Лего. Последний итог

Вы когда–нибудь чувствовали себя одиноким на десяти квадратных метрах в обществе десяти самых близких людей? Нет? Так, у вас все впереди. Впереди редкие и общие вопросы (больше для приличия), посвящение в чужие интересы и проблемы, поучения и советы «как жить надо»,  тишина от того, что сказать нечего и выслушать некому.  В общем, добро пожаловать в жизнь, как она есть. Если мы живем в матрице, то самое время найти баг и обновиться. Иначе, есть вариант сбоя и ошибки 404. Хотя, иногда это выход. Алекс считает себя одним из сломанных системных кодов. Давно считает. Лет с пяти – когда пришлось в ускоренном темпе осознать мир и понять, что люди к ней относятся, как чему-то базовому – настройке по умолчанию. Как к приложению, что встроено с завода - его удалить и не построить под себя, ибо оно на неизвестном языке. «Таблетки» - пиратские, лицензии не существует. Все катится, как идет и идет, как катится. И вдыхая пары никотина на краю кровати, в которой, спрятав личико в разбросанных волосах, спит та  единственная панацея, придуманная лично для ее системной ошибки и пышущая обещаниями все исправить, Соло никак не может перестать думать. Не может не искать выход, обходя кардинальное форматирование и смену материнской платы с последствиями. Затягивается, дым удерживает внутри, прикусывает губу, выдыхает, а ее девочка тихо-тихо сопит. «Не заболела, значит» - делает вывод Алекс, медленно поднимаясь и натягивая на тело последнюю черную вещь, из валяющихся на цементном полу не до конца обустроенного под «райское гнездышко» подвала. Когда здоровье Николь РАНЬШЕ давало сбой, то не требовалось быть ясновидящим, чтобы спросонья это определить: тяжелый хрип или кашель, осипший голос или пылающая кожа. За полгода Алекс часто видела свою девочку в разной вирусной агонии. Папаша не позаботился об иммунитете дочери в ее далеком взрослении. А для чего? Ноги раздвигаются, и то хорошо. Однажды Соло не на шутку испугалась – Ники дышала редко и тяжело, из ее легких вырывалось бульканье.  Она не отреагировала даже на напористые, хоть и не в полную силу выданные пощёчины по полыхающей щеке. Силджи тоже беспокоился, хлопоча у кровати и проговаривая себе под нос дальнейшие действия, как шаги по кочкам болота, кишащего крокодилами. Вероятность летального исхода составляла больше половины, потому что столбик термометра рос с каждой минутой и не реагировал на любые внешние и внутренние манипуляции. Но после лошадиной дозы литической, все же признаки жизни Остин начала подавать. В ее анализах позже обнаружен вирус гриппа очень странной мутации. Он на полном серьезе готовился сожрать уязвленный организм, и если бы вовремя не подоспели опыт и отвага все того же Руфуса Силджи, последствия бы окончательно остановились только на уровне двух метров под землей. Поэтому для Алекс страшно само представление того, что Николь может схлопотать свою порцию простуды. А она может. Легко. Даже в безветренном  месте. И спустя столько лет все равно не верится, что некогда слабейший иммунитет смог окрепнуть. А если еще учитывать все сопутствующие жизненному дерьму проблемы… Соло любуется спящей нимфой перед собой – какая же она красивая. Голая и идеальная, будто из фарфора вылетая. Простынь зажата меж ног и одной рукой дотянута до груди, едва прикрыв ее наполовину. Остальное – молочная нежная кожа, местами на которой виднеются последствия сегодняшней ночи. Невозможно оторвать глаз. Злость берет, когда черный разум вспоминает, что нихуя он не художник. Что на холст не перенесет. Поэтому приходится просто воспользоваться телефоном, запечатлев этот шедевр навечно, как в память нейроволн, так и в голове. - Все хорошо, маленькая моя, не волнуйся, - раздается обволакивающий шепот где-то у оголенного плеча. Алекс осторожно пытается перевернуть Ники на спину и раздвинуть ей ножки. Зачем? Хороший вопрос. Чтобы язык трепетно и напористо забрался меж складок, нашел там много важных узелков и заиграл, как вспышка упавшей звезды в спокойном море. Остин начинает ерзать, но у Соло нет в планах ее будить. Останавливается и ждет – глазам есть, где притормозить, учитывая, что простынь с груди сползла. Вскоре движения прекращаются, а сон все так же держит свою власть и нежно топит разум в нереальности. Соло ухмыляется,  вновь приступая к реализации задуманного. Удобно устраивается внизу ложа, сначала просто любуясь. Но надолго ее выдержки не хватает - лижет так медленно и неистово, как никогда раньше. Чувствует отклик - влага собирается на языке и лоснится на розовой плоти. Губы смыкаются в тяге – вкусно. В горле горячо и вязко. -Ммм… Николь не просыпается, но реакцию подает, выгибаясь в пояснице и скуля. Одна ее рука сжимает подушку, а вторая уперается ладонью в изголовье. Зубы вгрызаются в нижнюю губу. Иногда она скулит и рвано всхлипывает от болезненности – на ее внутренней стороне бедра с правой стороны налился фиолетово-синей припухлостью огромный укус -Алекс не сдержалась ночью. Ей так неимоверно жаждалось вновь ощутить умнее девочки под ней одним голосом вводить черную измотанную душу в дикую реку экстаза, что импульс сработал быстрее здравого смысла. И как результат: минуту спустя бонусом ей на грудь вылилось озеро слез. Пришлось долго извиняться, целовать и гладить по голове всхлипывающее уязвленное и немного обиженное создание. Теперь лучше рану не трогать, но оно само получается. Особенно, когда Ники вытягивается в дугу, выливаясь водопадом в рот Соло, и шире тянет бедра в стороны. Тогда в укусе от сильного натяжения можно заметить кровавые капельки. Но язык Алекс с ними быстро разбирается (медленнее нельзя – взаимодействие болезненно для Николь). Остин не просыпается и после оргазма. Наслаждение в реальности хорошо совпало с сюжетом сновидений. В теле приятная ломота, а грудная клетка вздымается от частого дыхания. Сон рассеивается позже, когда в маленькое окошко под потолком наглым образом пробирается яркий луч, отраженный от наваленного за ночь снега и слепящий в три раза сильнее, нежели летом. Ники резко и испуганно садится, озираясь по сторонам. Нужно время, чтобы вспомнить и еще немного, чтобы понять. Ах, да… Нечего бояться. Вчера был рай. Сейчас она одна в помещении. Зачем-то прикрывается простыней. Ее рука забирается под атласную ткань и ныряет меж ног, где липко, пульсирует и болит одновременно. Они уснули около пяти. Страшно представить, сколько сейчас на… - Блять!!! Где она??? Это голос ее дочери: громкий, надрывный. Наверху слышится возня, когда Ники подрывается с постели, вслух благодаря заботливую Соло за то, что собрала ее разбросанные вещи и сложила на одиноком прикроватном столике. Да еще стакан с водой оставила (Николь всегда жутко хочет пить  утром после секса). Одевается на ходу. Носок натягивает уже на середине лестницы. Дергает ручку и, вот она почти рядом с девочкой, которая продолжает смотреть на пустую скомканную куртку Алекс в кладовой и часто дышать расширенными ноздрями. Рядом с ней Миллер. Ми-Ми не придает значения тому, откуда явилась ее мать и что вообще там делала. А, вот, Мэри… Ее глаза широко распахнуты в изумлении, рот приоткрыт. Вид запыхавшейся подруги ввел в дикий диссонанс – такую взъерошенную она ее не видела даже, когда им в нутро вылился проливной дождь алкоголя, и они гуляли до утра по опустевшему парку. Голубые глаза проходятся от ног к волосам и нервно промаргиваются. Миллер наиграно кашляет, а сама взглядом указывает, что