела надежно и комфортно для такого рода температуры, с учетом того, откуда тот родом.       Аль-Хайтам не оценил по достоинству такого мнения по поводу их внешнего вида, поэтому со вздохом мотнул головой. Сейчас ему как никогда не хочется быть занудным, но по-другому никак. Он старается проявить заботу по-своему. Он теперь, вроде как, стал старше и ему стоит заботиться о том, кому все еще семнадцать.       Такое мышление немного нелепо с его стороны, ведь восемнадцать стукнуто лишь пару дней назад и ничего не должно было так кардинально измениться в его теле или душе, но почему-то мысль о том, что он теперь, в каком-то смысле, возвышается над Кавехом, ему очень понравилась. Это очередное различие между ними ощущалось, как негласное разрешение ухаживать за ним.       Аль-Хайтам снова открыл рот, показывая на тонкую шею, которая почти полностью выглядывала из-под воротника.       ― Хотя бы шарф, Кави.       Каким-то образом эта форма имени начала входить в его лексикон, а Кавех почти перестал на это слишком остро реагировать, как то было раньше, будто Хайтам не просто назвал его имя, а позвал замуж как минимум. Почему-то в этом обращении ощущалось какое-то первозданное тепло и уют, которое не могло быть передано иными способами.       Благодаря такому простому приему, хоть и бессознательному, Кавех за долю секунды смягчался до состояния сладкой ваты и становился слишком податливым. В такие мгновения любой желающий мог бы вылепить из него послушную личность, хотя моментальной уступчивостью и сговорчивостью он никогда особо не отличался.       Прямо сейчас у него никак не выходило бы возразить должным образом, по этой причине пришлось смириться и на скорую руку найти пару шарфов, чтобы не пришлось тратить приличное количество времени на подъем в башню Гриффиндора или гостиную Дурмстранга. Такими судьбами можно было бы и одеться полностью, так что это не имело смысла в их споре.       Очень удачно в сторону замка двигались две девушки, которые явно намеревались отогреться после прогулки и не планировали возвращаться обратно в ближайшее время. Кавех был с ними знаком, с одной из них он недавно курил пыльцу из трубки у камина, а другая просто также как и первая, являлась частью факультета Гриффиндора.       Высокая девушка с очень короткой мальчишеской стрижкой упрямо глядела под ноги, пока ее низкорослая голубоглазая спутница что-то эмоционально тараторила и взволнованно размахивала руками, как пропеллерами.       Обе волшебницы носили не только запахнутые зимние куртки, но и необходимый Кавеху предмет гардероба, который в теории можно было попросить на неопределенный срок.       ― Эй, девочки, ― Кавех преградил им дорогу в школу под изучающим взглядом Аль-Хайтама, которому порой тяжело угадывать чужие настроения и приходящие в голову затеи. ― Одолжите шарф ненадолго? Я верну позже, просто лень подниматься до комнаты, а у меня еще куча дел во дворе. Очень спешу.       ― А, Кавех, ― глухо произнесла девушка с короткими волосами, начиная моментально разматывать шарф без лишних выяснений. ― Если надо, то бери, нет проблем, они все равно все одинаковые, хрен пойми где чей. Потеряешь ― отдашь мне свой.       Вторая девчонка чуть-чуть успокоилась, но все с тем же задором и со счастливым придыханием повторила то же самое действие, только в ускоренном режиме, будто кто-то поставил запись на перемотку. Кажется, в ее личной жизни только что произошло что-то хорошее, хотя чего еще следовало ожидать от дня, когда все говорят по душам и отчаянно любят друг друга?       Энергичная волшебница на радостях дня хотела отдать свой шарф Кавеху быстрее, чем это сделает подруга, будто за этим последует награда, но потом обнаружила, что тот вообще-то не один, а молчаливый парень, замерший рядом, как каменная горгулья, был его другом и спутником в предстоящей прогулке.       