Между жизнью и смертью

Часы стучали все сильнее; я уже два часа обходила стороной кухню; у меня не было причины улыбаться, тем более ей. Татьяна, как на зло ходила довольная, что ее усилиями какой-то конкурс заочно выиграла — представьте — Ирина Винтовая. — Я закажу твой любимый кремовый торт? — Нет! — Снова злюсь я. — Ты извини меня, но с тебя платья уже спадают. — Она проходит руками по моим плечам и вздрагивает. — А здесь-то! Здесь одни кости. — Ну что еще за причитания. — Злобно говорю я, а сама думаю: может, она меня разлюбит хотя бы такую. Ей ведь никогда худые не на нравились. — Я тебя два года от этой дряни выхаживала, чтобы ты за этот месяц опять превратилась в палку? — Татьяна стучит фарфоровой посудой, даже на миг не осознавая, что она разобьется. Уж лучше бы разбилась, а то этот крик — издевательство. — Давайте посмотрим телевизор. — Тянусь за пультом я, пока моя великая и ужасная садится рядом. В сводке показывали всякую ерунду, пока я не наткнулась на знакомый клип. Велосипедные дорожки, машина, тембр голоса я будто вчера еще слышала. — Что ты так застыла? — Гладит по плечу меня Татьяна. — Нет, ничего. — Каменно говорю я. Тут я делаю громче и узнаю эту особу в синих джинсах и пшеничными прямыми волосами. Господи!.. Это же… — Ася. — Кто?.. — Ответно, как в мячик от ракетки, слышу от Тани. — Что «кто»? Я ее, кажется, знаю. — Интересно. — Ревностно говорит Татьяна. — Да по телеку знаю. — Снова вру я и с этой мыслью беру бутерброд. — Кстати, тортик-то будет? — Чего это ты так оживилась? — Подозрительно спрашивает она, но ответ не находит. В этот раз я тщательно продумала свои реакции. Нельзя, чтобы Татьяна узнала о Асе, как о личности. И так уж много я всякого натворила. Но Татьяна заметила, что я смотрела на зло ей в телевизор, улыбаясь лишь уголками губ. — Последние твои стихи не очень складные. Мы такое не выпустим. Анфиса передает. — Татьяна отнимает у меня пульт, включает новостные каналы, гордо оглядывает меня. Мало ей того, что я живу, как на птичьих правах и меня этим попрекают, так еще и стихи ей мои не нравятся. — Отдайте. Там клип был. — Ты меня совсем не слышишь. — Как я могу вас слышать, если вы ерунду говорите? — Дуюсь на ее слова я и ухожу из кухни босиком по кафельным плитам. — А тортик? — Да подавитесь им. Действительно. Пусть передавится, а у меня сегодня среда. Я и так все эти дни даже книги в руки не брала, а теперь от какой-то глупой мысли о вечере с Асей на лице улыбка и желание хоть сто книг прочесть. Татьяна догоняет меня, скользя по этим кафельным плитам, опять больно тянет мою руку. — Да отпустите уже. — Сначала скажи, что с тобой. — Взволнованно спрашивает она. — Странно. А раньше вас это не беспокоило. — Одергиваю руку я, освобождаясь. — Меня волнует твое здоровье. — Серьезно говорит она. — Когда ты на своем сольнике в обморок свалилась, это было причиной увезти тебя в санаторий. А сейчас ты делаешь все, чтобы опять туда уехать. Действительно, такая ситуация мне знакома; по идее, если я не хочу снова туда, сейчас нужно ответить так, чтобы не обидеть ее, но я перестала контролировать собственный поток речей, говоря: — Так выбросите меня. Я ведь теперь поломанная кукла. Это было ошибкой. — Ты хочешь, вероятно, чтобы я совсем с ума сошла от твоих выкрутас? — Нет, я не понимаю, от чего вы такая добренькая. — Смягчая интонацию, пытаюсь не обидно сказать ей. — А я не понимаю, почему ты такая стервозная. Я подхожу к ней очень близко, говоря прямо в губы: — Вот и останемся при этих вопросах. Мы же загадочные женщины. — Ты ж моя Дездемона. — Смеется Татьяна, но глаза у нее все-таки печальные. Будто она что-то знает. «Какая там! Я даже роль вшивой служанки не заслуживаю с ее интригами в каждом произведении после всего, что сделала». День протекал медленно; хотелось поломать часы за их неправильную ходьбу; потом