Лего. Последний итог

Шины скользят по нестабильной дорожной траектории, как по катку. Их уже давно нужно менять, учитывая, сколько тысяч миль они изъездили за месяц – стерлись. От протектора только название. Визор залеплен снегом – Алекс перчаткой сбрасывает его и выжимает газ до упора. За ней гналась патрульная машина, но стихия, будто ее защитник, оставила красно-синие мигалки без добычи. Сирена теперь слышится жалобно, словно скулит от досады, оставшись без сытного навара. Тогда тоже мело. Но трасса была менее загружена в момент, где что-то промелькнуло на обочине, заставляя расфокусироваться и не заметить сраную фуру, мигающую аварийным светом. Сейчас взгляд только на дороге. Трудно дышится, в груди давит, а по виску течет пот. Соло маневрирует между полосами, обходит машины на пути, как в компьютерной игре. Иногда выезжает на встречку, но сразу же возвращается. Ей не раз злобно сигналили, даже что-то кричали в спину, но в ответ получали лишь струю мокрого снега с грязью в лобовое из-под заднего колеса мотоцикла. На красном, от которого тянулась длинная лента транспорта, ожидающего разрешения, Алекс выжала из байка все. Не хватило полуметра, чтобы ее вместе с мото отсандалил в сторону громоздкий мусоровоз. Пронесло. На этот раз пронесло, хотя противоположенное было бы в разы желаннее. Буран набирает обороты, а скорость не сбавляется. Все реже попадаются «попутчики» и все гуще на периферийном зрении рябит лес по обеим сторонам. Пролетает мимо застрявшего буксующего дальнобоя, мимо поваленного на линии электропередач дерева. Она не видит ничего и «ничего» встречает ее с радостью и вожделением. Тормозит не сама – стрелка топлива указывает на конец пути, присыхая к нулю, как мошка к языку жабы. В радиусе десяти километров ни души, ни домика. Но ей нет до этого дела. Спрыгивает с мотоцикла, едва он успевает остановиться, на подножку не ставит, и стопятидесятикилограммовое черное чудо с грохотом летит на землю. Задыхается в шлеме. Сдирает его с головы, отшвыривает в сторону. Он катится почти к середине дороги, измазываясь в липкую раскисшую жижу. Хрип – пытается воздух тянуть. Ноги гудят и ломят, в них скопилась слабость. Не держат совсем, но идут куда следует, вопреки желанию просто подогнуться и «замолчать». Вязнут в зыбкой почве, чавкают. Шаг за шагом, и рука магнитом упирается в толстоствольное дерево метрах в сорока от дороги. Алекс херовит. В карих глазах сначала мутнеет, потом сразу же начинает темнеть, а горле то ли сушь, то ли потоп – она сплевывает на землю тягучую густую слюну. В ней мелькают кровяные прожилки. Земля тянет раздробленное тело к себе, и Соло тяжело садится, почти падает, теперь спиной опираясь о деревянного гиганта. Дышит, дышит, дышит. И на миг вроде бы становится легче. Но руки все еще дрожат. Хочется курить. Одна только мысль о вкусе табака во рту. Байкерская толстая перчатка не может забраться в карман куртки за сигаретами. Алекс издает отчаянный, полный ярости рык и вгрызается в нее зубами, чтобы снять и отплюнуть подальше. Кончики пальцев синюшные, чиркают зажигалкой, но толку ноль. Еще и еще. Опять рычит от злости на всю округу. Больше воет, и фильтр меж ее губ опасно кренится книзу. Наконец-то получается. Первая затяжка – первая доза «морфия» по венам. Глаза закатывается, тело обмякает. Упирается головой в твердый шершавый ствол и распрямляя правую ногу. Мышцы отпускает… Гул в ушах на протяжении всего времени от зала суда до этой локации идет на убыль. Недалеко слышен шум колес. И где-то там валяется ее байк. Тянет из кармана телефон. Тучи над головой еще больше налились серостью. Смотрит на черный дисплей какое-то время, а потом вводит пароль (отпечаток на холоде не реагирует). Челюсти сцепляются вместе так сильно, больно, но Соло хочет больше - давит нижней что есть черной дури, скрежещет костями о кости. Не моргает заснеженными ресницами. Просто смотрит на пустое сообщение, присланное Ники, когда она еще стояла у допросной трибуны, и, кажется, не дышит. Ее мутит. Внутренности заходятся в спазме. Изгибается в сторону и блюет горькой жижей пустого желудка, опираясь о землю ладонью. Черную ведьму будто раздели и валяют в свином дерьме, а она сделать ничего не может. Только проглатывать куски экскрементов и скулить от бессилия. - Блять! Так и знал, что баба! – на барабанные перепонки ложится басистая брань - приветствие одного из трех людей, следующих в ее направлении. «Гости» движутся от дороги в синхронном шаге отбивая такт сердца Соло. И все так не вовремя. Алекс кое-как выпрямляется, переставая поливать снег своим нутром. Тянет воздух приоткрытыми губами, немного морщась от противного послевкусия на стенках горла. Глазами ищет