Лего. Последний итог

Уже летят первые снежинки веснушчатого одеяла, покрывая серую землю, и Николь, глядя на эти резные хлопья, почему-то вспоминает, как они с Кортни, Меган и Мэри носились вокруг их тогда еще «Доброго пути» лепили липкие из-за излишнего обилия влаги снего-грязевые шарики и бросались друг в друга. Смеялись на весь Манхеттен. Она потом не хило заболела. Она вообще с самого детства весьма болезненна. Стоит какой-нибудь клетке вируса оказаться в радиусе пяти миль — она обязательно подхватит ее. Хорошо, что Ми-Ми не такая. Из начищенного окна в кабинете Адамса за снегопадом трудно наблюдать — широкие жалюзи полуприкрыты и загораживают весь обзор. Он не любит дневное солнце и больше пользуется электрическим светом, что уже не единожды выводило из себя. Будто подвал. Или пещера с разведенным посреди костром. Рядом сидит Кейси — ерзает на неудобном стуле и все время вздыхает. Страница ее ежедневника изрисована завитушками и образцами подписи из новой фамилии, кою она недавно на себя примерила: Кейси Бриена Мироу — Ники не нравится. Финиган куда лучше. Адамс-Остин тоже до тошноты бесит. Одна навязана безысходностью, а вторая дана ИМ. Кстати о Нем: сегодня явился с утра. В душе. Сидел на полу в углу и пел что-то из Френка Сенаторы. Николь не успела выпить таблетку, пока заставляла сонный мозг начать работу после пробуждения, сползая с кровати дочери и шаркая в ванную. Пришлось в пене вылезать и мчаться к сумочке, где под подкладкой надежно припрятан Аминазин. Теперь немного подташнивает — кофе и нейролептик — не лучшее сочетание на завтрак. Тост ей так и не полез. — У меня отличные новости, друзья! — Адамс громко хлопает дверьми и своим резким появлением заставляет собравшихся коллег в его кабинете для внеочередной планерки рассеять остатки сонливости. Его халат немного смят на груди — Николь морщится. Она гладила этот до тошноты белоснежный дорогой кусок ткани битый час. Лишила себя целого часа законного и необходимого сна. Главврач грузно падает в свое кресло и тянет довольную улыбку: — Тендер на строительство второго корпуса объявлен! Разливается довольный гул голосов — этой новости ждали давно, но финансирование сказало: «Жирновато» и нажало на паузу — затяжную, с намеком на «стоп». Хотя давно нужно расшириться. Четыре этажа мало для всех отделений. Практически ходят по головам. Многие специалисты в штате отсутствуют именно из-за малогабаритности, а не по причины непрописанных в регламенте единиц. Адамс еще шире улыбается: — Да-да! Именно такой восторг я испытал сегодня в кабинете Коулмана. Мы сможем, наконец, полноценно переселить на отдельные этажи и онкологию, и кардио, и нейро. А общая хирургия и приемное ЗДЕСЬ смогут вздохнуть полной грудью. — Получается, дежурные в приемном будут иногда тут топтаться? — спрашивает Лимб, закинув ногу на ногу. На нем смешные носки с жирафами. Мэри бы уже закатила глаза: «Классические туфли со времен Людовика шестнадцатого и детскосадовские носки». Кейси наклоняется к уху Николь: — Суки. Так и хотят меня среди дебилов одну оставить. Я все равно к тебе буду бегать в перерывах. — Да подожди ты. Пока построят, ты три раза в декрет успеешь сходить. — Ники тихо посмеивается, за что получает болезненный щипок в бок. — Или ты! — Не дождешься! — Несомненно, минусы тоже есть. Но, — Адамс горд. Он считает себя отличным руководителем и победоносным деятелем. Не раз на подпитии хвалился своими достижениями и упущениями Подольски (бывшего главврача). Самоутверждался и напыщенно вздергивал нос. — Это же лучше, чем терпеть тесноту. От нас ждут свершений и качества. Нам, к сожалению, не достичь уровня Стоуни-Брук по комфорту, зато мы можем смело заявить свое равенство с их профессионалами. А то и на уровень выше будем. — Куда им с нами тягаться! — Слова Хариса присутствующие расценили как нечто смешное и, главное, правдивое. Любимое выражение Соло — меряться письками. Доктора это тоже любят, ценят, практикуют. Адамс смеется громче всех. Сегодня предложит Николь закатить праздничный ужин, купит Ми-Ми что-то особенное (игрушку, которую она зашвырнет на шкаф. Их там уже гора), позвонит родителям и довольный сядет гуглить отзывы в инете о его обожаемой Грейси-Сквер. Ники вновь смотрит в окно. Хочется выйти и подышать свежим воздухом. Хочется сесть на лавку в сквере, обнять ладонями горячий кофе, выкурить пару сигарет и закрыть глаза. Хочется просто быть нигде и ни с кем. — Но давайте не забывать, что есть вариант эскалации в данном вопросе. На расширение рассчитывали не мы одни. Карфаген уже мне прислал гневную тираду. — Брось, Дэвид, — все тот же веселый Харис фыркает и высокомерно закатывает