Лего. Последний итог

Она курит на высоких мраморных вычищенных до скрипа каким-то заросшим эмигрантом порожках суда уже третью. Ей не хочется заходить. Тусклые глаза не мигают, уставившись в прострацию, позволяя сухой рези колко щипать за слизистую. Мегаполис гудит. Все вокруг движется, воет и живет. Вереницей на дороге течет транспорт, уткнувшись тупым носом впереди идущему в самый «зад». И если тот немного задерживается, то громогласный клаксон позади в миг нервно орет на добрую милю, приказывая зазевавшемуся водителю подобрать слюни с колен и исправить положение, надавив на газ. А иногда таксист, ведомый своим незадавшимся утром, яростно выбегает, чтобы на жестах показать объекту своего раздражения, куда он затолкает его тупую башку, если тот не исправит ситуацию. Алекс на байке в таких ситуациях частенько лишала обозревшего «учителя» на дороге одного из зеркал. Пролетала мимо на скорости, а ее вытянутая нога подошвой врезалась в громко скрежещущую деталь, которая впоследствии улетала в неизвестном направлении. Последняя затяжка, и надо двигать. Слушанье назначено на девять, значит остается каких-то семь минут. Черные рукава рубашки с не застегнутыми манжетами и пальто натянуты, по самые пальцы, но в них нет ничего, что спасало бы. Нет той безопасности, которую она сама себе однажды научилась дарить, которая по ее желанию ступала следом и радостно окутывала жизнь защитой, будто нерушимое заклинание. А самое главное: нет желания сделать с этой потерей хотя бы что-то. Зато есть импульс разъебать окружающее время со всеми отягчающими. Холод липнет к телу, добирается до каждого лимфоузла, прогрызая кости, заливаясь в спинно-мозговую жидкость, но она равнодушна, как фокусник к дохлому голубю в черном ящике. Такая несуразная проблема, что стоило бы высмеивать ее в голосину. Последний раз ветер или мороз мог пробрать до нутра в старшей школе. Когда они с красоткой Руби топтались на склоне заснеженного Гудзона, чтобы съехать вниз по заледенелому склону на ногах или заднице. А потом втихую по-обжиматься и поласкать друг друга где-то в туалете придорожного кафе. Алекс тогда пришла домой за полночь, а Рита читала ей нотации и отпаивала горячим чаем, что неровно вошел внутрь и ассимилировался там, будто нечто главенствующее и важное, как диктатор за высокой трибуной перед глазами идущих на смерть людишек. Что за дерьмо? Чай? Да будь он проклят! «Сашка, ты неугомонный чертенок!» - говорила Рита, растирая стопы Алекс чем-то, пахнущим старым немытым дедом. – «Точно пацаном должна была родиться. Я устала обрабатывать тебе ссадины и сидеть ждать, пока хирург зашьет твою очередную «выходку»». И как же она скучает. Скучат, потому что Рита была одним из ее самых близких людей. Она стала ее сердцем. Ее жизненной аортой. Нельзя так критически травмировать, без анестезии вырезая нечто жизненно важное из организма, оставляя на все земное время тебя неполноценным инвалидом. Нельзя, сначала дать, а потом лишить. НЕЛЬЗЯ, БЛЯТЬ! Мира – копия. Она практически идентичный персонаж. Иногда, в полумраке даже пугало то, как они похожи. То, как светлые волосы лоснились в свете луны, проскальзывающей сквозь не плотно закрытые партеры. То, как схожи были движения головы и рук. Мать даровала Мире от себя только самое лучшее, самое важное. Даровала ЕЙ, и Алекс часто этому тихо завидовала. Но сдерживалась, искренне ненавидя тот факт, что Мира в лице Риты потеряла больше, нежели она (так считало окружение. Так выходило). Мира потеряла мать - свою заступницу и кровное спасение. Рита ее родила. Рита любила ее больше всех. Она была и останется всегда единственной дочерью, продолжением и смыслом. А кто такая Алекс? Алекс - это избалованный богатый ребенок, всученный Рите рядом жизненных обстоятельств. Можно даже сказать, навязанный. Алекс – это всего лишь работа. Объект, за который платили. Мелкая противная девчонка, которую очень часто хотелось просто придушить. Алекс – не Мира. А значит, выходит, что и утрата у них не одинаковая… Да? Нет. Рита – это ангел, которого отпустили на Землю исцелять судьбы грешных. А Алекс… Алекс имеет полное право зваться кем-то, кто тоже был важной частью жизни Риты! Кто значился особенным и близким! Она равнозначна Мире – ни одна сука не посмеет утверждать обратного! Алекс имеет полнейшее право оплакивать человека, шедшего рядом бок о бок в самый сложный период ее формирования! И она делает это! Не было и дня, чтобы черное сердце не вспоминало о самом святом попутчике, что ушел так скоро, и не заходилось в скором громогласном беге. «Сашка, сученыш ты мелкий, прекрати быть такой сволочью! Это я тебя хорошо знаю, а у других нервный тик начинается!» - И Алекс тянет в себя очередную затяжку новой сигареты. Ее правая рука сжимается в кулак несколько раз подряд. В кончиках пальцев противно пульсирует, где-то на уровне кутикул. Рита умерла от сердечной недостаточности. Ей в какой-то момент, когда Соло очередной раз упивалась своим похуизмом, улыбаясь от боли из-за содранной в хлам кожи над лопаткой, стало плохо. Лицо посерело, а веки задрожали. Она упала… Тогда и планета перестала крутится. Тоненькое почти исчезающее в бледности тело лежало в дорогой палате гребаной больницы под кучей пищащей техники и проводов. И как бы Соло слезно ее не умоляла, как бы не теребила холодноватую больничную сорочку, глаза Риты больше не открылись. Ее рука, сжатая меж прохладных ладоней Алекс, обмякла, а линия на кардиоманиторе стала ровнее ровного. Земля ушла из под ног, когда, не видя перед собой ничего, Соло с бутылкой дешевой водки брела в неизвестность на ватных ногах, чтобы в какой-то темной подворотне осесть у каменной стены и заорать, что есть мочи. Она не простила себя за эту смерть. Как не простила себе и глаз Миры, что через неделю после похорон, пришла собрать вещи матери. Она не простила слабости, что вывалила на Риту, будучи уязвленной поступком Айры. Она не могла спать, дышать и существовать. Она ничего не видела перед собой, когда темно-коричневый гроб опускался на два метра вглубь земной тюрьмы. Она просто исчезла со своих собственных радаров и в тот момент все, как не странно, стало на круги своя. Но было слишком поздно.