телефон – она выронила его, когда ее стошнило в грязе-снежную трясину. Он оказывается дальше. Тянется за ним трясущейся рукой, но замирает, когда пальцы почти касаются носка кожаного ботинка, под подошвой которого теперь покоится ее мобильный. – Ты че бухая, деваха? Даже при ветре Соло чувствует тяжелый мужской Лакост – где-то фура с парфюмом перевернулась? Убирает от чужой обуви руку и устало вновь прижимается спиной к дереву. Дышать становится еще тяжелее. Нужно было попросить у Николь ингалятор для подобного рода ситуациям. Передергивает плечами – не от холода уж точно, ибо она не умеет мерзнуть. - Да точно бухая! – вторит первому еще один хрипловатый альт. В подошву сапога на ноге Алекс, что все еще вытянута не нежно дважды врезается черный носок берца. – Ты чуть аварию не спровоцировала на трассе, идиотка! И правда, идиотка. Распласталась тут, вытраханная сознанием. Раскисла. Искала уединения, да только на этой чертовой планете его НЕВОЗМОЖНО найти! Как все не вовремя. Соло игнорирует второе отродье, пересекшее ЕЕ личное пространство, и бросает исподлобья взгляд на того, кто все еще стоит на ее телефоне, и убирать с него свое козье копыто даже мысли не имеет. Он лыбится, его руки в карманах пуховика. Взгляд больше заинтересованный, чем агрессивный. - Ногу убрал! – И это она сказала? Больше получилось осипшее шипение. Во рту все еще горько. У нее так было, когда она не надела шлем, садясь в седло, и ей жук залетел в рот. Еще пару дней оставалось гадкое послевкусие. Парню же и на долю времени не страшно. Руки все еще в карманах, а каштановая челка на ветру дёргается завитками, словно пиратский флаг, привлекая к себе секундное внимание. Он ухмыляется и приподнимает ботинок. Алекс зыркает в его насмешливые глаза и опять тянется за своей вещью, но не успевает – быстрые мужские ладони идут на опережение. Теперь этот надоедливый сморчок тапает своими недососисками по экрану ЕЕ телефона. - Ты не в том положении, девочка, чтобы грубить взрослым дядям! Николь …- читает, потому что это чертово средство связи не заблокировалось, когда упало на землю. Сука! К горлу прямо из мозговых извилин валуном катится ярость. – Любимая, перезвоню. Пациент уже в к… Жах! Вопль на всю округу. Она ударила его широким рифлёным каблуком по яйцам. В удар вложила все, что сегодня в ней варилось. Вся дьявольская пена, кипящая в венах, весь яростный клубок смрада в суставах. Парень отшатывается под воздействием электромагнитной силы, падает на колени и хватается за то, что почти растеклось по внутренней стороне бедра. - Ты че, сука бешенная??? – сразу в два голоса, один из которых оказывается женским. Быстро встать не получилось, зато получилось сжать челюсти сильнее, как она и хотела. Помог кулак разгневанного путника, мстящего за болезненную агонию товарища. Дерево страхует твердостью, но затылок этой страховке не рад. И в живот прилетает сразу. Сгибается пополам, почти утыкается носом в собственные бедра и тут же получает удар в висок. Перед глазами все мутнеет. В ушах опять нарастает гул, а она только недавно от него избавилась. – Ты думаешь, мы баб не бьем??? – орут ей в лицо. – Да за такую хуйню тебя и к багажнику привязать не стыдно, шлюха ебаная! – Какие высокопарные слова. Ну что вы, сир, не стоит вгонять даму в краску. Соло кашляет, шумно затягивая в себя воздух. Из уголка рта течет кровь – она чувствует ручеек на подбородке и на языке. Отплевывается.– Ты как, брат? Ну, правильно – за братишек и двор стреляют в упор. Но одно упущение, конечно. Малееенькое такое: Соло зла. Она встает на ноги, опять выплевывает кровь в сторону и хрустит шеей. Рука в перчатке скрипит кожей, когда Алекс несколько раз перебирает пальцами. Ей летит кулак в лицо, но на это раз она уклоняется от «подарка», а дерево, наоборот: радушно, с громким скрежетом его принимает. Хозяин хука справой шипит, отдергивает руку и болезненно сжимает пальцы. А что может отвлечь от боли? Правильно. Еще одна боль – ладони Соло синхронно, вакуумом бьют скрюченного парня по ушам, и когда он сгибается пополам, ее колено довольно смело «целует» его в переносицу. Тело грузно поддаётся силе притяжения -падает навзничь. Алекс сконцентрировано твердо, почти соединяя брови воедино, переступает еле живое бревно и вот она уже рядом с тем, который перестал скулить над своими травмированными яйцами, принимая в оборонительную стойку и замахиваясь. Рывок, но Соло блокирует выпад предплечьем, ребром ладони второй руки нанося удар в кадык. Мужчина хрипит и непроизвольно пятится назад. - Ты ненормальная? – Дамочка сзади пытается привести в сознание отключившегося упыря под деревом, а когда Соло делает к ней шаг, выставляет руки вперед: - Стой, стой!