Лего. Последний итог

Николь сосредоточено рассматривает синеватые «фотографии» подчерепного мира своей дочери на ярком прямоугольном экране, разящим холодным искусственным светом. Межбровей не пропадает морщинка, а пальцы правой руки нервно вертят обручальное кольцо на левом безымянном пальце. Сзади на кушетке сидит Ми-Ми и играет в игру на телефоне. Она давно отошла от случившегося. Кажется, что и вовсе это не оставило следа на ее несформированном мире. На маленьких чутких ушах наушники, и звук включен довольно громко. Рядом с ней сидит все так же перепуганный Адамс. Он пытался несколько раз взять дочь за руку, но получал грубое сопротивление с ее стороны. По дороге в больницу его руки тряслись, а воздуха не хватало. Он переживал как обычный обыватель, а не врач мирового уровня. И даже теперь, после утешительных слов нейрохирурга Грейси -Сквер о положительном исходе и отсутствии повреждений, Дэвид Адамс не может расслабиться и остановить ритм своего барабанившего сердца. - Дома пусть полежит, - левой рукой царапая что-то в медицинской карте, спокойно рекомендует Мартинас, восседая за своим рабочим столом цвета слоновой кости. – Не носится без остановки. – Она вдруг отрывает взгляд от своего занятия и внимательно осматривает Ми-Ми, медленно болтающую свисающими с кушетки ногами. После мельком глядит на Адамса, и конечной остановкой карих глаз оказывается Николь. – А она у вас вообще бывает такой? - Какой? – не понимает Дэвид. А Ники отрицательно машет головой. Она-то понимает, что Ийа имеет в виду. Нет, Ми-Ми не носится, как угорелая, нет, она не учиняет разгромы, соответствующие ее возрасту. Нет, ей не интересно то, что может заинтересовать ее сверстников. Дома не бывает никаких догонялок, самолетиков, гимнастических изгибов, пряток. Разве только если она действительно хочет побыть наедине с самой собой. - Тем и лучше! – и левая рука нейрохирурга вновь возвращается к своему застопоренному делу.                                                                      /// - Мороженное здесь поганое. Сегодня Ми-Ми с Мэри. После неполного рассказа о случившемся от Николь, Миллер едва удалось упокоить. Она последними словами крыла Стейси, что в первый же час после случившегося была гневно вышвырнута со своей должности Адамсом. Называла ее мразью и идиоткой. Ходила нервно взад и вперед по клубу, куда Николь привезла дочь, чтобы оставить ее со своей крестной матерью до обыденных шести часов вечера – время конца ее рабочей смены в Грейси-Сквер. В перерывах между рассаживаниями, Мэри трогала Ми-Ми, осматривала ее, будто пытаясь найти несуществующие повреждения. Толи это ее мнительность так сильно завела, толи беременность швыряется гормонами, как дуб желудями осенью. Остин кое-как смогла успокоить разбушевавшуюся подругу. Она минимизировала трагичность. Не описывала высоту пирса, течение реки, а также умолчала о Соло. Сейчас такие детали могут нанести неисправимый урон. Начало второго триместра не менее опасно, как и конец первого. Лучше подстраховаться. Но стоило ей уйти… - Его тут и не подают. Это я попросила бармена купить в соседнем магазине. - А могла бы сегодня быть свободнее, если бы я окочурилась в реке,- выдает девочка, подпирая щеку и ковыряя мороженное в десертном стаканчике ложкой. У Миллер расширяются глаза от услышанного. Она пытается привести себя в чувства и собрать мысли воедино, подбирает нужное возмущение, но будто кто-то потусторонний ей мешает, всовывая в центр речевого аппарата лишь банальное: « не говори так, малышка». И приходится молчать. Ми-Ми бросает на нее взгляд из- под ресниц. Ждет реакции, но все, что она видит, это как Мэри открывает и закрывает