Остин свитер надела задом наперед и надо быстро исправить, пока слишком внимательная и скрупулезная девчонка не заметила. Что Николь и делает. - А где собака? – выдает, втягивая руки из рукавов и на себе перекручивая свитер. Кладовая пуста. Ми-Ми злобно рычит: - А я про что??? Вы выбросили ее, да? – она дергает головой, поворачиваясь к матери, а Мэри что есть прыти окутывает кухонным полотенцем шею Ники, заставив ту вздрогнуть. Только синюшная кожа не то, что в эту (да и в любую другую) секунду должна видеть четырехлетняя девочка. Николь тянет волосы из-за спины вперед и наиграно кашляет в кулак: - Ты о чем? Дурацкая реплика – Миллер прикладывает к лицу ладонь и опять берет ситуацию в свои руки: - Погоди паниковать. Может, она ушла? – Тоже такой себе аргумент. - Сквозь закрытую дверь??? – уровень агрессии растет. - Нууу… Может, лаз нашла – ей же нужно пописать и все такое. Спряталась, где-то. Ми-Ми переводит злобнейший взгляд на ищущую тупые теории крестную и из ее налитых багровым румянцем ушей только что пар не валит. Но, если присмотреться… - Где??? Тут коробка два на два! – права мелкая. Первый этаж дома зонирован предметно: кухня у входа справа, гостиная слева. Дверь в сан. узел на одной стороне, в подвал (откуда вылетала Ники) с другой. Лестница наверх. Все. Уйти некуда, как негде и спрятаться - В кухне была??? Миллер вспоминает: она готовила завтрак: омлет и салат. Распаковывала бекон, а так же сок разливала по кружкам, но собаку не наблюдала. Она бы запомнила. Точнее ее нос. Ники наконец-то тоже подключается: - Может, она в гостиной?- и идет туда. Как раз есть вариант дистанцироваться от дочери. Обходит диван, нагибается под столик, следует к камину – никого. Очень интересно. - Вы выкинули ее, потому что она вам мешала!!!- Ми-Ми не на шутку разозлена. – То воняла, то девать ее некуда!!! - Поди-пойми, как успокаивать ураган и стоит ли лезть: Мэри и Николь переглядываются, но молчат. А девочка уже у входных дверей: засовывает ноги в сапожки, пытается дотянуться до куртки, но вешалка рядом с дверью слишком высока для ее роста. Рычит от безысходности и вылетает так – в пижаме темно-синего цвета. Хорошо, что ткань зимнего варианта. - Ми-Ми, стой!!! – кричат два голоса в след быстро удаляющейся девочке. Остин тоже разозлилась. Да сколько можно ей нервы трепать??? Спешно натягивает пальто, обувается и срывает куртку дочери, чтобы догнать и надеть на непослушную заразу. А потом, в доме уже, надавать ей по заднице до алого оттенка. Снега выпало не мало – ноги вязнут. Еще и солнце блещет в паре с белизной – ослепнуть можно.  Зрачкам больно – Ники морщится. Приставляет руку ко лбу, чтобы оглядеться: в какую сторону направилась эта маленькая оторва? - К озеру! – Сзади Миллер. Тоже решила почувствовать в сафари на редкого мифического существа, что именуют «пиздюлиной». Она кутается в теплое одеяние, хотя не холодно. Ветра нет, мороз – едва ли ноль. Но инстинкт материнства заставляет все-таки живот свой прикрыть. -Кензи!!! Кензиииии! – зовет Ми-Ми, шаркая по снегу и нагребая его в сапоги. Он тает и от этого становится мокро. Мерзость какая. Но сдаваться не входит в планы маленькой спасительницы ущербных.  Ее сердечку страшно, что искалеченная собачка сейчас где-то лежит в сугробе, скулит, а перебитые ноги истекают кровью и болью убивают крошечную животинку. На глаза накатывают слезы. Сзади слышен хруст снега – за ней идут. Скорость увеличивается – Кензиииии!!! У причала девочка видит деревянное сооружение – может собака туда смогла доползти и спрятаться? Переходит в турбо режим. Легкие горят, а ноги уже пропитались талым снегом. Осталось каких-то сто метров. Дощатый пол, дверь – Ми-Ми вносится внутрь сарая и замирает почти у самого края пола. Будто мифическая красота из сказок явилась в этот обычный мир – перед ней предстают четыре черных лебедя в самодельном огромном гнезде. Птицы жмутся друг к другу, пряча клювы в оперения, и тихо «общаются» гоготанием. Зрелище завораживает. Никогда раньше маленькая бестия не видела нечто такое большое и живое воочию. В зоопарки и цирки она категорически отказывалась ходить. А теперь стоит и смотрит на черных чудесных птиц, делая маленький импульсивный шаг вперед. Она с птицами одной величины. Еще полшага. Один из лебедей вдруг замечает присутствие и поднимает голову, высовывая ее из-под крыла. Вот это шея! У Ми-Ми рот открывается. А когда птица поднимается на лапы, встаёт во весь рост в гнезде, девочка делает вывод, что диплодоки не до конца вымерли. Некоторые эволюционировали в лебедей. Человек и динозавр рядом - кто бы мог подумать? Клюв задран к потолку, шея вытянута, перья подняты. Лебединые крылья медленно восстают из спокойствия. Нет, это существо явно больше ребенка четырех лет. - У самца размах крыльев два и пять метра, - шепчут Ми-Ми в самое ухо, а потом не дают ей испуганно отшатнуться прямо в раскрытые объятия птицы, подцепляя пижамную кофту пальцами и натягивая рывком. Вовремя. Хлопок над головой – это лебедь нанес удар первым, не опережая возможное нападения в свою сторону, а громкий гогот остальных встрепенувшихся птиц, больно забарабанил по перепонкам.  – Скажи, ты смертница, что ли? Или это только МНЕ так везет? Алекс. Ее пара шагов и десятка девочки, едва касающейся ступнями земли. Теперь они на улице. В черных руках натянутая горловина, а внутри еще не пришедшая от потрясений, громких звуков и огромных лебедей, Ми-Ми. Даже не сопротивляется. Смотрит перед собой, пытается думать, но мысли все время от нее ускользают – шум получается. - Ми-Ми! – а вот и Ники дотелепалась. Даже запыхалась. За ней, метрах в трёхсот  Мэри идет. Пытаясь восстановить дыхание, Остин спешно натягивает на «не живую» дочь куртку. Ее глаза осторожно поднимаются к лицу Соло, внегласно прося разжать руку и выпустить из хватки пижаму девочки. Чернь слушается. – Ты допрыгалась, маленькая… ты… Будешь наказана, поняла меня? Застежка по самое горло, шапка на загнувшиеся уши – Николь зла на дочь. - Он мог бы забить меня, да? Черные бусинковые глаза впиваются в глаза Алекс. Матери будто и нет рядом. В детском мозгу сейчас кипят не шуточные страсти. Николь хмурит брови, продолжая поправлять на дочери вещи, а заодно переводя вопросительно – пытливый взгляд то на одну то на другую даму, которые недопустимо вольготно устроились у нее в сердце. Соло закуривает. Палец чиркает по колесику зажигалки, затяг долгий и неспешный. Пепел сам по себе падает на снег и там же пропадает: - Определенно мог. Ники все еще в замешательстве: - Кто? И опять попадает в игнор сразу двух сторон. - У него такой клюв огромный. Острый? - Хватит и пары ударов, чтобы пробить тебе череп и полакомиться твоим мозгом - если он имеется, конечно. Боже! Может и знать не стоит, но Остин слишком любопытна. Ей говорить не хотят. Значит, сама посмотрит. Задрав голову, бросает взгляд на сарай через черное плечо – не видно. Делает шаг к двери – хорошо, что она открыта: - Лебеди? – Ее лицо такое же как и у Ми-Ми было, когда она впервые ступила на усыпанный сеном и соломой пол деревянной постройки. – А раньше не было. Раньше. Всех задело, как рикошетом: ее, потому что она помнит, как уснула на пирсе под солнцем, и как ей было спокойно тогда, Алекс, потому что она тоже отлично помнит тот день. Как помнит и сладкую ПЕРВУЮ кровь, добытую из глубин ее девственной девочки. Ми-Ми, ничего не помнит, НО понимает, что слово «раньше» говорят только в том случае, когда это «раньше» уже виделось и случалось. Блять. -Лебеди! Ты не врала, Соло? Опять спасение поспевает, откуда не ждали. Миллер докатилась все-таки. Дистанция не из легких, но она смогла. - Врала, - отвечают ей, и Соло разворачивается к дому. Шаги размашистые, быстрые, но расслабленные.  