- но поздно. Захват волос под вязаной шапкой. Теперь на женском лбу можно без микроскопа рассмотреть узор шершавой коры не дрогнувшего ствола все того же несчастного дерева, попавшегося Алекс на пути. Замах - еще один удар ногой в грудь «безяйцового» соперника – он так живо пустился в наступление, но опять пал. И больше, как стало понятно по его обмякшему телу, вставать не собирается. Соло останавливается возле распластанного мудилы. Часто дышит – запыхалась немного от такой спонтанной возни. Смотрит на него сверху вниз, языком нащупывая рану в уголке припухших губ, и смачивает ее своей слюной. Парень кряхтит и пытается двинуться. Загребает руками землю: наверное, думает, что она ему поспособствует принять более мужественную позу. Не позорно поверженную, а победительски- грациозную. И Соло этому довольно ухмыляется. Медленно, смакуя свое превосходство, наступает сапогом на его покрасневшую руку, вслушиваясь, как хрустят его кости, как клокочет дыхание в глотке. Эти звуки сродни соло одинокой скрипки на берегу Тихого океана. Глаза находят на земле рядом с извивающимся в агонии телом свой телефон. Она подбирает его, стряхивает снег с дисплея, но с руки так и не сходит. Носком крутит, чтоб не замолкал слезливый скулеж. Копается в телефонной книге: - Найди меня по геолокации - горючее кончилось… Блять, снова! Жду! – отключается. Самое время покурить. Температура упала градуса на два, и ветер усилился. Три человека в отключке лежат по трем сторонам, словно в спонтанно-выдуманной пентаграмме, но ей не полегчало. Ей совсем не полегчало. Легким больно тянуть дым – пусть работают через силу! На фильтре кровь, висок свербит. Пол ебала завтра заволочет гематома. Да и хуй с ней. Поправляет на запястье перекрученные часы. Смотрит на циферблат – не разбит – одной проблемой меньше. Седьмой час. Уже давно наползли сумерки. Пальцы дважды бьют по сенсору телефона и, будто идя вопреки разуму, тапают по иконкеWhatsApp… ЕЕ сообщение первое… Вздрагивает, когда видит входящий: «Николь». Смотрит на имя, несколько раз сглотнув, затягивается и отклоняет. Нужно срочно напиться!

                                                                   ///

- Три дня… Три дня от нее ни весточки… - Не знаю, вчера заезжала. Правда быстро. Дала распоряжения и свалила. Куда – не сказала. Но вид у нее… Такое себе. Слон. Ники и Мэри за столиком. Сейчас вечер, скоро клуб начнет пускать гостей, а Николь никак не закончит изливать подруге душу и не отправится домой после тяжелой смены. Действительно тяжелой: три операции, как назло, каждая с осложнениями. Да еще и Соло… Не отвечает на сообщения, отклоняет звонки… Все началось после того, как три дня назад вечером Остин, приняв душ, услышала внизу грохот входной двери. Подвыпивший Адамс пришел из бара, где сидел с Харисом после смены. Сначала просто веселился, пел песни, читал стихи, на ходу придуманные. Пытался раззадорить Ми-Ми, просили поиграть с ним в прятки. На что его дочь только фыркнула, закатила глаза и, бросив «я к себе» ушла восвояси, плотно закрыв дверь. Ники, не успевшая до конца высушить мокрые волосы, осталась собирать верхнюю одежду мужа, которую тот разбросал по полу цепочкой от входа к кухне. Он довольно улыбался, восседая за остовом и поглощая недавно испечённые печенья, рассказывал, как смешно Харис подавился пивом, а потом тихой сапой подкрался к отстраненной, «угукающей» на автопилоте жене сзади, обнял и прижал к себе, запустив руки под легкую фиолетовую футболку. И Николь накрыл страх. Страх животный, как будто ее снова трогал один из монстров прошлого. Но Адамс же не может им быть? Он не может быть неким чужим, так? Он уже как пять лет имеет статус «родного и законного» человека. Да только в подсознании Ники все, кроме ее Саши, всегда будут расценены как нечто инородное, касающиеся ее тела в интимном вожделении! Она стала не сильно, но настойчиво сопротивляться, отталкивать. Будто на инстинктах сработал защитный механизм внутри. Слово через нее пропускают разряды тока. Посадили на электрический стул и опустили рубильник. «Ты принадлежишь Алекс!» -орал внутренний голос на высоких вибрациях. И руки сами пускались в защиту. Закрывали душу от посягательств и лобзаний. Она только СОЛО! Но Адамс другого мнения. Он знает СЕБЯ владельцем тела его жены. И в тот вечер особенно ему захотелось в этой регалии утвердиться. Его жадные ладони нашли бюстгальтер и задрали чашечки к ключицам, у Ники все внутри оборвалось, а на затылке появился мерзкий холодок. Мужские горячие губы присосались к напряженной шее, он провел языком по ней несколько раз туда-сюда и даже немного прикусил (не сильно. Адамс не собирался делать больно своей жене. Любимой жене). Но, почувствовав не желание и сопротивление в своих крепких руках, развернул Николь к себе лицом и ухватил за щеки: - Перестань сейчас же! – шипел, пьяным дыханием обжигая дрожащие от волнения губы. – Я твой законный муж, и у нас будет секс, хочешь ты этого или нет. Мне мало того, что ты даешь. Мои яйца скоро до земли отвиснут!