глаза. — Они и так получили телеманипулятор. Пусть этим и с добреют! — Это их потолок! У них машинка новая, а у нас будет целое здание! Пусть глотают пыль! В дверь коротко стучит новая секретарша. Высокая блондинка на шпильках — будто продолжение ее ног, она гордо проплывает вглубь, к развалившемуся Адамсу, с кружкой горячего чая на подносе. Мужская половина присутствующих здесь провожает ее каким-то первобытным взглядом, пока она не исчезает из их поля зрения. Кейси уж больно громко цокает: — Чуть не кончили синхронно. Ты рот прикрывай, если что. Боюсь, потонем в следующий раз. Как сдержать смех, если шутка уж больно неожиданна? И Ники давится воздухом. А Адамс расценивает это в сою сторону. Смотрит на нее, с любовью, нежностью. В его глазах благодарность за поддержку. Она и не рушит такой опрометчивый вывод в свою сторону. Пусть думает, что ее улыбка только для него. Сегодня до конца рабочего дня на ее столе будет стоять шикарный букет белых голландских роз. А Мартинас всегда серьезна. Скрещенные руки на груди и сведенные брови. Наверное, именно поэтому у нее на лице нет ни одной морщинки в ее сорок. Это плюс отсутствия эмоций. — Что насчет кабинок в приемном? Вы ставили в известность верхушку, что скоро наши кушетки развалятся под весом пациентов? Улыбка у Адамса меркнет. Он вздыхает и отпивает чай из фарфоровой кружки. — Я просмотрел смету на ремонт первого этажа. Пока ничем порадовать не могу. — Ну, значит, скажем медсестрам, чтобы побольше бумаги запихивали в трещины на стенах. — Ийа никогда за словом не полезет в карман. Вот кто достоин восхищения, и Николь его ей дает. А что касается Адамса… — Не перебарщивайте, доктор Мартинас. В первом все отлично и с кушетками и со стенами. — А в третьем были? — Тишина. Мартинас мигает бровью: — Ну конечно. Низкая социальная ступень. Им и крысы под ногами сгодятся, да? Пусть за то, что вообще лечим, спасибо скажут. — Ийа… — Я, как и вы все, между прочим, клялась помогать и не навредить. Вчера парнишка пятнадцати лет с мозгами наружу сидел на кушетке, которая издавала скрип подбитого Боинга. То, что его родителям нечем платить за лечение, не дает нам права поступать по- свински! Николь согласна с этим. Уязвленная государственными законами часть населения не вся в этом виновата. И тем более дети. Но третье приемное — это ужас. Туда неохотно отправляются на дежурство с килограммном надменности общаются с пациентами, грубят на каждом шагу. Зато теперь корпус новый будет. Лицемерие и коррупция. Адамс ищет поддержки в глазах коллег и находит ее: — Я знаю! И мы работаем над постановлениями и сметой. Тут не все просто. И если вы думаете, что мне ТАК хочется видеть в третьем разруху, то тогда я с радостью делегирую ВАМ самим возможность поучаствовать в бюрократической жизни нашей больницы и попробовать добиться одобрения свыше. Завелся. Но на лице нет и грамма злости. У главврача отличная выдержка. — Ага. А операции пусть резиденты проводят, — добавляет Мартинас, прежде чем громко и показательно цокнуть. Харис спешит быть рефери: — Так, друзья, не забываем, что у нас рабочий день. И наши любименькие медсестрички уже там, — показывает большим пальцем через свое плечо на дверь, — задолбались утихомиривать толпу. — Вече! — кричит кто-то и все дружно смеются. А Адамс серьезен: стоит у окна, руки в замке за спиной и хмуро провожает взглядом летящие снежинки. -Кстати, о показателях, — в разговор включается Лимб. — Мы на две ступени выше, друзья. Это отличное достижение, я считаю. И так считают все, потому что Ники оглушают аплодисменты. Она тоже слабо аплодирует, а Кейси лишь закатывает глаза. Подумаешь… Это просто какие-то две больницы хило отработали полугодие, только и всего. Адамс приподнимает уголок губ и поворачивается: -Это очень радует. Все молодцы, и я благодарю вас за работу! Можете вернуться к нашей нелегкой деятельности! Присутствующие устало выдыхают, будто блоки только что таскали. Скрипят диван и кресла. Ножки стульев взвизгивают, когда их растаскивают по местам. И река из белых халатов плывет к выходу. — Выпьем кофе? — Кейси прохрустывает шейные позвонки, а Ники расправляет складки и заломы на халате. — Угу. Тоже хочу. Они последние плетутся к двери. — От кого-то несет потом, чувствовала? — Кейси всю планерку пыталась вычислить этого «вкуснопахнущего», но у нее не получилось, и сейчас она с подозрением провожает затылок каждого. — Гигиена отвратительная. Найду — оболью хлоркой. — Николь! — Адамс уже снова в своем кресле за столом. Его чай остыл, и он морщится. Ники коротко вздрагивает и поворачивается, глядя немым вопросом в глаза мужу. — Останься на минутку, пожалуйста. Блять… Кейси