рот. – Ты дыши. Иначе твой мелкий гипоксию заработает. Слова нерадивого ребенка бьют дробью в центр нервной системы, и возмущенная блондинка действительно начинает нормально дышать: - Не смей такое говорить, мелкая дурочка, поняла меня? Твоя нянька – тупица! Если я ее когда-нибудь встречу, то пришибу! А еще узнаю у матери твоей, кто тот рыцарь, что вытащил тебя, и озолочу! - Этот рыцарь – девушка и, думаю , ей твое золото будет не нужно. Мороженное с противным скрипом стекла о дерево отодвигается, а девчонка кладет голову на руки, словно ей скучно или есть над чем поразмыслить. Миллер все больше загоняется в рамки шока. Вязнет в пучине недосказанности. Ох уж эта Остин! Не могла выдать все как на духу? Ведь детали – это не зыблемая основа картины! Они как убить могут, так и успокоить. Теперь вместо матери глаголет дочь, и льющаяся информация явно путает. Закручивает блондинку, словно муху в паутину. А спокойная до безобразия Ми-Ми  выступает в роли  толстого, кровожадного, медленно подбирающегося к ней на пушистых восьми лапках паука. - Какая еще девушка? - …Красивая. Уже что-то вырисовывается. Хорошо, что с крестницей всегда можно поговорить, как со взрослым человеком. - Она успела добежать первой? - Она была на пирсе изначально. В голове Миллер воображение рисует голубую гладь реки, пирс с качающимся на не крупных волнах катером и почему-то пару лебедей. Так, стоп. Хоть это и дом ее недородственника, что славится своим состоянием, но вряд ли у него в окрестностях есть экзотические птицы. Или есть? Неважно! Можно ПОТОМ об этом подумать. - И допустила, чтоб ты с него свалилась??? - А как она бы это предвидела? Я к краю подошла. Мэри вновь захлестывает возмущение: - Она должна была сказать тебе, что это опасно, и…и… - Ну, говорила, и что? Я разве слушаюсь кого-то? Истина – Миллер знает! - Ми-Ми, как опрометчиво с твоей стороны! Ты же не из тех, кто суется куда попало без разбора! - Я и не совалась! На высоту хотела посмотреть и на течение. - Что? Мама говорила, что не было там течения! - Еще какое было!- улыбается девочка, довольная, что привела свою любимую тетушку в эмоциональный кратер. – Бурлило так, как будто закипало. Я думаю, там много порогов. - Что??? - Наверное, именно поэтому пирс на таких высоких сваях сделан. – Ми-Ми хмурит брови, действительно задумываясь над сделанном ею выводом, а Миллер зеленеет. Ее нутро вот-вот вывернет наружу. Успеет ли она добежать до уборной или опозориться при своих же подчиненных и любимой крестнице? – Метров пять, как пить дать. – И почти угадала: высота пирса- четыре, семьдесят четыре. Слова застревают у Мэри в глотке толстым холодным комом, и она сильнее сжимает салфетку в руках, а маленькая бестия уже где-то не с ней: ведет монолог, будто с самой собой. – Вода мутная такая и… - пауза воспоминай, - холодная. – По детской коже заметно пробегает толпа мурашек – фантомные ощущения. – На самом деле, мое падение – вина папы. Он меня окликнул слишком неожиданно, и я потеряла равновесие. А она… - К-кто? – слышится едва уловимый шепот, напоминающий о присутствии за столом еще кого-то.  Ми-Ми переводит туманный взгляд на Миллер, но все так же не фокусирует его. Шестеренки в ее маленьком мозге вертятся с усилением, пытаются воспроизвести образ той, что спасла ее от верной гибели, и упиваются высоким качеством полученной в памяти картинки. - Саша, - такой же тихий ответ, а у Мэри леденеют ступни, когда она слышит в ряд выстроенные буквы с неоспоримой логичной окраской. – Мама назвала ее «Саша», когда подбежала. - С-саша? -Да. Красиво, не находишь? Странное имя, но мне кажется, что красив… - девчонка недоговаривает, пялясь куда-то за