– Перекинул худенькое тельце через плечо и понес по лестнице в их спальню. Он поставил ее на четвереньки у кровати и нагнул. Неудобно нагнул, вжимая лицом в матрас. Дышать стало практически нечем. Ники сжала покрывало в дрожащих кулаках и в него же вгрызлась, все еще не оставляя попыток обороняться. Но мужскую силу ей не побороть. В подсознании словно флэшбэкнуло. И флэшбэкнуло в один из страшнейших моментов прошлого. Стало тошнить. Это так тело реагировало на истерию внутри. Она лица не видит, а повадки и позы те же. Как будто сзади вовсе не ее муж. Ни Адамс. А… Взмахи головой, будто попытка изгнать эти поганые воспоминания. Еще одна попытка вырваться. Ничтожная до обреченного скулежа. Адамс в запале. Разгорячен и себялюбив - прижимал голову Николь к кровати, пока она дергалась и брыкалась. А когда перестала, почти отключаясь от нехватки воздуха, убрал руку с ее влажноватой макушки и стянул спортивки с бедер к согнутым коленям. Вошел на сухую – смазка оказалась далеко. Просто плюнул на ладонь пару раз, растер. Даже не поднимал – его естество всегда готово к совокуплению с любимой женушкой. Ники почему-то не почувствовала ТАМ ничего – ни боли, ни трения, хотя и приготовилась. Лишь ее тело стало двигаться в такт дерганию, а в остальном полное онемение. Голова – полубессознательна, комната вокруг кружится. И пахнет кровью. Он что-то говорил. Может даже пел – вряд ли это первично. Вышел, закончив, и покинул спальню, пританцовывая. Николь не послушными руками тут же принялась натягивать на себя штаны. Разум не слушался, все больше пахло ржавчиной. Ей до чертиков хотелось закричать. Что она и сделала, утыкаясь в матрас лицом, чтобы заглушить звук и не напугать Ми-Ми в соседней комнате. Почти стекла на пол, осев у кровати, и вытерла предплечьем кровоточащий нос. Сучья безысходность обняла ее всем миллионом своих лап и забралась в мозг. Как бы не было херово все ЭТО не может все прекратиться. Николь не сумеет закончить!!! Это мужчина - ее сраный муж! Муж, который в любую секунду может лишить ее дочери! И, видимо, Адамс этот факт тоже пережевал в голове. Перемолол и понял, как он силен в управлении жизнью своей жены. И что в его власти сделать из нее ту, которая будет безропотно терпеть ВСЕ и не скажет ни слова, чтобы оставаться рядом с единственной важной для нее крупицей – маленькой и нуждающейся в ней, как в воздухе. Где-то над головой пикнул почти разряженный телефон. Ники с остервенением содрала его с прикроватного столика, невзирая на тошноту и сбитое дыхание. Пять минут пялилась в экран, а потом открыла диалог. «Можешь просто позвонить и сбросить, прислать пустое смс, письмо с голубями, где будет только точка…» … - оправлено в 17:38. Прочитано в 18:03.

                                                                         ///

- Я предчувствовала такую реакцию… Николь не врет. Трет пальчиком царапину на дисплее своего молчащего мобильного и грустно пялится в свое отражение на его глянцевом экране. Ее губы чуть дрожат, в глазах поблескивают слезы – Мэри видит. - Нет, ну а что она хотела? Сама же не может решить вопрос с вашим брачным договором. А ты КАК должна отмазываться от… прямых обязанностей перед мужем? Никак. Иначе, он поймет. Миллер права. Да, только все так сильно запуталось. И гадко до невозможности. Остин себя ощущает виноватой. Она настолько бледна, что не хватит красок придать ее личику живой румяный оттенок. Кусок в горло не лезет, ингалятор в мгновенной доступности. И вдобавок из-за очередного говна в ее жизни вернулся он… Отец. Появился прям там, перед кроватью, животом и лицом в которую была впечатана его дочь. Наслаждался соитием Адамса с Николь и мерзко хохотал, перемещаясь по комнате со скоростью солнечного блика. Кидал подбадривающие реплики, поучительные: «Жёстче давай. Ну, жёстче, зятек! Ты неумелый какой-то. Слюнтяй Такер и то был лучше». Потом опускался на колени рядом с почти бессознательной Ники, она отворачивалась как могла, но это не помогало: «Больно, пирожочек? Ты бы расслабилась, как я тебя всегда учил. Парень только начал». После помутнения рассудка из-за небольшой асфиксии он все же исчез. Его не было даже в тот момент, когда Адамс закончил свое дело. Но после отправки Николь сообщения Алекс, появился вновь: - Она не простит тебя. Ты дешевка, а Соло предпочитает эксклюзивный товар. Тобой она может только пользоваться периодически, потому что ты стонешь громко. Но для жизни… Она больше тебя выбрать не захочет… Найдет себе скромную, красивую. Женится. Детей народят… Как ни старалась Ники его не слушать – не вышло. Ей оставалось только тихо плакать, свернувшись на полу у места недавнишней экзекуции…