понимающе поджимает губы: — Я возьму тебе. Это про кофе. Она исчезает за дверью, даже не кинув на Адамса взгляда. А Николь возвращается ближе к столу, за которым сидит мужчина. Не садится. Намекает, что задерживаться не собирается. — В субботу Ларсон празднует день рождения. И нас пригласил соответственно. Блять! Йозеф Ларсон — нефтяная шишка и по совместительству чиновник. А так же друг давнишний Адамса и крестный Ми-Ми. — А ты сам не можешь его поздравить? Я … — в голову ничего не лезет. — Меня, кажется, Кинг просил поменяться. И я… — Нет, так не получится. Он очень просил, чтобы всей семьей. Скучает по крестнице, — видел ее, дай Бог, раз шесть за все время. Да и некрасиво выйдет. Мы и так пропустили совместный ужин в сентябре. У Николь начинает болеть голова. Обещали магнитные бури, и они, по всей видимости, все обосновались у нее под черепной коробкой. — Ты же прекрасно знаешь мнение Ми-Ми по этому поводу. Она не захочет. — Мало ли чего не хочет четырехлетний ребенок! — Это Адамс сейчас такой смелый, и Ники закатывает глаза. А дома будет молчать и лебезить перед дочерью. — Мы возьмем Стейси, там будут еще дети. Ей не придётся скучать. Пусть хоть один раз от телефона отдохнет. Мы семья, и я очень люблю хвастаться перед всеми своими красивыми девочками. Явный самоубийца. Ну и плевать. Остин все равно, куда ехать. Очередной скучнейший банкет. Отбудет и забудет. А с Ми-Ми пусть сам разговаривает. — Хорошо. Это все? Я могу идти? Голубые глаза напротив сужаются от улыбки, сминая в уголках заломы морщинок. Мужчина встает. — Спасибо, — говорит, обходя стол и приближаясь к Николь. — Ты у меня самая лучшая. — Берет ее за подбородок, поднимает лицо чуть выше. — И самая красивая. — Целует: медленно с расстановкой. Язык упирается в сомкнутые губки Ники, чуть толкается, и она открывает рот. Теперь поцелуй глубокий, страстный. Смешивается слюна, а звуки забираются на струны слуха. Конечный чмок, и Николь сглатывает. — Спасибо за поддержку. На это Остин не отвечает. Просто кивает головой и уходит. А в коридоре рукавом вытирает губы. Надо покурить, чтоб успокоиться. /// Сегодня день загружен. Трое с пороком и еще один с колотой раной в область правого желудочка. Пришлось повозиться, но он выжил. Правда, теперь проведет на больничной койке не меньше месяца. Николь отдает подписанные папки секретарю Адамса и смотрит на телефон. Сегодня собрание в группе развития, куда ходит дочь. Нужно поговорить о ее успехах и промахах. А еще о поведении, Миссис Харватис уже не раз намекала, что стоит обсудить некие нюансы в действиях Ми-Ми, а это значит только то, что эта маленькая заноза раздает «оплеухи» направо и налево. Будь она подростком, Ники бы выслушала от учителя тираду о вреде алкоголя и травки, которые они с рейдом обнаружили бы в шкафчике у своей неугомонной ученицы, близкой ей по происхождению. Уже битый час у Николь трещит голова от гула вокруг. Она устала извиняться. — … А ваша дочь за это ударила Джастина в нос. Вы считаете, это достойное поведение для девочки? «Да значит, заслужил ваш Джастин!» — Думает Ники, а с ее языка слетает лишь: — Я непременно с ней это обсужу. — Вы слишком развили ее для четырехлетней. И теперь Ми-Ми скучает. — Миссис Харватис не напирает. Просто делает акцент на важном. Но это и так понятно. Да, Ми-Ми умна. И ей тут совершенно не место, но… Ей нужно иметь возможность находиться в обществе своих ровесников. Ей нужны друзья. И кажется, пока в этом плане полный провал. Ну нельзя же ее отдать в круг сорокалетних байкеров? Хотя она бы там быстрее нашла общие темы для разговоров. Когда все разошлись, и Остин смогла выдохнуть, поднимаясь со своего места, учитель попросила ее немного задержаться. Не к добру. — Миссис Адамс, — Ники непроизвольно передергивает плечами от этого обращения. — Я очень переживаю за вашу дочь. — Морщинистые глаза сужаются, собирая в своих уголках россыпь заломов. — Она действительно не обычный ребенок. — Из-под вороха бумаг на учительском столе миссис Харватис достает лист и протягивает Николь. — Это она нарисовала сегодня. Взгляните. Некогда выбеленный А4 полностью замазан черным восковым карандашом. Но при правильном свете удается рассмотреть силуэт чего-то большого и прямоугольного. Похоже на гигантскую коробку. Или дверь. А может быть шкаф? Но это не важно. Важно, что с правого бока этой фигуры заметен выглядывающий человек. Николь хмурится. — Она не объясняла что это? Женщина, что все это время следила за реакцией родительницы своей ученицы, как-то расстроенно вздыхает и поправляет съехавшие на нос круглые очки с толстыми линзами: — Нет. Сказала, что нарисовала то, что я