Лего. Последний итог

Полумрак, тишина и лишь они вдвоем в лоне мягкой постели. - Тридцать два, значит…- В голосе эфирная расслабленность и хрипотца мурчанием. Соло обнимает прижавшуюся к ней Николь и легонько водит по ее плечу пальцем. Сама максимально задумчива. Ники улыбается: - Угу. Но это только число. Алекс иронично хмыкает: - В душе восемнадцать? - за что вознаграждается тычком острого локтя в ребра. - Очень смешно. Тебе тридцать пять. - С половиной! Ох, какая важная деталь,  и Ники искренне, широко улыбается. Когда у ее дочери спрашивают, четыре ли ей года, та всегда возмущенно добавляет сквозь зубы недосчитанную половину. - Точно, прости. Алекс опускает нос ей на макушку, зарывается им в волосы и вдыхает аромат, прикрывая веки – запах волос, тела, парфюм у Николь, может, и изменился, но пахнуть наслаждением она не перестала. - Мои просранные четыре с половиной года… Нет, моя жизнь в принципе до тридцатки была просранной и годом больше, годом меньше … Да потеряй я тогда половину, вряд ли б вообще заметила. А после Айры так и вышло. Но эта часть… Это потерянное время, - вздыхает и еще теснее прижимает к себе Остин. – Я готова рыдать по непрожитому.  – Не врет, готова. Все ее слезы уже давно бы вылились, да только их нет. Соло - пустой сосуд. Она словно мертвец: не может плакать, не может скорбеть открыто. Только молча разлагается, периодически моргая и куря. На этом все. По затылку Николь видно, что она напряглась. Обдумывает что-то, анализирует. А Соло задумчиво рассматривает рисунок на темном полу, неотрывно поглаживая бархатную кожу, по которой так сильно тосковала ее душа. Жизнь, в которой она почувствовала себя живой, оборвалась на самом интересном. Ее засунули  под темный купол без права выхода, продержали там достаточно, чтобы по возвращении на встречу вышла только пустота… - Зачем ты… - рваное дыхание кинулась с кулаками на смелый импульс. Ники пытается определить выигрышную сторону. Стоит или не стоит возвращаться? - Не бойся. Договаривай. Победитель определен самой черной ведьмой и Николь поворачивается, чтобы посмотреть ей в глаза: - Зачем ты села на мотоцикл в такую погоду? Алекс знала, что Ники спросит. Даже где-то ждала. Давно нужно было все расставить по местам и сдуть накопившуюся пыль. Объясниться! Оправдаться! Только совсем нет уверенности, что ее поймут. Она бы не поняла. - Гонка годовая. Каждый год в один и тот же день. Погодные условия в расчет не берутся. В пятнадцатом мы гоняли по жутчайшему гололеду. Трое мертвых, один инвалид.   Ники смотрит на нее, и ей тошно. Какая-то гонка лишила их счастья. Взгляд мутнеет,  в нем зарождается обида, и она убирает глаза. - Много было на кону? Соло хмыкает, то ли от смеха, то ли от абсурдности. - На кону было первенство города… То есть даже не миллион? Не золотые латы Александра, ни шлем Чингисхана? Первенство? И она одна из первых оказалась на гране жизни и смерти, как победоносно! Стало быть, в каком-то смысле победила. - Обо мне ты и не подумала, да? -Подумала, маленькая моя. Но ты же знаешь, как велика моя самоуверенность?! Это же не впервые было, понимаешь? Говорю же, я и не в такую погоду гоняла. Но… - Соло делает многозначительную паузу, и Николь опять интересно заглянуть в ее бледное, окутанное тенями полумрака лицо. Потерянное на долгих четыре года и обретённое только сейчас, по их истечению. – Я смутно помню тот день… Мне… мне что-то показалось на обочине вроде бы, и я отвлеклась. - Зато я отчетливо помню каждую секунду того злополучного дня. И всех дней после, что провела у твоей койки в больнице. Даже помню, когда ты перестала пахнуть собой и стала пахнуть стерильностью, - Ники ловит руку Алекс, переплетает их пальцы. Уже поздно распалять старую обиду. Зачем? Переругаться, чтобы только что склеенное счастье развалилось? Возможно, это и вариант. Соло вновь зарывается в ее макушку и целует: - Прости меня, маленькая моя. Я бы сама себе челюсть сломала, если б была возможность вернуться назад. Ты столько пережила… И все из-за меня. А я обещала никогда не давать тебя в обиду. Остин пережила многое в своей жизни. Вынесла и выстояла море горя и ужаса. Ее светлые лета едва ли можно сложить в десять. С отцом все взрывалось смольно-черным, с Адамсом - серым… Нет, проблески тоже имеются, зачем так утрировать? Но они быстро сгораемы и редки, если не учитывать присутствия в жизни ее малышки. Дочь, как никогда не сгораемый луч над головой. - У нас все могло бы быть. Ты научила меня любить и быть любимой. Хоть у тебя и своеобразная любовь, но у меня в жизни всегда был любовный дефицит. – За окном полный штиль, а на высоком небе теперь можно разглядеть пару звезд – тучи рассосались. – Мама быстро умерла, С Мэри у нас кармическая связь и на всю жизнь, я знаю точно. Мы друг друга не бросим никогда. Ми-Ми… Она любит меня, я знаю. Но ее любовь еще своеобразнее твоей… Ты так удивительно влезла в мое сердце, что я и не заметила, как отдалась тебе все своей душой. - Не отрицаю, что люблю странно. По-дуратцки. Но искренне, маленькая моя, клянусь! Никогда и никого в своей жизни я так не любила. То, что я чувствовала к Айре, по сравнению с тобой - пыль. Меня больше уничтожило ее предательство, вот и загналась на семь лет.  