Закончив освобождение тонкой лебединой шейки, энергичная девушка с голубыми глазами с интересом оглянулась на все такого же неподвижного Аль-Хайтама, понимая по его одежде, что тот явно тоже нуждается в вещах. Она удовлетворенно улыбнулась и в два прыжка настигла его высокую фигуру, перекидывая немного колючий шарф так, чтобы он коснулся его задней стороны шеи, бегло огладил линию роста волос и плавно лег на широкие плечи.       ― Чур я одеваю этого красавчика! ― ее руки еще раз взметнулись вверх и повязали шарф так, чтобы нельзя было увидеть даже края голой кожи ниже точеного подбородка. Хотя и подбородка тоже, потому что они шарф закрыл собой все, вплоть до нижней губы.       Казалось, ее совсем не волновало то, что они не знакомы, а форма Дурмстранга подчеркивало его чужеродность в стенах этой школы.       ― Да, как скажешь, ― отозвалась вторая, шутливо закатывая глаза и вручая Кавеху шарф прямо в руки, потому что не имела привычки так беспардонно врываться в чужую зону комфорта со своей непрошеной заботой.       ― Спасибо огромное. Гриффиндор лучше всех! ― Кавех с благодарностью товарищески похлопал своих спасительниц по плечам и проводил их силуэты взглядом, пока те синхронно не махнули на эти слова рукой и не затерялись среди других учеников, гуляющих по коридорам неспешными шагами.       ― Спасибо, ― добавил от себя Хайтам им вдогонку, не рассчитывая на то, что его вообще расслышали в этом гомоне взбудораженных любовными сплетнями школьников, но он сделал это скорее из привычки и элементарного воспитания, коим не был обделен.       Совсем скоро девушек и след простыл, а Кавех удовлетворенно вернулся к созерцанию внутреннего двора, готовясь к тому, чтобы продолжить там свои упорные поиски загадочного поклонника или как лучше следует его называть в их случае.       ― Как у тебя все просто решается, ― пробормотал Хайтам, вынужденно поправляя вещь из-за недостатка кислорода. Девушка явно перестаралась со своими затягиваниями для надежности, хотя точно хотела как лучше.       ― Ну, друзья для того и нужны, чтобы…       Кавех замер с улыбкой на полуслове, когда только-только собирался завязать незамысловатый узел посередине. Руки невольно сжали красно-золотую пряжу, когда взгляд упал на дурмстрангца, обрамленного уличным светом все еще холодного, но такого яркого солнца. На нем знак Гриффиндора, факультета Кавеха и это то, что он не ожидал увидеть даже в самом сладком сне, который только мог ему присниться.       Аль-Хайтам заметил боковым зрением неестественно замершую позу и невольно повернулся в его сторону всем корпусом, чтобы проверить, в чем дело и нужна ли его помощь.       ― Что-то не так?       Каким был бы этот учебный год, если бы Аль-Хайтам жил именно здесь, в этих краях? Что было бы, если бы они всегда были рядом, сталкивались в гостиной, на лестнице в мужской половине спален и учились в одном классе с самого первого дня? Каково было бы всю юность носить один и тот же полосатый галстук и эмблему на груди? А может цвета были бы намного темнее, и их разделяло что-то больше, чем пара комнат, а, может, даже целые башни, смотрящие в небо.       Что случилось бы с ними, если бы они познакомились в одиннадцать лет, где-нибудь в поезде, на платформе «девять и три четверти», или за самым первым ужином в школьной столовой после церемонии с распределительной шляпой? Наверняка, они оба были бы очень смешны и по-детски глупы во всем, что делают, но это было бы хорошее начало.       Было бы здорово.       Было бы здорово, даже если бы факультеты не совпадали, тогда бы они все равно когда-то повстречали друг друга в коридорах замка. Есть и другие места, куда этот парень впишется, не обязательно Гриффиндор, и это не обязательно значит что-то плохое. Какая в сущности разница, если в их вселенной все совершенно иначе и по-другому не станет уже никогда?       