Лего. Последний итог

Все стекла в квартире запотели, когда накал страстей был готов закончиться взрывом. Губы слились еще в объятиях и теперь размыкаются, только чтобы в легкие попадало маленькое количество воздуха. Одежда выстелена цепной дорожкой, как хлебные крошки позади Гензеля. На огненных телах нет ни единой закрытой точки. Алекс осторожно опускает Ники на кровать, все еще языком орудуя в ее сладком ротике, и ложится сверху. Руки ведут неотрывное исследование, отстукивая кончиками пальцев ритм бушующего океана. Она не забывала и на минуту изгибы манящего сладкого тела. Фантомно ощущала даже вкус, когда уходила в угар под действием травки. Ей вылось на краю обрыва, где-то в глухой местности, от боли и непроходимой неизбежной кончености, когда в воспоминаниях всплывал запах ее потерянной девочки. А сейчас они обтянуты одной кожей и состоят из одной крови. Рука очерчивает шею, медленно струится к ключице и, подрагивая от экстаза, останавливается на округлой груди. Николь, не сдерживаясь, выгибается в спине, размыкая вечный поцелуй с громким вкусным чмоком -  так хорошо ей сейчас. Смыкает согнутые в коленях ноги, чтобы прижать к себе Соло еще теснее, хотя уже некуда. Громко стонет, почти скулит. Ей жарко, ей холодно. Ей нереально! Алекс не отрывает взгляда от вспотевшего за мгновение личика. Наблюдает за извиванием и чувствует, как гудит ее желание. Как наполняет нутро возбуждение. Это же не сон? Незаметно щиплет себя за бедро и улыбается реальности. Целует под подбородком, прокладывает горячую и мокрую дорожку по шее… Огибает ключицу и… Она вбирает в себя ту розовую маленькую панацею, в коей нуждалась все это иное для нее время, проведенное в глухом истрепанном сознании, за что и расплачивается глубокими бороздами от острых ноготков в своих волосах. Изгиб Ники теперь практически неестественен,  завтра будет болеть поясница. Ноги взметнулись выше, превратились в опоясывающий тугой ремень вокруг голых бедер сверху. Они с каждой тягой сжимаются крепче. Остин будто пытается запихнуть в себя Алекс, намертво приклеится к ней, с силой давит на ее макушку. Соло улыбается, даже хмыкает чуть слышно, понимая, что ей пытаются донести сиим жестом. Увеличивает тягу, громко причмокивает и довольно мурчит. Когда чувствует кровь во рту, переходит на вторую грудь, и все повторяется. Ее мозг затуманен наслаждением, разрывается от переизбытка нежности, но где-то на подкорке закостенелый материализм пытается внести в закрытые двери провокационный вопрос: «Откуда в Николь такая страсть?» Раньше ее маленькая девочка была скромнее, сдержаннее. Даже в самом конце, (как горестен этот термин). Теперь стонет так, что едва ли первые этажи не слышат. Всему виной Адамс-уебок??? Он так ее раскрепостил? Или, может, не только мужем она обходилась??? Так! Стоп! Нет! Сейчас об этом думать Алекс не будет!!! Вообще ни о чем думать не стоит!!! Сладкий впалый животик меж выпирающих ребер - губы прошлись по каждому его сантиметру и замерли на шраме внизу. Соло тяжело дышит, отстраняясь, чтобы рассмотреть. Аккуратная розоватая полоса. Почти незаметная, но губами ощутимая. Легонько проводит по всей ее десятисантиметровой длине большим пальцем. - Саша… - шепчет Ники, вынырнув из эйфории в реальность и устремив на черную ворону растерянный взгляд с поволокой забвения. В ней нарастает испуг, будто она натворила что-то нехорошее. Будто подло поступила, и теперь ее линчуют на площади. Алекс тут же отвечает на зрительную нить. Смотрит не больше пары секунд, видно, что думает. Ее не предугадать. Черный ящик с потерянным ключом. Возможно, что просто все прекратит и выставит Остин за порог. Но нет. Ее уголок рта приподнимается в ухмылке, в глазах течет очевидная нежность. Она целует Ники в пупок несколько раз и возвращается к своему делу. А там влажно! И проверять не нужно: вокруг все залито соком. Его так много, и это не