задавала, — и добавляет, встречая недопонимание: — Заданием было изобразить свой яркий сон. — В классе пахнет дождем, потому что настежь открыто окно. Вечер вовсю застилает город. Даже птицы удобнее уселись на ветви деревьев, чтобы подготовить себя ко сну. — Кошмары в ее возрасте… — пауза, в которой молниеносно идет подбор правильных слов. — Это как минимум странно. Но, зная Ми-Ми, я почему-то такого и ожидала. — Что вы имеете в виду? — То, что вы и сами знаете. Ваша дочь необыкновенна и развита раз в десять лучше сверстников. У нее всегда есть ответы на мои вопросы, но она никогда не поднимет руку, чтобы их озвучить. Я сама ее прошу, когда другие не знают. И наверняка ее интересы дома тоже отличаются от детских. Как и просмотры телепередач, фильмов. Она не знает ни одного персонажа из мультфильмов, зато прекрасно осведомлена о том, кто такой Нео из Матрицы. «А почему она в очках? Мало того, что вечно в депрессняке, так еще и слепая, как бразильский харацид?» — почему-то всплывает в голове высказывание Соло в сторону нарисованного мультипликационного персонажа. Господи, еще не хватало. Николь отдает рисунок дочери учителю и собирает свое сознание воедино. Надо что-то с этим делать. А еще надо срочно поговорить с Ми-Ми и узнать, что твориться в ее маленькой головке и почему ей снятся кошмары. Может Адамс все же прав и стоит показать их девочку психологу? По лобовому стеклу гулким стуком отбиваются большие капли дождя. Весь город почти стоит. Непогода и пробки — синонимы в Нью-Йорке. Уже битых двадцать минут она рассматривает зад белого мерседеса, а сзади нещадно жмут на клаксон. Идиоты. Словно этим противным звуком они смогут что-то изменить. Пальцы барабанят по рулю. Ники приоткрывает окно, чтобы немного глотнуть воздуха, пропитанного отработанными газами. За город хочется. Там так свежо и дышится легче. Ветки высоки и зелены. А трава какая мягкая, если развалиться на ней, как на ковре. Слева что-то громко ревет, и Николь неохотно поворачивается на звук. Зря. Черный Кавасаки с байкером в седле, облаченном в такое же черное, замер рядом. В кончиках пальцев Остин начинает колоть, когда черный шлем поворачивается в ее сторону и его забрало откидывает рука в черной перчатке. Холодные темные глаза смотрят в самую душу. И как бы она не пыталась, ей не забыть их. Не мигают. Зрительный Гольфстрим ядерным взрывом грохочет внутри. Минута — словно вечность, прежде чем байк издает визг и, срываясь, пятнашками мчится прочь. Только сейчас Николь начинает дышать. Рот приоткрыт, а мыслей нет. Гудок сзади пугает. Это уже сигналят ей, ибо мерседеса впереди нет. Люди злятся, что Ники затупила и мешает им продолжать путь. Приходится быстро реагировать, и она давит на газ. Почему среди миллиона улиц в Нью-Йорке они выбрали одну и ту же в одно и то же время? Почему проведение всегда пытается столкнуть их носами? Вселенная явно издевается. /// Ужин сегодня при свечах. Нет электричества из-за разыгравшейся непогоды. Ми-Ми неохотно жует кусочек стейка, подперев голову рукой. На ней черная пижама и нет рядом телефона. Ники не разрешает дочери сидеть с ним за едой. Адамс пьет вино и посматривает на своих девочек. Он хотел, чтобы Николь сказала Ми-Ми о приеме в доме ее крестного и о необходимости быть там, но Ники и не подумала. Сам пусть выкручивается. Пришлось осторожно действовать. Но это не помогло. Девочка категорически отказывается. Не идет ни на какой компромисс. И ее отец грустно тупит взор, когда они встречаются глазами. — Зачем мне туда ехать, папа? — Детский голосок полон едва сдержанного раздражения, а рука до побеления стискивает вилку. Адамс делает большой глоток вина, чтобы смочить горло. Голубые глаза бегают от предмета к предмету, а в голове работают шестеренки. Обдумывает каждое слово. Когда Ми-Ми была младенцем, он держал ее на руках с дрожащим трепетом и не мог налюбоваться. И сейчас это ни на грамм не изменилось. Только стало сложнее из-за взросления маленького демона и ее взрывоопасного характера. — Крестный просил, зайка. Он скучает по тебе. — Так сам пусть приезжает, а не зовет меня в толпу людей! Не поеду! Неохотно приходится капитулировать, и Дэвид грустно выдыхает. Николь смотрит на него исподлобья: брови сползли к переносице, на лбу ярко выраженная морщинка, а у волос блестит пот. Она знает, что муж старался не просто так, и ему важно быть там со всей своей семьей. Кофе рядом давно остыл, но Остин продолжает его пить. Хотя на ночь было бы целесообразнее выпить чаю. Не лезет. — Солнышко, давай ты все-таки обдумаешь, у тебя в запасе три дня. Пойми, это нужно не только крестному, но и твоему папе. — Адамс в удивлении выравнивается, глядит