                                                                   ///

- Как думаешь, Мини-Рассел-терьер уже ее трахал? – Прохладный вечерний ветер дует из настежь открытых балконных дверей, а Алекс прихорашивается перед большим зеркалом в пол, что сияет чистотой в ее комнате, то и дело поправляя гладко выглаженный воротник на темно-синей рубашке. – Если так, то я ему сочувствую. Фу. Иметь Ариэль все равно, что глумиться над акулой без плавников в аквариуме Нью-Йорк плэнс. Рита затягивает кожаный ремень на ее черных брюках и цокает: - Стой спокойно. Ариэль хорошенькая девушка, не нагнетай! И это ее выпускной. Ты идешь только потому, что Зиги предпочла тебя своему Росарио! Алекс же надменно ухмыляется: -Я долбила ее пальцами битый час. Она скулила подо мной, как белуга и просила о большем! Кричала, как я хороша. Признавалась мне в любви. Я иду, как приглашенная звезда, а не потому, что этой шлюхе не с кем пойти. Рита, качая головой, оценивающе глядит на Алекс. Доходит до лица, где нагло, с крупицами вызова сияет ухмылка, закипает от мимолетного раздражения и дарит затрещину черной лоснящейся макушке. Бьет даже не стараясь быть нежной, ибо противная сволочина, отданная под ее покровительство это точно заслужила. - Как же ты меня раздражаешь иногда, маленькая дрянь. Я уже устала оправдывать тебя перед миссис Соло. Как попугай, ей-богу: одно и тоже, одно и тоже. Она, кстати, вчера, пока ты шлялась незнамо где, просила нарядить тебя в платье, - кивает в сторону двери в ванную комнату, на ручке которой висит аккуратное голубое платьице. Эсмеральда выбрала его для дочери, когда в очередной раз поперлась за покупками в молл тратить деньги своего недальновидного муженька. - А я ей говорю, что ты мне руку отгрызешь, если не голову. А она будто не слышит. Алекс прослеживает взгляд Риты и кривит моську: - Пошли ее нахуй. Пусть даже не смеет в мою сторону изрыгать такого рода советы, - бросает, и тут же перехватывает летящую в губы ладонь. Она прекрасно знает, какое наказание последует за сквернословием. Даже где-то мазохистично ждет этого. Хихикает и ловит вторую руку в боевом взмахе, а потом подается вперед, почти касаясь своим лбом лба Риты: - Она не ту дочь выбрала для своего мерзкого продолжения. Хочет, чтоб платье по пизду не оставляло никому места для фантазии? Или чтоб мне легче было трусы снять и ноги раздвинуть, как выдастся подходящий момент? –прищуривает глаз, когда вновь смотрит на свое отражение, все еще держа руки Риты в захвате, и вдруг на ее лице расстилается широкая улыбка: - Помнишь, как она выла, когда узнала, что я на стороне зла?- плечи дергаются от смеха. Действительно было «забавно» за ужином, когда отец открыл свой поганый рот и сообщил жене очень страшную для ее поверхностного умишка информацию об их «драгоценной» дочери. Бледное лицо налилось зеленоватым оттенком, а в глазах застыл такой ужас, что ни один Кинг бы не смог его описать. Она, сначала замерла с открытым ртом, несколько раз судорожно сглотнула, а потом как мантру зашептала: «Скажи, что это не правда, Александра. Скажи, что все слухи!». А Алекс, накручивая на вилку пасту, вытянулась в струну и, вскинув подбородок, пошло пошевелила густыми бровями. – Жаль никто не сфоткал. Рита цокает, вырывается их захвата и дергает Алекс, чтобы та стала ровно. Рассматривает, оценивает, кривится и где-то что-то поправляет: - Хватит злорадствовать! Тебя бесполезно перевоспитывать. На тебе где сядешь, там и встанешь. – Резкий поворот влево Ритиными руками, потом назад. – Такое, как ты, Сашка, только палочкой трогают. Алекс заливается низким смехом, чуть запрокинув голову назад. - Надеюсь, ты имеешь в виду чуму. Ну, или с чесотку какую-нить. И Рита тоже не может сдержать улыбки, хоть и очень пытается: - Вот уж дудки! – Она легонько щелкает девушку в лоб. – Ой. Не знаю, что мне с тобой делать, – вздыхает. А что с ней делать - любить, поить и никогда не сомневаться в ее решениях. Больше поить, ибо ест она из рук вон плохо. Только тырит спиртное в доме, прячет под мешковатый свитер, чтобы потом в своей комнате лежа на животе, попивать из высокого стакана с соломинкой и читать лесбийские мемуары, выпущенные под лимитированным номером в Дженьюлайф мегазинс. Вкус к еде пропал. Просто в один из дней испарился. Причем, можно сказать в буквальном смысле этого слова. Ей что дорогою лососину в себя заталкивать, что недосоленный салат из зеленой фасоли и лука. - Ничего,- говорит Алекс и с нежностью целует Риту в лоб. – Больше сделать, чем ты уже сделала – невозможно. Где мои часы? - Черные глаза пробегаются по комнате и останавливаются на прикроватной тумбе. Они там. Делает несколько шагов, чтобы взять, но в ее взгляде вдруг Рита улавливает нечто серьезное. Она знает эту девчонку наизусть. Знает лучше, чем кто-либо на этом свете. Ничего не говорит. Ждет. И не зря: - А вот ты бы как отреагировала, если б Мира в один из дней тебе сказала, что по девочкам? Наступает молчание. Нет, не напряженное и холодное, как принято в этом доме. И совсем не опасное. Это молчание - проекция, осознание. Молчание с конкретным подтекстом. Рита склоняет голову, смотрит на Алекс и с ее губ медленным ручейком стекают наполненные искренностью слова: - Выкинула бы из своего блокнота стыдобищную лекцию о последствиях незащищенного секса. Потому что тот разговор, наверное, никогда не выйдет у меня из головы. - Алекс удивленно поднимает бровь и открывает рот, а потом разражается смехом. И Рита ей вторит, неспешно приближаясь. Ее глубокие морщинки на уголках глаз подрагивают, когда она кладет на щеку внешне взрослой и сформированной, а внутри еще уязвимой и хрупкой девочки горячую ладонь: - Ты же не думаешь, что значишь для меня меньше, чем Мира, правда? И уже не смешно. А как может, если с самого детства маленькая Соло ревностно относилась к дочери Риты, всеми проклятьями кляня свое происхождение. Ненавидя кровь, текущую в своих венах и кардинально отличающуюся от той, что небо даровало Мире. Понося последними словами все, что связанно с именем «Соло». Рита не ее мать, а Мира не ее сестра. Будь хоть одна возможность сие исправить, Алекс не задумываясь, тут же сделала бы это. - А разве нет? Разве я не что-то вынужденное? Что-то, с чем приходится мириться? Рита опять дарит ей затрещину, а потом тянется и, привстав на цыпочки, целует Алекс в лоб – с такой теплотой, что хочется плакать: - Глупая ты, Сашка! Я очень сильно люблю тебя! И принимаю тебя, не потому, что ты моя работа! Я не в рабстве и всегда могу уйти, как ты знаешь. Но разве я хочу? Разве это по-матерински бросать своего ребенка? Ветер чуть сильнее взвизгивает на балконе. - Только благодаря тебе я еще жива, - шепотом признается Алекс. – Только благодаря тебе я чувствую себя человеком в этом сучьем доме. Полноценным человеком. -О. Ты считаешь себя человеком? – Тихие двери в спальню – это больше раздражает, чем дарит безопасность. Ариэль. Стоит, такая вся из себя. В бледно-розовом коротком платье, на голове россыпью сияют розы, вплетенные в густые темные волосы. Рита права - девушка действительно красива. И они с Алекс весьма похожи (к огромному сожалению для второй): большие темные глаза, черные длинные волосы ровные аккуратные носы и манящие пухлые губы. Похожи внешне, но начинки категорически разнятся. Будто их наполняли в ручную на разных фабриках, а оболочку слепили на замшелом заводе пластиковых кукол, где каждый первый экземпляр не отличается от последующего. - Хм, - Алекс будто и не удивлена, хотя внутри зажигается пламя. – Ты похожа на кусок торта. Того, что Винченцо соскребал с пола после