хотелось оставить эти безумные мысли, образовавшиеся огромным комом в горле; а не хотелось мне сейчас одного — чтобы Татьяна, как никогда любящая и заботливая, суетилась возле меня. Когда я услышала: «Доктор, с ней что-то не так.» я не выдержала. — Ну все. С меня хватит. — Говорю самой себе, накидывая синий пиджак на плечи, посмотрев последний раз на нее, как будто чем-то разбитую. — Это даже не смешно. Два года я жила, как ваш реквизит, а сейчас вы проявили ко мне уважение. — Ты… — Она даже дар речи потеряла от таких слов. Но позже, подавив как всегда свою любовь, серьезно спросила. — Ты… Когда вернешься? — Вот видите. — Хлопаю дверью я, не говоря больше ни слова. Я заслуживаю больше, чем эту сказку, в которую каждая вторая девочка играет в детстве. Я хочу любви. Именно поэтому я иду снова в Грибоедов, где: шум, веселье, бар, люди, ничего не навязывает твое общество и ты сам ни кому не навязываешься. Все здесь такое, какого нет в вечеринках Татьяны. Я зашла по дороге к Анфисе, уточнить про мои стихи, мол, что с ними не так. Каково было мое удивление, когда я узнала, что Анфиса даже не открывала мои черновые работы. — Почему она мне соврала? — Выпивая горячий черный чай, говорю я. — Чтобы ты разозлилась не на нее. — Пожимает плечами Анфиса. — В таком случае, у нее это не получилось. Я в себе просто закрываться начала. — Это ты зря, дорогуша. Татьяну не изменишь, только сама страдать будешь. Оставь ее. Найди друзей. — Я нашла. — Перебиваю ее. — В Грибоедове. Они такие классные! Мне там безумно нравится. — Ну вот. Не унывай только. — Рассудительно заключает она и, выпив чай, улыбается. — А стихи дело-то наживное. — Спасибо вам. За все спасибо. Я побегу. Если бы не этот разговор, я бы так и ходила в воду опущенная. Сейчас, когда вечер светится фонарями, я отличаю свет от них тусклым миганием. И снова это чувство обнимает меня, когда хочется обнять весь мир, в шумных потоках голосов. — Как всегда. — Говорю официанту. — Ася вышла курить. — Предупреждает он, натирая бокалы. — Я надеюсь, вы не думаете, что у нас что-то есть? — Тихо спрашиваю у него. — Я думаю, все впереди. И он туда же. Почему нас все пытаются свести? Думая об этом, я даже не заметила, как меня ударили по плечу, и, конечно, это была Ася. — Поэтам салют. — Она обнимает меня, словно я ей что-то обещала. — Ты знаешь, что Бродский не любил поэтов-песенников до Высоцкого? — Иронично улыбаюсь я. — Ты ведь не Бродский. — Ася садится за барную стойку со мной. — Да и ты на Высоцкого не похожа. — К чему этот разговор? — Не понимает она. — Извини. — Берусь за голову, сверкая кольцами на пальцах. — Татьяна мне вымотала все нервы. — И колец, вижу, накупила. — Замечает она, трогая их. Я замираю на мгновение, когда ее рука трогает мою и это мгновение становится невыносимо-долгим. — Меня ими не купишь. — А коктейлем? — Ася не отпускает мою руку, параллельно ища коктейль. — Может, еще что-нибудь? — Сжимаю ее ладонь я. — Я написала тебе песню. — Как удар барабана звучит эта фраза от Желновой. — Я ее услышу? — Конечно. Мы обе еще смущенно вглядываемся в руки, сплетенные между собой, пока у меня не звонит телефон. Надпись «Татьяна» рьяно и дико прокручивается в моей голове и я незамедлительно отключаю телефон. — Так нельзя. — Злится Ася. — Ты что, — Удивляюсь я. — даже не ревнуешь? — Ревную, а толку. Мне не 16, я могу тебя отчасти понять. Хотя… — Ладно, хватит. — Теперь злюсь и я. — А почему ответить нужно? — А ты не догадываешься? — Ася переглядывается и тише говорит мне: а если во время нашего с тобой уединения она опять звонить будет? Или еще хуже — застукает нас вместе. — Ой-ой! Накрутила. Сразу видно — параноик. — Смеюсь я, легко целуя ее в щеку. — Ну уж нет. — Качает головой Ася. — Я не хочу быть героем-любовником. — Я знала, что ты меня не любишь. — Обижаюсь я. — Люблю, но быть третьей