Она в толстовке, спортивных штанах и кроссовках. Вот кто точно не боится простудиться. Попутно есть вариант вновь перекурить. - Алекс, а ты не видела, куда Кензи делась? – Ну, тут и сомнений нет - если наступишь в жвачку, она обязательно приклеится к твоей подошве и последует за тобой. Ми-Ми прыгает из следа в след, оставленный Соло, как пятнистые щенки из мультфильма. Так намного меньше вероятность опять нагрести снега в сапоги. - Кто? – Черная ведьма даже не поворачивается. Идет, как шла: в одной руке сигарета, другая в кармане штанов. - Собака. Я назвала ее «Кензи». Сегодня проснулась, а ее в кладовке нет.  Мне, кажется, что Мэри решила ее выкинуть, а мама записалась ей в сообщницы – они ж не разлей вода. В спину девочке прилетает снежок: - Чего? Выкинули? Ты в своем уме, мелочь? Больно надо руки марать. Николь и Мэри тоже не остались рассматривать лебедей, а пошли за АКЕЛОЙ, оставляющим им тропу к спасению. Ми-Ми резко разворачивается, и теперь в Миллер летит снежок: только с большей силой и в лицо: - А куда она тогда делась? «В подвале уж точно не было» - думает Ники, закусывая губу и пялясь на затылок Алекс. Дом уже близко, слава святым и падшим. Соло резко тормозит и в нее со всей силы врезается Ми-Ми, удирающая от снежной атаки своей крестной. Ойкает и падает. Шапка сползла на глаза. Она ее подтягивает, и вздрагивает от слишком близко склонившейся к ней Алекс: - Собаку я отвезла в клинику. Как сделают операцию – заберу. Прежде, чем обвинять, убедись, что имеешь доказательства. Ники щурит один глаз: «Ты себе должна была это сказать, когда обвинила меня в предательстве и измене!» Миллер возмущенно фыркает: - На моей машине? – Это может значить, что собака лежала на сидении. Блондинка морщится, когда представляет. - Нет, Миллер. Пешком. Для меня тридцать километров пройти, как M&M  проглотить. - Ты не любишь сладкое… - Ники все еще витает в облаках и раздумьях, поэтому даже не замечает своих же слов. Зато замечает три пары глаз на себе. Щеки моментально краснеют. - Умница, маленькая моя, - мигнув глазами в полотенец, все еще обмотанный вокруг шеи Николь, и ухмыльнувшись, Соло продолжает путь. Как и поднявшаяся на ноги Ми-Ми: - Это был сарказм, вообще-то. – Оттряхивается и быстро догоняет черную фигуру уже у входной двери.

                                     ///

Завтрак Миллер все же приготовила. Ники следит, что бы Ми-Ми все съела и перестала вышвыривать на столешницу брокколи. Тарелка, полная бекона и омлета перед Соло тоже ее беспокоит. Но кофе важнее, как и телефон в руках. Бедный желудок. - Лекси, поешь хоть немного. Забота о важных людях, их здоровье – что может стоять выше? Черные глаза поднимаются исподлобья, и тяжелый взгляд задумчиво проходится по личику напротив. В нем содержится такая гамма чувств и войны с самой собой, что у Остин  забывает, как дышать. - Итак, чем мы планируем заняться сегодня? – Мэри все равно на атмосферу вокруг. Ей важен комфорт, а так же легкость и отличное времяпрепровождение. Алекс наоборот – хочет умиротворение и тишины. Только такому не бывать - слишком много лишних в этом доме. И слишком сильно свербит вожделение, которому не находится выход. Или… Она встает, взглянув на черные часы на запястье. - Идем-ка со мной, - бросает небрежно, прожигая в Ники ледяными глазами кратер, грузно проходит мимо и испаряется из вида. А Николь от неожиданности выравнивается в спине. Что произошло? Смотрит на Мэри, но ей не получить ответа. Только такое же удивление, как и на ее собственном лице. Спорить? А есть ли смысл, когда человек уже ушел? Приходится подчиниться. - Я сейчас, - говорит, а у сомой почему-то поджилки трясутся. Находит Алекс в подвале – она стоит лицом к кровати и не двигается, сверля взглядом стену. Что-то явно не так. – Саша,- пытается тихо начать диалог, медленно ставя ногу на последнюю ступеньку. - Сюда иди. Господи, от этого голоса хочется укутаться в тёплый плед с головой и сжаться, подтянув ноги к лицу. Моргает несколько раз, но подчиняется. Останавливается за спиной. - Я… Всхлипывает от неожиданности, когда Соло резко разворачивается: - Встань на колени, лицом к кровати и упрись в нее грудью.- Что? Страх обволакивает внутренности, Остин мешкает, плохо понимая сказанное. Сердце заходится в беге. - Что… - На колени, Николь, лицом к кровати! Она видела такую железную Алекс только, когда начинала свой путь детальки в ее доме. Не двигаясь, смотрит в черные расширенные до краев радужки зрачки. Что она сделала не так? Не подчиняется. Ей нужно понять. - Объясни, пож… Грубый захват на шее – дышать нечем. - Ты чья? –вкрадчиво шепчут, приблизившись к приоткрытым губкам. Можно вырваться, ударить и убежать, но тело не слушается. Ники пытается сглотнуть - не выходит: - Сс…саша… - Чья??? – повторяют вопрос сквозь зубы. Она раненная антилопа, а перед ней грозный разъяренный лев. Львица. - Т…твоя. -Значит, выполняй! - Ее разворачивают прежде, чем она успевает отреагировать. Как котенка трясут, взяв за шиворот, жмут на плечи, толкают. Колени подгибаются. Еще сильнее заходится сердце, когда уха касается дыхание: - Повтори. Волосы больно зажимают в кулак на макушке, и Ники в голос скулит: - Я твоя. -Правильно. А теперь закрой ротик и слушайся. Из-за бетонного пола коленям больно. Грудь упирается в деревянное основание кровати, а голову ей настойчиво «советуют» прижать к матрасу. Сзади движение. Но оглянуться Остин мешает дикий прилив адреналина и паники. Она только и может, что моргать, и дышит через раз. Минуту ее не трогают. Нет прикосновений, и присутствия тела не ощущается. Но вскоре Ники испуганно всхлипывает, когда ее штаны дергают, чтобы спустить. Рефлекторно хочет привстать и посмотреть назад. Не дают – жмут лицом в матрас. Уже совсем не до шуток. Легкие спазмируются – кажется, скоро понадобится ингалятор. Сжимает в кулаки черную простынь и дрожит, но все равно держится. Кофта на ее спине задирается к лопаткам, а параллельно трусики с треском слетают с бедер. Дергается: - Что ты делаешь??? Что делает? Соло стоит сзади, смотрит и наслаждается. Она уже успела прикурить сигарету. Равно так же в ее голове успела сформироваться очень не добрая мысль. Руки ползут по коже спины той, что уже тела не чувствует, захлебываясь паникой – выше, медленно и уверенно, и Ники проваливается в матрас сильнее, когда на нее опускается тяжесть черного тела сзади. - Я очень сильно хочу, чтобы ты все оставшиеся часы, а может и дни, чувствовала меня. -  Ее ушной раковины касается мокрый язык. Соло захватывает мочку, прикусывает, будто вгрызается в мягкое сочное мясо. Больно прикусывает – Остин взвизгивает.  – Тихо, мое сокровище. Мы же не хотим, чтобы нас услышали, правда? Николь сейчас сознания лишится, воздух со свистом залетает в ее рот и, ведомая инстинктом безопасности, она отрицательно вертит головой. Но ближайшее будущее пугает ее до чертиков и судорожного сжатия мышц во всем теле. Будто она вернулась …туда… в полгода своего заточения, где был отец, его игры и боль… Глаза настолько сухи – даже промаргивание не помогает.  