мамашиного юбилея. Так и хочется свечку на тебе задуть. Или наступить. Рита больно тычет локтем в бок обтянутый темной синевой, хотя в ее голове играет двойственное восприятие. Лишь бы вновь не началось противостояние огненной и водной стихий. Тогда всему дому несдобровать. Но, как и предполагалось, ее вмешательство игнорируется. Битву двух заклятых сестер уже года три никто не может остановить. Как огонь не жми в руках, максимум, что получится – это ожог. В глазах Алекс лениво просыпается дьявол. - А ты похожа на кусок испорченного дерьма! Что и требовалось доказать. Стоит Ариэль раскрыть рот, как ее миловидность тут же рассыпается. Смотришь и охуеваешь от несуразовщены. - Дерьмо – это дефекация, что уже подразумевает под собой переработку. Оно не может быть испорченным, тупая твоя башка. Это отходы. – Алекс надменно вздыхает, обходит Риту и идет обратно к зеркалу. - Как можно быть настолько имбецильной, Ариэль??? Ты бы хоть раз в интернете че-нить полезное поискала. Покопалась на более познавательных сайтах. Может, найдешь что-то, что не касается горлового минета и камасутры. - А ты слишком умная, я смотрю! -Еso es lo que estoy tratando de poner en tu cabeza tonta - Ой. Знаешь пару слов на мексиканском и сучишься, будто специалист мирового маштаба! -Это испанский, курица ты не образованная! Ариэль краснеет, словно ей дали по лицу: - Тупая дубина! А Алекс громко смеется от таких детско-садовских выпадов в ее сторону. Если и есть кто-то на свете глупее Ариэль, то это только их общая (к сожалению) мать. - А че не «Дура! Идиотка!»? – передразнивает, выжимая из своего хриплого голоса максимум высокости и поворачивает улыбающееся лицо в сторону злющей сестрицы. - Когда же ты свалишь куда-нибудь и не вернешься?! Не думаю, что хоть кто-то о тебе вспомнит и всплакнет! - О, а я, вот, о тебе точно буду вспоминать, когда где-нить услышу шум мусоровоза. -Рита не сдерживает хмык, прикрывая рот рукой. Но быстро одергивает себя, пытаясь быть менее заинтересованной. У нее плохо выходит. А Алекс лишь злорадно еще шире скалит свои белые зубы: - Иди собирайся. Скоро Рассел-терьеру надо будет трахать тебя, а ты вон раскраснелась вся. Не попадет куда надо и придется почувствовать на себе все прелести анального секса. Или ты в этом уже не новичок? Только детей ТАК не заиметь, значит, сбежит он от тебя – не удержишь. Подумай - готова ли ты к такому провалу. - Затки свой рот мелкая проблять. Лизать пезденки – это все на что ты способна. А что касается тебя, Рита, то мне хватит лишь взмаха руки, чтобы тебя в этом доме больше не существовало. Лицо Алекс вдруг становится н серьезным и холодным. Ее убийственный взгляд туманной дымкой быстро обволакивает каждый предмет в комнате, опасно добираясь до надменной Ариэль, вскинувшей подбородок. Та вздрагивает, инстинктивно пятясь назад, к выходу. - Еще раз обратишься к Рите не подобающим образом, и я медленно и не нежно воткну нож тебе в оттраханный Расселом зад! А если попытаешься что-то навякать отцу, то в семействе Соло будет на один член и одну потасканную шваль меньше! Понятно тебе или разжевать? – Алекс, угрожающе метая черным взглядом стрелы, делает тяжелый шаг в сторону своей сестры, но та быстро ретируется, кинув у выхода «сука тупая!» и громко хлопает дверью. Рита качает головой: - Она бы и так не посмела… А Алекс возвращается к прежнему занятию: - Похуй. Давай дальше приводить меня в соответствующий вид. - Если у тебя когда-нибудь будут дети, то держись весь насущный мир. Они смогут поработить планету. - У меня не будет детей, Рита. Ты же знаешь, что я не люблю их. К тому же, чтобы подобрать ту, которая станет инкубатором, нужно потратить кучу времени. – Пальцы в сотый раз поправляют ровный, как поверхность стола воротник. - Ты всегда можешь родить сама! - Ага, да. С нетерпением жду этого, - кидает с сарказмом и облизывает нижнюю губу. - Таскать в своей утробе кого-то, терпеть лишения и выпадение волос. Садиться на геморрой размером с кастет, а потом мучиться, чтобы этого «кого-то» выпихивать из своей вагины, и всю оставшуюся жизнь ставить его приоритеты выше своих. Перспектива достойная ожидания. Я еще не сумасшедшая, знаешь ли. Рита удивленно вытягивает лицо: - А я да, значит? - Значит, да, раз добровольно согласилась. - Но разве тебе не хочется, чтобы кто-то слабый и зависимый от твоей заботы был ВСЕГДА с тобой. Любил ТОЛЬКО тебя, ждал, целовал? Алекс еще раз пробегается глазами по своему образу в зеркале, поворачивается боком, рассматривает. - Неа. Вокруг меня будут те, кто и поцелует и подождет, как псина. Мне этого хватит. Я куплю дом, построю точнее, заведу доберов – штук десять. Оформлю интерьер в цвет власти и стану трахать всех красивых баб, что есть в Нью-Йорке. Потом перейду на другие города. Кайф, а не жизнь. Любви из темных глазах в сторону избранниц не ожидается, стало быть. Рита качает головой и берет с трюмо помаду – не очень яркую, но в гамме обыденности весьма откровенную, и поворачивает Алекс за подбородок к себе лицом: - Ты у меня такая красивая, Сашка. Хоть и упертая, как баран. Алекс улыбается, приоткрывая рот и подставляя свои губы под Ритины манипуляции. Смотрит ей в глаза, а сама не знает, как еще более эффектно преподнести себя окружению. Ей надо выглядеть как чертов БОГ, так, чтоб КАЖДАЯ текла ручьем при взгляде на нее. - Я красивая, да. Но ты-то лучше! Будь ты помоложе…- Получает легкий толчок в плечо и хихикает. – Ну, если помутнение все же случится, и я захочу себе орущего спиногрыза, то я, так и быть, найду самый лучший способ его заиметь. Мою дочь будут звать Арией. И не смей мне ничего говорить по поводу этой сраной «А». Просто имя нравится. - А сына? Арнольд, Адам, Август? Может быть Андрей? Алекс растирает нанесенную помаду меж губ: -О, Господи. Что еще за «Андрей»? У русских имена… Специфические, скажу тебе. У меня не будет сына. Еще не хватало. Заставлю делать аборт, если узнаю, что меж ног моего ребёнка есть член. А потом по-новой пойдет на подсадку. И так до достижения желаемого. -Кто? - Ну, кто-кто: баба, что будет мне вынашивать. - Вот ты… - Ага. Есть такое. Я сука, сволочь и дефект. Но красивый, ты сама сказала. - Очень красивый. Знаешь, я каждый день радуюсь, что вы с Ариэль не в отца внешностью. И есть чему радоваться, несомненно. Алекс хихикает и сжимает нос, делая его плоским: -Смотри. – Она подается ближе к зеркалу.- Я бы точно сразу же о пластике задумалась, будь у меня такое. Все-таки мамаша соблаговолила пожертвовать мне хоть что-то достойное. Рита качает головой: - Она многое вам отдала. И эти глазки, - касается большими пальцами век Алекс, - и носик, - целует. – А губы. Ты посмотри, что за прелесть. Вот же… Знает Рита, как умаслить строптивую заразу. Алекс довольно проходится по своим губам языком: - Хотя, вот, Мартин – имя неплохое, – возвращается к прошлой теме о детях. - Он выздоровел? Рита супит нос, и закрывает губную помаду колпачком: - Да.. Давно просится в цирк, но.. - Ты же знаешь, что я переживу денек, не будь тебя рядом?- Не ведает она еще, что навряд ли ее слова оправданы. - Проводи с внуками столько времени, сколько понадобится. И Рита тянет Алекс к себе, чтобы поцеловать ее в черную густую макушку, заставив при этом нагнуть голову: - Знаю, чертенок. Завтра сходим с ним и Бекки. Мира тоже должна отдохнуть от этих упырят. В дверь звонят. Это Рассел. А значит, самое время выдвигаться к Зиги. Алекс мигает глазами и стаскивает черный пиджак со спинки стула. Ее лесби жизнь только начинается. И никто не имеет представления как она покатится, с какой скоростью, и в какую пиздюгу.