Аль-Хайтам упрямо ждал, пока гриффиндорец отомрет и скажет хоть что-то своим полу приоткрытым ртом с застывшей улыбкой, будто под действием «остолбеней» заклинания. Он выглядел пораженно и растерянно, что немного настораживало и наводило на разного рода размышления. Хайтам невольно огляделся, подумав, что друг неожиданно понял, кого ищет или каким-то образом узнал его среди группок людей, собравшихся по ту сторону крыльца, припорошенного, наверное, последним, выпавшим в этом году, снегом.       ― Нет, ничего такого, ― Кавех вдруг отмер, мягко усмехнулся и продолжил начатое, просовывая край шарфа в образовавшуюся петлю, едва трясущимися руками. ― Просто подумал, что впервые вижу на тебе знак Гриффиндора. Так необычно видеть тебя таким, ха-ха, очень странно…       Пока гриффиндорец не сказал об этом вслух, Хайтам не придавал своему положению какого-то большого значения и не вкладывал в него больших смыслов, но теперь не мог перестать думать о том же самом, опуская голову так, чтобы острый подбородок впивался в ключицу, а перед глазами было только красное и золотое.       Кавех заметил небольшое замешательство, отразившееся на некогда безразличном лице, и несдержанно хихикнул в кулак. Наверняка, его слова про образовавшуюся странность немного ввели в ступор и заставили ощутить неуверенность, поэтому он спешно объяснился:       ― Думаю, Когтевран подошел бы больше ― у тебя с ними одинаковое отношение к учебному процессу, а еще там куча людей, которые просто думают похожим образом. Вы бы сдружились.       Аль-Хайтам в этом не совсем уверен. Возможно, на уроках эти люди и вели себя по-особенному собранно и посвящали себя подготовке как никто другой, однако представители Когтеврана вызывали в нем далеко не самые приятные чувства. Он точно не злопамятный человек, но все еще прекрасно помнит момент, когда встречался с ними в дуэльном зале. Главными зачинщиками этой истории были именно они, а еще красавица Эда, от которой было еще больше проблем, чем от прочих.       ― Ладно, не бери в голову. Пойдем, ― Кавех на секунду дотронулся до крепкого плеча и шагнул в море света за порогом.       На небе не было ни облачка, оно было похоже на нежно-голубой лист бумаги. По крайней мере, это значило, что снег снова точно не выпадет и их шарфов будет вполне достаточно для прогулки.       Когда со всем точно было покончено, они вышли на школьный двор, тут же натыкаясь взглядом на разбредающихся по углам влюбленных. Все они походили на фигуры на шахматной доске, из-за школьных черных мантией и еще не до конца растаявшего тонкого снежного покрова под ногами с редкими проблесками серой брусчатки и уличной плитки.       Люди теснились в тенях арок и колонн, обмениваясь подарками, другие прогуливались под руки, а одиночки смотрели на них с лавочек с нескрываемой завистью. Кто-то тихо сплетничал о том, что видит, неуместно прикрыв рот ладонью, будто это действительно помогает спрятать слова и не дать им разлететься во все стороны. К их несчастью, Кавех все слышит, но, увы, это все еще не то, что ему нужно, поэтому быстро выбрасывает все подслушанное из головы, чтобы не отвлекаться от основного.       Они прошлись по всей территории Хогвартса трижды, изображая бурную деятельность, будто это не просто бестолковое метание между влюбленными, а какая-то задача первостепенной важности. Кажется, их сосредоточенные лица не дали повода подумать, что они что-то вынюхивают и собираются это использоваться в своих целях.       Когда со двором было покончено, а новые люди перестали на нем появляться, Кавех выбился из сил. Ему натерпелось присесть где-нибудь, отдохнуть минутку другую и еще раз послушать письмо.       ― Аль-Хайтам, ты не против проверить еще и поле для квиддича? Там, судя по звукам, кто-то есть, я хочу посмотреть и посидеть заодно, а то ноги скоро отвалятся, ― Кавех показательно повис на плече дурмстрангца, будто энергия вот-вот оставит его бренное тело и он рухнет на колени, как марионеточная фигурка без поддержки.       ― Да, я тоже устал. Пойдем.       Хотя Хайтам ответил ровно так, как от него ожидали и Кавех в итоге получает желаемое, но он порядком удивился произнесенной жалобе. За все время их знакомства Аль-Хайтам еще ни разу не говорил, что ему плохо, больно или у него элементарно устали ноги, как сейчас. Он всегда просто шел и делал, и если бы Кавех сейчас не поныл насчет собственной персоны, то тот бы не сказал и слова о своих чувствах. Если припомнить, то на сломанную руку Хайтам тоже никогда не жаловался, хотя они начали танцевать друг с другом для святочного бала немногим позже этого происшествия, и наверняка поддержка в воздухе отзывалась неприятными ощущениями, которыми он ни с кем не делился.       Хайтам упрямо смотрел вперед, пока Кавех задумчиво покусывал губы и сверлил взглядом щеку напротив своего лица. Он продолжал висеть на чужом плече и никуда не спешил, хотя с ним были согласны на любое путешествие.       Ощущение настойчивого взгляда невольно вернуло Аль-Хайтама во времени, когда они вдвоем проводили вечер в астрономической башне. Очень трудно притворяться, что Кавех не поцеловал его, но Хайтам все еще не может забыть прикосновение теплых мягких губ к коже. Он думает об этом каждое утро и перед сном, когда остается наедине со своими мыслями, когда некому втянуть его в разговор и нарушить цепочку рассуждений.       Честно говоря, Хайтам даже не способен вспомнить, чем они занимались после этого. Скорее всего, разделили кусок торта на двоих, подышали свежим воздухом, перекинулись парой слов на отвлеченную тему для разбития неловкой атмосферы, а потом разошлись по спальням. Хайтам действительно не помнит. Он помнит только поцелуй, который перезапустил в его организме какие-то настройки. После него заскрежетали ржавые механизмы, и даже самые незначительные рутинные вещи стали приносить счастье.       У него до сих пор осталась вязанная куколка в виде Кавеха, которая досталась ему в сундуке от первого этапа турнира. Периодически игрушка оказывалась в его руках, сжималась в ладонях не настолько сильно, чтобы неодушевленный предмет пострадал, но и не настолько слабо, чтобы уронить его из своих ладоней. Когда мыслей в голове становилось слишком много, Аль-Хайтам смотрел на нее и представлял, что налаживает телепатические контакты с настоящим мальчиком. Это помогало ему успокоиться и удержать собственные порывы дотронуться до настоящего человека, потому что поцелуй в мгновение ока сделал эту тягу просто невыносимой.       Иногда он задается вопросами, что было бы, если бы они с Кавехом не поссорились в библиотеке в день знакомства. Если бы Кавех не преисполнился героизмом и добродушием, свойственному Гриффиндору, чтобы помочь ему подсказкой. Если бы не он, то кто? Чья кукла бы там оказалась?       Недавно Аль-Хайтам остался наедине со своим профессором, выслушал очередные наставления, как ему следует готовиться, а потом спросил то, что не спрашивал раньше. Он спросил: «Почему Кавех?». Профессор ответил неожиданно прямо и без увиливаний: «Потому что он единственный, кто так сильно тебе нравится». До этого дня Хайтам полагал, что способен это скрывать, но, кажется, недостаточно хорошо. Каким-то образом профессор понял это раньше, чем он сам.       Сейчас, когда Кавех так близко к этой поцелованной щеке, Аль-Хайтам чувствует себя немного не в своей тарелке, хотя дело явно не в том, что Кавех собирается сделать это снова.       Собрав в кулак все свое самообладание, Хайтам немного повернулся к нему, чтобы их глаза встретились, а дыхание смешалась в одно едва заметное облачко пара. Очень теплое и сладкое облачко, от него слабо пахло зубной пастой, свежезаваренным чаем и виноградными леденцами.       ― Что? Разве ты не хотел пойти на поле? Идем, я же сказал, что согласен.       Кавех невольно опустил взгляд на рот перед собой, будто без слежки ему не суждено понять смысл того, что ему хотят сказать. Аль-Хайтам заметил это, но не понимал, что это значит, да и не важно, симпатичные длинные тени от полу опущенных ресниц на лице Кавеха выбили из его головы все связные мысли.       ― Почему ты никогда не говоришь мне о том, что хочешь сам? А если и говоришь, то это только потому, что кто-то узнал без твоего согласия и ты вынужден ответить прямо.       Хайтам почувствовал сухость в горле. Ему оставалось надеяться, что его надуманная телепатия с куклой не срабатывала на самом деле.       ― То есть?       Кавех со вздохом отодвинул лицо подальше, но ладонь с плеча не отнял.       ― Ты только что сказал, что тоже устал. Почему не сказал раньше? Готов поспорить, что ты промолчал бы, если бы я заупрямился и решил пробежать километр вокруг замка для надежности. Только не говори, что ты настолько привык не доставлять людям проблем, что в итоге делаешь это бессознательно.       Аль-Хайтам не собирался так с ходу соглашаться с этим утверждением, но в этом Кавех все же был прав. Дурмстранец даже не замечал за собой такого и не придавал этому значения, как не особо важному, выходило само собой. Он не привык жаловаться на что-либо, потому что все эти вещи ― это то, с чем способен справляться, нужно лишь немного потерпеть и дискомфорт пройдет. Это ощущение все равно не продлится вечно, так что нет причин уделять ему время. Все решится само.       Кавех явно не шутил и с каждой секундой выглядел только более серьезно.       ― Тебе стоит быть более откровенным, ты же умеешь говорить в лоб, когда надо кого-то осадить, так почему не делаешь этого, когда дело касается твоих желаний?       Аль-Хайтам невольно поджал губы до состоянии тонкой полоски. Если он станет откровенен во всем, чего он хочет, то их дружба не продлится долго. Говорить откровенно обо всех своих желаниях ― почти непосильная задача.       Он не хочет ничего, когда речь идет о бытовых желаниях, но в то же время хочет все, когда дело касается волшебника из Хогвартса. Хочет брать его за руку, целовать эти волосы, он хочет слишком много и эта жадность убьет его, если начать давать ей выход без должного контроля и согласия второй стороны. Если Кавеху в самом деле нравятся парни, то это еще не значит, что он будет согласен хоть на что-то, а Аль-Хайтам еще не настолько расхрабрился, чтобы спросить прямо.       Кавех мягко сжал его плечо своей тонкой ладонью.       ― Давай договоримся? Рассказывай мне обо всем. Я хочу знать, когда тебе плохо, даже если это незначительные вещи, как порез от бумаги или мозоли.       ― Это просто усталость, Кавех, не будь таким серьезным.       ― Сейчас усталость, а потом еще что-то!       Аль-Хатам шумно вобрал носом прохладный воздух и коротко кивнул, чтобы Кавех сбавил обороты своей внезапной эмоциональности. Быть причиной его недовольств ему не хотелось.       ― Ладно, я постараюсь, если ты так этого хочешь.       Этого оказалось достаточно, чтобы глубокая складка между грозно сведенных бровей разгладилась, а рубиновые глаза засияли ярче настоящего драгоценного камня.       Кавех воодушевленно подпрыгнул, преисполнившись праведной радости из-за удовлетворительного ответа. Такое, пусть и неуверенное, но все-таки обещание его вполне устраивало. Он потянул Хайтама за рукав, в направлении высоких смотровых башен и летающих на метлах волшебников.       ― Вот и славно, хороший мальчик, а теперь пойдем на поле!       То было сказано явно в шуточной форме, как и любые разговоры Тигнари и Сайно, которые мнят себя родителями, Аль-Хайтам понимал это как никто другой, но все равно едва не споткнулся о собственную ногу.