плечо Миллер,  погруженной в немыслимое недоумение на добрую четверть своего трезвого осмысления. И есть куда пялиться: от входа в их сторону надвигается ее черный демон, что с великой благосклонностью вырвал маленькое тельце из холодных и костлявых лап смерти. Время Ми-Ми погружаться в полу шоковое состояние, замирать, словно гипсовая фигура и не моргать, пока Соло не равняется с их столиком. - Миллер, что у нас с поставками? Эти уроды вновь сбились с графика? Если да, то шли всю их богадельню на хер, я найду новых. А Мэри все еще в безмолвном ахуе. Смотрит на Алекс, словно на призрак, выбравшийся из могилы. - Саша? – тихо произносит маленькая Адамс, натягивая ровной струной осанку. Черные глаза резвостью молнии находят детские темные, расширенные в удивленных озерах зрачки, хотя до этого будто и не замечали вовсе. Соло изгибает бровь, но почти мгновенно ее лицо становится грубым. Навряд ли она ожидала услышать от кого-то чужого  это тайное обращение к ее не медийной персоне. И навряд ли желала увидеть еще раз дочь ненавистного ей докторишки и некогда принадлежащей ей Николь. Ми-Ми теряется под ледяным взглядом, сглатывает несколько раз, пока тишина липкой смолой нависает над их случайным трио. Алекс, сжимая губы, рассматривает девочку, цепляется за отдельные черты. Ищет в ней хоть что-то, что сможет  напомнить ей о смеси генов Адамса и Остин. И, да – глаза ЕЕ. Ники. Это, несомненно, ее глаза. Только не такие теплые. И не налитые стеклянным блеском. Пришел черед найти в девчонке что-то от него. - Алекс, это моя крестница. Дочь Николь. С ней сидеть некому. Ее няня… Мэри выдергивает  из  котла осмысления и раздумий черную смоль и срывает жесткий взгляд карих глаз с тела сжавшегося, не двигающегося ребенка. Соло высокомерно вздергивает подбородок. - Разберись с поставками, Миллер, и доложи мне потом! Бросив фразу, Алекс уносится прочь, к лестнице. Ее мотоботинки скрипят от сильного трения по начищенному полу, а высокий хвост маятником колеблется из стороны в сторону. Дух чего-то тяжелого, не физического парит в атмосфере после ее ухода, как грубый формалин, забивая легкие. - Это она? Ми-ми провожает черную дымку глазами. Сверлит ее спину острыми зрительными булавками: - Да. Это она меня вытащила, - говорит, и ей в эту секунду кажется, что она вновь стоит на том самом пирсе, вновь смотрит на воду и вновь получает странное, не свойственное детскому миру спокойствие. Очень странные ощущения.                                                              /// -Это тебе. Младшей Адамс надоело рисовать. И телефон надоел. Миллер оставила ее на минутку, чтобы решить рабочие дела, и эта минутка длится уже битых полчаса. Да и мысли в детской голове крутились не переставая. А главной героиней в них, естественно, была Алекс. Почти не помня как, Ми-Ми поднялась на второй уровень и решилась вползти в черный кабинет без стука, чтобы шумом не оторвать находящуюся там бестию от ее важных дел. Получилось сие появление неожиданным. Соло, вздрогнув, чуть не свалила на пол переполненную пепельницу с тлеющей сигаретой, когда прямоугольный лист с одним неровным краем лег на ее стол, а бледная в тусклом свете детская ручка осторожно коснулась ее кисти. - Твою мать! – Вырывается свозь зубы. Будто телепортировалось это мелкое существо – так бесшумны ее шаги. – Ты какого хера тут делаешь??? Ми-Ми отступает на пару шагов назад, понимая, что своей осторожностью сделала глупость. - Прости. Я нарисовала это… и … я хотела… Соло прожигает ее взглядом, а на лице появляется брезгливый оскал. - Я сломаю шею твоей имбецильной тетке, когда доберусь до нее. Не стриптиз-клуб, а детский сад какой-то! – Не глядя и