Опять пытается приподняться, и ей вновь противостоят. - Мне страшно. На последнем слоге она опять дергается – ее сухого, уязвленного и ранимого места касаются пальцы. - Не бойся. Это же я. – Кончик одного погружается и тут же выходит. – Эдисон, при гименопластике  слишком сильно постаралась – ты узка. У уебища, что последние пять лет трахает тебя тоже ТАМ не все так гладиаторски достойно, как видится. – Мурашки по телу. – Я хочу обозначиться в твоем лоне, поставить приоритет – оно мое Ты не должна этого забывать. О, нет! Николь начинает сопротивляться сильнее. Ей нужно высвободиться. - Нет! Не смей этого делать! - А кто меня остановит, маленькая моя? – Соло целует Ники в макушку.- Тебе больно, когда эта гнида входит! Не стоит отрицать. Мы связаны. Я на себе прочувствовала все «прелести» мужской «любви». Не знаю, как это работает, но факт остается фактом. – Какой-то звук, шебаршение, и внизу становится холодно и вязко. Смазка – Николь знает ощущение от ее воздействия не понаслышке. Теперь точно необходим ингалятор. – Я хочу быть единственной, кто ИДЕАЛЬНО, как пазл, будет ТАМ тебе подходить. И той, чьи параметры навсегда выстроят границы равные только ОДНОМУ диаметру. Блажь! Соло кукухой поехала? У входа что-то. Нет! - Алекс, перестань! Это так не работает! - Знаю.  Но либо ты примешь меня с ЭТИМ (попрактикуем и введем в обыденность), либо я просто найму киллера и прихлопну мразь, трогающую и трахающую тебя. Хочешь? Ники замирает. Она не хочет. Алекс не убийца! На ее руках уже есть кровь, а если дать возможность искупаться в еще большем количестве, то вряд ли человек останется ТЕМ же человеком в дальнейшем. Отобранные жизни меняют. Они приносят расплату и это доказано четырьмя с половиной годами комы. Сопротивления прекращается. - Не хочу. Соло другого и не ждала. Хмыкает, швыряя окурок на пол. Толчок вперед - Ники выгибается в спине. Больно. Что-то очень большое. Больше, чем ей доводилось прочувствовать в себе когда-либо. Протяженно скулит, ощущая, как в нее медленно погружаются. Слезы скатываются по щекам. И как героиням порно-романов нравятся такие размеры? Алекс входит жадно до конца и останавливается. - Я не они, мой ангел. И боль – не моя цель. Твоему телу нужно привыкнуть. Но чем медленнее я, тем дольше экзекуция. Постарайся расслабиться – это не единственное место, с которым я планирую работать. Резкое движение назад. Нестерпимо!. До крови прокусанная губа саднит, а глаза так сильно жмурятся, что зайчики пляшут всполохами палитры. Вперёд. - Мне больно! – Голос пропадает в матрасе. Еще один вход и выход . Темп нарастает. - Расслабься, говорю же! – Опять слой смазки у входа. - Нет! Я не могу! Ты, как они! Перестань! Я прошу тебя! Но слова пропадают, когда ее переворачивают, почти кидают на пол и начинают трахать, нависая. Все тело горит – то ли от холода пола, то ли от резких и грубых толчков.  Нет сил терпеть, некуда бежать, ибо ее прижимают, не давая шевельнуться. Цемент сдирает кожу, царапает, жалит. - Терпи, ангел мой. Терпение – это добродетель. Сознание начинает плыть. Потолок, в ребристом узоре от деревянных реек осыпается на голову. Пусть рухнет лучше, чем то, что сейчас происходит. Тошнота с горечью уже у самого языка. Ники уже теряет сознание – ее газа закатываются, из носа струится липкая мерзкая кровавая дорожка. Тьма поглощает периферийное зрение, когда она чувствует, что ее поднимают и несут. Опускают. Теперь мягко. Это кровать. Спина болезненно гудит. А меж ног все так же полно. Соло не потрудилась выйти. Укладывает Остин на подушки с бережной заботой, целует трижды в губки и продолжает. Толчок, еще один. Слух улавливает отвратительное чавканье внизу, а по бедрам наружу выливается обильная жидкость. - Алеее?! Тебе нехорошо? Будто удар наотмашь. По реалиям клубится пламя. Ники всхлипывает, и ее тело волной подбрасывает вперед. Что? Озирается: напротив не зажжённый камин, телевизор над ним – идет передача о садоводстве – перед лицом дрожит рука (ее собственная), в ней карты с изображением рыб. А на фоне размытыми кляксами две палы глаз, удивленно уставившихся прямо на нее. Какого хуя? - Мам? Твой ход. Ты че, уснула? В воздухе будто распылили кислоту и она оседает в горле. Мэри и Ми-Ми рядом. Соло нет, и Николь крутит головой. Привиделось? Приснилось? Но она играет в игру, где больше минуты ты не остаешься незамеченным! Разве бы это все выглядело здорОво со стороны, проведи она где-то в прострации больше получаса? Все становится на свои места, когда где-то сверху слышится злобный хрипящий смех. Сука! Он здесь – Николь передергивает плечами. Забыла про эту сволочь. Ан зря. - А где Алекс? Карие глаза впиваются в подругу на кресле. У нее всего одна карта, значит, она ведет. И скорее всего, не собирается размениваться на лишние разговоры, чтобы не спалиться. Эту теорию подтверждает раздраженный выдох. - Она на террасе. Мэри мяса захотела, а жарить не умеет. – Ми-ми задумчиво пялится в свои четыре карты. Выстраивает стратегию. Девочка не приемлет проигрыши. Психует, когда дело идет не по ее линии, швыряет, что под руку попадется: домашние тапки, подушку, коробку от игры.  Ники однажды даже пришлось ее наказать на целый вечер, оставив без телефона, когда над головой Адамса пролетела хрустальная фигурка совы. Остин несколько раз выдыхает и кладет карты рубашкой вверх. Сейчас вообще не до игры: - Пас. Там не пас. Она бы выиграла, но едва ли сейчас время для чего-то, кроме серьезного? - Да! – кричит Ми-Ми и ее карты сыпятся, как стодолларовые банкноты к ногам разочарованной Мэри. – Моя победа, а ты идешь в ванную и зовешь кровавую Мэри! Они никогда не играют просто так. Обычно на желание, и мелкая девчонка свое уже выпалила. Ники улыбается и встает. Ей нужна Алекс. Ей требуются ее глаза и подтверждение того, что та картина, что привиделась в неизвестно каком бреду Остин, никогда не сможет сбыться. Стейки на гриле скворчат, а Соло нет. Николь осматривается: ни у озера, ни где-то поблизости. Идет за дом. Ну, не в космос же она укатила, ей-Богу?! Находит. У начала леса. Черная фигура неподвижна. Стоит спиной, и скорее всего, курит – зрение у Остин плохое, поэтому не видно. Приходится медленно подкрасться. И уж лучше бы она оставалась у дома… - Я его сюда привезла. Здесь тихо, природа и нет машин… Огромная каменная глыба с большими, нацарапанными в ручную (может даже ногтями) буквами. «БОСКО». Он здесь. Спит, маленький слоненок. Спит и не видит снов. А Алекс курит(да, догадка верна) и, судя по окуркам вокруг уже не первую. Становится тошно. Николь не успела попрощаться с маленьким прыгучим кенгурёнком, не успела сказать, что любит его…. Давя липкий снег обувью, ровняется с черным плечом. Место такое аккуратное, ухоженное. И навряд ли Соло специально кого-то нанимала следить и облагораживать. Сама… И хоронила сама. Ники протягивая руку и касаясь валуна, что есть мочи держит слезы в глазах, но одна все-таки ускользает. Мертвый предмет противоречиво горяч. Словно его неделю держали под летним палящим солнцем. - Прости нас, малыш. Он уже простил. Животные не умеют ненавидеть. Они только любят. И ждут… А люди…Люди предают и оставляют. - Я бы все отдала, чтобы вновь его обнять. Он сожрал столько моей обуви, перебил кучу утвари в доме… Но я готова все восстанавливать раз за разом, только бы он опять сносил эти чертовы вазы и сбивал садовника в тюльпанах…. Ники теперь смотрит в серое, поникшее, но такое родное лицо. И все рассеивается: то странное видение, подозрения «могла/не могла», страх, на подкорке свербящим недоверием. Даже осторожность утекает прочь. Все плохое исчезает, стоит черным глазам посмотреть в ответ. И не хочется стоять в стороне – прижимает к себе. Сама дрожит, но черное тело не отпустит, даже если земля начнет трястись. Их сердца бьются в унисон, а запахи переплелись - больше не различишь где чей. - Я люблю тебя, - слова в черное плечо, пахнущее дымом гриля, где, скорее всего, уже тлеет мясо. В ответ поцелуй в макушку и очень тихое: - Твоими устами – мои слова. Только больше. Больше? Это не возможно. Как невозможно полностью нарисовать все вселенные или установить точный вес человеческой души.                                                                                 /// Есть горячее, сочное, совсем не жженое мясо на улице за деревянным столом -  сверхоргазменное состояние для рецепторов вкуса. Миллер облизывает пальцы, а Ми-Ми, наблюдая, морщится. Ей тоже нравится, но так яро показывать свое удовольствие она не собирается. Либо еще не научилась, либо такой факт вульгарщины ей попросту противен. У каждого есть привычки, о которых лучше умолчать. У нее же их пока не наработалось: не ковыряет в носу, не грызет ногти, не чавкает… Много «НЕ», и окружение, НЕ соответствующее ЕЕ стандартам от этого явно НЕ выигрывает. Критерии одобрения людей ее будущего круга общения растут с каждым днем взросления. Девочка не станет терпеть неприемлемого ею. Скорее всего, сделает грубейшее замечание (чтобы дать шанс), а если получит игнор – разорвет всякую нить сближения. К человеческим видам ее эмпатия минимизирована уже сейчас. В дальнейшем процесс будет только деградировать прямо пропорционально уровню повышения самолюбия и гордости. - В этом лесу, - начинает она, что бы разбавить скучную тишь вокруг, - Точно куча закопанных трупов. Николь давится соком: - Начинается. Золотце, завязывай. - Ну, что? Такая глушь! Сюда сто процентов привозили людишек, чтобы закопать. Ей четыре! Четыре, блять! И как в этом крохотном мозге могут формироваться сугубо ВЗРОСЛЫЕ мысли и желания? - Ты смотришь слишком много криминальных новостей! Я запрещу тебе однажды. Будешь мультфильмами довольствоваться. - Да зачем они мне сдались??? Это жизненное знание. Зато я не сяду к незнакомцу в машину, и он меня не прикончит. А другие люди за столом в города играют. Или анекдоты травят. - Однажды я представляла в суде интересы мужчины шестидесяти трех лет, - Соло вытирает рот салфеткой и отпивает виски из стакана со льдом, - Его обвиняли в похищении дочери магната, у которого он работал садовником. – Не подожженная сигарета у губ, расслабленность на бледном лице и прищур. – Девчонка пропала среди ночи из собственной комнаты особняка на две тысячи квадратов. Дом круглосуточно находится под охраной и в ту ночь соответственно: получасовой обход территории, собаки спущены, окна закрыты и сигнализация проверена в каждом углу. Входы и выходы строго под контролем. Кроме хозяев, прислуги и охранников никто не смог бы просочится внутрь дома. Садовник в том числе – он работяга территории, не больше. А ночью вообще все нанятые (кроме охраны) разъезжались. Ми-Ми заинтересованно морщит брови: - И как он ее похитил тогда? Через телепорт, что ли? Алекс закуривает. Ей не смешно от детской абсурдной теории. Разминает шею, трижды хрустя позвонками в тишине. - Задержался он в этот день допоздна. А после похищения просмотрели записи видеокамер – в обеденный перерыв садовник нелегально заходил в дом через кухню. Следствие сделало вывод, что раз мужик смог пойти на запрещенную территорию через кухонных ход, то не исключено, что он так же мог найти и другие лазы. В том числе и подвальный, (а этот вход скрыт от глаз и камер). Соло вновь разминает шею. Плечи будто из железа – тянут, и из-за них идет неприятная вибрация прямо в голову. Ники прослеживает дискомфортное дергание Алекс, и неравнодушно закусывает алую губку. Ей бы подойти и немного помассировать, как раньше. Но она сдерживает сей порыв – не стоит перегибать с опекой. Пальцами немного оттягивает высокую горловину коричневого вязаного свитера, под которой космосом разбросаны следы вчерашней ночи безумия, и отпивает вино из бокала. Ми-Ми все так же прожигает в Соло дыру. До жути ей интересно. Шапка то и дело сползает на маленький  лоб, она ее нервно поднимает, чтобы через мгновение, чертыхаясь по себя, вновь это действие повторить. - Но не он похитил,  очевидно же. Дедукция и логика. Алекс ухмыляется в ответ. Естественно, не садовник. Стала бы она вообще тогда начинать такую короткую и посредственную историю? - К третьему заседанию мне удалось обязать потерпевшую сторону посетить психологические сеансы: каждый член семьи индивидуально. И все стало на круги своя. Средний сын – брат пропавшей, сумел-таки под воздействием выдавить из себя то, что смогло бы помочь еще в самом начале. Он был напуган перспективой наказания, поэтому молчал. - Он прихлопнул ее? -Ми-Ми!- Николь резво одергивает дочь. А Алекс тонкой линией натягивает губы, сдерживая улыбку: - … Они в ту самую ночь решили с сестрой поиграть в прятки, и он водящий. Богатая семья редко может похвастаться повышенным вниманием к своим отпрыскам. Дети, как правило, скинуты на нянек, а родители разрабатывают стратегии бОльшего обогащения или строят планы на себя любимых. Но после девяти персонал дом покидает, как я уже говорила. Вот и свобода действий. Мэри как-то неосознанно кладет руку на живот. Поглаживает его, мысленно успокаивая еще не родившееся существо и себя. Себя в большей степени. - А что в итоге? – шепчет. В глади озера переливами играет полуденное солнце. В его отражении грациозно видна четверка черных лебедей, медленно плывущих вдоль берега. Такую красоту только писать на холсте. - В итоге мальчишка не смог найти сестру, хотя искал долго, почти до утра. Звал, когда знал, что его остальные не слышат. Нашли ее спустя три недели. В подвале, в полутонном сейфе. В нем глава семейства хранил много ценных бумаг, и однажды просто не до конца закрыл его. А девочка забралась внутрь… Это место стало ей могилой. Повисает тишина. И будь на дворе сентябрь, а не январь, можно было бы услышать оркестр из сверчков в траве. Переводя глаза с одного лица на другое, Алекс не смогла сдержать смешок – так диковинно на нее повлиял чужой шок.  Она даже успела выпить остатки виски в бокале и еще раз закурить, прежде чем люди за столом подали хоть какие-то признаки жизни. - Девчонка, че дура совсем? – Широкими глазами Ми-Ми смотрит в никуда. Смотрит, и не понимает, что больше ее удивило: абсурдность поступка или не логичность следствия по делу. – Ей сколько лет вообще…было? Соло опять улыбается, уводя взгляд к своим ногам и обратно (чтобы в голос не рассмеяться). - Шесть лет. А парню восемь. Птицы срываются с веток рядом, когда звонкий голос вопит на всю округу: - Шесть??? Этой лошади было шесть, и она залезла в коробку с пуленепробиваемой толстенной дверью, да еще и закрыла ее??? Там же кислорода ей максимум на час могло хватить. А я еще молчу о звукоизоляции. Наверное, орала до хрипоты, а потом… Мэри бы тоже сейчас покурила, но только залпом выпивает прохладный сок и морщится, потому что Николь опять подсунула ей противный морковный. И откуда она его вообще взяла, если Миллер с Ми-Ми такой не покупали? Фыркает: - Не все такие умные, как ты, мелкая. Девочка же не думала, что… Вдруг все резко замолкают, когда в кармане у Ники раздаются трели телефона, и Соло щурится. Какого хуя? Заглушки должны работать и здесь. Она исподлобья бросает взгляд на крышу, где воронье облепило антенну, что была установлена, как блокиратор сигнала, и злобно чертыхается по себя. Николь достает из кармана пальто телефон: «Дэвид», светится на дисплее. Блять. Карие глаза осторожно поднимаются и тут же обжигаются о черные – такие по-дьявольски яростные, что на загривке волоски встают дыбом. Сглатывает. Ей нужно ответить. - Ппростите, - еле выдавливает, встает – спешно, чтобы не упасть замертво возле черной опасной сущности рядом, и удаляется к озеру, попутно отвечая на входящий. Алекс буровит ее спину. Мэри самой становится не по себе – нашел, когда дозвониться… - И кого, в итоге, осудили? – спрашивает Ми-Ми, единственная равнодушная к происходящему вокруг нее. - Никого. Несчастный случай. - Голос гортанный, хриплый, в руках бутылка виски. Соло наливает порцию алкоголя в стакан, выпивает залпом и повторяет опять. Даже не морщится. - Это все к тому, что не обязательно садиться к незнакомцам в машину, для того, чтобы сдохнуть. У тебя дома сейф есть? – звучит холодной сталью на автопилоте. Неожиданно.  