                                                                   ///

- Я же тебе говорила, что она собственница. - Хм. Блондиночку бы я тоже трахнул. – Ники изо всех сил старается игнорировать присутствие фантомного дьявола по правую руку от Мэри. Таблетки сейчас были бы кстати, но их забрала Алекс. А новые она не может приобрести. Обещала. Не смотрит на него, даже когда тот вытаскивает свой длинный остроконечный язык и делает вид, будто облизывает щеку девушки рядом с собой. – Ммм, - стонет. – Беременные по-особенному вкусные. Я тебя трахал беремененькую. Ух! Чертов выблядок. - Так пусть наконец-то решит ЭТУ ВАШУ проблему и дальше заявляет на тебя свои права! А не ведет себя по-детски: дам/не дам. Мое/твое. - Да она нихуя не может! Только мою дочь иметь во всех позах! Как и все вокруг! – Громкий зловещий смех в клубах музыки из глубин динамиков. Ощущение, что ее и правда имеют все, кому захочется. Уже вошли первые посетители. Остин нужно ехать домой. Там Ми-Ми заждалась, и ужин она сегодня обещала. Но ноги ватные, непослушные. Игнорирует «его», но мурашки все же бегут по телу. - Она пытается, я уверена. Мы не говорим об этом, но я чувствую. Только ведь и Адамс не дурак. Как и его юристы. Они хорошо постарались, детализируя договор. Знал, с кем дело будет иметь. - Ага. И ты, дура тупая, должна выбрать того, кто тебе важнее! Ребенок или черная блевотина. Я всегда говорил, что однополые отношения – это ПАТОЛОГИЯ! Сиди с членом во рту и не рыпайся! Тем более, ты сосешь хорошо. Я научил тебя всему. Ты уже в детстве умела. Я иногда удивлялся даже. Подкатывает. Так хочется его огреть чем-нибудь! И она бы это с радостью сделала, но ее скорее всего в психушку загребут прямо из клуба. - И что тогда делать? Так и прятаться по подворотням, и ревновать к каждой близости с мужем? Действительно. Хороший вопрос. Но ответа на него не имеется ни у Николь, ни у Алекс. Если бы Соло могла, то УЖЕ все сделала. Она бы давно забрала Ники и перекрыла кислород Адамсу. Значит, все-таки Александра Соло не всесильная. И не непобедимая… - Только одно остается… Ники целует Мэри в щечку и уходит из клуба. Почти убегает, чтобы и ЭТОГО утянуть подальше от подруги. Ее не было какой-то час, а машину уже припорошило. Холодно, невозможно свободно вздохнуть. Под колесами скрипит снег, а нужно еще в магазин - Ми-Ми сказала, что сок кончился. Кончились сосиски, кончился кофе… и жизнь Николь тоже кончилась… Еще тогда, четыре года с половиной назад. Город преобразился к Рождеству. Нью-Йорк всегда был самым ярким городом в США (если не брать в расчет Лас-Вегас), а теперь приходится надевать специальные очки, чтобы окончательно не ослепнуть. Повсюду баннеры, 3D-экраны с Сантой и оленями, наряженные елки, гирлянды по километру вдоль и поперек. На каждом перекрестке стоят зеленые лепреконы (или это эльфы) просят помочь денюжкой на доброе деяние, взамен же шлют вселенскую благодать, как бонус, размахивая звонким колокольчиком. По радио через песню звучат рождественские композиции. Праздники… А это значит, что они всей своей семьей который год подряд, отправятся в Спринг-Вэлл, к Кэрол и Лиаму, чтобы от души «повеселиться» и отметить не только Рождество, но и пятилетний юбилей малой ячейки общества - семьи Остин-Адамс, который специально не отмечался в положенный срок (начало декабря), чтобы ПОТОМ, ближе к двадцать пятому числу РАЗВЕРНУТЬСЯ в стопроцентном гулянии. Ники знобит от нервов. Загадывала ли она когда-нибудь желание под новогодний салют – редко. Зато всегда при падении звезды на тусклом небе. Просила вселенную даровать ей счастья. Она устала быть козой отпущения. Устала быть чьей-то пленницей, рабой и наложницей. Она всего лишь человек, у которого в жизни на добрых пятьдесят процентов говна больше, чем у окружения. Стоит ей почувствовать умиротворение и покой, как с небес на ее плечи падает очередное горе. Может уже хватит? Николь вздыхает и делает радио по-громче. Лучше уж пусть музыка звучит в мозгах, чем неприятные думки и воспоминания собираются в дуэте и барабанят алюминиевыми крышками по кастрюлям. - Помнишь, как ты просыпалась ни свет, ни заря, а под елкой горища подарков. И всяких разных: от книг, до головоломок? – Ники всхлипывает от испуга. Опять он. Значит, ее нервная система все так же трещит своими натянутыми уже истончившимися струнами. А она думала, что немного полегчало. Нет. Долбанная