А ты за полгода приручила меня. И расскажи мне кто, еще лет шесть назад, что я поеду кукухой на какой-то девчонке… Точно бы без носа остался. Николь подносит их руки к губам и целует тыльную сторону ладони Алекс.  Она знает это. - Я знаю, что любишь. Я чувствую тебя. И любовь твоя для меня стала самой правдивой на свете. Даже когда ты была не со мной, а где-то, я чувствовала ее. И еще больше, когда Ми-Ми родилась. Возможно, Николь сейчас не стоило поднимать ненавистную для Соло тему, но у нее  есть дочь. Ее никуда не денешь и хочешь не хочешь, черному туману придется смириться. Или отказаться. Алекс молчит. Остин тоже. Не стоит торопить в расстановке приоритетов, в осмыслении. Все важнее, чем кажется со стороны, запутаннее. Не отталкивает, не уходит, а это уже знак. Пусть хорошенько подумает. Мало того, что Соло нетерпима к детям, не выносила их даже в радиусе километра, так теперь ей придется делить свою сладкую девочку с одним из подобных индивидов, отец которого – выродок и сволочь. - Ты ее в честь крысы из мультика назвала, что ли? Ники поворачивает свое удивленное лицо: - Чего? - Ну что за глупое «Ми-Ми»? Никогда бы не подумала, что твоя фантазия такая… - осекается. «Фильтруй свою речь, Соло!» – Странная. Николь закусывает внутреннюю сторону щек, но это провальная затея, и комната заполняется ее смехом. Сжимает руку, чтобы теснее чувствовать в ней ладонь Соло, вскинувшей от удивления ввысь брови. От вибраций одеяло, которым они укрывались, сползло, и теперь видна голая грудь с темными пятнами по всему ее периметру. Обе были такими голодными и дикими еще час назад, что не нашли времени рассчитывать силу, а боль оказалась сладка. Как все скрывать от любопытных глаз, учитывая синяками израненную шею и покусанные бардовые губы – пока не ясно. И неважно сейчас. - Это ты про Мини-маус? - Наверное, не знаю. - Алекс нервно возвращает одеяло на прежнее место. – Холодно тут. Укройся. А Николь подчиняется, подтягивает одеяло, но все не может подавить улыбку и избавиться от рваных смешков: - Да нет же, глупенькая. Полное имя моей дочери – Ария, а «Ми-Ми» - это ласковое сокращение. И смеется еще громче, наблюдая, как расширяются в недоумении темные глаза. Она представляет эти скрипучие шестеренки в голове, которые работают во всех направлениях одновременно. Давно, видимо, не смазывались важным серым веществом. Соло раздраженно опускает брови к переносице: - Каким, блять, образом??? Ни Ри-Ри, ни Ия-Ия! Ар-Ар, на худой конец… Ми-Ми…Там и слога такого нет! Как же это забавно! У Николь уже болит в солнечном сплетении от смеха, уж такое забавное выражение лица рядом с ней. В глазах собираются слезы, она вытирает их, но приступ веселья не проходит. Да еще и Соло по-соседству фыркает, пытается вытащить руку из ладони Ники, чтобы встать, но та не позволяет – сжимает свой капкан сильнее. Она ее никуда не отпустят. Просто нужны пара секунд, чтобы остановиться. - Не уходи… - Николь пытается вернуть серьезность. Пока плохо выходит.  – Я… Я объясню. – Набирает полную грудь воздуха и делает несколько глубоких выдохов. Уже тише. Получается взять себя в руки. – Ппрости. – Вдруг приподнимается, касается кончиком носа мягкой щеки и целует во влажные приоткрытые губы, послушно отдав язык для глубокого всасывания– поджилки трясутся от накатившей нежности. Так сладко и влажно. Везде. Чмокнув, отстраняется. Ее губы безумно болят. Даже кровь чувствуется в трещинах, образованных слишком нахрапистым воздействием. Она импульсивно без доли внимания, слизывает бардовые капельки или растирает губками. – Эм… Роды были тяжелыми, я пришла в себя только на третий день. – В голове включаются неприятные воспоминания с фантомно ощутимой болью и страхом. – Во мне болела каждая мышца. Мне кажется, что и кости тоже болели. Глаза открываю, а рядом Мэри улыбается, а на руках у нее маленький комочек в коричневой ткани. Я пытаюсь сфокусироваться на них и привстать… Меня одновременно и тошнит, и от боли разрывает. Ужасное чувство. Мэри сначала пыталась уложить меня назад, но поняла, что бесполезно -  одной рукой ребенка держала, а второй мне помогала. - Упрямая. - Было у кого учиться. – Тычок головой в голову. -  Так вот. Мэри присаживается рядом и говорит: «Смотри, Ми-Ми, это твоя нерадивая мать. Вместо того, чтоб заниматься твоим воспитанием, продрыхла три дня». Я спрашиваю: «Ми-Ми?», а она: « Нет, ну Адамс хотел назвать ее Клер, а я сказала: еще чего. Называет тот, кто родил. Ты, значит, мучилась, а он имя будет давать. А пока ты не пришла в себя, я решила звать малышку Ми-Ми»… - Ну конечно… Без Миллер не обошлось, - бурчит Соло, качая головой. - Если бы было «без Миллер», я бы точно уже давно оказалась в могиле. – Нисколько не утрированные слова. Николь действительно эти годы держалась лишь