Между жизнью и смертью

Уже пол часа я непрерывно хожу по палате, не зная куда себя девать от услышанного факта. Ася действительно здесь или они меня решили все разыграть? Может, Татьяна подкупила врача ради проверки и теперь хочет добиться моего самоанализа. Ха-ха! Смешно, если так. Она же взрослый человек, не может она так поступить. Или может? Я решила сама узнать, встав с кровати, по осколкам, по иглам, больно, резко, но уверенно открыла дверь; теперь путь в неизвестность. Хотя, впринципе наша жизнь вся в таком направлении. Держу курс на лево; да, это мой любимый курс; иду к синим дверям, дергаю. Как сложно быть недееспособной. Громко вздыхаю. Дверь не открывается. — Ирина? — Дрожь по всему телу. Медленно поворачиваюсь. Доктор внимательно наблюдает. — Я тут искала… — Не придумав что, я решила промолчать. Умнее не покажусь, но точно не испорчу мнение о себе. — Если вам нужна встреча с пациентом Желновой… — Вздыхает он. — Нет! Что вы! — Закатываю глаза. — Я пойду обратно. — Ну смотрите. Ася готова с вами встретиться. Я косо смотрю на него. Значит, все-таки она здесь. Интересно, по какой причине. Передвинувшись от края стены, я прошла до палаты, оглядывая задумчиво врача. Когда наконец легла, шумно выдохнула. Неделя… Целая неделя в этой петле? Простите, это невозможно. Я сложила за последние два часа три сборника стихотворений; два раза перечитала любимую главу книги; три раза переслушала любимую песню; и неизвестно сколько раз смотрела в окно, пока в дверь не постучали. Я насторожено говорю: «да, кто там?» Заходит доктор. Ну-ну. Кстати, за все это время я успела умилиться тому, что очки с черной оправой, будто вечно свисают, пока его веснушчатое лицо внимательно разглядывает все вокруг. — Пациент Желнова готова вас увидеть. — Пусть заходит. — Коротко сообщаю я. Когда доктор вышел, сразу же зашла Ася. Ее вечно-пшеничные пряди, абсолютно прямые; ее глаза, устремленные куда-то вверх; улыбка. Улыбка? Почему она улыбается? Что здесь смешного? В том, что при ее виде меня бросило в дрожь? Ну да, может быть. — Привет, однако. Извини, без цветов сегодня. Сама понимаешь — от первоисточника узнала, — Ася снова начинает ерничать, но сейчас, закрыв глаза, я готова слушать ее четкий, как удары в барабан, голос. — Прибежала к тебе на своих без пяти минут двух. — Господи. — Встаю я, падаю ей в объятия. — Ничего не говори. — Обнимаю ее, поднимаюсь, чтобы поцеловать. И она отвечает. На удивление даже долго. — Сильно ты вчера грохнулась. Я даже не успела ничего подумать. — Ася гладит мои руки, осматривая их полностью. — Синяки вижу. — Ушибы. — Поправляю ее я. Слишком часто я слышала это слово от врача. — А ты почему здесь? — Не поверишь: аппендицит. — Глаза Желновой дергаются. Что, серьезно? Я как-то нервно сглотнула на ее фразу. — Не наркотики? — Боже упаси! Рехнулась? Стала бы я им про это говорить. — Ася все еще держит мою руку. — Сейчас все хорошо. Завтра уеду. — Уедешь? — Я почему-то сейчас обеспокоена за то, что мне пытаются соврать. — Ну, домой поеду. А ты, я так понимаю, к ней? — Ася смотрит точь-в-точь, как Татьяна вчера. Ностальгия охватила меня и я страшно-нервно дернулась. — Ира? — Нет. — Зачем-то кричу я и закрываю уши. — Ты в порядке? — Недоумевает она, пытаясь что-нибудь сделать. Но тут уже бесполезно. Я опять в этом колесе. И правда — после всего этого больничного куда мне податься? - Нет. – Говорю я после первого срыва. - Вижу. – Заключает она. – Слушай, а врач-то не скажет твоей? – Как град сыпятся слова Аси. - Я разберусь с этим. Но вероятность того, что вы пересечесь есть. Поэтому давай лучше я буду приходить к тебе? – Осматриваю палату, делая вид, что впервый раз вижу весь интерьер. Потом резко выпаливаю. – И перестань ее называть "моей". - Ир, это как минимум нелогично. Живешь с ней ты. Вещи у тебя там. И чувства тоже к ней, иначе почему ты позволяешь до сих пор ей сюда ходить? – Тут ее порвало. И вроде я повод дала, но этот разговор сплошной тупик. Я сдерживаю все свои маты в голове и хватаюсь за голову. — Ася, я прошу тебя, — Сажусь на стул я. Она тоже села. — давай сейчас не об этом. — О чем тогда? — Она чешет свою русую макушку. — Я хочу, чтобы ты мне сказала, что было после того, как я потеряла сознание. Тут молниеносно наши взгляды встречаются, ее упрямо отворачивается, мой нервно дергается. Ася, вздохнув, начинает: — Ты упала. — Я начинаю смеяться, перебив ее. Ну, мол, и так ясно, что упала. Она строго посмотрела на меня и продолжила. — Мы вдвоем ринулись тебя поднимать. Кстати, на лице синяки тоже были. Точнее, наверное царапины. Да. И вот, когда эта твоя… — Татьяна. — Опять перебиваю ее я. — Когда она подняла тебя на руки, пытаясь привести в чувства, ты что-то нам сказала неразборчиво и