Соло! Почему Остин так трудно нарушить данные именно этой черной дьяволице обещания? Разлагающийся выродок вольготно расположился на заднем сидении. Смотрит в зеркало заднего вида пустыми глазницами и скалится. Или это просто его сгнившая плоть на губах придает ему такое выражение. Ники не хочет рассматривать. – Помню, Лизи кукольный дом собирала неделю, чтоб к Рождеству успеть. И я ей помогал. А ты такая заспанная, со спутанными волосиками спускаешься. Глаза горят, улыбка во весь рот… Джек Остин переодевался в Санту, чтобы заметно пробежать под окном. Спектакль для любимой доченьки. Она восторженно улыбалась, хлопала в ладоши. Потом все пили горячий шоколад у камина и играли в настольные игры… Запах матери воспоминанием ударяет по обонянию. Вот кто ее бы защитил. Ники барабанит по рулю, вперивая взгляд в дорогу. Лишь бы не смотреть в зеркало, где воображением порожден ее глубочайший страх. - Заткнись, - шепчет. - А помнишь Рождество в двенадцать… - Только не это. Николь рвано жмет на кнопки, чтобы прибавить радио. Однако, там почему-то только помехи – противно гудят и бьют по перепонкам. Убавляет, зажимая одно ухо плечом. – Я хорошо тебя поздравил, да? И этому «подарку» на сегодняшний день было бы уже…УУУ. Уже двадцать. Пацан. В тебе был пацан. Его бы звали Джек-младший. И он бы походил на меня. Но ты, сука тупая, вырвала несформированное тело из своей утробы! - Руки Ники холодеют, она не может сглотнуть. Рвано ищет ингалятор по карманам. Находит, но его пары не помогают. Все так же хреново. – И от дочери бы ты избавилась, если б не свалилась в обморок. И потом бы могла. Спокойно смотрела бы, как гинеколог ей конечности поочередно отрывает и на поднос выкладывает. - Закрой рот! – Уже громче рычит Ники, дезориентировано глядя на дорогу. - А что «закрой рот»? Ты хуевая мамаша. У тебя нет материнского инстинкта. Ты вообще ничего не ценишь. Хорошая работа, ребенок, муж. Но тебе мало! Зато свою черную блядину любишь. Бегаешь к ней, грудью «кормишь». А если бы она могла тебя оплодотворить… Ну, если бы так случилось, с охотой выносила ЕЕ ребенка? Вдох и выдох, вдох… Главное, не вестись на провокации. Не слушать и не вступать в диалог. Скоро супермаркет. Еще немного осталось. Пытается считать: -Раз, два, три… А он не замолкает: - Конечно бы, выносила, - подобрался к самому уху. - Родила бы ей такое же никчемное отребье, как и она сама. С одной стороны ребенка бы к соску прикладывала, а с другой свою мразь вскармливала. – Ники дергает головой. Пытается отодвинуться влево. – Или ребенок бы ел, а сука твоя лизала тебе в это время! Визг шин на парковке – Тесла стала на редкость криво. Будто Остин водит от силы дней пять. Пытается отстегнуть ремень, но руки до невозможности дрожат. - Ну, давай же, - умоляет. А сзади посмеиваются над ее неловкостью. - Не спеши, пирожочек. Успеешь. -Да пошел ты, ублюдок! Мне не нужно вынашивать ребенка Алекс. У нас с ней он уже есть! Ремень поддается! Хлопает автомобильная дверь, а Николь, забыв про пальто, что осталось на сидении, уносится в магазин. Сердце бешено стучит в груди. Она очень надеется, что эта тварь из преисподнии за ней не последует.

                                                                   ///

Алекс не выходит на связь и на четвертый день тоже. Ники сидит дома на диване, согнув одну ногу в колене и оперев на нее щеку. В руках вертит телефон. На полу разлеглась Ми-Ми, а по телевизору идет какое-то скучное интеллектуальное шоу. За окном поздний вечер. Завтра на работу, под звук стерильных инструментов и метели одновременно. Адамс готовит попкорн, тихо напевая рождественскую песенку. Сегодня вечер семейных комедий. Выбор пал на Бетховена, хотя Ми-Ми настаивала на Форсаже. Теперь недовольно тыкает что-то в планшете, тоже напевая. Но делает она это только, чтобы перебить противный звук из отцовского рта. У нее хорошо получается: попадает в такт, правильно берет ноты. Только ходить на кружок по пению отказалась наотрез. «Я не собираюсь петь дискую фигню!» - бросила на предложение матери и заткнула уши наушниками, где гремел отзвуки рэпа. Сразу столько шума фоном –Ники морщится. Но молчит. Может ей тоже запеть в голосину? Тогда дурдом получится официально. Довольный мужчина опускает еще дымящуюся миску с кукурузой на кофейный столик. Глазурь не до конца успела расплавиться, поэтому переливается перламутро- золотом и пахнет на всю округу Куинса. Лишь Адамс умеет как-то по особенному ее готовить: химичит что-то, будто секретное, отсчитывает секунды и льет на поп-корн ТОЛЬКО после остывания, уже ближе к подаче. Получается очень вкусно. - «Бубенцы, бубенцы Нам весь путь звенят, Под лошадкино "цзынь-цзынь" Нам весело в санях». - Ну