за счет своей подруги и ее поддержки. – Я не думала об имени. Поэтому малышка около недели была Ми-Ми и только. Адамс предлагал варианты, но все они были не те…А потом… - Николь садится ровно, ее позвоночник идеален, а на лопатки спускаются закрученные влажностью волосы. Полуповорот головы – то ли смотрит на Соло, то ли сквозь нее. – Потом я вспомнила, как ты мне рассказывала об Айре. О ваших планах и ЭКО. О том, как хотела дочь, об именах… Ты упомянула тогда Арию и еще пару, но их я не вспомнила. – У Соло холодеет на затылке. – Знаешь… Я ведь ее не хотела… - последнее слово Ники произносит дрожащим голосом. – Я… Я ненавидела жизнь внутри себя. По бледной коже Николь проносятся мурашки. Она уже не смотрит на Алекс, она не смотрит больше ни на что. Резко встает с постели. Почти влетает в белье и темный Соловский свитер. Быстро движется по направлению к балкону, по пути пальцами подцепляя пачку сигарет на стеклянном столике. Когда в легкие забирается дым, ее спазмированные в нервном натяге мышцы потихоньку отпускает. Сегодня вечер такой тяжелый и такой необыкновенный. Хорошо это или плохо, будет ясно позже. Ники курит, обнимая себя за талию, а холод играет с ее голыми ногами. Щиплет бедра за кожу, кусает ягодицы. Неприятно под ступнями – там растаял снег, и теперь колко от промерзшего металла и мокро одновременно. Неприятно ровно половину минуты до того, как на плечи опускается тяжелое черное пальто, а под ноги падает пушистый толстый плед. - Не думаю, что за пять лет твой иммунитет эволюционировал. Стань на него ногами, - Соло ровняется с Ники, кивает на плед внизу и забирает на половину выкуренную сигарету из пальцев. – Заведу тебе тапочки с единорогами. Николь послушно кутает ступни в теплый ворс и пальто натягивает удобнее. Хочет взять пачку, что положила на железную перегородку, но Алекс оказывается быстрее. Не позволяет: - Давно ты стала курить? Ооо. Возвращение под контроль? Николь просто смотрит в полумрак двора, где нет ни единого фонаря. Да и как в таком районе он мог бы выжить? - Года два. - Зачем начала? Ты же мне всегда нотации читала, как это плохо. - Читала, потому что это действительно плохо. - Но куришь? - Курю. - Повторюсь: зачем? Соло и в правду не осознает все, что пережила Ники за ее отсутствие в этом мире или включает дурочку? - Так вышло. - Часто? - Нет. Только когда нервничаю. Работа не приемлет курящих, и еще есть Ми-Ми. Алекс делает последнюю тягу, и окурок летит за пределы балкона. Ники провожает тлеющий, едва дышащий уголек глазами, пока он не скрывается из поля ее зрения, догорая где-то на земле. - Она мне целую лекцию о вреде никотина прочла на пирсе. Боже. Точно. Они же уже встречались. Да еще тесно взаимодействовали  при ужасных обстоятельствах. Николь поворачивается к Соло почти всем корпусом, а сама держит пальто за створки, чтобы оно не спало с плеч. - Я так благодарна, что ты была с ней рядом в тот момент. И что не бросила. В ход идет еще одна сигарета. Соло хмурится. Щелкает крышка железной зажигалки, чиркает рифлёное колесо. - Да никто б не бросил. Я не любитель детей, но смотреть, как кто-то из них умирает… Такое себе удовольствие, знаешь? Николь подается вперед с диким желанием обнять Алекс. Прижимается тесно, утыкается ей холодным носом в шею. Соло едва успевает задержать спадающее пальто, тянет его обратно. - Спасибо тебе. Я знаю, как ты не любишь воду, помню. И броситься спасать чужого ребенка это… - Это было давно, и ты уже благодарила. Как и мелкая. Она мне рисунок подарила. Ники хмыкает, улыбаясь в теплую шейную кожу: - Правда? - Угу, - шипит кончик сигареты от тяги. – Там я на байке. Должна сказать, у нее способности к рисованию. В тебя пошла.  – А может, у папаши тоже есть свои таланты? - Она не ходит на занятия, и я ею не успеваю заниматься. Всему учится сама. – В душе клокочет стыд. Она нерадивая мать. И даже сейчас: нет, чтобы провести время с дочерью, заняться ее образованием, Николь стоит на холодном балконе в Бронксе и прижимается к той, к которой и на милю не должна была подходить. – Я в ее жизни бесполезна. - Ты замечательная мать, маленькая моя. Поверь, мне есть, с чем сравнить. Живой пример для Соло  - это ее собственная родительница. Эсмеральда. Красивая, но совершенно глупая и падкая на чужие члены. Всасывающая их без разбору и стонущая от хаотичных фрикций под носом своего слепошарого муженька. Казалось раньше, в детстве, что не стань в ее жизни кого-то из дочерей, она бы заметила пропажу минимум через месяц. Да и то в порыве глубочайшего самобичевания. Данная функция всплывала в ней раз в полгода, когда очередной любовник вставал на лыжи, обвешанный ее дорогими подарками. Она тогда становилась сродни монашкам из церкви святого Тодеуша. Надевала скромный лук, как правило, траурный, и бралась за обучение целомудренности  Алекс и Ариэль.  