на жену и пальцами сильнее стискивает бокал. Не ожидал подмоги. — Каких-то пара часов для тебя не будут катастрофой. Возьмем Стейси. Ми-Ми бросает на мать брезгливый взгляд, морщит нос и прищуривает глаза. — Мам, ну что я там буду делать??? — Не раздражайся. Просто посидишь. Хочешь, возьмем телефон или планшет? А как по-другому уговорить, если в карих глазах ярким пламенем плещется гнев и несогласие? — Да я и дома с гаджетами нормально могу посидеть! — Но придется посидеть там. Это важно, родная! Пойми, пожалуйста. Девочка рычит, а Адамс громко сглатывает от напряжения. Только Николь остается спокойной, ложкой перемешивает холодный кофе, и ей совершенно не интересна фоновая обстановка. Наконец-то Ми-Ми капитулирует: — Ладно! Но только на два часа, не больше! — Ее отца охватывает ощутимый шок, он четкими чернилами прописан на удивленном лице. — И одежду я САМА выберу. — Тарелка отодвигается, а через минуту Ники и Дэвид уже остаются вдвоем. — Спасибо, милая! — Едва выдавил из зависшего рта. Остин тоже встает. Убирает тарелки, сгребает все остатки ужина в мусорное ведро и загружает посудомоечную машину, пока не шарахается от прикосновений к своей талии. Адамс сжимает ее в объятиях, носом зарывается в шею и довольно сопит, а Ники ведет плечом. — Не за что. — Есть! — Нежный поцелуй в челюсть. — Ты волшебница! — Пальцы забираются под резинку домашних штанов, движутся из стороны в сторону. Щекочут нервные окончания. Но рука Николь грубо пресекает это действие. — Дэвид, нет. И это очень твердо. Безапелляционно. Мужчина тормозит. — Ты все еще злишься? И он знает, что да. Такого скандала Остин ему еще не закатывала. После прошлого грубого секса на следующее утро, она в решимости высказала все, что было в ее душе. А ее муж непонимающе вслушивался в каждое слово. Он не подозревал, что все настолько страшно было с его стороны. И слов не находил, чтобы оправдаться. После долго извинялся, признавал свою ошибку. Клятвенно пообещал, что этого больше никогда не произойдет, и он держит обещание. Поползновения осторожны, не решительны. Они как немой вопрос. Дэвид Адамс не изверг. Он не станет делать что-то против воли своей драгоценной жены. Поэтому сейчас все почти сошло на нет. А у нее руки дрожат. Курить хочется, и нужно как-то добраться до качелей. Сесть, чиркнуть зажигалкой, затянуться. В воспоминаниях стоит сегодняшняя неожиданная встреча. Случайная или нет — не важно. Важно, что это была Она. Точно она. Нет более запоминающихся глаз.

***

— Твои глаза такие холодные. И в то же время полыхают лавой. Ты нечто неземное. — Я — демон, маленькая моя. — Возможно. Но под твоим черным крылом мне так спокойно. Я хотела сбежать, тогда, в начале. А теперь я… Боюсь, что ты сама крылья сложишь и руки расцепишь… — Не расцеплю. Твои частицы уже во мне. — Звучит не здорОво. — Сама в шоке. — Саша? — М? — …Ничего. Давай поспим? — Угу. Укладывайся удобнее и закрывай глазки. — Поцелуешь? — Конечно. Сотню раз.

***

Прием, как предполагалось, был грандиозен. Гостей на сотню. А может, больше. Ми-Ми, глядя в окно машины фыркает. Россыпью ярких цветовых точек на закрытой придомовой территории вспыхивают люди. Уже давно прохладно, и каждый глубже закутывается во что-то теплое, но упорно ведет диалог с собеседником. Снуют официанты и внимательно блюдит порядок охрана. Ники на переднем сидении, Адамс у руля. Слева восторженная Стейси в до неприличия коротком красном платье. Она здесь для подстраховки. Наверняка придется много «кланяться», знакомиться и вести бесполезные скучнейшие беседы, нужно, чтобы за девочкой, что все больше супит нос, был присмотр. Николь в аккуратном вечернем платье цвета слоновой кости. Муж галантно подал ей руку, когда открыл дверь, и теперь они всей четой предстают в эпицентре событий. На них уже бросают заинтересованные взгляды. Того и глади миссис Ричердсон каравеллой подплывет и расстелется в ненужных лицемерных реверансах. Адамс так же открывает дверцу со стороны своей дочери. Она же игнорирует подданную ей руку отца, выходит и злобно порыкивает. Молодой обученный парнишка тут же оказывается рядом. Он заламывает пальцы и широко улыбается натянутой и всеобъемлющей улыбкой. На него черные глаза девчонки поднимаются с прищуром и брезгливостью. — У нас грандиозное празднование специально для детей! — Даже не подумаю! — Ники ожидала такого ответа. Благодарно отвергла предложение проводить дочь вглубь дома, где уже собралось десятка три детей разных возрастов, и вернула внимание главной личности своего бытия. — Тебе не обязательно, но там может быть весело. Ми-Ми угрюмо садиться на ближайшую скамейку и демонстративно достает