                                                                   ///

В зале опять многолюдно. Тут и прокурор со святым отцом и Бекки с пацаном Пибоди рядом. Алекс медленно идет к первым рядам, ощупывая себя на наличие телефона – это ее неизменная волшебная палочка, с которой она должна быть как одно целое, хоть, по сути, вещь с некоторых пор совершенно бесполезная – ей некому писать по средствам сети и некому отвечать, и звонить тоже некому… Но все же… Она чувствует тихие заинтересованные взгляды на себе, брезгливо вдыхает спертый воздух в легкие. Но идет гордо, ни на сантиметр не меняя угол своего зрения. Она – БОЖЕСТВО. А все здесь присутствующие - шлак. Вчера Соло разбила нос огромной ненормально раскаченной девке в одном из баров в Сохо. Просто врезала ей правой в середину переносицы, разбив до бордовой жижи костяшки на своих пальцах – безымянный и мизинец пострадали больше других и теперь противно тянут на последних фалангах. Там же распласталась и фиолетовая гематома. Приходится их раз за разом сжимать и разжимать, чтобы чуть избавиться от неприятного жжения. Мало помогает. Но это лучше, чем вспоминать, как чье-то ебало, приблизившееся к самому мозгу, хотело воплотить в жизнь угрозы, льющиеся изо рта зловонным океаном. А все потому что, некоторые не умеют сдерживать поток своего сарказма или проглатывать нечто, похожее на насмешку. Алекс, вот, не умеет. Ей давно до фонаря, чья сорвавшаяся с поводка подпитая шлюха танцует у нее на коленях, чья задница проходится в миллиметрах от ее промежности, ей плевать на губы, что пытаются быть близкими, шепча непристойности у самого рта. Но ей не плевать, когда бросают вызов уязвленные ревностью личности. Когда угрожают. Она это любит. Ждет. Предвкушает даже. Она готова к этому. Бьет наотмашь, а потом бьет в тройном эквиваленте, ибо не жаль ей. Просто хочется принести с собою боль. Подарить ее без праздничной упаковки. Разбить бровь или сделать один глаз заплывшим – не важно. А может и отрубить человека минут на шесть. Соло садится с краю и достает свой черный ежедневник. Бекки смотрит на нее, разглядывает немного откровенно. Хочет поинтересоваться, но розовые пухлые губки молчат. Ни слова не звучит со стороны – надо за это выписать девчонке премию. Алекс хрустит шейными позвонками, стискивает меж пальцев левой карандаш и за секунду трансформируется. Ведьма готова к процессу. Из дверей напротив выплывает судья Мидэчи в своем черном балахоне. Плавно движется к своему судейскому месту, шурша накрахмаленным до одури подолом. Садится, аки царица, гордо распрямив плечи, и Соло ухмыляется. Она почему-то именно в этот момент вспоминает, как Рита отреагировала на то, что ее черное чудо кинуло отца и свалило во тьму. -Сашка, - вздохнула она тогда и потерла уставшие глаза. – Ты же не думаешь, что своим красивым личиком сумеешь охмурить всех судей женского пола? Она считала, что младшая Соло уж слишком самолюбива и самонадеянна. И что еще не совсем готова отречься от родительского содержания, уходя в свободное плавание, или лучше сказать пролет, ибо вода и Алекс едва ли совместимы. Что ее амбиции рьяно скачут на упряжке черных коней, выскочивших из-под разверзнувшейся у вулкана земли впереди всей вселенной, и что она, иногда переоценивает свои возможности, идя на поводу несформированного жизнепонимания. Теперь это звучит понятно. Звучит, как должно звучать в рамках познания. А не как отголосок чего-то сюрреалистичного. Прокурор прикладывается к пластиковому стаканчику с логотипом кофейни через дорогу. В нем явно что-то приторно-сладкое. Латте с кучей сиропов или капучино с большим количеством молока. Одним словом - извращение. У Ребекки рядом Раф. Это точно он. Ники любила кокосовый. Его наглый запах заполнял весь салон машины, когда они куда-то ехали. Алекс сдерживалась, стараясь реже дышать, но с наслаждением облизывала губы после поцелуя, в котором остатки мерзкого напитка попадали ей на язык. Для нее все, что не «черный двойной без сахара» пахнет бурдой. Алекс глазами морщится. Ее рецепторы в панике закрывают «входы» и блокируют доступ аромата. Процесс уже идет, а хочется просто растянуться за столом, опустить голову на руки и уснуть. Уснуть надолго. Может и навсегда. Она плохо спит. Лет с двадцати точно. А после «возращения» назад, на Землю, все усугубилось. Не больше двух - трех часов в сутки. Ей снятся сны. Ужасающие сны из прошлого – так она осознает жизнь, что ключом била в период до аварии. Тот мутный, до ужаса короткий флэшбек, истлевший по краям, как обгоревшая фотография. Ей хорошо удавалось выспаться, когда у ее губ был ничем не прикрытый сосок Николь, который Соло могла втянуть в рот в любой момент, а Ники, сонно ерзая, лишь ласково запускала пальцы в ее волосы и осторожно впивалась в кожу головы короткими ногтями, почесывая. Говорила тихим, осипшим от сна голосом: «тщщщщ», подражая успокоению самой Алекс. Не открывая сонных глазок, мурчала шепотом «я здесь, я рядом» и нежно касалась теплого лба сладким поцелуем. Один из ярчайших моментов, которые хранит память. Была бы у Соло душа, она бы продала ее, не задумываясь, только, чтобы вернуться в этот желанный миг. Чтобы просто посмотреть на засыпающую Николь, добровольно подставляющую истерзанную долгим воздействием грудь, провести неосязаемым взором контур по ее приоткрытым губам, а потом поглотить сосок и раствориться в самом эпицентре рая на Земле, который ее черная оболочка уж точно не заслужила. Рита тоже имела магическую способность утешить черного чертенка нужными словами. В период формирования или когда отец оставил синяк на щеке, узнав о том, что его дочь определила себя в культ любителей женских прелестей. Гладила по голове и в ее движениях сияла искренняя забота, нежность и покровительство. Рассказывала истории, придумывала сказки. Иногда даже пела. И Алекс засыпала на ее коленях. Укутывалась во всепоглощающее умиротворение и спала, спала, спала, пока полуденное солнце не стучалось сквозь неплотно задернутые шторы. Но после смерти единственного близкого человека Соло перестала спать совсем. Пустота высасывала из нее все то, что могло зваться жизнелюбием. Ей уже откровенно было насрать на Айру, на отца. На их голые тела в тускло освещённом кабинете. Вернись она в тот момент - не почувствовала бы НИ-ЧЕ-ГО. Ничего, кроме разочарования. Лёгкого такого разочарования. Она бы вздохнула, отвесила бы им двоим пару ударов, и просто ушла. Ушла, что бы насладится последними днями счастья в обществе Риты – ее вселенной, ее ангела и силы. Силы, которой у нее больше нет. Есть только камень. Надгробный камень, и она приходит к нему. Приходит, садится напротив… Пьет. Заглатывает побольше и молчит. Она может что-то сказать. И ей есть что говорить, но молчит. Когда Николь осторожно назвала ее «Сашей» вокруг будто мир вспыхнул. Воспламенился яркой ядерной вспышкой, а потом вновь сузился до единственно значимой точки в просторах вселенной. Алекс замерла на какое-то время. Не моргала, и, кажется, даже не дышала. Сглатывала часто, пытаясь промочить горло. Ники тогда испугалась не на шутку. Извинялась сотню раз. Говорила, что не подумала. Что больше так не будет. Соло медленно, поднималась из пучины сознания, тянулась к реальности, а потом, после долгой паузы, сама попросила ее так звать. Никому больше она бы не позволила!. И никогда не позволит. Только ей. Одной ей. Только ее хрупкой уязвленной маленькой девочке… Рите бы она точно понравилась. - Господи, Сашка, ну выбери ты уже кого-то нормального, - просила Рита в день, когда Алекс привела в свой новый, еще не совсем обустроенный дом Айру. – У этой на лбу написано, что она веревки из тебя будет вить. А ты потерпишь-потерпишь и сорвешься, я же тебя знаю. Соло тогда слишком громко окрысилась – возможно, даже впервые – так слепа была ее любовь: - Не лезь не в свое дело, Рита! Я сама разберусь со своими чувствами, окей?! Она бы сейчас двинула себе по морде со всей дури острым заточенным каблуком, если бы только могла. Сломала бы себе нос, зашила толстым канатом рот, а потом прижала бы подрагивающую от обиды Риту к своей груди так сильно, насколько бы сил хватило. Она очень перед ней виновата. Она виновата и перед Мирой. И уж тем более она и виновата перед Николь… - Доброе утро всем участникам процесса, - начинает судья, стоя у своего положенного места. – Сегодня заключительный день по делу 18-564-66 . Именно сегодня вам, - она поворачивает голову в сторону присяжных, - господа присяжные заседатели предстоит начать обсуждения по рассматриваемому уголовному делу, а после вынести окончательный вердикт в отношении несовершеннолетнего обвиняемого мистера Леона Пибоди. И именно сегодня стороны защиты и обвинения выступят в прениях, дабы окончательно обозначить свои позиции. Я настоятельно прошу быть очень внимательными к деталям и не сбиться со смыслового пути. Это может стать фатальной ошибкой для вынесения конечного слова, а так же запутать не только вас, но и остальных членов данного законодательного процесса.