не хочу. — Желнова надувает губы и я понимаю, что если не расскажу ей всю подноготную, она не поймет меня. И пришлось рассказать, как меня, словно котенка, подобрали из коробки сиротских Питерских приютов, вычистили шерстку, а потом еще год по врачам гоняли из-за расстройства пищевого поведения. Именно по этой причине я всегда ношу пиджаки к платьям. Татьяна меня так застыдила, что я потеряла абсолютно все свое самообладание. Ася внимательно слушала, как я вышла в люди, сделала карьеру и, увы, не без участия Татьяны. После всего, что она для меня сделала, у меня нет больше вариантов удержаться здесь. Если останусь с Асей — прощай, карьера. С Татьяной — прощай, любовь. — Но этими выходками ты не решишь проблему. Только лбами нас столкнешь. — Заключает Ася после моего долгого рассказа. — Я не знаю, что делать. — Извини, что подняла эту тему. Ты еще слишком молода, чтоб решать такие глобальные проблемы. — И поворачивается к бару. — Бармен, как всегда. Мне показалось, что Ася — это мой шанс вылезти из мира грязного шоу-бизнеса, обретая то самое окрыление, о котором пишу. Удивительно — пишу о том, чего никогда не испытывала. — Песня! — Громогласно говорит Ася, как настоящий романтик, целуя мою руку: Побудешь сегодня женой Мюнхгаузена. — Жду твою серенаду. — Кокетничаю я. Ася благородно берет гитару, перешагивая через смрад алкогольных лиц, показывается на освещенной сцене, четко говоря под аккорды: — Друзья мои. Эту песню я написала недавно. Начинаем. Фонари освещали ее решительные черты лица, в этот момент притягательные; она будто уже одержала победу, хотя я всего лишь ей в любви призналась. Но она была счастлива, двигаясь под свою музыку, напевая: «-….Мы будем точно гореть, Но только лишь бы успеть Ко времени А теми ли ты? Назови меня по имени… назови меня…» «С теми ли я? Не знаю. Но сейчас я точно с той самой.» — отзывалось у меня в голове. Ася в моменте посмотрела на меня и уловила одобрительный взгляд и больше ей уже было не нужно. — Любишь ее? — Спрашивает непринужденно Павел. Я оглядываю его дико и непонятно, мол, а ему-то что. — Это наше личное. — Ну-ну. Смотри, как бы не публичным стало. Вы очень палитесь. — Он смутил меня этой новостью, но когда Ася вернулась, наши лица стали непоколебимыми. — Что вы тут? Секретничаете? — Возвратилась воодушевленная Желнова, сев ко мне. — Я тебя по имени разве не называла? — Отсылаюсь на ее песню я. — При других обстоятельствах хочу. — Открыто намекает мне она. Опасная игра в самом деле, ведь пока у Татьяны еще не наступил тот возраст, когда она полностью может отказаться от романтических встреч под вечер. Все-таки иногда она организует их мне, просто раньше я трепетно ждала, когда и для меня найдется время, а сейчас я устала ждать. Под пеленой этих бумажных векселей, вечерних встреч с ее коллегами, наверняка и с другими, такими же наивными девочками, я вечно для нее была на последнем месте. Мы еще немного посидели в баре, беседуя друг с другом, а потом она сказала: — Поехали ко мне. И вроде я, как порядочная девушка, должна была отказать, но, увы и ах, я не такая, поэтому быстро и уверенно заявляю: — Поехали. И мы, как это и предполагалось, поехали на ее машине к ней, по дороге пересматриваясь друг на друга. — Я точно не совершила ошибку? — Сомневаюсь я, пока голос дрожит. — Ошибка — это то, что ты только сейчас согласилась. — Довольно улыбается Ася, заворачивая за угол. — Шустрая какая. Вообще-то это очень рано. — Ты все еще можешь выйти. — Вскидывает бровь Ася. — Не хочу. — Подмигиваю я, попутно целуя ее в щеку. Она недовольно смотрит, накрывая своими губами мои. Сердце трепещет, руки дрожат, будто со мной впервые это. Я и сама становлюсь натянутой струной, красивым эпитетом, тающим мороженным в ее объятиях. Мы долго так сидели в машине, пока Ася первая не предложила пойти к ней, говоря: — Тут