телефон: -Я буду здесь. Со мной останется, — она надменно бросает взгляд на свою недоняню и цокает, когда та ей в ответ улыбается. — Стейси. Можете идти и развлекаться. Но через два часа мы сваливаем, помнишь, папа? И папа помнит. Положительно качает головой. Подставляет локоть жене в синем рукаве дорогого смокинга, ожидает, когда та соизволит взяться за не грубую ткань. Теперь путь открыт. Куча препятствий на нем, и точно надо выпить. Они делают пару шагов к гостям, чтобы, наконец, явить себя состоятельной интеллигентной парой, счастливой в браке и родительстве, но вдруг тормозят. В главные ворота, ревя, вносится байк. Черный, будто дьявольская дымка. Он объезжает громадную статую Сааоки и паркуется где-то у увядшей сакуры. Ми-Ми приоткрывает рот, а Ники тихо сглатывает. Она знает байкера. Знает, как никто другой, и нужно действовать на опережение. — Дэвид, вон Ларсон. Пойдем. Надо поздороваться. — И как же она благодарна крестному своей дочери, что именно сейчас он обозначился на их горизонте. Нет желания ни видеть Соло, ни выслушивать о ней гадости. Просто пусть будет «ничего». Адамс поддается, и они следуют дальше. А Ми-Ми все так же провожает объект своего интереса любопытными глазами, пока тот, точнее та, не теряется за дверью, ведущей в дом. Как и предполагалось, прием затянулся на три и более часа. Николь и сама устала. Выходила к дочери, а та и не думала менять свое место дислокации, просила ее хоть что-то перекусить, получала грубый отказ и, понурая, возвращалась обратно. Стейси суетилась рядом. Она пытается, всегда пытается поддержать разговор со своей подопечной, но каждый раз нарывается на агрессию и игнор. Как и сейчас. Ми-Ми почти развалилась на скамейке, играет во что-то громкое, скрипучее, а ее няня блуждает туда-сюда. Они не держат контакт, не вступают в диалог. Девочке плевать. Просто глубже закутывается в свою косуху и жёстче давит на дисплей телефона. Он скоро сядет. И подзарядка далеко. Батарея жалобно скулит. -Заткнись! — сетует девчонка, а сама уже мысленно ищет родителей, чтобы заставить сесть в машину и уехать. Но телефон — машина. Он не слушается и уже спустя пару минут выключается. Как теперь быть? Техника с треском летит прочь, на другой конец лавки, а Ми-Ми злобно рычит, закидывая голову. Ей до одури не хочется идти в дом и искать своих. Она ненавидит людей, а там их куча. Начнут ей умиляться, не дай Господь, дергать за щеки… Брррр. И Стейси нашла себе развлечение. Компанию. Молодого парнишку, что предлагал младшую Адамс отправить в жерло вулкана — к другим детям. Смеется по-идиотски, накручивает локон на палец. Фу. Отвратительное зрелище. Чуть поодаль красивый сад из кустарников, деревьев и цветов, а дальше — озеро. Водная гладь играет заходящим солнцем. Кажется, что из глубины вот-вот дельфин может выпрыгнуть. Ми-Ми смекает, что ей делать, пока не натыкается на фигуру, сидящую в большом кожаном кресле-мешке на дощатой пристани. Сваи высоки и часты, держат незнакомого человека, как комара на ладони, и, кажется, она уже видела его. Точно. Вечер перестает быть томным. — Мама говорит, что курение убивает. Этот дьяволенок умеет быть тихим, почти незаметным. Симба мог бы у нее поучиться передвижению и внезапности. Она вообще обожает, когда кто-то пугается от ее появления. Да только в этот раз не особо повезло. Облаченная в черное с ног до головы надменная ведьма, выпускающая облако дыма ввысь, и глазом не моргнула. Даже не удосужила вниманием. В ее руках телефон, и она тоже играет. Да только с зарядом ей повезло куда больше. Не поворачивает головы, а с гаджета доносится бесячий скрежет: то ли бензопилы, толи ревущего мотора. — Лучше б она тебе рассказала, кто такие педофилы. Меньше бы совался к незнакомцам. — Но равнодушное любопытство заставляет кинуть мимолетный взгляд на лилипута слева. Презрительный взгляд и вновь внимание игре. — Совалась. А Ми-Ми упорно стоит рядом. Рассматривает. Руки засунуты в карманы джинс, косуха задралась. Делает вид, что взрослая, и нисколько не уязвлена. — Это не здоровые люди, которые любят детей нездоровой любовью. Соло — а это несомненно именно ей «повезло» сейчас стать объектом доебательств- раздраженно вдыхает дым через нос. Но ее бровь немного подпрыгивает. — Пять. Свободна. Слышится будто неловкое движение. Девочка делает несмелый шаг вперед и ровняется с расслабленной дьяволицей. Почти плечом к плечу, но на большее она пока не согласна. — Это ты на байке приехала, да? Общество назойливого комара куда лучше. Как бы сдержаться и не перейти на нецензурный язык? — А это ты хочешь в новостную сводку: «Совала свой мелкий нос куда не следует и поплатилась?». Да только