Лет до семи ее еще могли слушаться, но после… Ми-Ми переплюнула Соло в антипослушании. Ей и сейчас палец в рот класть не стоит – крокодильным захватом оттяпает всю руку. Поднимается ветер. Наверное, именно эта ночь в ярком Нью-Йорке берет право первенства по температурному минусу. Ножки Николь уже перестали ощущаться – так продрогла плоть. Алекс знает, чем это чревато. В легкой черной футболке и тонких боксерах ей на балконе весьма комфортно, но стоит быть менее эгоистичной, поэтому она заводит Ники обратно в квартиру, плотно закрывает балконную дверь, и теперь они на диване. У Остин горячий чай в руках и теплый плед на бедрах, а Соло с излюбленным горячительным садится рядом. - Я никак не пойму, каким образом ты оказалась в Бронксе? О да! Вопрос на тысячу долларов. Черная, гордая и состоятельная мадам в самом неблагополучном районе города. В маленькой квартире еле-еле тридцать квадратов, с отличной слышимостью и любопытными соседями. Раньше, когда она дарила Николь лофт, они затрагивали тему, почему самолюбивой ведьме нельзя жить в многоэтажке. И Соло достаточно четко обозначила свои границы и желания, из которых следовало, что она никогда не променяет уединение и изоляцию на атмосферу улья. А теперь… Алекс делает неспешный глоток виски, подгибает одну ногу под себя и расслабленно откидывает голову на подпирающую  руку. - Я просто влюбилась. У Ники щиплют губки, она обожглась, не ожидая такого странного ответа: - Влюбилась? – Тогда что здесь сегодня вообще происходит? - Угу, - хитро прищуривается Соло, а сама читает Остин, как книгу.  Та в замешательстве. – Я влюбилась. - Алекс… Ух, обращение ведет к серьезности. - Я влюбилась в крышу, солнышко. - ... – все вопросы спутались, и это заметно по бегающим глазкам и хмурящимся время от времени бровям. – Я все равно ни черта не понимаю. Не страшно. - Я… Большую часть времени после возвращение на эту сучью землю провела в движении. Езжу из стороны в сторону, ну либо сижу где-нибудь у черта на куличиках с Сузуки.  Мне так легче. Ищу случай снова голову себе размозжить, но как-то не везет. Долбануть бы ее хорошенько. - Очень здорово, Лекси. По-взрослому. Ты погоди немного. Если учитывать, сколько в тебя вливается алкоголя и вдыхается сигарет, искать смерти на дороги не стоит. Забыла про искусственный клапан и деформацию сердца? - С моим сердцем все в порядке, маленькая моя. Оно работает, как и раньше, даже лучше. Его можешь остановить только ты. Ужасно звучит, Николь нервно прикрывает глаза. Она понимает смысл, и ей становится страшно. - Саша… - Тщщщ. Ты не сделаешь этого, я знаю. Так вот, я изъездила город вдоль и поперек. Не по одному разу была в каждой части. Однажды меня понесло в Бронкс, и во дворе этого дома у меня кончилось горючее. Только представь: застрять в гетто на дорогом байке. Ха! – хмык в память об абсурдной ситуации. Но Николь не считает это смешным: - Тебя могли просто убить. - Могли. И мне было плевать на такой исход, веришь? Я позвонила Францу, он сказал, что приедет с горючим, но ему нужно время. Оставалось только ждать. Знаешь, было странно не увидеть людей здесь. Серьезно, я была одна больше часа, а потом мне стало скучно, и я по пожарке забралась на крышу. Нижняя губка Ники любопытно оттопыривается. Ми-Ми в этом на нее похожа. Соло подчёркивает схожесть, и ее правый глаз чуть щурится. - И что же? Тебя забрали? Соло любуется ей какое-то время: глаза, почти золотистого цвета, ровный маленький нос и сладкие на вкус, красивые на вид губы. Но надо ответить, иначе это будет выглядеть странно: - Да. Франс приехал, все прошло отлично, но я вернулась сюда на следующий день. Мне нужна была эта крыша. Позже ты поймешь почему. Квартиры здесь никто не продавал, потому что и так тяжело получил их по социальной программе. Народец нищебродский. Но… Власть и деньги решают все. Эта квартира была прямо под тем местом на крыше, где тогда я дожидалась Франса.  Мне было плевать, как она выглядит, какого размера, кто живет. Я просто удвоила адекватную стоимость, и эти лопухи не устояли. Я покупала студию без каких-либо планов на нее. Мне настолько было насрать, где спать, что есть, чем жить… Меня интересовала только крыша. - Ага! Настолько плевать, что сделала тут ремонт тысяч на десять? Алекс Соло слишком брезглива для не комфорта. Ты бы не смогла… - А ты бы смогла? – Насмешливый черный взгляд из-под опущенных ресниц. – Смогла бы жить в месте, где до тебя проживали тринадцать с половиной кошек? - С половиной? - Угууу. Когда я пришла договариваться о продаже, в том углу, - указывает на угол у холодильника. – Одной из кошек была ровно половина, и ее доедали собратья. У меня не было выбора. Я правда, хотела лишь проделать дыру в потолке, чтоб на крышу попадать из самой квартиры, а не по балконным лестницам. Но… Просто представь запах…  - Не нужно, - Ники поднимает ладонь в капитулирующем жесте. Ее начинает мутить, так жива фантазия. – Я поняла. - Три клининга не справились. У меня глаза слезились. Пришлось прибегнуть к  решительным мерам и переделать все! Понимаешь? Ремонт длился две недели. А после…Кошачий запах пропал. Но мне иногда кажется, что не совсем. - Глупости. Не пахнет