Между жизнью и смертью

Когда вообще произошел этот момент, что я, будучи девчонкой, стала участвовать в этой фиктивной ерунде? Нет, я ее изначально любила, когда мы познакомились при моем поступлении в театральный вуз. Татьяна, одетая в черное платье, минимально бросающаяся в глаза, но эта образованность при общении меня заинтриговала. Тогда она стояла с Анфисой, что-то обсуждая и я, стоя на каблуках, виновато попросила у нее помощи: — Извините, не знаете-ли вы, где тут лифт? — Вот еще одна. — Злится тогда мне незнакомая Анфиса. — Слева от двери в приемную. — Может, — Отходит от подруги Татьяна. — вас довести? Каблуки неудобные, смотрю. — Да, я уже жалею, что вырядилась так. Спасибо. — Я снова жертвенно беру ее за руку, пока мы доходим до лифта. — Поступать хотите? — Спрашивает она у меня, а я все разглядываю ее короткую прическу, глубокие карие глаза, густые брови и думаю — интересно, сколько ей лет. — Да, но вообще я поэт. — Поэзия — это то, с чем я на «ты». Кстати! Татьяна. — Она представляется первой. — Ирина. — Говорю ей я и она элегантно целует мою руку. — Вы поэт? — Я бывший преподаватель литературы. Сейчас успешно кручусь здесь, в РГСи. Питерские вузы на актеров такие непредсказуемые. Но меня взяли. — Это так интересно! — Говорю в ответ я, пока мы поднимаемся на лифте. — Может, и меня возьмут. — О, нет. Ты еще наивная. Тут связи нужны. — Татьяна непринужденно намекает мне, что она может это организовать. Ну и что было потом? Представьте картину: девушка лет 18 хочет поступить в Питерский вуз без помощи кого-нибудь, при этом даже родителей не имея. Это мои розовые мечты два года назад. Татьяна, конечно, ухаживала за мной месяц, перед тем как предложить свою помощь. Это было в ресторане на Маяковской. Мы сидели в приглушенной атмосфере. — Значит, это не любовь? — Пью дорогое вино, про себя думая, что все равно ведь соглашусь. У меня выбора нет. — Ты мне нравишься. — Татьяна осторожно смотрела на мою реакцию и только потом продолжала. — Но пока это не любовь. Переезжай ко мне и у тебя будет все. — А может, мне любовь от вас нужна. — Бросаю вызов собственной ситуации я. — А ты не такая, как все. — Она приближается ближе ко мне, разглядывая черты лица. — Ну прочитай свое уже, поэт. — Вы будете слушать? — Интересуюсь я и, когда она кивает, начинаю: «Жизнь дает слишком много трещин, Разбиваясь в пух и прах. Говорят, вы любите женщин И еле держитесь на ногах.» — Браво! — Услышав только эти строчки, аплодирует она. — Анфиске тебя показать что-ли. — Это еще кто?! — Злюсь я. — Ну-ну! Это моя подруга и издатель сборников для поэтов. — Тогда, конечно! — Соглашаюсь я, допивая вино. А позже меня, наивную девочку, пытались соблазнить дорогими подарками, перспективой на что-либо, гостиницами. Татьяне крупно повезло, что в то время я действительно влюбилась без памяти и она, может временно, готова была в свои года заниматься со мной сексом, хотя это слабо представлялось, кататься по местам Петербурга, тратиться на меня — лишь бы я осталась. И я осталась, потому что ничего более мне оставалось. Два года я читала Булгакова, переходя на Веллера, Солженицына, Абрамова по настоянию моей женщины. В этот год все изменилось. Татьяне предложили работу в Мариинском — то есть судейство — а я все смеялась, мол, она по жизни судья. За что у нас была даже ссора. Вечер, стеклянная ваза, цветы уже завяли. Я сидела, курила, пока было открыто окно. — Ира, я понимаю, что у тебя позиция «я не лодырь, я поэт», но элементарно ухаживать за цветами! — Можно я вам предъявлю тоже самое относительно меня? — Встаю, злюсь, фыркаю — делаю неимоверную глупость, разозлив ее. — Это еще что за финт ушами? — Фортель. — Я пытаюсь выйти на балкон, но она хватает меня за руку. — Отпустите. — Не умничай тут. — Татьяна злится всегда больше всего, когда ей говорят правду. Сейчас она катастрофически больно жмет мое запястье. — Отпустите! Я сейчас… Я!.. — Что? Что ты? — Она будто в те минуты наслаждалась моей беспомощностью. Тогда я решила играть по крупному. — Заведу любовницу. — Однако. — Она обижается, отпуская мою руку и уходит к себе. Целый день мы, помню, не говорили друг с другом, пока я вечером не разорилась из общего бюджета на виагру, свечи, вино, прислав все это ей. Она, конечно, поворчала, но потом, приняв мой подарок, пригласила меня к себе в комнату. Вы, думаю, понимаете, что еще можно было делать с этими вещами в апрельский вечер. И на утро, когда мы проснулись голые, она первая мне сказала: — Давай не будем из-за ерунды всякие обидные вещи делать. — Согласна. — Говорю я, целуя ее в губы. И только я хотела захватить ее в свои объятия, как эта пташка упорхнула на «вечные неотложные дела». Еще несколько раз поскандалив, я смирилась с тем, что для нее я очередная игрушка, а она для меня продюсер. Только Анфиса меня жалела из всего этого серпентария богатых писателей. И так я бы и дальше жила, если бы Асю не встретила. В моем сердце вспыхнуло то, что я похоронила. Поэтому я просто не могла оторвать от нее глаз в тот вечер в Грибоедове. — О чем думает самая красивая девушка? — Прерывает мои провалы воспоминаний Татьяна, заходя на кухню. — Не знаю. — Ты в какой-то нирване находишься. Это из-за вчерашнего? — Распрашивает меня Татьяна, наливая сока. — Не понравилось? — Понравилось. Я не в духе. — Намекаю я. И тут как началось!.. — Может, сегодня в ресторан? — Не хочу. — В сауну? — Еще чего. — Дома. Мы останемся дома. Хочешь? — Ничего я не хочу. — Перехожу на крик я, уходя из кухни. — Поистери мне еще тут. — Догоняет вслед Татьяна. — Вы же знаете, какая я истеричка. — Стою на проходе я, волосы взъерошились, руки затряслись. — Как припомню вам все ваши «мне надо работать», а потом «почему ты ничего не хочешь»….! — Захотела без денег пожить? Вспомнить захудалое детство? Как я тебя подобрала, бедную, одела, обула, причесала. Снова хочешь жить на окраине Питера, без жилья, без еды и воды? — Эти слова, как пощечина. Нет, даже больнее. Удар плетью. — Я вам не кукла. — А я тебе не кошелек. — Вот и договорились. — Сквозь зубы говорю я, уходя дальше спать. Интересно, а если бы я жила с Асей, она бы наверняка тоже меня за что-нибудь упрекала. Ведь я же явно в чем-то виновата, раз Татьяна мне это высказывает. «Господи, Ира, тебе 20 лет! Чушь какая-то. Неужели нельзя вернуть хотя бы часть той наивной любви? «.