вырубилась. Мы, конечно, панику развели. — Эмоционально начинает Желнова. — Паша вообще все стаканы разбил, как увидел. Но мы ему объяснили, что это обморок. Положили тебя на скамейку, она там звонила в скорую, а я пульс мерила. — И как? — Обеспокоенно спрашиваю я. — Да жива ты была. Действительно просто в обморок свалилась. Ну и увезли тебя на скорой через пол часа. — Невообразимая дурость. — Снова хватаюсь за голову я. — Ты-то зачем вмешалась? — Да сердце у меня разрывается. Я люблю тебя. Не могу на это смотреть. — Злится Желнова. Я опускаю глаза в пол, думая, что это провал, как в песне группы Колибри. Хочется сказать, что тоже люблю, но что-то останавливает. Ася выглядит как-то болезненно; неужели аппендицит так повлиял? Не верю я ей. — Ты точно мне не врешь? — Ира, ты параноик. — Открещивается она. — Я знаю. — Уставшая, я ложусь обратно в кровать. — Лучше закончить пока наш диалог. Я хочу спать. — Поправляйся. — Она целует меня в щеку, уходит, шумно закрыв дверь. По щеке теперь катится слеза, обжигает мокрый поцелуй. Словно оголенный провод под воду. Внутри сердце чуть не выскочило. Даже не знаю, что теперь мне нужно, чтобы перестать их обеих мучать своей недо-влюбленностью. Ничего никогда не изменится и теперь я это точно могу утверждать. Потом снова меня проведать приходил доктор; я ему почитала стихи про доктора, сумасшествие, палату. Он сказал, что я очень романизирую образ врача. Я посмеялась над этой фразой, объяснив ему, что, мол, я все романизирую. Вот так пролежав без дела весь вечер, я совсем отчаялась, когда поняла, что уже утро. Пусто на душе. Еще и это внезапно-резкое солнце чертит полосы…смотрю на свои пряди, наматываю их на пальцы. Как сейчас я подумала? Солнце чертит полосы. Верно. Оно выжгло мне волосы. О! Тут я тянусь за блокнотом, записываю, уйдя с головой в процесс. Совсем не до того, что у меня начинает болеть голова; у меня сейчас эта голова такие вещи пишет. И заточив, как карандаш, свои мысли на солнечных лучах, я принялась оформлять стих, как в дверь стучатся. — Ну что вы будете делать! Входите. — Разгневанно вещаю я. — Вот как нам рады. — Говорит доктору возмущенная Татьяна. — Да уж. — Поправляет он свои очки. Я откладываю блокнот и виновато развожу руками, поясняя: — Мысль перебилась. — Ничего. Зато у меня новости хорошие. — Что-то выписав, говорит врач. Мы внимательно устремились на него. — В общем, если я пропишу курс, можно раньше выпускать вас, Ирина. С условием, что курс вы допьете дома и будете больше творога есть. — Он отдает мне рецепты лекарств. — Подождите. — Ужасаюсь я, понимая, что мы можем пересечься с Асей. Первого раза хватило. — Можно хотя бы дня три? — Кто спорит? Завтра ни в коем случае вы не уйдете. — Доктор отмахивается. — Просто не через неделю, а, условно говоря, через дней пять. Я выдыхаю. Татьяна оглядывает меня. И, когда доктор уходит, садится рядом. — Чего это ты? — Ничего. — Коротко говорю я. Мы смотрим друг на друга. Я, будто не желающая ее видеть, отдаляюсь к стенке. — Прости, что вчера так вышло. — Она трогает мою руку и я понимаю, что мы опять отдалились. Все из-за нее. Из-за Аси. — Прощаю. — Отворачиваюсь я. — Короче, как настроение будет, позвони. У меня сегодня в Мариинском дела. — Татьяна оказалась понятливой и, положив цветы с мандаринами на стол, ушла. Я неизмеримо быстро начала биться в истерике, утыкаясь в подушку. От цветов остались гордые стебли — все лепестки на полу. К черту их обеих. Еще немного позлившись, я вспомнила, когда в последний раз такое было. В тот день. В тот самый день, когда я сказала обеим: — Я вас ненавижу. От воспоминаний сердце закололо, глаза зажмурились, я что-то выкрикнула и упала на подушку. Когда пришел доктор не помню. Но он очень долго вкрадчиво смотрел на меня. Я отдышалась, смахнула пряди со своих глаз и пожаловалась на боль в спине. — Не мудрено! В такой стресс себя вгоняете. — Это непроизвольно. — Признаюсь я ему. — Может, если вас это тревожит настолько сильно, мы прекратим встречи с Татьяной Викторовной? — Заботливо спрашивает он. — С ней-то? Да. Скажите ей. — Я киваю и переворачиваюсь на бок. — Извините, а с пациентом Желновой Асей я могу запретить? Мне кажется, она тоже причина ваших срывов. — Я, услышав это, переглядываюсь с ним. Ошарашенно вздрогнув, меня всю бросило в дрожь. — Чего? — Я не в свое дело, конечно, влезаю, — Начинает он. — Так не влезайте. — Мотаю головой я. – Сколько стоит ваше молчание? - Я и так могу вам сказать, что эту тему мы оставим конфиденциальной. - Ну смотрите. – Я прищурилась на него, но все-таки уловила, что он меня более чем понял. Он кивнул мне, молча закрыв дверь, оставив меня в полном потрясении. — Да уж, — Нарушаю тишину я, взяв в руки поломанный стебель. — Мексиканские страсти.