кошками. - И Слава яйцам. - Настолько  тебе крыша приглянулась? Алекс подается вперед, тянет Ники на себя за ворот свитера и целует – долго, нежно. Вкусно! - Ты все увидишь. Позже. У нас будет время. Но в душе Остин очень тревожно и нарастает страх. Страх великой потери. Она его уже испытывала: когда умерла мама и когда в Грейси – Сквер доставили еле живую Алекс. Так больно смотреть в темные, помутневшие от переизбытка чувств глаза. Николь проводит пальчиком по выточенной скуле: - Саша, все очень запутанно. Я не уверена… - Нет! – Ники дергается от грозности тона и налившегося свинцом взгляда. – Я тебя больше от себя не отпущу! Мне хватило этого ада, на этом все! - Но вокруг есть очень значимые барьеры! - И мы их преодолеем! Ники понимает, что ей не хватает воздуха. Она дышит, дышит  и все никак не наберется воздуха. Вскакивает к сумочке. В ней ингалятор. Разум плывет, тело будто не ее. Находит нужное. Пара тяг - и должно полегчать. Опирается на свои бедра руками, нагнувшись. Раз, два, три… Приступ отступает. Возвращается на прежнее место, пытаясь игнорить тяжелый взор. - Не все можно преодолеть… - сама не смотрит, укрывает ноги пледом и тянется к чашке остывшего чая. - Давно ты асматик? Они постоянно уходят от темы, что главнее других и уже давно должна была быть обсуждена. - Нет. Несколько месяцев. - Как так вышло? Как и все остальное выходит. - На нервной почве заработала. – Слишком много говна на хрупкие женские плечи. Соло забирает из рук Николь ингалятор и рассматривает его. - Это лечится? - Профилактируется. Но полностью не искореняется. Саша! – и черные глаза отрываются от пластика в руках. Нужно поговорить серьезно! Необходимо! – Мы… Мы не сможем больше быть вместе. - Ты не хочешь? Вопрос бьет в ребра, в грудь, на него трудно ответить… Остин закусывает губу. - Не в этом дело. – Она очень хочет, разве сегодня это не было доказано громкими стонами и влагой? - А в чем? Говори со мной! Скажи все, хватит этих тайн и недоговорённостей! Права. Просто нужно не таить и не быть немой рыбой, чтобы не вертеться на гриле и не сдирать с себя кожу от боли в дальнейшем. - Я не могу оставить дочь! Межбровная морщинка у Соло сейчас особенно глубока. - А я прошу об этом? Или ты думаешь, что я, эгоистичная мерзопакостная блядь, хочу только тебя и не рассматриваю с тобою рядом твою дочь??? Ей обидно? Боже, такое впервые. - Нет. Дело не в этом…  Я так не думала. Правда, Саша, я даже мысли такой не допускала. Я знаю, что, если ты решила вновь быть со мной, то моя дочь не станет для тебя препятствием. - Тогда в чем проблема вообще? Ники какое-тот время молчит, а потом поднимает на Соло свои жалобные глаза: - Можно я покурю? - Ты нервничаешь? - Да. - Тогда вот, - Алекс протягивает ингалятор. – Всоси и расслабься. - Нет, мне нужна сигарета. - Нет.  - Пожалуйста!  -НЕТ!  Тихо-тихо. Режим включения власти. Николь делает несколько судорожных вздохов. - Я… - как трудно. – Я поняла, что беременна, когда чуть не свалилась в обморок в клубе у Мэри в гостях. Мы тогда с ней все списали на истощение: я не ела нормально и сильно похудела. Но дома это случилось снова, и я стала подозревать. Тест показал плюс… - Ники делает паузу, ей очень трудно говорить. – Я не могла понять, как это произошло. Ведь я с тринадцати лет бесплодна. Сектанский гуру вместе с эмбрионом повредил мне фаллопиевы трубы. - Повредил же, не удалил. - Нет, ты не понимаешь! Одна труба разорвана. Она больше не может служить проводником, а другая деформирована настолько, что сперматозоид в ее изогнутости просто погибает. Помнишь, когда ты первый раз привезла меня к Эдисон, она тебе сказала, что я чиста, но если ты захочешь ребенка, то лучше поискать кого-то другого?  Да, точно, было дело. Только Соло не придала этому значение. Ей Николь нужна была для забавы и интимных утех. - Припоминаю. - Именно так все и обстояло. Я не единожды проверялась. До побега из Чикаго – боялась забеременеть от Такера, при приеме на работу к Соеру, уже после, когда пошла работать в Грейси-Сквер. И это разные гинекологи были. Но диагноз единый – бесплодие. Шанс -один процент к миллиону. - Ну, значит, этот единственный процент и выстрелил. Раздражение подкатывает к горлу. Николь знает больше, лучше. Она точно уверена, что это так не работает, но каждый второй ей доказывает обратное. - Ладно, - она трет виски, - в общем… С перепугу я тут же позвонила в клинику к Эдисон. Хотела записаться в этот же день на осмотр и, если все подтвердиться, на аборт, но ее не было в городе. Записалась на следующий вечер. Ты не представляешь, как мне было страшно… - Слезы подступают к глазам, будто тот самый миг вернулся и его нужно вновь пережить. – Я… у меня было дежурство, а в пять я должна была быть у Майи. Жуть как тошнило. Пару раз рвало. Я уже переоделась и собиралась ехать. Но мне до ломки захотелось поцеловать тебя. Что я и сделала. Только после у меня в глазах потемнело, а очнулась я на кушетке в одной из палат.  – Соло слушает, не отрывает глаз от своей девочки и курит одну за другой. В рассказ старается не соваться.  Ники замолкает в перерыве. Ей требуются силы, смелость.- Рядом находился он и куча других. По его счастливому лицу я поняла, что он знает. К Эдисон я так и не попала… - Горчит от слов, и Алекс злобно докуривает сигарету, туша ее о поверхность стеклянного столика -  пепельница далеко. Слезы по щекам Ники катятся бусинами, она их вытирает, а сама боится посмотреть в черные глаза рядом. – После этого мое личное пространство исчезло. Он постоянно был рядом. Отходил едва ли на пять минут и возвращался запыханный. Все время боялся, чтобы я ничего такого не выкинула, чтобы  не навредила ребенку.  Заставлял идти на прием к гинекологу из Грейси-Сквер. Я злилась, кричала, что вздохнуть не могу свободно. Тогда он отступил. Но поручил следить за мной своим шестеркам. Особенно на работе. Мне выть хотелось. Я пыталась улизнуть, но ему докладывали, и контроль вновь возвращался на тот же адский круг. Когда дома я упала в обморок, он решительно отправил меня к своим родителям. А они… - Хорошо, что ингалятор в руке. – Они охраняли меня день и ночь… Даже спрятали все медикаменты в доме, выдавали  их только, когда с ним советовались… Ты не представляешь, как выло мое нутро. Я так скучала по тебе, я так хотела к Мэри. Никакие истерики не помогали. Они кололи мне успокоительное и все так же держали возле себя. Освободилась в марте. – Звучит как УДО. -  Он отпустил меня, зная, что я уже не смогу тайно избавиться от ребенка. Я не прикасалась к животу. Только по неосторожности. И врала, что плод шевелится. А на самом деле ребенок ни разу не двинулся. Я уповала на то, что он… - Николь всхлипывает, ей очень стыдно перед своей дочерью, которую теперь она любит больше всех на свете, - мертв. Настояла на Эдисон, хоть он и яро противился частному гинекологу. Майа… Ей было сложно вести со мной диалог в его присутствии. Я все время чувствовала на себе ее удивление. Вряд ли она забыла, какой диагноз мне ставила. А из-за присутствия Адамса ей приходилось просто озвучивать результаты УЗИ и анализов. Она вполне спокойно и равнодушно говорила о проблемах и прописывала витамины. Но я видела, как сильно она хотела поговорить со мной. Я у нее была от силы раза три за все время. Мой живот рос, а я прямо пропорционально – усыхала. И морально и физически. Знала, что придет день, и он мне запретит выходить на работу. А значит и видеть тебя. Столько слез и нервов из меня вышло, ты не представляешь. В апреле я зашла в твою палату, как и сотни раз до. Ты лежишь, ни грамма изменений. Целую тебя, а сама реву. Я месяц провела без возможности тебя коснуться, чуть не чокнулась, а скоро это должно повториться, так еще и в увеличенном коэффициенте. Глажу твою руку и вижу, что подушка сползла. Привстаю поправить ее, а мой живот касается твоей руки – это было не осознано, клянусь.  Меня волной поднимает от движения внутри. Будто кто-то на кнопку нажал и колесо завертелось. Ребенок не прекращал двигаться больше пяти минут. Хотя до этого не было ни единого тычка. С одной стороны удивительно, а с другой страшно, Саша.  – Николь поднимает голову вверх, чтобы предательские слезы всосались обратно, но они еще больше льются, стекают по щекам на подбородок. Вытирает их рукавом.- Знаешь, ощущение, будто ты так со мной общаться начала. Я … Кладу свою руку себе на живот и наступает штиль. Но стоит мне приложить твою ладонь… Я проверяла не единожды свою теорию. В другие моменты мое нутро мирно покоилось, но как только ты прикасалась… С этими движениями проснулась и моя любовь. Я поняла, как сильно люблю то, что так трепетно отзывается на твои касания. Я почему-то уверовала, что это знак. Что это ты… Ты внутри меня. Твое семя внутри меня! - Навряд ли Соло нравится, что сперму Адамса Ники проецирует на ее воздействие, но никакой реакции она не подает. Просто слушает. – В мае я вновь была у тебя. Положила твою руку к себе на живот и просила вернуться ко мне… К нам… Мне было так хреново в этот день. Так тоскливо. А потом в глазах потемнело, я не ощущала тела, не могла собрать себя воедино. Помню, что падаю. Помню, что… смотрю на тебя с пола, а ты сидишь на кровати, ровно так, живо. И смотришь на меня, а в глазах теплота. Дальше провал. Очнулась, когда Эдисон уже вытащила Ми-Ми из моего живота. Ей Мэри позвонила и вызвала в Грейси-Сквер, даже не слушая возгласы Адамса. – Ники берет себя в охапку, садится. Страх увидеть отвращение в карих глазах рядом отдает пульсом в виски. Отвращение или брезгливость не очень разнится. Но их там нет и капли. Там плещется недоумение, хаотичность мыслей, может возражение, но никак не отвращение или брезгливость. Алекс подкуривает уже пятую за все время рассказа, а задумчивость играет на ее лице черным бликом торшера. – Она родилась двадцать четвертого мая, Саша. Это ли не знак? – Бум! Одна дата на двоих с разницей в тридцать один год. Алекс закашливается, подавившись дымом. Чего??? Ей не нужно удивляться вслух, Ники и так видит.