hope

Глава 10.

Привал.

      Для привала была выбрана ровная местность, с размеренным количеством деревьев и свободной земли. По двум сторонам лагеря разбили палатки с дежурными, которым открывался вид на просторы в округе, чуть поодаль от середины – лазарет. Нескольким солдатам требовалась помощь в обработке ран и ссадин, а кому-то в вправлении вывихов. Там же стояла телега с припасами: едой, водой, оружием, несколькими комплектами сухой одежды и экипировкой для лошадей. Посередине развели большой костер – такой, чтобы все солдаты смогли сесть по кругу и согреться этим холодным вечером. - Ай, щиплет! – пожаловалась Эн, стараясь увернуться от рук медсестры, которая старательно обрабатывала неглубокий порез на ее плече. - Эй, все в порядке? – поинтересовалась Элис, входя в палатку. - Я говорила, что это лишь царапина. Но эта дама в белом халате, - она указала на нее пальцем, сморщив нос, - и крепким в руках насильно усадила меня в свою раскладушку! Лучше бы отдала эту склянку мне! - Ведешь себя как ребенок, Эн. – Элис встала рядом, подавая медсестре еще один биток марлевых повязок. – Как часто ты думаешь о бутылке крепкого? - Весь сегодняшний день. Как только села на лошадь. - Аккерман точно убьёт тебя. - Пускай попробует. – ухмыльнулась Эн. Элис подала последнюю марлю и, вздыхая, направилась к выходу, нарочно хлопая подругу по раненому плечу, отчего та, шипя, потянулась, чтобы ударить ее по ягодице в ответ. Тщетно, Элис ловко увернулась и убежала из палатки.       Она направилась к посту, чтобы проверить время своего дежурства – 4 утра -, а затем к телеге, намереваясь взять оттуда фляжку с водой и два брикета еды для ужина.

«Интересно, что сегодня на ужин? Я так голодна..»

      Девушка увлеченно рассматривала содержимое своего пакета и, разворачиваясь, врезалась в чью-то грудь. С кармана вывалилась маленькая бутылочка.

«Аккерман! Черт подери»

- Я прошу прощения. – отводя взгляд, кланяясь и натягивая улыбку, сказала Герберт сквозь зубы. Капитан лишь молча посмотрел сначала на нее, потом – на брикеты в руках. А затем и на то, что упало – склянка с таблетками. Он, задумчиво хмыкая, опустился, чтобы поднять.

«Замечательно»

- Воруешь таблетки? – его вопрос неприятно кольнул под ребром. - Никак нет, Капитан. – ответила Элис. Она очень хотела уйти, но не подавала виду, держа холодную учтивость на лице. - Тогда зачем тебе весь пузырек? – поинтересовался Капитан, приподнимая бровь. - Они… - как неприятно говорить о своей оплошности! – рассчитаны на каждого солдата. Мне больше не дают, но очень нужно, иначе я не засну из-за адской головной боли! Вам вряд ли нужны смертники, Капитан.       Аккерман сначала молчал, смотря ей в глаза, а после всучил баночку в руки со словами: - В следующий раз прячь по-нормальному. – И после недолгой паузы добавил, - А еще… выйдешь на дежурство на полчаса раньше. - Но Капитан! Однако он тут же ушел.

«Не прошло еще и месяца, а он продолжает засыпать меня наказаниями на ровном месте. Да сколько можно?!Расклевали бы вашу печень стервятники, Капитан, было бы неплохо!»

      Стемнело. Лес погрузился в темноту, и лишь пламя костра освещало небольшую равнинную местность. С наступлением ночи природа замирала – птицы не пели, в кустах не шуршала мелкая зверина. Все живые звуки – клокотания, завывания и щебетания – утихали, либо вымирали, а утром возрождались вновь, а сейчас оставляли место тишине мёртвой природы: изредка потрескивал огонь да тяжелые облака с мнимым скрежетом ползли по небу.       Кони стояли в небольшой ограде, привязанные к колышкам. Сквозь ветер был слышен звон: мягкий и немного приглушенный. Это оказался маленький колокольчик, который был аккуратно повязан хозяином на шею лошади. Вряд ли он мог помочь отыскать строптивую, если та потеряется, скорее колокольчик висел для красоты, в качестве отличительной черты, еще и показывая любовь и заботу хозяина.       Гигантские деревья устремляли свои ветви ввысь, разрезая ровную линию неба. Чем выше они были, тем сложнее было разглядеть очертания темно-зеленой кроны. Неподалеку потух свет, в палатке госпиталя – сестра закончила бинтовать солдатские раны. Кто-то закинул пологом телегу с остатками припасов. Рота готовилась ко сну.       Солдаты сидели у костра. Кто-то негромко разговаривал, кто-то просто грелся. Эну задремала на плече у подруги, оставив недоеденным снек* (прим. сухая закуска) из солдатского пайка. Элис сидела на поваленном дереве, притянув колени к груди и сложив на них руки. Немного склонив голову, она смотрела на огонь: ритуальные пляски языков пламени завораживали. Причудливые образы живых существ возникали и также быстро исчезали.       Один солдат чуть слышно запел: Наша крыша – ночное небо,Наша лампа – костёрный пламень.Так мечтательно и нелепо Это все происходит с нами. Девушка, сидящая рядом, тоже подхватила, напевая тоненьким нежным голоском: Как в огне догорают палкиЕжечасно сгорает время, Но его нам совсем не жалко Ведь мы искренне верим в то,