не так прост противник, как его может представлять возраст. — Тут куча охраны и я в безопасности. А тебя не боюсь! Соло делает медленный затяг, устремляя взгляд на горизонт, где плавно тает солнце. Ее нелюбовь к детям возрастает в геометрической прогрессии. Она не имеет опыта общения с этой возрастной категорией населения. Единственные дети в ее прошлом — дети Миры. И теперь они взрослые самодостаточные люди. — Слушай, жевачка на подошве, свали в туман, окей? — Я не могу. В доме слишком много людей, и мне не получится найти родителей, а моя няня… — Ми-Ми поворачивает голову в сторону и брезгливо глядит на Стейси, что уже уложила руки на плечи своего нового знакомого. — Она блондинка. И это высказывание заставляет Алекс тоже заинтересованно посмотреть на человеческую фигуру на придомовой площадке. В ее руках новая сигарета и она, не стесняясь, нагло закуривает, а девочка рядом внимательно за ней наблюдает. — Н-да… У тебя «отличная» няня… Тебя выпотрошат, а она так и продолжит глазами раздевать этого дохляка. — Ты меня не расчленишь. Тебя же посадят на электрический стул. — И что? — Острая на язычок? Поиграем. Родители не рады будут, что оставили этого черта без присмотра. — Я поджарюсь, а ты будешь гнить в гробу, и мать твоя с ума сойдет. Если, конечно, ты ей нужна. 89% детей, рожденных в зажиточных семьях, нужны своим родным, как галочка. Просто как очередное достижение, необходимое для повышения статуса в обществе. Повисает тишина. Можно услышать, как у Ми-Ми крутятся шестерёнки. Она пытается переварить и понять сказанное, хоть ей это весьма трудно ввиду своего маленького возраста. И Соло довольно прищуривает глаза, есть время осмотреть это чудо, свалившееся на нее: кого-то оно ей напоминает. Кого? Неужели ее саму? Да плевать. Все дети на одно лицо. И нет в них ни толики интересного. — Меня любят! Хватает секунды, чтобы черный взгляд налился адской лавой: — Любви не существует! И чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя! -Она есть! Может, просто у тебя ее не было. — А ты, я смотрю, не хило развита для трехлетки. Ми-Ми тут же хмурит лоб: — Мне четыре с половиной! Соло не сдерживается в издевательском хмыке: — А, ну это многое меняет. Можешь прислать мне приглашение на вечеринку в честь твоего выхода на пенсию. — Я умная для своих лет. Мой уровень интеллекта уходит за сотню. — Жизнь это поправит, пиявка. По-дурацки выглядит взрослый разговор с маленьким ребенком, но обороты сбавлять вряд ли есть желание. Путь разревется этот мелкорослый карлик и бежит к мамочке под юбку, роняя тапки. Таков план. И он, кажется, трещит по швам: — … А ты позови меня на свои похороны, когда почувствуешь, что от скуки умираешь. — Шмакодявка, разворот на 180 градусов и в путь. Знаешь, что такое 180 градусов? — В геометрии это развернутый угол! А ты знаешь, почему человек может быть душным? Мелкая сука! Она не хило заводит черное нутро своим наглым язычком. Соло дергает плечами и вновь утыкается в свой телефон. Больше диалог вести с новоявленным клещом она не намерена. Лучшее оружие в этой борьбе — игнорирование. Игра орет на полную катушку — в ней опять раздается скрежет и нецензурная брань. Где-то на уровне мозжечка покалывает. Остается дождаться тишины, когда одиночество снова станет приоритетным и единственным спутником. Но… — Вода мутная. — Ми-Ми осторожно приближается к краю пристани. Вытягивает шею, чтобы взглянуть на спешащий поток внизу. — Наверное, был дождь. — Соло пф-кает, но молчит. Игра в «птичий короб» должна сгладить образовавшуюся неприятную атмосферу. — У бабушки и дедушки тоже недалеко есть озеро. Но мы там бываем редко. — Это река. Ты же вроде пытаешься показать себя умной, нет? Хотела блеснуть передо мной своим iq, а реку от озера не отличаешь. — Я не знаю, чем они отличаются. Говорю же: мы редко бываем на природе. — Ну, это ты своим родственникам ной. И лучше свали от края. Грошнешься, я уж точно за тобой не полезу. Мне насрать. Понесет течением, а потом тебя акула сожрет. — Не сожрет! Не водятся в реке акулы! — Свали оттуда! — Я аккуратная! — Была бы аккуратна, не приперлась бы к человеку, ненавидящему детей! — Я не боюсь тебя. Даже наоборот. Покатаешь меня на байке? — Покатать тебя я могу только на водных лыжах, чтобы на середине перерезать трос и смотреть, как ты медленно тонешь! — Я умею плавать! Мама учила! — Поздравляю. Фейерверки запустим? — Нет. Они портят атмосферу. — Хм. Как ты портишь жизнь окружающим? Иди, смотри свинку Пепу и ешь овощи. — Ненавижу овощи, а про свиней смотри сама. Я люблю Ужасы. — Охотно верю. Тебе нужно в один из них. На главную роль. Пройдешь без кастинга. — А тебе надо в фильмы