- Да. Двадцать четвертого мая в шесть вечера. И… Когда Мэри мне ее вложила в руки… Господи, да я могу поклясться всем, что у меня есть, в этом ребенке я увидела тебя. Она смотрела на меня серьезным, собранным взглядом, будто изучала. Бровки хмурые, а губки розовенькие и пухлые. Она даже грудь не взяла. Мэри говорила, что ее прикладывали, пока я была без сознания, но… Грудь так и осталось только твоей собственностью. Даже младенец не захотел претендовать на твою территорию. – Алекс невольно бросает взгляд на зону груди. Она почти видит через свитер, сколько следов на ней оставила своими голодными губами. Но неужели Адамсу тоже не удалось вкусить сладость ее любимого «фрукта»? Николь приподнимает уголок губ: - Ему в первую же ночь было запрещено к ней прикасаться. – Мысли читает? Остин всегда может удивить. -  А дальше… чем взрослее становилась Ми-Ми, тем сильнее походила на тебя. Мэри даже смеялась: « ты точно уверена в гендере Соло?». Я и сама не могла ничего объяснить. А когда малышка в семь месяцев заговорила, в семь с половиной пошла… Знаешь, она будто обновление системы получает свыше. Развивается каждый день, и каждый час меня удивляет. - Да. Я тоже ахуела тогда на пирсе. – Ники немного дергается от голоса Алекс:  спокойный и тихий. Рассказ ее потряс, без сомнений, но она всегда умела держать себя в руках. - С ней очень трудно, Саша. Она не приживается в рядах сверстников, не идет на контакт с новыми людьми. Только Мэри обожает. - Ну куда же без нее? Крестная мать, как было мне сказано. Соло встает. Столько информации и еще какой? Той, которую она вожделела услышать. Пыталась добиться ото всех и отовсюду. Идет к холодильнику за льдом, попутно включает чайник. Что-то подсказывает, что они сегодня навряд ли уснут, а значит нужно согреть продрогшее нутро Николь чаем, иначе завтра есть вероятность подогреть на ее горячем тельце парочку тостов. Слезы Ники уже высохли, а в душе растелилась слабость. Она откидывает голову на спинку дивана, закутывается глубже в плед. Телефон на беззвучном, и страшно представить, сколько там уведомлений пропущенных вызовов. Но так плевать сейчас. - Да. Мэри - лучшая крестная мать. Ей удается найти общий язык с Ми-Ми тогда, когда я не вывожу. - Пф. Одаренная прям. Николь улыбается, наблюдая за Соло из под опущенных век. Как же она скучала по ней. И теперь их ничего не разделяет. Даже расстояние минимальное. - В тяжелые минуты она всегда рядом. Сидит со мной, слушает мое нытье… - Почему ты сказала, что мы не можем быть вместе? – Громом разносится вопрос по квартире, а Соло устремляет взгляд черных глаз в самую душу Ники. – В ребенке проблема, что ли? Сонливость как рукой сняло. - В… В какой-то мере. - Ты думаешь, я ее не приму, так? Или наоборот: она упрется? - Нет. То есть, не совсем. Конечно, не скрою, такие мысли были в моей голове… Только дело… - Итак израненная нижняя губка Николь опять подвергается воздействию. Зубы впиваются в мягкую плоть, протыкают ее в едва затянувшихся трещинках и снова чувствуется кровь. – Дело все в отце Ми-Ми, в Адамсе. Новая кружка с ароматным чаем уже в холодных ладонях Ники. Алекс садится совсем рядом. - Они связаны настолько, что девчонка не захочет с ним расстаться? Совсем не туда. - Нет. Я даже не могу сказать, что она на треть привязана к нему так же, как привязана к Мэри. - Тогда вообще не понятно. - Саша, - Николь чувствует прилив нежности. Тянет руку и проводит большим пальцем по губам Соло. – После того, как я ему сказала «да» в его кабинете все для меня стало размыто. Я только молилась, чтобы операцию он провел успешно. Чтобы твое сердечко выдержало. И оно выдержало. Самое мое большое счастье на ближайшие годы. Он сделал все, как и обещал, а потом сразу же стал планировать свадьбу. - Еще бы. Оттрахать тебя желает каждый второй, этот упырь не исключение. Он так красочно рассказывал, как вы кувыркались в его номере в Вашингтоне… Выплевывал слова и наслаждался моим бессилием. Тогда-то и рухнул черный мир. Ники промаргивается. Ей тошно от мысли, что Адамс плел паутину лжи, а она даже защитить Соло не могла. Не могла опровергнуть, остановить его. - Ублюдок, - шепчет тихо, опустив голову. Но быстро приходит в себя: - Он составил договор. Брачный контракт на пять листов. Привел меня в кабинет, там ждали целых три адвоката и еще люди - свидетели. Дал время прочесть. Но мне было все равно. Я читала, и ни в одном пункте для меня не находилось угрозы. Я спокойно могла уйти от него, когда ты очнешься. Особенно не предала значения пункту пять одиннадцать, и на этом погорела. - Что за пункт? - «Определение места жительства детей после развода»…- Видно, как Ники трудно говорить. Как ей горестно. –Если решение развестись будет обоюдным, то я смогу видеться с Ми-Ми раз в месяц и проводить с ней целые выходные. А если меня уличат в измене, Адамс имеет право запретить наши с ней встречи. Зная его, так и будет. Он очень боялся, что как только ты придешь в себя, я тут же уйду от него. Поэтому решил привязать меня намертво к себе