неудобно будет. И я клянусь, как девчонка краснею. Это ей нравится, я вижу. Сейчас, видимо, узнаем, что еще ей нравится. Минута, жалкая минута от лифта до входа в ее квартиру. Пьяный разум хочет то, что трезвые мы боялись озвучить. Она закрывает двери на ключ, влюбленно подходит ко мне, выключая свет. Тягучая музыка в голове играла, пока мы целовались; нарастала, когда она сняла мое платье; начала играть громче, когда ее губы прикоснулись к шее. Мне хотелось всего, но я все-таки, наверное, из робкого десятка или это только с Асей хочется быть недотрогой, потому что из того, что хотела я — ничего не озвучивалось. — Что ты хочешь? — Звучит прямо над моими губами. — Только скажи. — Это самое сложное. — Отвечаю я, думая: либо обстоятельства меня воспитали молчать, либо я отвыкла от элементарной романтики. — Хотя нет. — Говорю я, руками обвивая ее шею. — Я хочу, чтобы ты меня любила. Мне больше и не надо. Ася улыбается, целует меня снова, заваливает на диван, (очень удобный, кстати), проходя поцелуями ниже. Тяжело было думать в такие моменты о чем-то еще, кроме о том, что сейчас я действительно знаю, что хочу. И это озвучивать больше не требовалось. Она сейчас сама поймет. Телефон одиноко гудел в сумке, пока Ася дарила мне то самое окрыление, которое я так долго искала в Татьяне. Я начинаю путаться в мыслях, но это выправляется чрезмерно-долгими фразами: — Я люблю тебя. И я отвечаю ей взаимностью, горячо обнимая и целуя ее дрожащие от желания губы. Вечер становился долгой ночью, где процветала любовь. — Может, уже спать пойдем? — Предлагает она, лежа со мной, отдышавшись от еще одного оргазма. — А ванна у тебя большая? — Спрашиваю я, переворачиваясь на бок. — Хочешь принять ванну? — Да. — Киваю ей в ответ. — С тобой. — Вот как. — Я вижу, что ее глаза снова заблестели, появился тот самый огонек. — Тогда я пойду наберу ее. Накинь что-нибудь. — Хорошо. — Я целую ее в ключицу, пока она собирается с силами, чтобы встать. Без нее в квартире стало так пусто и слышен этот противный гул телефона. Да что ей еще надо?! А вдруг это и не она, не Татьяна…? Надо проверить. Я, нацепив покрывало, подхожу к сумке и проверяю. Нет, это все-таки Татьяна. Смс-ки оказались самыми страшным исходом, который я предполагала. В одной было написано, что «в полицию позвоню», в другой, что «уже разыскивают». Ну-ну. То-то смотрю целый наряд под дверью. Ха-ха! Напугала. — Мне здесь лучше, чем с тобой. — Показываю язык экрану, как тут он загорается новым звонком. — Да блин. — Пришлось ответить. — Я у подруги ночевать осталась. — Ты с ума сошла?! Время видела?! Меня совсем не жалко! — Кричит мне в трубке ее голос. — Извините, уснула. — Завтра концерт, а она меня так изводит. Чтобы утром была уже на Звездной. — Завтра? В 11 что ли? — В моей памяти начинают работать шестеренки из отрывков одного разговора перед обедом. Точно. Отсюда очень долго ехать, но другого выхода нет. — Да, дорогая. — Эта ее интонация всегда меня только злила. — Хорошо. Спокойной ночи. — Первая кладу трубку я, бросая телефон в сумку. Ася выходит, обеспокоенно смотря на меня. — Мне завтра нужно быть на звездной в 11. Концерт. — Виновато говорю я. — Нет проблемы. Довезу. — Обнимает меня Желнова, приглашая в ванную комнату. Горячие пары я любила всегда, особенно в сопровождении любимого человека. Ася садится напротив, напевая свои песни, двигаясь ко мне все ближе. Приглушенный свет, она рядом, мое сердце, выпрыгивающее из груди. Все волнения я отложу на завтра, а сегодня только она меня волнует. — Спорим, твоя Татьяна так не умеет. — С чувством собственного превосходства говорит Ася. — Хватит о ней. Она вообще не моя. Моя только ты. Наверное, это не совсем точное определение наших отношений, ведь завтра эта сказка обрушится рутиной и отрывками вранья, но это ведь завтра, а сейчас все так, как мы обе хотим.