же, Ми-Ми, давай вместе! Скоро же Рождество! Девочка переворачивается набок, смотрит на отца суженными холодными глазами и выдает бит: - En el medio de la fiesta Encontré un agujero para lamentarme Ники телефон на пол роняет, а ее большие глаза того и гляди выпадут из орбит: - Ми-Ми! – на полувыдохе. И тут же дергается. – Мне почему-то кажется, что папина песня на испанском совсем не так будет звучать. А что сказать? У Адамса точно появятся вопросы, если она выдаст себя. Лучше потом, наедине дать посмеивающейся дочери нагоняй за подобного рода тексты. Еще один повод поставить родительский контроль. Но мужчина лишь весело хихикает. Прикладывает палец к своим губам, словно понял, что выдала его маленькая принцесса, и загребает из миски попкорн: - Давайте смотреть. Солнышко, иди, садись с нами пока кукуруза не остыла. - Я не ем с карамелью! - брезгливо бросает та, даже не двигаясь с места. – Соленую люблю! И мне отсюда нормально будет видно кинцо. Врубайте! Елку семейство Адамс нарядило в начале декабря и под ее последним пушистым рядом уже томится небольшое количество подарков. Ми-Ми к ним равнодушна. Знает, что там ничего такого, что могло бы ее заинтересовать. Ей вообще кажется, что не справедливо детям дарить ДЕТСКОЕ барахло. Кто вообще такое придумал? Учитывая факт выдуманного миром Санта Клауса, становится еще более горестно. Эти тупые взрослые не отталкиваются от желания детей. Покупают, опираясь на свою истину, а детское «хочу» задвигают на: «Когда тебе будет восемнадцать…». Ничего хорошего в робопсе. Разве что его можно разобрать на винтики и посмотреть, есть ли возможность все потом поставить на место. Почему не купить дополнение к PS, даровав возможность попробовать себя в роли виртуального сталкера или хотя бы гонщика на байке? Или не подарить талмудов килограммов на двадцать о космосе, медицине юриспруденции, в конце концов? Полезно для жизни и отличный вклад в образование своего чада. Чем раньше человек поймет мир внутри закона, тем проще ему будет избежать наказания. Каким образом усложненные лабиринты помогут замести следы в преступлении? Или как набор юной феи поспособствует раскрыть разум для взрослой реальности? А сказки братьев Гримм научат уходить от ошибок, влекущих за собой потери? Вот поэтому подарочные коробки красно-зелёного цвета так и протомятся до самого рождества без чьей-то любопытной идейности.   Идет интро фильма и Адамс жмется к Николь, укладывая голову ей на плечо. Она же тихо выдохнув, приводит свое тело в состояние обреченности, откладывает телефон на подлокотник дивана и отдается сюжету на экране, дабы не дать своим мыслям сожрать ее заживо.

                                                                   ///

- Тем лучше. Ребекка в идеально отглаженном костюм цвета черники роется в бумагах, которые притащила в кабинет Соло с большим трудом. Пыхтит и периодически напряженно прокашливается. - Думаешь? – спрашивает, откидывая назад прядь белокурых волос. - Но это время дает им преимущество. Они могут… - Не могут!- Соло на своем месте. Голова задрана к потолку, туда же струится густой сигаретный дым. – Они не будут воздействовать на этого сопляка. Я позаботилась об этом. Дело Леона Пибоди приобретает иной оборот, а значит, есть возможность слить партию, постоянно организовывая такого рода перерывы. Но Младшая Дэвис верит своей наставнице. Чтит ее опыт, как нечто святое. Старается слушать. Слышать. Но это трудно. А тем более, если учитывать не стабильное состояние Алекс и ее загоны. - Слушай, я стала рыться глубже в аспектах последнего. Там все… Все так странно. Ты не хочешь мне рассказать о стратегии? Соло тушит окурок в пепельнице и мигает бровью в сторону кожаного дивана у окна, где тихой мышью притаился Сузуки. - Mira, yo también soy padre,Su. – И ухмыляется. Бекка хмуро прослеживает ее взгляд и сдерживает раздраженный рык. А кому понравится, что его откровенно опускают, да еще и на другом языке? Хорошее не вуалируют. Только если иногда. - Блин, Алекс, что за… Почему ты столько скрываешь? Мы же в одной команде. – И Ребекке неловко. Она почти шепчет это, наклоняясь. - …Нельзя! Она занята! - слышится за дверью, где царствует Рейчел –секретарь. Ее голос нарастающе- настойчив, но, видимо, власти не имеет, потому что дверь в кабинет Соло с грохотом открывается. Николь. Только эта девушка может так бесцеремонно преодолеть барьер допустимого с черном царстве и не быть наказана по всей строгости дьявольского закона. На бледноватом личике сейчас сошлось всеобщее внимание присутствующих, а так же их плохо срываемое удивление. - Надо поговорить, - твердо бросает Остин, замирая в дверях и останавливая целенаправленный взгляд на