предел. Внизу, на черном покрывале уже огромное мокрое пятно. Как приветливо! И… Как вкусно! Вибрирует в груди, сжимается в желудке. Николь открывает от переизбытка эмоций рот, вновь изгибаясь. Она должна за что-то держаться, если не хочет потерять сознание. Комната вокруг плывет по кругу. Пальцы вцепляются в мягкую ткань, на которой два тела придаются сладострастному греху и наслаждаются импульсивным соитием. Трепещущие бедра Ники Соло раздвигает сильнее, но с ощутимой нежностью, целуя по очереди каждое. Руками сжимает ягодицы. Ее язык играет с нирваной. Дразнит  своим ловким кончиком, губы периодически опускаются, чтобы испить вязкое вино наслаждения, которого с каждой секундой становится невообразимо много – двумя, тремя глотками не отделаешься. Погружение в недра и возврат наружу. Блестит измазанный подбородок, по нему стекает оброненная капля. Пальцами помогает себе, раскрывает губки сильнее и слизывает терпкий нектар, в блаженстве закатывая глаза. Громкий стон, почти крик. Горло болит, так хрипят связки Ники. Всхлипывает, до скрежета сжимая в руках ткань, замирает с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, а потом опадает мягким осенним листом и без сил. Ее сердце готово разорваться в клочья, ни единой мысли  в радиусе мили. Она собраться  не может. Смотрит на блик света на потолке и дышит, дышит, дышит, пока ее вылизывают до скрипа чистоты и сухости. В прошлой их жизни, когда они не ожидаемо стали полноценной парой, Соло заканчивала секс именно на оргазме Ники. Или на оргазмах. Себя давала редко. Почти никогда. Только в период какого-то помутнения. Но Остин всегда знала, что свою долю наслаждения Алекс, несомненно, получит.   Сейчас тоже – это в ней не изменилось. Расширенные до безобразия зрачки, тяжелое дыхание. Она мокрая, сто процентов. Слизывает остатки влаги и, громко выдохнув через рот, ложиться рядом. Тянет требовательно обмякшее тельце Николь к себе, целует в раскрытые губы. Кончиком носа ведет по ее переносице, и это невообразимо мило. Раньше так не делала. Хочется плакать, как это было в начале их интимного пути. Ники тогда не понимала, что с ней творится, слишком переживала. Чувствовала себя шлюхой, очередной деталькой… Подстилкой. А потом нашла свое место в черном бытие, приняла его и научилась расслабленно засыпать в объятиях, измотанная страстью и любовью. Теперь хочется плакать от осознания. « Что я наделала?». Но слишком поздно. Они переплетены нагими телами, их ритм пульса един, а ароматы смешались. Остин будто вновь закрыли от страшного мира черные тяжелые крылья. Окутали, не дают проникнуть в ее ауру даже малейшему раздражающему звуку, как сильна их защита. Нос уперся в кожу шеи и делает глубокие тяги. Вот бы проснуться в постели дома Соло, куда она попала против воли и где обрела свою нишу. Вокруг тишина и лес. Завтра Ларс приготовит вкуснейший завтрак, а Мира заварит самый лучший мелиссовый чай… Но реальность вокруг. Другая реальность. - Нам не нужно было этого делать. – Голос очень тих. Словно диалог с самой собой нечаянно вырвался наружу. Ники сильно жмурит глаза, удерживая слезы, сама еще крепче прижимается к ровнодышащей Алекс. - Наоборот. Теперь все будет так, как должно быть. Господи, Соло, ты не понимаешь… Ты просто не знаешь… - И как же? Алекс целует влажную макушку, вперивая взгляд в ночь за окном. Метель утихла. На улице тишина. Отсюда не видно ни одного луча яркого Нью-Йорка. Можно представить, что они просто в какой-нибудь хижине в лесу. Одни на всем свете. И Соло молчит. С минуту хочется скручиваться от противного звона в ушах. Он нарастающе жесток и толст. Николь нервно дергает плечом. - Ты моя! Блять! Этого и боялась. Пытается оторваться от шеи, чтобы заглянуть в черные глаза, но Алекс еще сильнее сжимает объятия и нежно начинает оглаживать бархатную спинку пальцами. - Саша… - Как спокойно от этого обращения. Как