глазом, Алекс сминает подаренный ей рисунок и швыряет его в мусорное ведро с баскетбольным кольцом на крышке. Попадает. Ми-Ми провожает спокойным взглядом свое небрежно оскверненное творение: - Трехочковый. Зачет. - Че тебе надо, пиявка? – Чиркает колесико бензиновой зажигалки. Теперь в кабинете и холодно от вечного проветривания и накурено одновременно. - Просто решила сказать «спасибо» за то, что спасла меня, - говорит девочка, а сама блуждающим взглядом перебегает с предмета на предмет в пока незнакомом помещении. Детское любопытство берет свое. Соло отплевывается от попавшей в рот ворсинки: - Сказала? Топай отсюда! Но Ми-Ми легко игнорирует безапелляционный приказ и отправляется в путь к заинтересовавшему ее большому глобусу, истыканному черными булавочками. Она делает шаг, а ее указательный пальчик кончиком скользит по краю стола Алекс. - Это ты места отмечаешь, где была или где хочешь побывать? – с интересом спрашивает, а сама внимательно рассматривает земного «ежа», пытаясь уловить обрывки названий, куда до середины втыкнута игла. - Ты плохо слышишь после «купания» что ли? Скажи своим горе-родителям, чтоб проверили тебя! - Я хорошо слышу. И меня проверяли. Все в порядке. -Очень важная для меня информация, - иронизирует Алекс, стряхивая пепел. – Поделилась ей и на выход. Ми-Ми, рассмотрев глобус, задирает голову на картину с откровенной вакханалией: черт, недвусмысленно расположившись меж разведенных  и согнутых в коленях ног перепуганной пухловатой дамы, настраивает свое естество на вход, упираясь его кончиком в женские недра. Рот женщины застыл в истошном крике, а руки по обеим сторонам держат маленькие довольные чертята. - Можно я тебя кофе угощу? – все еще не отрываясь от картины спрашивает Ми-Ми, а  ее ручка почесывает аккуратный носик. У Алекс от возмущения заходятся желваки. - Ты, шмакотявка, клеишь меня, что ли? Девочка вмиг теряет интерес к жуткому творению на стене и удивленно поворачивается на Соло: - Клею? И она действительно знает лишь один смысл этого слова -  тот, который ей положено знать в ее возрасте. Алекс грубо тушит окурок в пепельнице: - Не важно! Какой кофе? В твоем возрасте ничего, кроме мамашиного молока, не должно употребляться! - Ненавижу молоко!                                                            *** - Ненавижу молоко! Я не буду его пить! - А нехер было комнату перекрашивать в одиночку! Остин, ты с головой дружишь? Ты даже окна не открыла! - Я хотела переделать все под себя. Ты мне разрешила сделать здесь мастерскую! - Но я не разрешала самой заказывать дешевую краску и красить, как маляр-запойник, отравляя все живое в радиусе километра!!! Пей чертово молоко, или загремишь в больницу! - Ты убиваешь меня!!! - Это ты полдома перебила!!! Даже Боско на улице торчит под дождем! До конца пей! - Ненавижу тебя! - Ну конечно! Я же не «фьючеколор» чтоб меня любить! Где вообще можно было достать это химическое оружие, да еще и с доставкой??? - В магазине! - Который в гетто? - Который рядом с бывшей нашей с Мэри квартирой. Мы там все покупали, когда делали ремонт у себя. - Аа. Это когда пол квартала госпитализировали? - Нет! - Все! Допивай и марш на свежий воздух, пока здесь не наведут порядок. Люди в хим.защите уже ждут! - Ненавижу тебя! - Иди, ненавидь рядом с Боско и Мирой! Вечером выпьешь еще стакан молока! - Ну, Саша?!!! Меня стошнит! - Не больше стошнит, чем меня сейчас от запаха твоей дешманской краски! Топай!                                                              *** -...