с помощью будущего потомства. Но он не знал о моем бесплодии. А я и подумать не могла, что…  Она вновь плачет. У Алекс колет где-то в груди, наверное, ее черное холодное сердце все же не такое мертвое. Соло берет Николь за руку и притягивает. Прижимает к себе, зарывается пальцами в волосы: «Тщщщ», шепчет на ушко, но это мало помогает. У Остин перепутье: одно хуже другого. Куда не сверни, везде есть вариант навеки остаться без чего-то важного. - Тише, малыш. Тише, мой ангел. У тебя есть на руках копия договора, правильно? – Ники кивает. – Мне она нужна. - Лекси, ты думаешь, я не искала выход? – Николь немного отстраняется. Ей все еще трудно сдерживать слезы, ей все так же больно. – Да я пыталась работать с лучшими юристами в городе. Была и у тебя в компании. С Паркером мы пытались, я к Айре обращалась… Все, как один твердят, что при разводе Ми-Ми мне не достанется. А я не смогу без нее, понимаешь? Как бы ни было. Я люблю свою дочь. И люблю больше всего в этом мире. Тебя я тоже люблю. Но если нужно будет выбирать… Она не справится без меня, пусть и показывает обратное. А я умру без нее. Пойми, пожалуйста. - И это естественно! Ты мать, и дочь свою обязана превозносить и ставить выше всего!!- Фыркает Соло и тянется за сигаретой. Пачка пуста. Сминает ее и швыряет прочь. Чертыхаясь, идет куда-то в угол кухни, где выстроено что-то вроде кладовой. Возвращается: - Тоже мне, нашла авторитетов! – Это она про Паркера и Айру. -  Никогда никого не ставь мне вровень, ясно? Даже если б меня десятки лет не было в сознании, по возращении, в юридическом деле я все равно бы размотать смогла любого! - Ты не всесильна! Есть зафиксированные свидетели, их заверенные показания и… - Да мне плевать! Пусть хоть сам дьявол закреплял договор на крови! В любом, слышишь, в любом документе есть слабая сторона. И моя задача - находить ее. Просто подумай немного. - Соло подкуривает, вдыхает дым и наклоняется к лицу Ники. Чувствуется нарастающая в ней злость: - Ты задумывалась, почему я не проиграла ни одного дела, не считая начала деятельности? Не бери в расчет всю историю моей компании, и так ясно, что неидеальна. Но процент фатальности минимизирован. Да, они скатились пока, я болталась между жизнью и смертью, накосячили дохуя. Но это только потому, что почувствовали другой вид воздействия. Паркер хорош, но недостаточно. – Отходит от Николь и снова у ее губ фильтр. – Это в моей крови, солнышко. Хочу я того или нет, но жажда побед течет по моим венам папашеной кровью. Мне нужен договор! Такая самоуверенность в черной разъяренной ведьме невольно заставляет Ники зародить под подкоркой фитилек надежды. Она растирает слезы по щекам, шмыгает носом. - Я перешлю его тебе на почту, когда вернусь. - Да. Это должно быть первое, что ты сделаешь. - Но… Саша. – Опять рваная тревога. – Мне… я… Мы не сможем видеться, ты же понимаешь? Если он узнает… - Не узнает. – И Соло скрежещет зубами, но старается сдержаться. Какой позор! Она, Александра Соло, женщина –химера, власть и каратель, сейчас соглашается на тайные встречи? Рассматривает себя в роли любовницы? Позволяет делить с другим ту, что по праву и происхождению принадлежит ей? Каждый день будет представлять чужие проникновения в родное нутро и густоту семяизвержения? Знать, что ее девочка спит с ним в обнимку, готовит ему завтрак и целует на прощание, тогда, как она должна быть невидимой и осторожной даже в простом желании просто обнять? Должна выжидать подходящего момента. Искать безопасные пути для свиданий и не иметь возможности просто написать о том, что любит. От злости вот-вот голова лопнет. – Я разберусь со всем и заберу тебя! Заберу тебя себе навсегда! А сейчас… Пусть так. – Дергает брезгливо плечами. – Если это единственный выход, то я согласна терпеть. Ты и не такое терпела ради моей никчемной душонки. - Ей трудно говорить, а еще труднее будет воплощать сказанное в реальность. А Ники сдается. Откровенно капитулирует, не имея сил отвергнуть Соло и просто исчезнуть. Она бы не смогла отказаться от нее. Не смогла жить дальше так, будто этой ночью ничегошеньки не произошло. Сегодня одна подземная плита накрыла другую, принося в мир все природные катаклизмы. Завтра, возможно, их настигнет землетрясение, но они точно смогут с ним справиться. Вместе. Остаток ночи их вспотевшие тела любили друг друга. Поглощали друг друга. Как будто в последний раз. Но Соло точно знала – не последний. Она не отдаст. Но и не навредит. Теперь у нее есть смысл. Тот самый смысл, который исцеляет и дарует вечность. Который она не потеряет ни под каким предлогом. Надо терпеть – она будет. Нужно прогнуться – прогнется. Знает же, что это временно. По истечении срока ее черные силы вновь восстанут из ада и обрушат свой праведный гнев на головы неверным. Ох и жаркое сражение приближается. Но думать о нем она будет завтра. А сейчас, меж ног своей девочки она тихо мурчит, присасываясь к груди, и добровольно проигрывает. Так же, как проигрывает Николь, закатывая в удовольствии глаза.