легко. Остин пару раз промачивает горло слюной, чтобы подобрать нужные слова. Но сколько глотков воздуха не делай. Перед смертью, как утверждают знатоки, не надышишься… - Я… мы…  - Приходится приложить усилия, чтобы разорвать их тесное соитие, и теперь глаза Соло смотрят в самую душу. – Я уже не твоя… Опять эта страшная, громкая, немая пауза. Может, сейчас вспыхнет, разнесет квартиру и убьет ее? Было бы не удивительно, если вспоминать характер той Алекс, что жила пять лет назад. Но эта Соло лишь взводит бровь: - Его? Обе так и не двигаются, лежа в мизерной близости друг от друга, деля поровну кислород: - Нет. – Это правда! Николь ей врать не умеет. И не получится выкрутиться. Нужно говорить правду, но говорить ее правильно! Обдуманно. – У меня дочь. Алекс, выдыхая, переворачивается на спину. Один черт знает, что у нее сейчас в голове. Шурудит рукой на полу и вдруг протягивает Николь свой вязаный широкий свитер. - Дрожишь. Надень. – А сама не смотрит. Остин тушуется, не понимая реакции. Чего стоит ждать? Как себя вести??? Для начала надо успокоиться. Принимает одежду - такой теплый, на коже почти не ощутим, но согревает в момент. И пахнет ей. Зарывается носом в ворот, а Соло встает. Идет к кухне, попутно натягивая на себя белье и футболку, а после Ники чувствует, как на нее нападает ветер вперемешку с запахом табака. Там балкон. Ежится. Она не знает, что ей делать и как действовать. В голове полный сумбур. Да откуда же взялась на ее пути эта старушка?! Как Мэрлин, перепутала все жизненные карты, найти к каждой пару теперь будет намного сложнее. По стеклянному столику раздается вибрация. Ее телефон. Ох, черт! Он звонил уже сотню раз, но разум игнорировал сигналы. Существовала только ее Саша, и больше не было ничегошеньки и никого. Теперь пришла трезвость. Надо ответить. Вскакивает с кровати, касаясь высоковорсового ковра босыми ступнями. Когда в ее руках оказывается трубка, то звонок уже оборван. Это была Мэри. Красный кружок с числом двадцать три у зеленой иконки обливает ушатом холодной воды, и по позвоночнику тянется склизкая тревога. Мэри – 6 пропущенных; Кейси – 4 пропущенных; Дэвид – 13 пропущенных. Черт! Жмет на вызов. Всего один гудок и: - Ну ты сволочина, Остин! Где ты? Все в порядке? Николь даже растерялась: - Эм…- мычит.  – Да. Да, я в порядке. Прости, Мэр. - Прости??? Это все, что ты хочешь сказать??? Время видела??? Почти одиннадцать! Где ты, мать твою??? - Я… - Опять омлет в мыслях. – Я… тебе Адамс звонил? – Неосознанно на фамилии мужа Ники делает резкое диминуэндо – почти шепчет. И смотрит в сторону кухни, где спрятан балкон, на котором сейчас Алекс. - Остин, говори, где ты шарахаешься! Я лично приеду и долбану тебя! - Мэр, ответь, пожалуйста. - Ну а как ты думаешь??? Да мы с ним чуть ли ни поисковую группу организовали. Злобный старикашка Эрл с пятого даже своего полудохлого мопса предложил. Вот, ищу твою вещь, чтоб тот след взял. Где ты, блять??? Миллер всегда несет ахинею, когда пытается скрыть от окружающих свое волнение. Ники уже привыкла. Трет переносицу, опустив голову: -  Я… Я в метель попала, когда шла домой. - И за это твой придурошный муженек уже получил. Оставить жену без машины… Ты в Куинс пешком собиралась??? Алекс наверняка все слышит. - Эм… Такси бы не приехало. А если б и приехало, ты видела дороги? Я к метро дошла бы быстрее. Еще и телефон сел на холоде. Тишина с обеих сторон: Мэри ждет продолжения, а Ники пытается его придумать.   