Поэтому в детские учреждения я не хожу… Алекс слышит лишь обрывок фразы из длинной тирады, что выдает маленькая девчушка, раскачиваясь на кресле-качалке у дальней стены кабинета. Когда она там оказалась? Видимо, Соло сильно погрязла в воспоминания. Сколько вообще времени прошло? И где чертова Миллер??? - Тебя не учили, что злоупотреблять гостеприимством – это дурной тон? - Я редко хожу в гости.  И не задерживаюсь там. Поэтому мама не посчитала нужным меня такому учить. Соло явно выжата таким долгим «общением» с ребенком. Она не слушает ее и ей не интересно. Почти. В голове всплывают навязчивые мысли и вопросы, которые она рубит булавой, но они все время реинкарнируют в новые подобные. Не выдерживает: - А чему тебя она учит? – Сама себе зарядила бы пощечину, если б была одна. Для чего ей эта информация??? Ми-Ми, подпрыгнув в кресле, создает более широкую амплитуду и радуется своему случайно найденному аттракциону. - Всему хорошему: не играть острыми предметами, не пить и ни есть незнакомые продукты, не грубить… - детский голосок задумчиво обрывается. – Но это у меня не особо выходит. - Не получается? -Да. Ну а че они? - Согласна. - Она еще учит меня определять инфаркт от инсульта и отличать общий наркоз от седации. Вот это поворот. А Николь хороша, и Алекс невольно приподнимает уголок губ. Но потом, будто спохватившись, вновь возвращается к своему холодному и состоянию. Хватается за сигарету. Это средство всегда вытаскивает ее из болота в любых ситуациях. Тянет красным кончиком на свет из тоннеля, погрязшего во тьму. - Еще она мне говорит, что курение, - Ми-Ми кивает в сторону Соло, указывая на белую палочку меж ее изящных пальцев, - убивает. А сама курит на садовых качелях ночью или в подвале - это если дождь. Курит? Остин начала курить? Хотя чему тут удивляться? Прошло пять лет. Они однажды нехило поругались: Николь набралась смелости и начала открыто давить на многогодовую привычку Алекс. И виной всему чертов пациент в сорокет, получивший разрыв правого желудочка из-за одержимости куренем на протяжении тридцатки лет. Ники так распереживалась, что ее навязчивое поведение доводило Соло до исступления. Злило, порой заставляло рычать и повышать тон голоса. Дошло до того, что Остин во вредность ухватила пачку сигарет и демонстративно оприходовала половину за пару часов. Ох и досталось ей тогда! На сигареты она долго не смотрела. И пыл свой поубавила. Поняла, что ничегошеньки поделать не сможет. А отгребать всякий раз за очередной план ей не очень хотелось. Алекс с ухмылкой вспоминает, как ее девочку рвало от переизбытка смол и никотина, и выуживает следующую сигарету из почти пустой пачки. Затягивается, дым кольцами струится на свет Божий, а в голове будто туман. Как все быстро поменялось… Это для нее быстро – она уснула и проснулась. А для Николь… Для Николь прошёл не маленький отрезок жизни. И этот «не маленький» отрезок в пять раз больше, чем тот, что они провели, будучи одним целым. Пепел отбит в пепельницу, и тишина звенит на перепонках. Стоп. Тишина? Соло дергает головой, слабо фокусируется. Неужели маленький чертенок ушел? Глаза утыкаются в кресло, где в последний раз сидела жужжащая муха. И эта муха все так же там. Мирно и по-детски сложила руки на вдзымающейся равномерной поступью груди, ее глазки плотно закрыты, а губки сложены объемным пухлым 3D бантиком. Не замолкающая малявка мирно спит, развалившись на мягкой подушке. Ее ноги в черно-серых кроссовках свисают не колыхаясь, а черная футболка слегка задралась. Алекс рассматривает  ребенка, еще вчера не ожидая от себя подобного. До этого дня  любая детская личность воспринималась ей как черный мусорный пакет на улице Нью-Йорка – хлам. Что же сейчас происходит? Странные метаморфозы. Встает. На лапках дикой кошки медленно приближается к спокойно сопящей Ми-Ми.  