Ми-Ми перестает пережёвывать кусочек мяса. Задумывается. Запивает соком и облизывает губы: - Есть. Тоже в подвале. Папа в нем пушку хранит. – Лучше не уточнять, откуда она это знает. Ох. Значит, у высококлассного кардиохирурга в запасе имеется козырь? Это на какой же случай, интересно? На тот, когда в его дом врывается черный кровожадный дракон и сжигает все дотла? А потом когтями из глазниц вырывает блеклые голубые глаза, жонглирует ими и заталкивает в рот с ума сходящему в предсмертной агонии «благородному» рыцарю? Ммм. Сладкая фантазия. - Ну, так приедешь домой – проверь, каков запас кислорода в сейфе, если его закрыть изнутри. Алекс дергает желваками, а Мэри закашливается: - Соло, ты в своем уме такое ребенку говорить? Не слушай ее, Ми-Ми. Только пустое колебание звуковых вибраций. - Я, по-твоему умалишенная? Не надо со мной сюсюкать. Я и шутки ВАШИ понимаю и сарказм! -Да я и не говорю, что ты не понимаешь. Просто ты же ребенок, а Алекс… - Она НЕСЕРЬЕЗНО! И я НЕОБЫЧНЫЙ ребенок, Мэри. Ты же знаешь! Ты тоже ездила с нами, когда меня проверяли! Баталии ведутся с контрастом: повышаясь, понижаясь, затихая вовсе. Но Соло не слушает. Она наблюдает за фигурой Николь у берега. Телефон все еще у ее уха. Муженек соскучился! И, наверняка, покажет КАК, когда его семейство прибудет домой. Бледная рука сгребает бутылку с остатками пойла, и Алекс уходит. Ей нужно побыть одной. Успокоиться. Она не наделает глупостей. Только не снова. Уже завтра предстоит отдавать ЕЕ. Сука. Отдавать, как гребаную эстафетную палку. Опять отрывать от себя, оставаться одной… Соло нервно трет ремешок часов на запястье, сидя на земле у валуна, под которым покоится ее любимый черный мальчик. Прикладывается к бутылке – еще и еще. И опять.  Как-то быстро набежали тучи. Может, это черное настроение их примагнитило? Закрывает глаза, делает глоток. Сигарета в зубах, руки ищут зажигалку по карманам – черт! Осталась на столе. Слышит, как чиркает колесико, но глаз не открывает. Подкуривает. Щелчок металлической крышки. На согнутое черное колено аккуратно ложится ладонь, чуть давит – своеобразная немая просьба выпрямить ноги. Алекс поддается. Веки все так же закрыты, а виском она прислонилась к камню. Тяжесть на бедрах, теперь на другой висок давит что-то твердое и горячее: - Прости… - Остановись! – Пепел трепещет вместе с губами и сыпется на черную худи. – Тебе не надо каждый раз извиняться за то, в чем виновата я. На щеке ощущается что-то мокрое – слезы? Соло тут же распахивает глаза – Николь прижимается к ней лбом, но это не ее влага. Это снег – мокрый, противный, как и ощущения чавкающей души внутри. Они молчат. Нечего сейчас сказать, тишина – комфортнее любых слов. От сигареты в губах Алекс остается лишь четверть, когда пальцы Ники ее забирают и суют себе в рот. Она медленно делает затяжку. По легким, как по диодам пробегает искра – невообразимое чувство после перерыва. Соло наблюдает, но ничего не говорит. Только когда Николь уже собирается выдыхать, ее хватают за щеки, дергают к себе, открывают своими губами ее и высасывают углекислый газ с белоснежными парами, как пылесосом. Не прекращая контакт, Алекс пускает в дело язык, а дым находит выход через нос. Поцелуй терпкий от виски и сладкий от вина – Остин коротко стонет. Пересаживается удобнее, закинув ножки по обе стороны черных бедер, и сомкнув их в щиколотках, но поцелуй не разрывает, наоборот, еще сильнее пытается всосаться. Соло руками забирается под свитер, где прячется бархатная кожа, сейчас покрытая мурашками. Играет пальцами, обводит пупок. Идет выше – там нет белья - Николь посчитала, что кофты будет достаточно. И сделала правильный выбор, когда ощутила восторг от прикосновений подушечек пальцев к своим затверделым бусинам. От кончиков пальцев ног струится тепло. Перетекает изгибами в икры, бедра. Поднимается по животу. Николь блаженно открывает рот, пытаясь дышать. И этого всего ей кажется мало. Недостаточно, чтобы потерять линию реального. Быстрым взмахом она задирает свитер выше, так, чтобы ткань не мешала свершаться чуду: - Малыш мой, давай губками, а? – просит жалостливо. Раньше Ники от боли морщилась, теперь ее сгрызает потребность. Соло смотрит на красивое личико вблизи, переводит взгляд на сосок, и опять возвращается к туману в глазах. Ухмыляется. Облизывает губы, на которых еще осталась слюна ее девочки и исполняет просьбу. Чтобы не застонать в голос, Николь зарывается носом в черные волосы и скулит. Кусает губу, руками сжимает черные плечи. Между ног так влажно – уже даже холодно местами. Трусики пропитались соком насквозь. Начинает двигать бедрами – ей хочется трения. Хочется, чтобы ТАМ любили тактильно. Находит контакт и вскидывает от удовольствия голову к небу. Рвано стонет, облизывая губки и закрывая глазки. Соло улыбается, увеличивая тягу. Прижимает Остин к себе теснее, властнее. Отрывается, чтобы взглянуть – сосок из розового превратился в бордовый, и надо бы переместиться на другой, но она не станет. Она везде желает обозначиться, и фиолетово-розовая печать собственничества самое подходящее клеймо! Возвращает губы обратно на мокрую плоть, глубже втягивает и смыкает челюсти. Прикусывает. Ники вскрикивает – громко, надрывисто. Больно. Но и сладко одновременно. Еще больше влаги стекает по складкам. Продолжает двигать тазом. Толчок, еще один, за ним следующий. И… очень протяженный гортанный стон сквозь стиснутые зубы,  направленный куда-то к облакам, а ногти пробивают брешь в ткани черной худи своим натиском. Нейроны скорым сапсаном разлетаются по внутренностям. Ники натянуто гнет спинку, довольствуясь последними сладкими сокращениями и устало опадает грузом в черные объятия. Захлебывается воздухом, где-то в шейной впадине  Алекс и не может насытиться кислородом. - Заболеешь, я откушу тебе сосочек и проглочу, -  слышит неприемлемо красивый тембр сквозь заложенные шумом напряжения ушные каналы. Улыбается в ответ, языком отталкивая прилипшие к губам черные волосы: - А как мне это поможет выздороветь? - Никак. Просто будешь в соплях с температурой, да еще и с дефектом. А вот тут ты хрен угадала! Ники отстраняется от шеи, где нашла укрытие и, продолжая улыбаться, губами касается губ напротив: - Дык, это больше ты потеряешь, - улыбка шире. – Твои же владения. – Кончиком языка она быстро трогает верхнюю губу Алекс и заливисто смеется, когда та клацает зубами в ответ.