нисколечко не напрягающейся Алекс. Надоело ждать. Уже наглоталась этой мути – поперёк горла булькает. Бекки сконфужена. Видимо ее вопрос опять откладывается в неизвестно когда востребованный черный ящик. - Привет, - выдает. Ники не настроена на другие диалоги. Не с этим она пробиралась свозь заснеженный город в период пробок и замёрзших светофоров. Но все-таки улыбается ей. Или лучше сказать играет улыбкой в сторону и так не знающей куда себя деть девушки. - Ребекка, можно тебя попросить выйти… - Уж больно резко получается. Но Дэвис понимает, что она тут совершенно не причем. Просто так выходит: обстоятельства постоянно стекают в водоворот, эпицентром которого является не только Алекс, но и она сама. Кивает и, бросив мимолетный взгляд на Соло, оставляет принесенные ей бумаги (больше она их не потащит), следует к выходу. А Ники делает три шага вглубь кабинета. – Лекси… - начинает, когда за Дэвис закрывается дверь. Так вышло, что отступать некуда. – Я… - Но слова застревают в горле. – У тебя, что телефон сломался? – Господи, как глупо. Соло все так же откинута в кресле: смотрит на Николь, прижимаясь затылком в твердую вершину кожаного каркаса и приподнимает в удивлении обе брови. Выражение: «Чего?». Ники взволнованно тянет воздух: - Я писала тебе… И звонила… - Занята была. Занята? Именно эта занятость нарисовала на левой скуле фиолетовую гематому, даже на грамм не закрытую мэйком или волосами и губу рассекла с той же стороны? Именно эта занятость сейчас так расслабила черное тело, которое всасывает никотиновую отраву, играя карандашом в руке, и эта же занятость не дала даже поднять крышку рабочего ноута? Именно из-за нее в темных глазах сейчас пусто, нет малейшей радости от присутствия человека, стоящего всего в нескольких метрах, которому жизнью клялись, что любят? Она опять делает больно, но ожидаемо. Николь с этим расчетом и ехала сюда. Руки тряслись, но разум был настроен твердо. - Понятно… - Голос обречен, в нем играет подавленность. – Знаешь… Тебе не нужно меня избегать. Я не глупая, как бы ты не пыталась убедить меня в обратном. – Ники медленно движется вперед. – Я знала, что так будет. – Шаг. – Я предвидела. – Еще один. И вот она почти у стола. - Нельзя было делать то, что мы сделали. – Останавливается. – Нельзя было начинать… Я… - А голос все тише… - Я иначе не смогу. А другого, - поднимает глаза на Алекс, поблескивая влагой. – Мы добиться не можем. Ничего не выйдет, так сложилась жизнь. – Алекс в той же позе, но она смотрит на Николь перед собой. Смотрит и молчит. – И …знаешь, я не жалею. – Пауза. – Не жалею о совершенном. Ты жива. И ты еще можешь стать счастливой. Я хотела именно этого, когда с ума сходила у твоей кровати в больнице. Хотела, видеть тебя, разговаривать с тобой. Я знала, что ты еще ЗДЕСЬ не закончила. И именно поэтому сделала то… что сделала. Но у всего есть плата. Моя –вот такая. – Слеза не сдерживается и катится у Ники по щеке. Она быстро ее вытирает ладонью. – Я больше не держу тебя. И ты меня отпусти, ладно? – Алекс и не думает двигаться. Просто сидит. Слушает.– Я не хочу, чтобы ты все время… пропускала эту проблему через себя, я знаю, как она для тебя тяжела. Как унижает твое достоинство и как грызет изнутри. Я чувствую тебя, и это давно мне известный факт. Но… - Еще одна пауза. Теперь глаза полные воды устремляются в панорамное окно, где спокойно существует задымленный выхлопами заметенный пургой город с гордыми несущимися ввысь небоскребами. - Но и сама не хочу больше ждать. Я устала. – Голос опускается к шёпоту. И боль льется, как кровь из раны. – Очень устала… - Ники яростно рукавом утирает уже не стесняющиеся, льющиеся по раскрасневшемуся личику дождевые потоки. Шмыгает носом. – Прости меня, пожалуйста. Я не хотела…-Только за что извиняется, не понятно. – Минутная тишь, а будто взрыв в душе и разуме. Свинец копится в конечностях. Гул звенит на перепонках. Николь сама слышит, как трещат ее нервы. Дергает головой. Сглатывает, и, преодолев изгиб стола, что разделял ее и Алекс, наклоняется, чтобы нежно, в последний раз поцеловать любимые губы, без какой-либо надежды на взаимность. Ласково проводит пальчиками по гематоме от виска до скулы, подушечкой большого очерчивает рану в уголке губ. – Прости меня, - выдох в горячей тесноте. Выпрямляется и резко развернувшись, уходит прочь, поднимая своим движением несколько листов на краю стола. Входная дверь не хлопает, а спокойно закрывается до щелчка, забирая своей прямоугольностью последние воспоминания о точеном теле той, что минуту назад произнесла такие емкие но болезненно-ранящие слова. - Пиздец… - слышится откуда-то, и только сейчас Алекс вспоминает, что они с Николь в кабинете были не одни…