В полумраке кабинета, где лишь настольная лампа дарует освещение, едва ли можно с детальностью что-то или кого-то рассмотреть, но она видит. И ей очень не нравится, что рождает в ее сознании маленькая дочь Николь. Где брезгливость, гнев, отвращение? Где все эти эмоции? Она сейчас ощущает … Что же она ощущает? Может Злость? Нет. Страх? Исключено. Может, ненависть?... Громко хлопает дверь, и Ми-Ми вздрагивает во сне. А Соло, видя это, наливается пунцовой яростью. - О господи. Ну, слава Богу, я нашла ее. Ми-Ми! – хрипит запыхавшаяся Мэри. – Солнышко, ты… - она спешит к спящему ребенку, тянет к нему руки, но на пути у нее возникает непреодолимое препятствие в виде Алекс. - Закрой рот, Миллер. – И все слова сквозь зубы, змеиным шипением. Оторопелая блондинка удивленно тормозит. Навряд ли она понимает сейчас, что происходит. Дыхание рваным стаккато разбавляет тишину. - Аллллекс, я … прости, не уследила. - Нянька из тебя та еще. Кажется, у нее была похожая. Как больно от слов. Миллер задыхается от возмущения. Еще не хватало ее сравнивать со Стейси. - Я отлучилась по работе! Которую, между прочем, ты мне дала! - Естественно! Ведь ты ТУТ работаешь! А ребенка приперла сюда по своему желанию и не согласовав со мной! Притащила и не уследила. Ее сто раз могли сбить или на органы расфасовать. Нерадивая крестная мать! Мэри сейчас может спокойно расплакаться. И ей обидно от услышанного. Но не менее обидно от того, что Соло сейчас права. Что она за мать будет, если не сможет своему ребенку обеспечить стопроцентную безопасность? - Я… У меняяя… - голосит, почти задыхаясь от подступивших слез. -  Ми-Ми… - Не буди ее. Пусть лучше это дьявол спит, чем доебывает меня своим гнусавым голоском. Разбудишь, когда нужно будет возвращать ее на законное место. – Алекс внимательно смотрит на часы на правом запястье. – Во сколько тебе ее отвозить? Миллер, рукавом вытерев пару слезинок, тоже смотрит на часы Соло: - В шесть. - Вот и займись своими ПРЯМЫМИ обязанностями! Заставляет помешкать перспектива, обязывающая оставить свою крестницу в обществе Алекс, что не скрывает к ней свою неприязнь. А с другой стороны: Ми-Ми с ней провела битый час, не меньше. И ничего не случилось -  ребенок мирно спит и, судя по ее довольному личику, видит не мрачные сны.                                                                      /// Пара часов пролетает в привычном спокойствии, пока входная дверь под натиском тихого трехстука не отвлекает на себя внимание. Соло бросает взгляд на время в ноутбуке – десять минут седьмого. Значит, Миллер уже готова передать спящее в дальнем углу детское тельце ее законным владельцам. Тем оно и лучше. Алекс устала отвлекаться от работы при каждом писке девчонки, что, по-видимому, отмахивается от ненавистных снов. Она даже включила расслабляющую классику, и Ми-ми тут же успокоилась. Дверь тихонько открывается, и в кабинет входит Николь. Некогда ее Николь. А теперь Николь, которая принадлежит меленькому и еще глупому существу, так яро достававшему Соло сегодня целый день. Это существо получило свою Николь так… в легкую. Просто в завершении слияния сперматозоида и яйцеклетки. Это как на сдачу взять лотерейный билет и выиграть миллиард. Остин выглядит сейчас особенно хорошо. Или это Соло впервые за несколько месяце так ХОРОШО дарует ей свое внимание. Волосы густыми волнами стелятся по плечам, а высокий воротник-стойка на рубашке подчеркивает тонкую шею. Серый пиджак без пуговиц на толстом ремне кричит об идеальности фигуры, а высокие каблуки делают ее на несколько сантиметров выше, что придает Николь Остин изысканность и утонченность. Даже дым из легких Алекс не спешит выбираться