- Громкий стук молотка. – Слушание объявляю открытым. Мистер Кирстон. Пожалуйста, приступайте. Вот теперь время напрячь слух и погрузится во всю прелесть юридической атмосферы. Ребекка усаживается поудобнее. Прокурор выходит из-за своего места и становится напротив пустой допросной трибуны: он как раз посредине между судьей и присяжными. Лицом же мужчина повернут к залу, где на него устремлены десятки глаз. - Уважаемые участники данного разбирательства, я приветствую вас в зале суда. Для начала, позвольте высказаться в первую очередь как обычному непредвзятому человеку. Дело жутчайшее. Оно полно цинизма и жестокости. Не просто говорить, когда где-то там, в больнице, за жизнь борется человек. Молоденькая еще до конца не сформированная девушка. Девушка, которую вы все знаете, как добрую, отзывчивую, светлую личность. Знаете, как помощницу своей семьи. Знаете, как послушную дочь и заботливую сестру. – Слышится всхлип. Бекки не хочет поворачиваться, но все же делает это, а прокурор замолкает. Лезет к себе в нагрудный карман и достает бежевый носовой платок с именными золотистыми буквами в уголке. Он проходит к первой скамье зала и протягивает выглаженную ни один десяток раз ткань всхлипывающей миссис Браун. Она принимает с благодарностью. Кивает в ответ и прижимает платочек к своему носу. Стоит очень напряженная тишина. Слышно равномерные дыхания, как и ход настенных часов. Кирстон отбывает назад, на то же самое место и принимает такую же позу, в которой находился изначально. – Так же Спринг-Вэлл и его жители чуть не лишились, надо сказать, своей главной отрады– церкви. Церкви, в которой днями, неделями, месяцами и годами находили спасение. Улыбались и плакали. Молились и каялись. Вступали в брак и крестили детей. – Что-то по-правую сторону от Бекки хрустит, и она инстинктивно поворачивает голову: у Соло в ладони зажат переломанный карандаш. Сама она смотрит в пол, отстукивая пальцами другой руки перебор на столешнице стола, а ее желваки дергаются. Лучше не углубляться в анализ. Иначе, есть вариант все пропустить. – Хорошо, что прихожане церкви одной дружной семьей смогли локализовать пожар, и даже думать страшно, что случилось бы, не успей они вызволить на свежий воздух людей из подвала. Да, не обошлось без потерь… - сценическая пауза для усугубления трагедии. - Но мы обязаны дать истине восторжествовать. И вы, - Кирстон резко поворачивается к столу присяжных, - как никто другой должны одним целым объективно вникнуть в каждую мелочь происходящего. Сейчас только в ваших руках справедливость. И только от вас зависит, понесет ли преступник должное наказание или же так и останется на свободе. С тщеславным восхвалением себя, с нечистой совестью и пагубными планами на будущее. – Повисает тишина. И теперь для Ребекки Дэвис должно начаться самое интересное. Это как объесть шоколад на мороженом, медленно подбираясь к вкусной начинке, что бы потом смаковать ее. – Дело выдалось сложным. Скажу, не тая, что даже мне, прокурору с опытом, было весьма нелегко. Я ночи напролет сидел в кабинете, анализировал, склеивал и думал. Думал, думал. Выводы сделаны мною не за один вечер. Обстоятельства сложились так, что время поразмыслить было. Теперь поделюсь и с вами тем, как именно мною видится сия не веселая картина и тем, как в процессе нам обрисовали это преступление доказательства и свидетели: Леон Пибоди – обычный среднестатистический подросток, росший в любви, не смотря на то, что у него много братьев и сестер. Да, ему, возможно, выпала доля горести, учитывая, что его семья тянет свое существование, перебираясь с малых хлебных крох на воду. Парень с детства понимал, что нужно помогать. Нужно как-то стараться, ведь он, как-никак, мужчина. Миссис Чир сказала, что все, что он делал: будь это работа при церкви или какая-нибудь халтура, было сквозь лень, да только стоит вспомнить нас в его возрасте. Вспомните. Мы тоже не стремились работать. Нам тоже хотелось чувствовать жизнь. Гулять, гонять мяч, даже курить. Мы так формировались. Так познавали бытие. Это не возбраняется. Но Леон, хоть и не охотно, но все же шел тянуть лямку труда на ровне со своими родителями. Приносил деньги в семейный бюджет, помогал по хозяйству. Брат учится, младшие хотят вкусностей. Нужно вертится. Я представляю, сколько было радости, когда Шон подарил Леону куртку. Они же братья! Кто не желает делать приятное своим близким? Только стоит приставить свет благодарности в глазах и сразу понимаешь, что это все того стоило. Я думаю именно поэтому парень и в жару не расставался с подарком. Хотелось похвастаться. Тем более, что и девочка, которая тебе нравится тоже увидит. Увидит и обязательно оценит. Может, даже улыбнется. Я лично совсем не осуждаю Леона за гульки в коровнике, никого из молодежи Спринг-Вэлла. И вы не должны. Маленькие радости и только. Вот и в тот день так же. Веселье у каждого свое. А подросткам в поселении труднее из-за скудного ассортимента. Ну, пили они пунш с водкой, играли в свои «пятишки», да это не страшно. Совсем не страшно. Раздобыть спиртное-проблема. Старшие тоже не привезли, и что же делать? Идти за провизией, тем более есть куда. Леон проиграл – дело чести. По пути решил забрать забытую в церкви куртку. Не думаю, что он шел намеренно что-то поджигать, или кого-то насиловать. Нет. Он шел за подарком брата. О чем нам честно и сказал. Из представленной видеозаписи нам стало ясно, что перед церковью Парень встретил Айрин. имелись ключи от черного входа. Но, может девочка забыла о них, когда уже выдвинулась исполнять поручение? Может, она их и вовсе потеряла? Как потерял свои мистер Дункан, собирая на поле кукурузу? И вот самое интересное: как мистер Дункан их мог с легкостью потерять, так и призванный в помощники мистер Пибоди их мог найти на том же поле. Ведь, не исключено же? Совсем не исключено! Забрать куртку, да еще и произвести на девочку, которая нравится, хорошее впечатление… Одним выстрелом сразу двух зайцев. В поселении тишина, все в своих домах. О камере вообще никто не знает. Почему бы галантно и не рискнуть? – Прокурор делает очередную паузу. Это хитрый трюк, направленный на закрепление предоставленной информации. Нужно, чтобы в памяти она отчеканилась глубже другого словесной волны. – Не знал Леон тогда, что мистер Гарсия будет выгуливать свою… живность и увидит их. Найдя куртку, парень не спешил покидать подвал. А девочка-Айрин по характеристикам положительна. Скромная и милая, судя по рассказам большинства. Скорее всего, между ними завязался спокойный душевный разговор. Слово за слово, расслабленность и дружелюбие. Вряд ли Пибоди спокойно бездействовал, пока девушка занимается своим делом, развешивая на бельевых веревках белье. Ринулся помогать. Я бы тоже помог, на его месте. Атмосфера, что надо. Располагает к большему, взывает, я бы даже сказал. Этим и воспользовался не стабильный, только начинающий познавать мир взрослости подросток. Расценил добродушие Айрин как знак или просто воспринял ее улыбку, как призыв к действию (тут приходится лишь догадываться), и... Поцеловал, но встретил сопротивление. Девушки менее подвержены гормональным выплескам, а если учитывать, что доли тестостерона в их организме на добрые восемьдесят процентов меньше… Она испугалась. Стала бороться. Размахивала руками и ногами. Может даже кричала. Пыталась отбиться. Расцарапала, куда дотянуться смогла. Ранее я оглашал доказательства в виде справок с повреждениями на телах обеих сторон. Айрин накрыла паника, что само по себе, в виду данной ситуации НОРМАЛЬНО! Как видно по фото-доказательствам с царапинами и гематомой на теле Леона Пибоди, девушка не была слабой, именно поэтому Леон решил, воспользоваться веревкой. В кармане нож. Минутное дело, чтобы им срезать канаты, и требуется не более трех минут, чтобы связать конечности. Даже если жертва пытается бежать. Страх не придает сил. Он дезориентирует и сбивает с правильного пути. Поэтому догнать, чтобы продолжить начатое не составило труда. В приступе аффекта человек плохо осознает реальность, либо не осознает ее вовсе. Ярость, импульсивность, желание. Он разорвал на Айрин нижнее белье и расстегнул свой ремень на штанах, чтобы закончить преступное дело, вспыхнувшее в голове по средствам необузданного пубертата. Потянулся руками, к низу девушки, не рассчитал силу и травмировал ее в самом уязвленном девичьем месте. Сделал больно и, видимо, это еще больше дало адреналину выброситься в кровь. Айрин связанными ногами ударила Пибоди в бок. А он, обозленный и отвергнутый, не успев подумать, нанес ей удар ножом в живот. – Опять тишина.