Что всегда будем молоды. Мы танцуем без повода.

Мы всегда будем только там,Где мы счастливы просто так - З а порогами города,Где не путает пустота .

Падающая возле нас звездаОбещала, что мы всегда будем молоды.

Молоды.

Мы всегда будем молоды.*

      В высь улетели последние слова песни вместе с сияющими искрами костра. Солдаты разбрелись по спальным местам, оставляя горячее пламя. Элис все так же продолжала сидеть на бревне, оперевшись руками на колени, и не решалась разбудить Эн, которая так сладко дремала у нее на плече. Вдали показался Аккерман, он направлялся к костру. В груди снова затеснило.

«Как бы я не хотела, чтобы он пошел именно сюда! Сходи, проведай свою кобылу, милый Капитан, но только не ходи сюда!»

      Однако он все же направился к костру и молча сел неподалёку. Казалось, что повисло томное и неловкое молчание. Хотя, может это чувствовала только сама Элис. Девушка старалась не смотреть в его сторону, отводя взгляд как глупая девочка с красными щеками, и делать невозмутимое лицо.       Она погрузилась в размышления:

«Почему так паршиво? Я же ничего не сделала…

Может потому и паршиво, что ничего не сделала?

А что я должна была сделать?

…

Он будто красная тряпка для быка… для меня. Ума не приложу, из-за чего я так взъелась на него. Как будто Капитан тогда, в тот день на лошадях, был мне так противен, что я сразу начала вести себя таким образом - ощущать неудобство, когда находишься с ним в одной комнате и уходить с его глаз как можно чаще.

Что за чушь собачья, Элис!

Ты ведешь себя хуже маленького ребенка! Неужели так трудно запихать свои капризы поглубже и спокойно делать то, что тебе положено?!»

      В голове будто разгорелся скандал.       Чаще всего люди с такими жалобами попадали в здешних местах (и вообще в пределах стен) в госпиталь для душевно больных, где каждому отводилась отдельная комната с небольшой койкой и кастрюлей под кроватью. Они лежали там годами, оплакивая пагубность своего существования. На последних страницах газет как-то был опубликован случай, как однажды больной выхватил у медсестры стальные ножницы и в порыве страха раскромсал… самого себя. Никто точно сказать не может, работает ли эта медсестра в том самом госпитале сейчас, но она в мельчайших подробностях рассказывала то, с какими безумными глазами он это сделал.       Но Элис не была одной из тех людей только потому, что умела контролировать себя и свои мысли, а такие порывы случались нечасто – только тогда, когда она лицом к лицу встречалась со своим «раздражителем», который заставлял ее беспокоится о том, что она сделала раньше.       В ней будто боролись две личности, одна из которых отчаянно требовала вернуть спокойствие в жизнь, вернуть желание и умение говорить с людьми честно и открыто, а вторая яростно добивалась призрачной власти, до сих пор неясно над кем, желая доказать свою правду, в которую верила, как в божество. Вы, наверняка, помните, что Элис перестала верить в Бога несколько лет тому назад по неизвестной для нас причине, дорогой читатель. Полагаю, она верила, но не в Бога, которого расхваливали праведники стен, а в свою правду, что упорно старалась доказать. - Отправляйся спать. – вырвал ее из раздумий голос Капитана. – Совсем скоро твое дежурство. Элис промолчала, однако скривила губы, недовольная тем, что ей снова указывают. Ну и дура, будто не знает, что без сна помрет от первого же манёвра. Она положила на маленькую подушку голову, которая совсем недавно перестала болеть, но еще изредка отдавала в затылок и темечко, и вскоре уснула.       Лес полностью погрузился в темноту, и лишь пламя костра освещало небольшой круг подле него.       Есть ли что-то хуже, чем неудача? Сожаление. Сожаление о прошлом, настоящем, о поступках, о жизни. Сожалеть о том, как все случилось, как все произошло тогда, давным-давно, когда привычная жизнь затрещала по швам и когда много всего было принято с горяча. Крыса, загнанная в угол.       Это сожаление отравляло девичье сердце.