прошлого века. Сигару в зубы и острую бритву под ремень. - Свали, блять, в преисподнюю, нечисть! Или я сама тебя туда отправлю! — У тебя глаза добрые. Не отправишь. Только пугаешь и все. -Ми-Ми! — Внезапный крик мужского альта откуда — то издали дергает маленькое тельце, его ведет, за секунду исчезает сцепление с деревянной поверхностью. Девочка машет руками, будто пытаясь восстановить баланс, но у неё не получается - уходит из поля зрения, теряя равновесие, и с гулким шлепком ударяется о воду. Гонимая импульсом или неожиданностью Соло вздрагивает. Телефон летит на доски, а она выпрямляется в спине. — Твою мать… Речное течение жестоко. Оно кипит бурлящими волнами. Клубится и перекатывает мокрые кулаки. За спиной все так же кричат, и этот крик становится все ближе. Ноги сами выпрямляются, поднимая тело в вертикаль. Не видно. Этого дурацкого ребенка не видно в воде. Сука! Николь нужно ровно триста тридцать два шага, чтобы добежать до пирса. Руки дрожат, а дыхания не хватает. Платье прилипло облегающей кожей. Она вертит головой из стороны в сторону. Поток стремительно уносится прочь, в его недрах пусто. Где дочь??? Она сбрасывает туфли, расстёгивает молнию сбоку, чтобы дать свободу своему маневру. Сзади кто-то кричит, кажется, зовет ее по имени мужским басом. Но ей плевать! Срочно нужно найти его- единственный смысл в этой сранной жизни! В легких коксуется воздух паники, глаза налиты кровью от перенапряжения. С правого плеча быстро снимается нежная ткань, а с другого не успевает — привлекает звук откуда-то сбоку: — Ну же! Давай, маленькая липучка, дыши! Метрах в двухсот видена черная фигура, нависающая над фигуркой поменьше — такой же черной. Господи! Ники натягивает платье обратно и что есть сил стремится к ним. -Дыши, блять!!! — Соло зажимает девочке, лежащей без признаков жизни на каменистой земле нос, пальцами тянет за подбородок, чтобы приоткрыть ротик и склоняется. — Ну давай, мать твою! –Еще одна подача воздуха рот в рот. Руки на грудной клетке. Раз, два, три. Вдох!. Раз, два, три. Вдох! — Наказание на мою голову! — руки сцеплины в замке — давят на маленькую грудную клетку. Раз, два, три. Вдох! — Ми-Ми!!! — Николь рядом. Каких-то пятьдесят метров. Босые ноги сбиты в кровь, а на щеках бледнота. Соло не обращает на ее крики внимания. Она вообще ее не видит, просто вдыхает в беззащитное тело жизнь, а с мокрых растрёпанных волос льется вода, на побелевшее без эмоциональное личико. Вдох. Еще один. -Кхе! Слава святым и падшим! Ми-Ми откашливается, а Алекс переворачивает ее на бочок, чтобы вся вода покинула хрупкое тельце. Губки синие, дрожат, но уже потихоньку приходят в норму, одежда до нитки вымокла. — Маленькая моя! — выдыхает Ники и приземляется рядом на колени, игнорируя режущие камни, что рвут ее нежную кожу. И только сейчас Соло видит кто рядом с ней. Замирает. Смотрит во все глаза на перепуганную Остин. А рядом разрывается гортанный кашель. — Солнышко, посмотри на меня! — шепчет запыхавшаяся Николь, сжимая меж ладонями детское личико, и когда карие расфокусированные глазки широкими озерами даруют ей внимание, заливается истеричными слезами. Прижимает дочь к себе, сильно, до судорог в суставах. Целует в макушку и сталкивается взглядом с Алекс, все так же удивленно таращащейся на нее. — Саша…- едва ли слышно. -Спасибо. Но Соло будто где-то в астрале. У нее ступор. Она никогда в жизни не была такой потерянной, как сейчас. Не мигает. Вода с мокрых волос все так же капает на землю, черная рубашка прилипла к телу. Но ей не холодно. Этот демоненок — дочь Николь? Реально? Руки сгребают в охапку камни и сжимают их ладонями. Маленькая бестия уже почти полностью пришла в себя, хотя и дышит тяжело. Тоже смотрит на Алекс. И теперь взгляд ее сосредоточен. -Ми-Ми! — Соло будто прикладом автомата бьют в висок. Когда за плечом раздается громкий мужской окрик. И через пару секунд они окружены толпой разного рода людей: от охраны, до Адамса — ненавистного и проклятого гондона всеми низшими силами. Как пощечина. Черное тело дергается, Александра трясет головой. Она уже не слышит ни единого слова — все сливается в мерзкое фоновое шипение. Встает. В ногах есть слабость, но это мелочи. Расталкивает собравшихся корпусом, пробирается сквозь толпу. Ее кто-то окликает — нет желания вслушиваться. Через пяток минут слышится грозный рев байка. Ники грустно провожает черного коня с таким же черным наездником к главным воротом, еще крепче прижимая маленькое тельце, укутанное принесенным кем-то полотенцем, к груди, а Ми-Ми, себе под нос, одними губами шепчет: — Саша… — и утирает речную каплю на своем маленьком аккуратном носике. Приключение удалось.