– Дальше вспышка осознания. Принятие, может быть не сразу, и… паника. Все, что пришло ему в голову, это схватить канистру с бензином, облить пол, утварь, лестницу… Подняться и разлить все по занавескам… Но мозг –устройство реактивное. Возможно, после все этого, после вспышки страха, Леон, все-таки, осознал. Шок прошел, на смену явилась советь… Он спустился вниз, чтобы проверить Айрин, но там уже полыхало. Как следует из заключения экспертизы, бензин задел не до конца изолированный провод у дополнительной розетки и все вспыхнуло. По следам крови становится понятно, что Айрин немного протащили. Леон пытался ее спасти, но наглотался едкого дыма, который валил из тлевших пластиковых труб в углу подвала и, оставив девушку, двинулся к лестнице. Но потерял сознание у стеллажей. А дальше, вы все слышали от первого лица мистера Палба. Думаю, не стоит повторяться. Не стоит разглагольствовать о мужественности святого отца и его самопожертвовании. Он бы не смог бросить детей, даже в силу своего не слишком крепкого здоровья. Именно такая картина развернулась в церкви Милости Господней в тихом поселении Спринг-Вэлла в ночь с 23 на 24 июня. Логика проста, но все истинное, как говорится, на поверхности. Конец. Прокурор горд собой. Только, что не поклонился для пущей уверенности в своем идеальном монологе. Присяжные разделились на тех, кто утирал слезы одноразовыми салфетками, заранее представленными на их столах, и тех, кто хмурился, убирая глаза куда угодно, лишь бы вообще не встречаться взглядом с Кирстоном или мальчишкой Пибоди. Судья же, легко кивнув, благодарит защиту, отпуская его на законное место рядом с уставшим освященником, что все ладони истер об рясу. Пришло время. Оно выпило весь воздух из легких Дэвис, а когда Соло, словно в замедленной съемке встала из-за стола, и вовсе придушило тяжелой кованной цепью, заставляя и так бледное лицо налиться серым пигментом испуга. Алекс, гордо натянувшись в осанке, движется к нужной локации, чтобы остановиться и, впервые за весь процесс поднять темные холодные глаза на присутствующих, будто до этого весь зал был пуст, а сейчас его наполняют упыри и демоны, выбравшиеся на поверхность, чтобы разжевать и проглотить. Она молчит. Только блуждает от человека к человеку и рассматривает лица, мысленно сдирая с каждого кусочки кожи. Бекка чувствует, что по ее позвоночнику течет пот. Противно так течет и чешется. Но она не смеет даже дернуть пальцем. - Доброе утро, - разносится хрипловатый голос по просторам судебного храма, и каждый, как пить дать, чувствует рой мурашек на той или иной части своего тела. Кто-то даже несколько раз прокашливается. – Спасибо, господин Кирстон, за столь пламенную речь. Уверенна, она оставит свой отклик в душах… - Что это: холодное поощрение или ядовитый сарказм? – Соглашусь с прокурором – дело действительно весьма циничное по своему происхождению. Я бы даже сказала расчетливое, если следовать всей логической цепочке. В нем сокрыто много аспектов жестокости. Именно той жестокости, которая приносит с собой потери. Именно той жестокости, что ломает изнутри. – Соло щелкает пальцами: - Именно той жестокости, что в первую очередь держит святость перед собой, как щит. – Судья Мидэчи удобнее устраивает свою голову на своих перстах и немного прищуривает правый глаз. Для Дэвис все непонятно. Так же не понятно, как и удивительно. Она несколько секунд смотрит перед собой и резко дергается, когда слышит бархатные и спокойные слова своей наставницы, что вальяжно склоняет голову в бок. – Именно со святости всегда начинается жажда. И именно одухотворенность с лёгкостью трансформируется в желание. – О чем это она, интересно? Сейчас и узнаем. – Мой подзащитный – мальчик. Обычный серый подросток, живущий в жестких рамках, что созданы как его малообеспеченной семьей, так и обществом вокруг. Он рос и развивался в узком кругу набожных людей, отдающих всю имеющуюся энергию и жизненные ресурсы Богослужению.- Последнее слово как ироничный плевок во все лица сразу. Издевка. - Помогал, как мог, слушался и совершенствовался. Парень просто существовал в том мире, куда именно Бог его и… определил. Или как это называется… - Черная бровь взлетает к волосам, когда по залу тихо-тихо ползет туман возмущения, - сослал. Ничего удивительного, так ведь, мистер Палб?- самовлюбленный адвокат бросает обращение, как гранату в сторону стола обвинения, и не вооруженным глазом видно, как сильно трепещут короткие серебристые ресницы. На бледном лице, гордо блистающем у допросной трибуны, яркой вспышкой вздергивается ухмылка: такая ядовитая, что деревню в Африке срубила бы до последнего младенца в считанное мгновение. Соло не нужен ответ. Все, что вырывается из ее уст, уже служит не вопрошающей обороной, а ядерным нападением. Дэвис довольно вздыхает – хорошо, что она на ЭТОЙ стороне. Пусть и темной, по мнению большинства. – Ведь, души перерождаются по делам их. Заслужил в прошлой жизни – держи хорошее место на бренной Земле. Нет… Но парень же еще не познал этой правды. Вот и погряз в дела своей многострадальной НОВОЙ судьбы. Многодетная, не состоятельная семья, работа с самого детства, чтобы завтра было чем желудок набить. Министрант. – Леон рядом подает признаки жизни – поднимает взгляд на своего адвоката и замирает.- Подношения от благотворителей – одинаковые всем похожим. Он и косяк-то вряд ли в руках держал, ибо последнее поле конопли было выжжено населением Спринг-Вэлла еще в году пятидесятом. Это же грех! Грех находить отдушину где-то, где не трещат свечи и не пахнет сандалом. Хоть сигареты можно достать и то хорошо. Покурить за школой, покидать ножички, попить дешёвого пойла в коровнике. Маленькие радости уже терпящего лишения сердца. Игра с ожогами – да и насрать! – Алекс громко выделяет ругательство, чтобы все тут же осуждающе ахнули. – Малое, но все же развлечение. Ну и, конечно же, первая влюбленность. Пибоди понравилась девчонка Браун. Действительно симпатичная девушка, уж поверьте мне, как истинному ценителю женской красоты. – Гул в зале забивает уши, и Мидэчи, тут же стучит молоточком, призывая к тишине. – Это тоже осуждается? Симпатии я имею в виду, а не моя гомосексуальная натура. – Соло улыбается. Она действительно улыбается, наслаждаясь тем, как собаки рвутся вокруг, чтобы перегрызть ей глотку, да цепь коротка. – Подарочки, тайные взгляды… Ну, а потом проигрыш и выкуп… Нужно достать пойло. И, естественно, под прицелом местный НАБОЖНИК со своей сивухой. Он единственный, как стало известно, у кого ЕСТЬ. Единственный, кто тайно умеет гнать из помета любое Хеннеси. Но…Единственный ли? Хм… - Алекс наигранно прикладывает «птичку» из пальцев к подбородку: - А как же церковь? Там этой… крови Христовой хоть отбавляй! В бочках. Запас на целый год. В нигилистическом мозге возникает план: а почему бы и нет? Все равно никто не заметит, если слить пару литров. По-любому МНОГИЕ втихую пользуются этими «дарами». И говоря о многих, я имею в виду отца юной мисс Браун – Аякса Брауна. Мужчина в прошлом пьющий, в настоящем – паралитик по-сути. Вы же не считаете, что человек алкозависимый, так быстро может уйти от своего пристрастия, даже будучи на половину недееспособным? – Риторический вопрос к присяжным. Они кидают в ответ замызганные взгляды, но Соло в них не нуждается. Просто так выходит, что она ОБЯЗАНА танцевать под дудку именно ЭТИХ людей. Кто-то, что-то даже записывает на бумаге, не желая встречаться с мертвым и пронзающим до костей взглядом адвоката. – Я, вот, думаю, что едва ли. А значит, почему не попросить одну из дочерей подсобить - принести выпивку, чтобы душевные раны саднили на йоту меньше. И та, ведомая священной заповедью: почитай отца своего - идет. Идет и тормозит, ибо не может войти внутрь. Ключ, скажете вы? Но смогла ли мать, что находилась в своих делах на другой локации, приносящих доход, отдать его дочери так скоро? Поэтому самое время посидеть на крыльце церквушки и поплакать, пеняя на свою слабость и немощность. И плакалось бы долго, пока ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ гость, а его мы все лицезрели на втором видео, волшебным образом не приходит на помощь. – Соло делает паузу. своего рода, отступление, чтобы каждый смог в голове проложить логическую партию, которая уже ровной без ухабистой дорогой выложена в адвокатской голове. – Тот парень, которого смог опознать мистер Гарсия, своими подслеповатыми глазами, сумел пустить мисс Айрин Браун внутрь церкви, достаточно неоднозначен, не находите? Человек, не сумевший отличить единицу, нарисованную мною на листе – а она была четкой – от четверки –перекладина довольно поверхностна и бледна- такой себе свидетель, не правда ли? Куртка, скажете вы. Хорошо. Мисс Дэвис, - Ребекка дергается на месте: - вы изучали иврит, а значит слово, написанное на задней поверхности бомбера в док.атрибутике не будет для вас закодированным посланием. – Соло следует к столу с вещественными доказательствами. Тянет пакет с чернеющейся курткой и достает ее оттуда: - Что написано? – И будто волки где-то за спиной завывают. Бекка несколько раз сглатывает. Она уже видела надпись. И она уже давно ее расшифровала. - Плющ… - как можно громче произносит девушка, надеясь, что ее голос звучит достаточно твердо. Алекс улыбается ей. Наверное, так искренне впервые. - Именно. А знаете откуда это? – Пауза – просто для проформы. – Это из элитарного сообщества, которое существует в университете Принстона. Студентики так развлекаются, выбирая из десяти тысяч обучающихся пару сотен человек Альфачей. То есть, уникальных и лучших. Чтобы туда попасть нужно попотеть. Пройти кучу собеседований и ублажить каждого, кто уже вписан в летопись коалиции. И я говорю это все только потому, что знаю. Потому что в Колумбийском университете, в котором училась я, было точно такое же сообщество. Да оно есть в каждом заведении лиги Плюща. У нас данное сборище звалось «Сент-Эй», в Дартмутском «Сфинкс», в Йеле «Череп и кости»… Но… Насколько мне известно Шон Пибоди учится в Гринвичвуди и там… Там похожего рода сообщества не так культоподобны и уж тем более не считаются элитарными. В них вступают неохотно и зовутся они…- Алекс скучающе задумывается: - То ли «Капибары», то ли «Лвы» - не помню. Да и куртки за тысячу – не обязательная атрибутика. Стало быть, что-то уже идет не так, как нам мило повествовали ранее. – Кирстон смотрит на Алекс исподлобья, но старается быть более равнодушным, как того и требует профессионализм. – Теперь давайте поразмыслим: мистер Палб и его помощник мистер Дункан в паре пытаются локализовать пожар, а заодно и спасти сразу двоих: Айрин Браун с ножевым ранением и Леона Пибоди без сознания. Бог – это выбор, так? Хочешь - веришь, а хочешь – ходи здоровым. Но у меня все же вопрос: религия запрещает иметь современные блага? Запрещает смотреть телевизор, слушать музыку? Запрещает пользоваться телефоном? Вроде бы ннннет, - натянутая «н» сродни нити от чеки гранаты. Алекс перебегает с одного лица в зале на другое, и сгребает урожаем неуверенные отрицания в свою черную корзину. – Тогда почему, имея возможность собрать по деревне больше нужных душ и рук, мистер Дункан, вместо того, чтобы позвонить священнику или его жене, выбирает бежать лично к ним домой, чтобы потом вместе бежать обратно? Он говорил – потому что его дубликат ключей был утерян. Окей. Но, почему не рассматривался такой вариант: позвонить мистеру Палбу, пробежать по соседям и попросить помощи (уверена все набожные и, конечно бы, помогли), вернуться с подмогой в церковь, выбить окно и приступить в локализации очага? Состояние аффекта, думается вам. Хм… А я, вот, немного шагну в другую сторону. Мистер Дункан живет рядом с церковью. И фигура на видео, в той самой пресловутой куртке с надписью, двинула как раз в сторону его дома. Пусть и не видно, но следующий дом принадлежит миссис Филлис, и вряд ли там кто-то на тот момент обитал. По крайне мере женщина точно отсутствовала. Как и едва ли человек отошел справить нужду, когда в радиусе нескольких метров сидела удрученная и грустная девушка. Вспоминаем дальше: парня не было минут десять, а Айрин все так же понуро находилась на церковных порожках. А потом встрепенулась, когда ее собеседник вернулся. Они поднялись к дверям в храм и, уж, как-то быстро вошли. Не думаю, что замок в этот раз снова заклинил. Пожар начался за полночь. На видео он виднелся плохо. Зато хорошо виднелись бегущие мистер Палб и мистер Дункан. Они довольно долго возились с замком. Но потом вошли. Так, что же нам делать со своими догадками? Только следовать логике. Айрин была связана. И на ноже, что в вещ.доках действительно обнаружены волокна от той самой бельевой веревки, которой воспользовался потенциальный преступник для пут девушки. Из показаний учительницы, миссис Чир, нам стало известно, что нож Леона Пибоди лежит у нее в столе. И он, наверняка, тоже подписан, как и все штампованные вещи, которые дарили благотворители детям Спринг-Вэлла. Ну, или школа. – Секретарь отрывается от набора протокола, чтобы немного перевести дух, совпадая разминанием плеч с паузой Соло. – Как странно. Вряд ли бы кто-то парню отдал свой. А мы же помним с вами о бомбере, правда? О КУРТКЕ из Принстона. Так же стало известно, КТО именно учился в таком престижном университете. – Опять пауза. Не хватает только барабанной дроби. – Линкольн Палб – Старший ребенок в семье Палб. Я провела адвокатскую проверку, и обнаружились весьма интересные факты: этот молодой человек был принят в сообщество Плюща, выполнив для посвященных некое действо – какое, мне узнать не удалось, к сожалению. Как и не удалось из Пенсильванской реабилитационной клиники в качестве свидетеля привести мисс Аризону Хиллиан, в прошлом жительницу Спринг-Вэлла. Ее растила бабушка, родители погибли, когда девочке не было и трех. А в клинику она попала в пятнадцать лет. Бабушка на контакт так и не пошла, но врачебную выписку мне все же получить удалось, как и выписку из материалов уголовного дела. Я зачитаю, а вы можете и сами решить, принимать это как «содействующее дополнение» или нет. Соло быстро следует к своему столу и берет с его края тяжелую черную папку: «15 марта в лесу города Спринг-Вэлл местным жителем была обнаружена Аризона Диана Хиллиан в бессознательном состоянии. На теле девушки с внешней стороны левого бедра имелись глубокие не ровные порезы, предположительно нанесенные осколком битого стекла, найденного в радиусе ста метров, с остатками крови. Так же после тщательного медицинского осмотра были выявлены повреждения внутренних стенок влагалища, разрывы и кровоподтеки. Сама Хиллиан не смогла рассказать историю произошедшего, потому что находилась в стадии глубокого посттравматического шока, а ее психическое состояние было оценено, как критическое. По результатам экспертизы в крови девушки специалисты обнаружили 1,3 промилле алкоголя. После показаний, опекуна Аризоны Хиллари, миссис Дэборы Вайт, следствие установило, что в ночь с 14 на 15 марта Аризона Хиллари покинула дом, чтобы отправиться на день рождения своего одноклассника. После опроса присутствующих на запланированном мероприятии, состоявшемся на лесной поляне в километре от поселения Спринг-Вэлл, стало известно, что Аризона Хиллиан на празднике появилась. Перебрала с алкоголем и решила отправиться домой. Ее вызвались проводить Инч Мэдоу и Линкольн Палб, так как предполагали, что девушка самостоятельно добраться до нужной точки не в состоянии. Домой Аризона Хиллари так и не вернулась. Из показаний Инча Мэдоу и Линкольна Палб: Аризона сильно напилась и захотела домой. Мы решили, что будет безопаснее, если ее проводить, чтобы шакалы не съели. Она падала постоянно. Приходилось вести под руки. Дошли до развилки в лесу и тут она будто взбесилась. Вырвалась и побежала. Мы ее потеряли из вида, так как было темно. Ходили, звали, но бес толку. Час потратили. Потом плюнули и вернулись на вечеринку. Мы думали, что она уже добралась домой, потому что идти было не