                                                         ///

Дальнейшая часть дня проходит в спокойствии. За окном снег сыпет клоками оторванной кожи, ветки гнет ветер, будто кости выворачивает, а четверка расположилась в гостиной, чтобы насладится настольной игрой. Ну, кто насладиться, а кто просто поддаться на жалостливый уговор с обещанной наградой ПОСЛЕ. Соло жеребьевкой попала в пару с Ми-Ми, что несказанно обрадовало вторую. Карты сыпались с азартом, хоть ирга была выбрана детская. Первый раунд выиграл черно-мелкий тандем. Как и второй.  Миллер не сдавалась. Подначивала Николь не поддаваться, а та и не собиралась. Третий раунд уже шел на адреналине. - Я крою! – кричит Мэри, швыряя розовую королеву на кон. Следующий ход Соло – она молчалива. Говорит точечно, и если того требует игра.  Кладет синего кита (что означает перемену цвета) и чешет переносицу. – Никс, не подведииии! – у блондинки сейчас от стресса в волосах появятся пепельные крапления. Какая ответственность. Николь смотрит в свои карты, что-то обдумывает. Кладет на кон желтую ракету и тут же подпрыгивает, когда Ми-Ми рядом орет: - Карэ! – и шлепает на стол сразу две карты. - Да чтоб тебя! – психует Миллер. Ход игры изменен. Надо опять думать. Берет карту из колоды. Погружает свой гормональный мозг в раздумье. - Ну, ходи ужеееее! – нетерпеливо стонет рядом детский голосок. И получает в ответ такое же нетерпеливое: - Я думаю, маленькая засранка! Жди! В паузе Ники и Алекс соприкасаются взглядами. Внутри у обеих расползается тепло. Миллер кладет на стол оранжевого единорога, и загадочно смотрит на Николь. Ход Соло – она щурит глаз, глядя в карты, мигает левой бровью, проводит пальцем по подбородку и ходит черным космосом с большой медведицей посредине. А Остин поджимает губы, выставляя на всеобщее обозрение свою одинокую ямочку на щеке. Сдерживается. Подцепляет пальчиками карту из своих, и на кон ложится голубая звезда. Ми-Ми моментально выпрямляется в спине: - Туда вас! Полный доооооом! - Детский смех на всю округу - даже лебеди услышали. Девчонка подскакивает с пола, прыгает на диван и танцует победный танец, крутя вытянутыми руками по кругу, громким сопрано завывая музыку из Мортал Комбат. Соло сдерживает ухмылку, но не слишком старается.- В сухую!!!- продолжает отплясывать Ми-Ми, а Ники, широко улыбаясь, собирает карты со стола. Миллер на взводе: - Опять?????? Реванш!!! Ми-ми приплясывая: - Не терпится опозориться в четвертый раз? - Не дождешься! В шуме спора Николь наклоняется к Соло и манит ее к себе пальчиком: - Тебе не говорили, что шулерство – это не честно? Алекс, так же подавшаяся вперед, поднимает уголок губ, и, пройдясь взглядом по телу Остин ( с головы до места меж ног и обратно) вкрадчиво шепчет: - А ты докажи сначала, сладкая моя. … - ….Реваааааанш!!!!!!!! Соло подмигивает Ники и встает. Ей нужно покурить, а заодно взять горючее из холодильника. Остин продолжает улыбаться, чувствуя, как ее щеки раскраснелись. Нужно убрать все возбуждение с тела, и тем более с лица. Вздыхает: - Милая, пожалуйста, давай во что-то другое? -Что??? Да они нас раздели подчистую, а ты не хочешь отыграться??? Так, Алекс уже придумала, каким из способов она прибьет неугомонную блондинку, если та заставит их опять играть в эту чертову игру. Вся надежда на Николь – она либо спасет свою подругу, либо станет соучастником преступления. Но, кажется, все же первый вариант – Миллер будет жить, чтоб ее. Вдруг наверху что-то очень громко падает, и все замолкают, а Мэри еще и всхлипывает. - Что это? – шепчет Ми-Ми. Она перестает отплясывать победный танец и медленно садится на диван. - Всего лишь миссис Ганг. Алекс чувствует, как на ее затылке собираются воедино три пары ошарашенных глаз. Но не реагирует – достает бутылку скотча, кладет лед в стакан, наливает алкоголь и только тогда поворачивается к любопытным лицом. А они ждут – как птенцы в гнезде ждут свою мать с добычей. Нерасторопный шаг, остановка у кресла. Стук дна бутылки о стеклянный столик. Соло садится. Пьет и продолжает молчать. Миллер, как всегда, не выдерживает быстрее остальных: - Кто такая миссис Ганг? И уже после первых слов расслабленным мурчанием, она жалеет о содеянном: - Та, что жила здесь «до». Бум! Как по заказу за окном взвизгивает ветер, а свет в доме единожды мигает. По спинам бежит холодок. Мэри сглатывает, нервно кашляет и пересаживается с кресла на диван, двигая зависшую Ми-Ми ближе к Николь. Девчонка недовольно «Эйкает», но тут же возвращается к Соло: - И? О, кажется, пришло время настоящего ЧЕРНОГО веселья. Алекс прихлебывает скотч и специально затягивает звенящую паузу, наслаждаясь страхом в глазах напротив. Ох, как ей нравится этот момент! Но. Еще больше ей понравится, когда она достигнет уровня «Суки», и искупается в испугах, как в девственной крови. - Вы и правда, хотите знать? – Шоу-тайм. - Да, - Ми-Ми отвечает за всех. - Ну что ж… В этом доме в пятидесятых жила семья Ганг: мать ее сын, жена сына и трое внуков. Переехали они из города, с расчетом на то, что основательно займутся фермерством, тем более, что в лесу есть, где выпасывать живность, а учитывая, что в радиусе тридцати километров нет ни души, так вообще загляденье. У сына был пикап, за провизией ездить в город не проблема, дети на домашнем обучении. Природа и блаженство. На задомовой территории мужик возвел хоз.постройки, провел нужные коммуникации, и уже через месяц семья радостно наблюдала за полусотней кроликов. Так и жили: продавали, покупали, горя не знали. Пока однажды мать –миссис Ганг, не пропала. Она давно мучилась бессонницей и частенько ночью в теплое время гуляла в лесу. Травы собирала, находила редкие растения и ухаживала за ними. Но в одну из ночей просто не вернулась. Это заметила старшая внучка, когда пришла в комнату бабушки, разбудить ту к обеду и наткнулась лишь на не заправленную постель. Сначала искали семьей: бродили по лесу, звали. Потом уже подключили и полицию. Но так женщину найти и не удалось. Сын горевал. Каждый день пытался отыскать хотя бы один «след», который его к матери приведет, но попытки были тщетными. Прошел год. И однажды мистер Ганг уехал за провизией, а жена и дети остались на хозяйстве. Самого младшего отправили проверить кроликов, а за одно и в огороде сорвать зелень. Через пять минут до слуха женщины донесся крик, и она тот час подошла к окну: кричал ее сын. Он несся из леса, а следом за ним кто-то шел. Этот «кто-то» был в заляпанном грязью светлом платье, его волосы топорщились в разные стороны и из них торчала трава. Миссис Ганг. Она вернулась. А спокойствие семьи исчезло. Женщина не говорила. Просто улыбалась, глядя на тех, кто с ней рядом под одной крышей и молчала. В больнице врачи патологий и травм не выявили. Со здоровьем все было хорошо. Но с жизнью… Внуки боялись бабку, шарахались от нее. Хоть она и практически не выходила из своей комнаты, все равно было жутко