наружу. Все вновь уходит на второй план. Мир сужается до стука двух некогда повязанных сердец. - Прости, пожалуйста, - шепчет Остин, возвращая Соло на бренную землю. – Мэри сказала, что Ми-Ми у тебя. Спит. – Ее полные любви материнские глаза за секунду находят все так же мирно посапывающую в две ноздри дочь, Алекс с завистью замечает, как теплеют карие глаза. Но Ники не двигается с места. – Она сильно тебя утомила? Пухлые розоватые губы, обведенные блеском… Как давно забыт их вкус. Как  попусту растрачены слова, ими произнесенные. - Ей точно четыре? Она сильно развита для этого возраста. Николь делает несмелые шаги в сторону дочери. Но улыбку скрыть у нее не получается. Улыбку, полную любви и трепета. - Она родилась такой. Мы проверяли ее. И не раз. – Ласковая рука приземляется на лоб спящей маленькой бестии, и большой палец слегка поглаживает бархатную кожу. – Специалисты пришли к выводу, что Ми-Ми одаренный ребенок. Девочка начинает ворочаться, причмокивать губами и громче сопеть. Для легкого и доброго человека данная картина могла бы показаться умилительной. Но Алекс лишь больше хмурит лицо, наблюдая. - Не думаешь, что в дальнейшем с этим могут быть проблемы? Я имею в виду… - Я понимаю. Возможно. Но поделать с таким развитием что-то очень сложно. Буду идти по обстоятельствам. Остин улыбается во всю ширину своих губ, когда веки ее маленького сокровища распахиваются, и через секунду недовольная моська осматривается по сторонам, вспоминая где она и с кем. - Мама? Такое громкое обращение. Соло ведет плечами. Это ЕЕ Николь сейчас назвали мамой? Трудно осознавать. И еще труднее становится, когда полусонные карие глазки упираются в ее ауру, как рентген. - Привет, котенок. – Ники бережно помогает дочери принять сидячее положение. - Я… Мы… Долго я спала? – малышка все так же смотрит на Алекс. Все так же испытывает своим существованием ее бытие. - Три часа. Все правильно. Путь мать и перенимает эстафету. У Соло закончился интерес к маленькой персоне. Теперь впору все внимание переключить на рабочие вопросы, как это и привычно для стен мрачного и тихого кабинета. - Долго. Ники наклоняется, целует Ми-Ми в лоб и убирает ей за ушки растрепанные волосы: - Сейчас поедем домой, и там ты спокойно сможешь вновь лечь, если тебе не хватило. Неожиданно для Соло Ми-Ми фыркает, откидывает руку матери в сторону и сползает с кресла. Ее брови сведены на переносице, губы извиваются в тонкой дуге, а воздух она  втягивает так тяжело, что кажется, он либо закончится в помещении, либо воспламенится. - Не хочу я ничего. Пойду найду Мэри. Она мне сделает ванильный коктейль. Маленькие ножки упрямо и твердо следуют к выходу. Девочка уже ни на кого не смотрит. Просто нашла себе цель и строго к ней движется. А когда громко хлопает дверь, Николь, вздрогнув, виновато вздыхает: - Прости, пожалуйста. Она всегда такая после сна… И Соло почему-то яро ассоциирует это детское повеление с самой собой. К ней на пушечный выстрел подходить нельзя после пробуждения. Нельзя с ней говорить, нельзя что-либо спрашивать… Нельзя, пока пара кружек черного несладкого кофе, не скроется в пучине ее желудка.  Остин выравнивается и, виновато улыбнувшись, направляется к выходу из кабинета. - Она на него не похожа… Ники тормозит, взявшись за ручку двери. В словах Соло нет агрессии, нет злобы. Это просто спокойная речь. Как раньше. Как было до. Медленно поворачивается, чтобы не казаться отъявленной сукой и не отвечать спиной. - Ми-Ми ни на кого непохожа. - Нет. У нее твои глаза. Господи, что происходит? За столько времени Алекс реально Алекс? Ну и как ответить? Они с Мэри в редкие минуты совместных рандеву обсуждали внешность Ми-Ми. И всегда приходили к единому выводу: от Ники и Адамса в ней нет НИЧЕГО. А теперь Соло заявляет, что разглядела в маленьком комочке частицу Николь? Она откровенно заблуждается или все же ей виднее ведь так тщательно только она могла рассмотреть глаза Остин. - Ты так думаешь? Алекс медленно встает со своего места, и у Ники холодеет в животе. Она стоит и не двигается.  - Ты считаешь иначе? - Я…- потеют ладони.- Мне трудно судить. - А мне нет. У нее твои глаза, Остин. Такие же любопытные и пылкие. В них вся вселенная и в то же время пустота, как будто я смотрю в центр черной дыры. « У нее твои глаза!» - не думая, выдает разум Остит и тут же осекается. - Не буду спорить. А как тут поспоришь, когда змеиной поступью к тебе приближается черный зловещий туман. И он все ближе. - ЕГО частиц в ней нет. Как это возможно? Ох, если бы кто-то знал. - Она… Я… Алекс, мне пора… Но Соло уже в двух шагах. Рядом. Совсем рядом. Можно ощутить ее дыхание на виске. -Как ты родила шестимесячную? И губы у самой кожи. Николь громко сглатывает. - Мне правда пора… Но рука, что ложиться по левую сторону от лица, упираясь в дверь, не дает и двинуться. - Как это возможно? Шестимесячные лежат в инкубаторе или имеют кучу отклонений. У них есть задержка в развитии, патологии… А твоя… Она уникум!  Время расставлять приоритеты – уж больно близко Соло подобралась к краю. - Т-ты же сама говорила о… - Боже, не дай свалиться в обморок на границе риска…- Вашингтоне… - Хочешь сказать, что ты мне там изменила?-Тихий шепот у самого уха, а дыхание обжигает мозг. Либо пан либо пропал. Но слова не идут, и Николь просто молчит. – Скажи мне! – Страшно! Она трется телом о тело. Она в критической близости. - Мне нужно… - Скажи мне, Остин??? - Алекс, пожалуйста. Меня ждет дочь! - У тебя месячные были, я помню! Ты таблетки просила меня купить! А без них тебя сносило ураганом боли при менструации! Больше ни от каких спазмов ты их не пила! Ники смелеет и кладет руку на грудь Соло. Упирается, но не прикладывает силу, что бы оттолкнуть. - Алекс… - Скажи мне, Николь. Дай глотнуть правды! Я погрязла во вранье и мраке! Нельзя ничего говорить! Все, все равно вывернется в другую сторону, и она рискует…. Риск этот смертельно губителен! - М-месячные могут…- сглатывает, от нехватки воздуха. Еще чуть, и потребуется ингалятор… -  Могут идти и сквозь… беременность! Мощный удар о дерево кулаком. Ники чувствует, как кости Соло трещат, а кожа рвется. Испуганный всхлип. - Не ври! Что ты скрываешь??? Я должна знать! Не будь сукой и дай мне ответы!!! Хватит играть, как марионеткой!!! Хватит этой гнили!!!  И силы находятся. Они приходят из неоткуда. Остин уже двумя ладонями упирается в грудь Алекс. Напрягается и толкает ее, что есть мочи: - Какая правда тебе нужна??? – кричит  в самые губы. – Какая??? Что я изменила тебе в Вашингтоне???  Да это так!!! Он поцеловал меня в лифте, и дальше все по-накатанной! – Только бы слезы сдержать. – Месячные – такое случается: у женщин они бывают даже В ПЕРИОД БЕРЕМЕННОСТИ! Вот и у меня были! На самом деле Ми-Ми доношенный полноценный ребенок! Наш с НИМ ребенок! – Сердце сбивается с ритма. Дыхание пропадает. Уже туманит рассудок нехватка воздуха. – Так сложились обстоятельства! ХОРОШО они сложились, Алекс! Мне не пришлось тебя бросать и уходить к нему. Ты все сделала за меня! И теперь я Адамс, мать его! Я – гребанная Адамс!!! И ребенок наш Адамс! Ясно??? Пользуясь ступором Соло, Ники отталкивает ее, и что есть мочи уносится прочь, не заботясь о закрытой двери. По ее щекам текут слезы градинами, а руки по карманам ищут ингалятор. Пара тяг- и теперь можно дышать. За что боролась, Алекс Соло… За что боролась….