Гормоны не выдерживают первыми. Миллер в связи со своей беременностью вообще перестала быть терпеливой. - Я точно тебя придушу! Где ты? Я приеду! Ну, или твоему скажу, чтоб жопу поднимал и забирал свою тупоголовую женушку. - Нет! – Громкое и резкое. Можно поставить сотню, что на том конце дернулись. – Я… - Николь кусает губу, исподлобья поднимая взор – Алекс напротив. Стоит, словно вылитая из гипса у острова. Ее нереально почерневшие глаза разрывают немой скорбью на клетки. И так ощутимо соитие из душ в эту самую секунду. Переплетение, затопляемость. На том конце телефонной связи Миллер уже секунд десять пытается дозваться подругу, а та лишь ощущает нехватку воздуха и не мигает. Нужно решать что-то, нужно быть в себе! Свет меркнет, пульс уже за пределом. Два варианта: прагматичный и вожделенный. И только одна попытка выбрать. Если выбрать первый, который Николь давно закрепила в приоритет, заставила себя согласиться с ним на все сто, то жизнь останется такой, какой была долгих пять лет. Почти без изменений. А если выбрать второй… Завяжется битва и прольется кровь. Чья? Неизвестно. Но ее будет море. Может даже всех и сразу! Второй вариант не целесообразен, убийственно нелогичен, глуп, в конце концов.  Но он пропитан желанием. Он наполнен жаждой.  – Мэри… Ты можешь ему позвонить и сказать… что я… - Пахнет страхом. Свободная рука сжимается в кулак. – Сказать, что я у тебя? Ферзь на Е5… - … Че? - Мэр… - Уже нет контроля над мыслями и речью. Автономия, мать ее. У Остин такое случалось всего пару раз. – Послушай, я знаю, ты все умеешь! Пожалуйста, убеди его, что я у тебя и останусь на ночь. - Да ты в своем уме??? Пропала на пол вечера. На звонки не отвечает, а потом хочет… - Я очень тебя прошу!- скулит и тихо добавляет: - Умоляю. В трубке пауза. Миллер думает. Или уже обдумала, теперь пытается правильно спросить: - … Остин… Ты…С ней? Да здесь и логика не нужна: никогда раньше вот так не пропадала, а тут в один раз просто взяла и испарилась. Они все еще сцеплены карими взглядами с не двигающейся Соло. Слон на В7. Шах. - …Да… Ладья на Н8 –шах и мат себе и своей выстроенной партии. Выбор сделан, король пал. Белые проиграли. - Еб твою мать… - точнее и не сказать. – Что же ты… - Мэри не договаривает, сама себя отдергивает. Незачем. – Ты… В порядке? – Уточняет с полной серьезностью в голосе – в нем больше нет ни грамма иронии и сарказма, ибо курок взведен, чека выдернута и таймер на взрывчатке отчитывает обратное время. - Нет. Я явно не в порядке, но… - Сухость в глазах разбавляется подступившей влагой. – Я жива. Жива. Нет, не в  буквальном, конечно, смысле, Миллер не дура. Кивает раз шесть сама себе, пару раз выдыхает: - Я скажу ему. Если будет звонить, не бери. Связь будете держать через меня. – Какой же подарок свыше Остин получила в лице своей лучшей подруги, и слеза течет по щеке от напряжения и раздрая. – Никс? - М? - Ты осознаешь, что делаешь? Поджилки гудят. - Нет. Но я не могу бороться. - … Окей. Если что, позвони мне, и я тебя заберу. - Спасибо тебе, любимая. - Я всегда на твоей стороне, ты же знаешь. Не выключай телефон. Сегодня я вряд ли усну, а завтра мы обязательно увидимся. Легенду напишу тебе в СМС. Выучишь и удалить не забудь. - Хорошо. - Пока… Звонок обрывается, Ники медленно опускает руку с телефоном от уха, все еще не убирая глаз с Соло. Мост сожжен, возвращаться нет возможности. Какая же она тряпка – не смогла сделать все так, как стратегировала. Дура, амеба, идиотка.  Слезы уже не удержать. Она закусывает губу и зажмуривается, через боль пытается успокоить своего внутреннего воющего волка. Ее изнутри дерут острые когти, распанахивая плоть. Дышать нечем, но не до поиска ингалятора. Мутит, и голова тяжелая. Ноги подгибаются, лучше сесть на пол и прийти в себя.  Не успевает опуститься вниз, потому что ее прижимают к теплому телу и поднимают на руки, а она, как ребенок, стискивает шею руками, утыкается лицом в густые волосы. Плачет. Мягкая постель, теплые касания, поцелуи. И слезы слизаны, и мысли выскоблены. Убежать нельзя остаться – Остин уже поставила свою запятую. Теперь судьба нальется свинцом, а нервы запутаются в клубок. Реальность рассыпается под звуки громких стонов, а будущее заволакивает туман любви. Так хорошо им навряд ли когда-то было. Пусть завтра не наступает целую вечность.