Мёртвая линия: момент истины.

      Питер покинул квартиру почти бесшумно. В нём боролись смешанные чувства.       С одной стороны, он не хотел расставаться с Йонне Аароном.       С другой стороны, такое соседство могло стать причиной для пары сломанных рёбер, и данная перспектива вряд ли доставила бы кому-то удовольствие.       Связавшись с Гасом, который, вот ведь кстати, слонялся без дела, Стил нетерпеливо поинтересовался у друга о его успехах в поиске.       Самому Питеру фамилия Бломквист была не только знакома, но и, если его не обманывала память, имела непосредственное отношение к семье Линдхолм.       — И ты был на верном пути. — Подытожил Гас, сверяясь с информацией на мониторе. — Между прочим, мне даже не пришлось далеко ходить.       — Не томи, а? — Питер нахмурился.       — София Линдхолм, она же Бломквист.       — Откуда я мог знать её настоящую фамилию?       — Чего ты вообще завёлся? — Липстик недоумевал. — И вообще, Оливер мёртв, к слову. Погиб несколько лет назад. — Гас пробормотал под нос ругательства. — Я надеюсь, его смерть ни коим образом не повлияет на твоё расследование, приятель?       — Отчасти. — Питер вспомнил ещё одного человека, который знал всю правду, но, по какой-то причине, решил отмолчаться в стороне. — Я было подумал, что он, являясь другом Йонне, поможет мне прояснить некоторые моменты из прошлого. Но, видимо, не судьба.       — Ладно. — Гас заприметил Вилле Вало, который проплыл мимо окон и, подобно стервятнику, влетел в помещение, застукав сотрудников за праздным пиршеством. — Удачи с поисками…       — Ага…       Питер почесал голову.       Вот тебе раз.       Что, если этот Бломквист был для Йонне кем-то большим, чем просто учителем? С чего Линдхолмам вообще понадобилось помогать Софии, если она была для них посторонним человеком?.. Или, нет?..       «Спроси у него сам, делов-то». — Это подало голос здравомыслие.       «Щас. Чтобы он меня на котлеты порубил, на пару со своим кровожадным шефом?» — его шизофрении тоже не терпелось блеснуть предположениями.       — Почему люди такие сложные? — Питер тяжело вздохнул, решаясь прибегнуть к крайним мерам.       Вариантов у него немного. А точнее — всего два.       Или же, три. Если быть совсем честным.       Первый: он задает интересующий его вопрос Йонне (лучше смерть).       Второй: раскручивает его брата или отца на этюд «откровения отчего дома». Про маму тоже не стоит забывать.       Третий: шлёт их всех нахер и не еб*т себе мозги.       Итак, вращайте барабан.       Внимание: Питер идёт к самому наиболее (всё познаётся в сравнении) адекватному члену семьи, к Линде Линдстрёму, который, между прочим, знает, что Стил к нему, рано или поздно, припрётся. Если, конечно, не оставит свои жалкие попытки выстелить путь к дыре в груди своего возлюбленного, ошибочно именуемую сердцем.       — Привет. — Лили ни капли не удивился очередному пришествию американца. Разве что покачал головой, дивясь «изобретательности» своего стоеросового телохранителя. — Мне уже стоит обратиться за помощью к мини-бару, да?       — Как знаешь. — Питер угрюмо взгромоздился на диван, созерцая парня и узнавая в том шанс на спасение.       — Почему из сотен тысяч людей тебя угораздило выбрать именно моего брата? — Лили отложил бумаги и уставился на собеседника своими озорными глазами.       Питера весьма подбодрило подобное поведение. И он мог не переживать за то, каким глупым может выглядеть со стороны.       — Потому что он такой же, как я.       — Расширенный эгоизм, во всей своей красе. — Лили хмыкнул, доставая из шкафчика бутылку виски. — Это для тебя. Я воздержусь.       Питер лишь пожал плечами в ответ. В принципе, ему было всё равно. Разве что, его словно магнитом тянуло обратно, чтобы справиться о состоянии своего незадачливого спутника. В конце концов, именно он виноват в его обмороке.       Об этом он, разумеется, рассказал своему другу, который вмиг прервал предположения парня.       — Перестань укорять себя в том, чего ты не совершал. Предпосылки случились много лет назад и без твоего участия. Что до нас с Аароном, и если у тебя уже был такой вопрос и ты так и не решился его задать, мы встречались некоторое время. Вернее — он мог так подумать, ведь о нём до меня никто так не заботился. Даже собственный отец.       — В каком месте вы вообще родственники? — Питер приподнял бровь.       — У нас общая мать, которая мутила и с Матиасом и с Лиамом. Если про меня всё ясно, то отец Йонне неизвестен. Хотя, Линдхолм почему-то всё время называет его своим сыном, но жил он с нами. — Лили отмахнулся. — Веришь, нет, всем плевать. Лиам хотел получить Йонне не из-за того, что был в него необычайно влюблён, но из справедливости ради. Тем самым он бы подтвердил свои надежды. Всё встает на свои места, не так ли? — А тут ещё делёжка началась — чем не повод для внезапно возникшего из ниоткуда папани, который пропадал несколько лет к ряду?       — Видимо, о тесте никто из них никогда не слышал. — Питер фыркнул.       — А ты прям так уверен, что все смогут принять истинное положение текущих дел? — Лили скривился. — Таким образом, у них, хотя бы, имеется мнимая убеждённость в собственной правоте.       — А ты, как считаешь? — Питер сузил глаза.       — Я думаю, что отец Йонне — Матиас. И я тебе объясню, почему мне так кажется. — Линде обвел кабинет скучающим взглядом. — Интересно, мог ли я хоть когда-то предположить, эдак, в пятилетнем возрасте, что через много лет спустя буду разговаривать с двухметровым мужиком, рассказывая ему о сложном строении внутреннего мира моего брата, с которым я встречался несколько месяцев, ибо он сам так решил?       — Ну, знаешь ли… — американец лишь развёл руками, — все мы немного с ебанцой. Я вот одного понять не могу, как такой псих смог вообще ужиться в социуме?       — Почему же псих сразу. — Лили скривился. — Мне не нравится подобный термин. Вспомни, как часто он переходил дорогу кому-либо, пока его не трогали? Вся фишка в том, что даже самый злой мудак, о деятельности которого слагают легенды, никогда не начнёт убивать всех вокруг скуки ради. Ты всё ещё требуешь от меня объяснений?       — Хотелось бы.       — Короче. Представь себе такую ситуацию: в окружении Йонне появляется человек, который испытывает к нему невероятную симпатию. Всех вокруг бесит этот инкогнито. И только Аарон осмеливается сказать ему правду, не взирая на последствия. Следующим вечером они пересекаются. Новоявленный поклонник решает задеть моего брата словом, а после, понимая, что на того не действуют увещевания, даже сказанные в приступе необычайной ярости, переходит к физической расправе, выжидая момент и загоняя Аарона в ловушку. — Линде достал сигарету и смерил Питера ироничным взглядом. — Ты бы сам, как поступил?       — Дал бы ему в морду. — Стил удивился. — Или попросил бы объясниться. Это же очевидно.       — Причём, понимаешь, почему-то с тобой данный метод решения конфликтной ситуации будет работать немного иначе, чем с Аароном. Но, не тогда, когда на тебе клеймо бешеного придурка, которого хлебом не корми — дай распустить руки. На самом деле, это не так. Мой брат очень хороший.        — Это ты понял в тот момент, когда из твоего ребра торчала рукоять столового ножа? — Питер хрипло рассмеялся. — Ладно, извини.       — Очень смешно. — Линде фыркнул. — Нет. Давай начнём сначала. В общем, эти двое стоят напротив друг друга. Аарон уверен в себе на все сто процентов. Он знает своё физическое преимущество, невзирая на робость во взгляде, которая, признаюсь честно, сбивает с толку. И? — Думаешь, он набросится на противника? — Ага, сейчас. Есть три этапа, через которые проходит его готовность к решающему броску. Первое: он всегда холоден. Второе: он подбирает психологический код к замку, чтобы открыть его менее болезненным способом и свести конфликт на нет. Третье: он предупреждает ровно до того момента, пока не почувствует свои просьбы бесполезными «пожалуйста, отойди». И человек, чёрт возьми, не станет его слушать, гонимый эмоциями и не в силах обуздать гнев. В любой другой ситуации, не начинённой давлением, и немедленным принятием решения, этого бы не произошло. Ты уверен, что он псих, Питер? Я повторю ещё раз, если в этом есть необходимость.       — Я одного понять не могу, почему он виноват?       — Потому что он не виновен. — Лили криво усмехнулся. — В этом мире бытуют изощрённые инсинуации. Правд, как минимум, две. А если приглядеться: одна. Я про настоящую.       — С чего ты вдруг решил будто знаешь его?       — Просто верь мне. — Линде ткнул себя пальцем в грудь.       — Какой смысл усложнять очевидные вещи?       — Ровно такой же, как в том, чтобы доминировать над теми, кто слабей тебя. И вот эти самые доминанты любят хитрожопые манипуляции. И восхищаются ими до кровавых соплей. Как по мне, отличный способ заинтриговать их, сыграв на отсутствии критического мышления. Впрочем, вряд ли тебе это всё нужно. Ты ведь явно не за сим сюда пожаловал.       — Отнюдь. — Питер прожёг Лили взглядом. — Но, не будем отдаляться от Оливера Бломквиста.       — Оливер вытащил моего брата буквально из пропасти, из которой его не могли достать ни хвалёные психологи, ни я, ни мой отец. Он был отличным учителем и не менее прекрасным человеком, который разбирался во многих вещах в силу своего многолетнего опыта. Как сейчас помню, однажды он ответил моему другу на вопрос, и этот ответ не совпадал с мнением ни на йоту. Друг разозлился, сказав: вы не правы. Уж кто-кто, а я-то в этом разбираюсь. И Оливер согласно кивнул в ответ, не желая спорить. «Понимаешь, ответил Бломквист, — будь ты хоть сто раз уверенным в своей правоте, задавал бы ты этот вопрос снова? — Нет. И суть моего Правильного ответа заключается не в том, чтобы сказать тебе то, что ты хочешь услышать, а в действительно стоящем методе, способном решить твою проблему. Если бы ты знал ответ, то не обращался бы ко мне. И, смею предположить, ты уже готов смириться с истиной, зная, как на самом деле стоит поступить. Только вот (проблема) ты всё ещё веришь, что кто-то вдруг скажет нечто, в духе: да, можно решить проблему более лёгким путём. И этого разговора бы не было, если бы ты перестал себя обманывать. Раз и навсегда».       — Просто мы живём в такое время, когда очевидные вещи, в противовес изнуряющим поискам, звучат, как нечто невероятное, почти волшебное. Только ведь не все хотят обвинять себя в сложившейся ситуации.       — Такое время было всегда. — Линде закинул руки за голову, сцепив их на затылке. — В нём же были люди, не так ли? — Единственные в мире существа, способные сотворить из пепла дворец и низвергнуть в пучину самое прекрасное, что с ними когда-либо происходило.       — Значит, ты говоришь, что Бломквист был для Аарона кем-то, в духе наставника?       — Достаточно вспомнить, с какой нежностью он о нём отзывался. И сколько листов с выполненным домашним заданием сдавал на край учительского стола, в то время, как остальные не удосужились даже черкануть пару строк. Вспомнить, как он гулял с Софией до глубокой ночи, когда её отец вдруг не мог прийти с работы пораньше. То, как мирно текла их жизнь до страшного события в середине осени. — Йонне шёл в лицей, сжимая в руках папку с рефератом для Оливера. Это стало некой традицией по средам, и Аарон часто выискивал несоответствия в учебнике, сверяя те с книгой о великих полководцах, подаренной ему отцом. Далее он делал расширенную версию с фактами, которых не было в учебной литературе. Сам Бломквист часто удивлялся подобному стремлению одного из своих учеников к изучению истории родного города. Я предполагаю, мой брат мог испытывать потребность во внимании. А ещё — ему нравилось, когда кто-то подмечал его наилучшие стороны, ведь часто Йонне говорили «ты странный, ты не такой, как все». Видимо, принимая своего ученика со всеми его недостатками, Бломквист выстроил между ним и собой прочную связь, которая ещё не была любовью, но самоотверженностью это чувство точно можно было назвать. И вообще, я не уверен, что Оливер заморачивался над Йонне так, как это делал с ним Аарон. Эдакий своеобразный фетиш, помогающий справиться с пугающей реальностью, как яд змеи, или лютый мороз, находясь на котором более получаса ты впадаешь в блаженное забытье, наслаждаясь им и игнорируя фатальные последствия для организма…       4 октября 20** год.       Йонне шёл со второго урока, предвкушая встречу с учителем.       Сегодня Аарон чувствовал себя донельзя хорошо, полагая, что потрудился на славу. На этот раз ему казалось будто он превзошёл самого себя. Несколько дней подряд он усердно работал над рефератом, отложив в долгий ящик прогулки со сверстниками, чтобы сосредоточиться на том, что действительно могло сделать его немного счастливей обычного состояния.       На момент большой перемены объявлялся обеденный перерыв. Для Аарона эти двадцать минут были сродни целой вечности, ведь время шло куда медленней, когда ты изо всех сил старался дождаться заветного момента.       Аарон чертовски обожал эти сладкие булочки, посыпанные сахарной пудрой, и стоя за одной из них, он переминался с ноги на ногу, сжимая в руках папку со своей работой.       Через некоторое время ученики всполошились, чем привлекли внимание парня. Он нехотя вышел из забвения, провожая взглядом группки юношей и девушек, которые приникли к окну, рассматривая главную дорогу.       