так уж и далеко. На данный период времени подозреваемых установить не удалось. Следствие продолжается. Тишину в зале можно пробить острым ногтем, а напряжение потрогать. Присяжные тоже замирают единым грязевым селем. Только Алекс наслаждается, когда в очередной раз замолкает и вспыхнувшими зрачками «вырезает» каждого, кто просто шелохнулся. И ведь это еще не конец. Она затянула с прениями, но в прошлые разы ей было не до мелочных фактов и погружения. В прошлые разы она сдыхала то от странной боли, то от сообщения, присланного Николь. Ничего. Она сейчас реабилитируется, и хер ей кто помешает в этом. Длинные пальцы переворачивают пару листов в папке, глаза находят искомое и воспламеняются синим ярким огнем: - А теперь занимательная информация. Справку подшить к делу не представилось возможным, но я и не настаиваю. Просто хочу дать вам почву для размышления. – Люди затихают, нервно ожидая, а оператор берет Соло крупным планом, задерживая дыхание. – Дом на Ризер Сквер, 1932, именно тот дом, где проживает многочисленное семейство Пибоди и именно тот дом, в котором Леон влачит свое не радужное существование, в городском реестре имеет статус «заложенный» под нотариально заверенную расписку. Окончательный срок действия (дэдлайн) - октябрь этого года. – У женщины, что сидит прямо за спиной Ребекки в первом ряду и имеет цвет кожи серо-желтый вырывается судорожный всхлип. Миссис Пибоди, конечно. И судя по ее реакции такой информации она вряд ли ожидала. Алекс бросает на нее взгляд суженных глаз. Ей доводится, что женщина не знала. А знала бы, то может, и дело разбиралось бы совершенно с другими значимыми. – В графе «долг» стоит сумма в 20 тысяч. А занимаемым субъектом выступает… -«Господи, да не тяни же ты так», - молит про себя Дэвис. – Мистер Роберт Палб. Его присватавшее величество. - Прокурор бы уже раз десять заорал о протесте, но все, что он сейчас может, это раздраженно бросить на стол свой золотой Паркер и потереть виски. Соло наигранно вздыхает: - Но… Это всего лишь бумага, так ведь? – трясет в воздухе рукой с немного измятым листом. – К делу не подшить, да и стоит ли? Достаточно того, что мы с вами об этом факте узнали. – Черное тело резко меняет угол, поворачиваясь корпусом ко все еще шокированной миссис Пибоди: - Мне очень жаль, мэм. Узнать, что ваша семья практически оказывается на улице… - Выпускает воздух из легких, имитируя вздох сожаления. Но ей абсолютно все равно. Пусть даже завтра в новостях сообщат о том, что набожная семья звонаря из Спринг-Вэлла, замерзла в неотапливаемом сарае, где-то в глуши непроходимой чащи. Алекс преследует только свои цели. – Да еще и сын сядет лет на двадцать. Работу найти станет практически невозможно. А порицание однопоселенцев? – Качает головой. – Но, зато старший выучится, не так ли? Или ему отведено только года три в высшем заведении? - Я хочу сказать!!! – Ребекка почти подлетает на стуле, пугаясь громкого крика рядом. Это Леон. Он стоит на ногах и грузно дышит, прожигая взглядом судью. – Пожалуйста, дайте мне слово. Так-то. Мидэчи удивленно смотрит на Алекс, а та, словно тоже такого не ожидала, жмет плечами. - Тише, подсудимый, не орите так. Если ваш адвокат не против… - Ды, нет проблем. – Соло делает приглашающий жест рукой к трибуне и грациозно следует к своему месту, где на нее с открытым ртом пялится Ребекка. - Ротик закрой, Бэкки. Этот жест сейчас больше подходит стороне обвинения. – И девушка тут же звонко клацает челюстью. -Я… Я этого не делал. –Леон больше не опускает взгляд. Он смотрит на присяжных, на отца Палба, на прокурора. И в его глазах плещется решительность. - Я ни поджигал церковь, ни приставал к Айрин и уж тем более не бил ее ножом. Я просто… проиграл. И пошел за вином. Мы берем его в церкви, особенно, когда бочки только завозят. Залез через кладовку. Пошел в подвал. И очень испугался, когда увидел, как Линкольн борется с Арин на полу. Он уже связал ей ноги и пытался тоже сделать с руками. Она так громко кричала. – Видно, как флэшбэком в молодом мозге всплывают обрывки произошедшего. Мурашки на коже подростка даже можно услышать. - Я испугался, но только на минутку. А потом побежал вперёд, схватил Линкольна за ворот куртки и отшвырнул. Он ударился головой о железный каркас кровати и не поднимался. Я принялся развязывать Айрин, но вдруг почувствовал удар в ребра. Линкольн был таким злым. Я отлетел на полметра, а он опять стал заламывать Айрин руки. Я не мог на такое смотреть и снова кинулся на него. Айрин плакала, поэтому не видела кто перед ней. Царапалась, что есть мочи. Именно поэтому у меня остались следы от ее ногтей. Я кричал ей, звал. Это меня отвлекло. Вдруг боль и темнота. Очнулся, потому что кто-то бил меня по щекам. Вокруг стоял дым, и мне нечем было дышать. В глазах плыло, но голос святого отца я узнал. Он тряс меня и все время повторял «что ты наделал, Леон, что натворил?» Потом опять провал. Очнулся я уже на улице, но голова так болела, что я едва ли мог вообще понимать, где нахожусь и что происходит. Вокруг люди шум… Мигалки. Меня забрали в участок и только там я начал вспоминать. Со мной никто не говорил, я день просто просидел в камере. Думал, думал, думал… А потом пришел отец… -Леон переводит взгляд на свою мать и видно, как слезы подступают к его глазам. – Он рассказал мне, в чем меня обвиняют. Я испугался. Стал кричать, что это был не я. Что это был Линкольн. Но он отвесил мне оплеуху и… Сказал, что будет лучше, если всю вину я возьму на себя, а о том, что там вообще был Линкольн никто не узнает. Я не понимал, я верить не хотел, что он так просто меняет меня на чужого ему человека. А потом…Он рассказал мне о залоге. Сказал, что взял деньги у святого отца на обучение Шона под расписку, а взамен предложил наш дом. И если я признаю вину, то расписка будет уничтожена и наша семья не пойдет побираться. – Теперь мальчишка открыто плачет. Его слезы капают на борт деревянной трибуны, а голова неестественно склонена. – Я боялся! Я очень боялся! С детства тюрьмой пугают, а тут… добровольно в самое пекло. Я сказал отцу, что Айрин все равно расскажет правду. Но он ответил, что… Она не станет, если я соглашусь…

                                                                   ///

-Какого это? – когда Алекс прикуривает сигарету на порожках суда, спрашивает Бэкка, сильнее кутаясь в пальто и бросая задумчивый взгляд вдаль. – Какого это знать, что умнее других? Соло громко втягивает дым в легкие: - Не знаю. Спроси у тех, кто умнее. - Ты не считаешь себя умной? Еще одна громкая затяжка: - Уже нет. - Ты только что вытащила пацана, которому в девяносто девяти процентах грозил срок. И не малый. - Я просто хорошо умею копать. - Нет. Этого недостаточно для такого результата. Ветер порывом взрывает пряди на белокурых волосах, а Алекс поворачивается к Ребекке, чуть опуская подбородок: -Чтобы найти правду или ее навязать, большого ума не надо. Достаточно нездоровых манипуляций и ведомых овец в поле зрения. А чтобы отыскать СВОЮ истину, иногда просто стоит достать голову из задницы. С этим у меня проблемы, как выяснилось. -Мисс Соло, мисс Соло, - раздается сзади, и по граниту вибрирует стук острых каблуков. – Уделите пару минут, пожалуйста! – Это журналистка из зала суда, где она тихой мышью просидела все проведенные процессы по делу Леона Пибоди. Алекс не реагирует. Мигает Ребекке бровью, швыряет окурок в сторону и быстрым шагом спускается по ступеням к парковке, где ее ожидает верный матово-черный Кавасаки. Натягивает на голову шлем, щелкает визором и уже через минуту пропадает из поля зрения каждого, кто завороженно таращился на нее у дверей храма правосудия. Дело отправилось на дорасследование, а мальчишка Пибоди прямо в объятия любящей матери. Они вместе хотели рассыпаться в благодарностях, хотя на их горизонте алыми всполохами густели новые сложности. Может даже желали заключить в объятия черное тело. Да только Соло вылетела из зала так быстро, что даже не оставила следа запаха своего парфюма. Она взялась и она вывезла. Останется только забрать награду. И это максимум, что ей требуется по завершении данного уголовного дела. На семнадцать с половиной миллионов ее финансовая жизнь стала краше. Хотя можно ли считать это за плюс, когда личная жизнь на семнадцать с половиной километров в одночасье опустилась под земную глубь, приближаясь к лаве, что пузырями бурлит в самом центре ада?