Эта улица всегда была предельно тихой. Она вела в пригороды, к полуразрушенным усадьбам, заброшенным и потерявшим свой привычный лоск по прошествии лет. И, стало быть, в этом месте жило настолько мало человек, что эти семьи можно было пересчитать по пальцам.       Нелепая случайность, чей шанс выпасть равнялся одному проценту из ста, навсегда запечатлелась в сознании Аарона в виде гротескной картины, чей образ заставлял преисполняться немыслимым безумием.       За школьным автобусом лежало тело.       Оно находилось слишком далеко, чтобы можно было разглядеть лицо человека, который, судя по всему, был без сознания. То, что фигура приняла довольно странную позу в виде согнутой ноги в колене, и расслабленно уложенной на животе руке, навевала мысль вовсе не о смерти, а о том, что мужчина просто прилёг отдохнуть. И Йонне верил в это до последнего, медленно покидая зал и спускаясь по лестнице, чтобы оказаться на месте происшествия.       Оливера мало кто любил, я буду предельно честным с вами. Но, то, насколько внезапно он ушёл из жизни, повергло в шок всякого, кто был знаком с ним заочно, через сплетни и крайне нелицеприятные отзывы.       Он был мёртв. Или жив? — Никто первое время не мог дать правильный ответ на эти вопросы.       Бломквист, наверное, сказал бы нечто присущее его манере выражать свои мысли: Если бы ты знал ответ, то не обращался бы ко мне. И, смею предположить, ты уже готов смириться с истиной, зная, как на самом деле стоит поступить. И этого разговора бы не было, если бы ты перестал себя обманывать. Раз и навсегда».       Йонне разжал пальцы. Листы разлетелись по дороге и, гонимые ветром, попали в лужу крови, образовавшейся под головой учителя.       — Идём. — Строго сказал кто-то.       Аарон обернулся, увидев брата, который держал его за плечо. — Пошли, не надо на это смотреть.       — Почему он? Почему, когда я был счастлив, как никогда, жизнь забрала у меня последнее? — Йонне вырвался, покидая Лили, чтобы скрыться в неизвестном направлении.       — Эй. У тебя есть я. Хватит делать такое лицо, пожалуйста. — Проявлять сочувствие Линде давалось с большой натяжкой. Он буквально из кожи вон лез, чтобы не ляпнуть лишнего. — Мы устроим ему отличные проводы… (бредово звучит)       — Почему он не остался дома? — Закричал Аарон, вцепившись в рубашку Линдстрёма. — Этого всего бы не было. Почему он не смотрел по сторонам? Это же просто шутка, понимаешь?! Они все здесь прикалываются надо мной.       — Не здесь, так в другом месте. Ты же не можешь быть уверен в том, что тебя не поджидает за углом опасность? — Линде пытался усмирить брата. — По-тише, ты привлекаешь к себе много лишнего внимания.       — Ох, извини, если тебе бывает стыдно за мою эмоциональность. Ничего не могу с собой поделать.       — Дело не в эмоциональности, или её отсутствии. Я не хочу, чтобы люди видели в тебе то, чего в тебе на самом деле нет. Не стоит привлекать к себе столько ненужного внимания. Если хочешь — мы придём домой и ты сделаешь там всё, что посчитаешь нужным. Только не здесь, умоляю тебя. — Лили взял на себя обязательство покинуть место происшествия. Поначалу Йонне отпирался, но, в конце концов, уткнулся отсутствующим взглядом прямо перед собой. Казалось, живого в нём сейчас было ровно столько, сколько в профессоре Бломквисте.       — Расскажи Софии самое лучшее, что ты знал о нём. — Линде взял брата за руку, заходя в автобус. — Только не говори, что думаешь сейчас только о себе.       Йонне в отчаяние сел на пассажирское место, с ужасом понимая, что Линде был прав.       Вжавшись в плечо брата, он с тревогой прислушивался к внутреннему состоянию, понимая, что приступы могут вновь вернуться в его жизнь в следствии стресса.       Ему становилось тяжело дышать, но спасительное тепло Линдстрёма подтверждало факт того, что сейчас он был в полной безопасности.       Устав содрогаться от рыданий, Аарон притих, погружаясь в сон.       И если бы он только знал, что с пробуждением станет совершенно другим, то никогда бы не смыкал глаз, дабы не впускать в свою жизнь жажду сладкого упоения при виде страданий близких ему людей.       Он верил, стоит лишь подпустить их ближе запретной черты, боль вернётся вновь. Стоит только привязаться к кому-то и ты тут же его потеряешь, ведь так было со всеми, кого он любил…       — Это… — Питер проглотил комок в горле, — просто чудовищно. Нахрена я тебя вообще об этом спросил?       — Ох, это лишь часть истории. — Зрачки Линде превратились в беспощадные точки. — Я уже сомневаюсь, готов ли ты услышать продолжение…