наблюдать в приоткрытую дверь, как скрюченная, похудевшая фигура по десять часов стоит у окна и пялиться на улицу. А еще страшнее становилось, когда ночью по дому разносились шарканья и шепот. Это слышали все, но никто не выходил, чтобы посмотреть. Однажды утром мистер Ганг вышел как обычно управляться и чуть не получил сердечный приступ, когда пред ним предстал периметр вольера окрашен в бардовый цвет – больше половины его кроликов оказались выпотрошенными. Он стоял, смотрел растерянно по сторонам, судорожно пытаясь понять кто, такое мог сделать, ведь сетка загона не тронута, и  двери все закрыты. А когда поднял голову к окну второго этажа, то его кожа превратилась в лед: прилипнув к стеклу, на него смотрела улыбающаяся мать, а ее руки по локоть оказались в крови. Жена мистера Ганга больше не хотела так жить. Она попросила отдать миссис Ганг в специализированное заведение. Но сын любил свою мать. Он не мог ее бросить. Даже, когда проснулся ночью от того, что ему нечем было дышать, и с ужасом увидел на своей груди сидящую и улыбающуюся миссис Ганг. Он не хотел ее бросать даже, когда она чуть не взорвала дом, шарахаясь после полуночи и открывая газ на плите. Но когда миссис Ганг чуть не утопила младшего сына в ванной, все предрешилось. Ее увезли в пансионат для людей, страдающих деменцией, и жизнь вновь заиграла красками. Опять развелись кролики, с женой ругаться перестали и дети снова стали счастливыми. Так прошел месяц, пока мистер Ганг не отправился в город за очередной провизией. Его не было дольше прежнего, а когда он вернулся… То на порожках дома его ждало месиво из внутренностей, перемазанное литрами крови. И эти внутренности совсем не были похожи на кроличьи. Мужик чуть не потерял сознание, но сумел взять себя в руки и дернуть входную дверь. Его встретила темнота и сотни свечей по всему периметру. Тусклый свет наполнял пространство, очень дьявольски выделяя темные разводы на полу. Мужское сердце уже почти остановилось. Он стал звать: и детей и жену. Но ему никто не ответил. Тогда Ганг не твердым шагом заставил себя подняться на второй этаж. Наверху, как вы уже знаете, всего три комнаты: первая тогда была выделена для среднего и младшего сыновей Ганга, дальше комната дочери, и последняя комната миссис Ганг. Хозяйская спальня была в подвале. Мужчина забежал в первую дверь: кровати расстелены, но пусты. Мальчишек не было. Тогда он побежал во вторую комнату – аналогично. Только на полу виднелись кровавые следы босых ног. В третьей комнате тоже никого не оказалось, но она была чистой и не тронутой. Ганга охватил страх. Он уже, было, ринулся в подвал, но мельком увидел движение в комнате сыновей. Мужчина нашел их: испуганных, жавшихся друг к другу  под кроватью. На руках Ганг перенес детей в машину и велел ждать, а сам вернулся в дом. Нужно было найти остальных. Осторожно приоткрыв дверь в подвал, он первым делом прислушался и присмотрелся – щель была не большая, но этого стало достаточно. Посредине, на полу, лежала его дочь, ее тело обрамляли свечи, а по по-кругу стояли люди в черных балахонах. Они пели и стучали в бубен. Ганг не мог пошевелиться, когда увидел свою мать: в белом, она стояла на четвереньках у ступней, лежащей девочки, и ее глаза поблескивали, как звезды на небе. Люди все пели и пели, миссис Ганг все стояла на месте, а потом медленно стала двигаться вверх по бессознательному телу. Она приблизилась к лицу внучки, постояла так, а потом черными от крови пальцами залезла к ней в рот, чтобы открыть. И тогда мужчина у дверей пришел в себя. Внесся, отшвыривая людей в стороны. Он столкнул мать, успев увидеть у той черные глаза с блестящими искрами и звериный не человеческий оскал. Но медлить было нельзя. Ганг попытался разбудить дочь: бил ее по щекам, а потом просто взял на руки. Сделал несколько шагов к лестнице, но его волной отбросило в стену, он уронил девочку, когда его с силой вжали в бетон, не давая шевелиться. Пришел в себя, когда в подвале не было никого, кроме него и дочери, внутренности которой были вывернуты наружу, а глаза устремлены к потолку с отражением ужаса. Ганг от увиденного потерял сознание. Очнулся, когда почувствовал запах нашатыря: он был у дома на земле, рядом находилось куча народа в полицейской форме. Так же мигали маячки и слышались разговоры. Ближе к дому стаяла скорая помощь, а на лужайке лежало четыре застегнутых черных пакета для трупов. Мистер Ганг стал кричать и вырываться. Но ему не позволили. Позже, уже в участке, Гангу удосужились рассказать, что случилось на самом деле (по словам следователя и свидетелей): на телефон поступил звонок от девочки. Она плакала и кричала, что папа сошел сума, убил мать, затем двух братьев и теперь преследует ее. Звонок оборвался, но девочка успела назвать координаты ее места нахождения. Полиция выехала незамедлительно. По приезде полицейских ожидала жутчайшая картина: два мертвых ребенка у озера с вывернутыми конечностями и вспоротыми животами, женщина, повешенная на дереве… А позже они нашли выпотрошенную девочку в подвале и хозяина дома без сознания. Ганг пытался рассказать, что случилось на самом деле, но ему никто не верил: ни отпечатков посторонних, ни следов от воска свечей, ни признаков вторжения обнаружено не было. Миссис Ганг из пансионата не исчезала. Суд приговорил Ганга к смертной казни, но, после его психологического освидетельствования, было принято решение пожизненно поместить мужика в психушку. Кажется, он еще живой. Только его разум сильно пострадал, и теперь Ганг просто овощ. Целый год рассказывал эту историю всем, кто его мог выслушать и целый год ему никто не верил. Позже дом продали с молотка. Но надолго новых хозяев сей обители не хватало. Они проживали здесь от силы пару месяцев. Затем, опять продажа, и все повторялось. Их пугали посторонние звуки, странные шарканья в ночи. Некоторые говорили, что слышали жуткую музыку в подвале. Даже как загородный дом использовать у большинства не получилось. Страх затуманивал мозг, а инстинкт самосохранения заставлял избавляться от такого имущества. Я купила его у своего клиента по очень низкой цене. И, кажется, он выдохнул с облегчением, вручая мне ключи. История закончена. Соло замолкает, развалившись в кресле, а люди на диване еще в себя прийти не могут. Мэри вцепилась в руку Ми-Ми, будто ребенок может взять и спасти взрослую тетку от потустороннего внедрения. Она уже мысленно отметила, что ее комната – это бывшая комната той самой миссис Ганг, и что этот факт буквально выворачивает ей душу. Теперь уж точно она ОДНА там спать не будет. Если потребуется - ляжет между Алекс и Ники! Николь смотрит в лицо Соло, тоже переваривая услышанное. Она все звуки в доме сваливала на своего ублюдка-отца. И шепот, и шебаршение. Вот, только сейчас до нее дошло: ни разу, когда Николь находится рядом с Алекс, эта мразь (ее отец) себя не обозначила. Последнее странное видение было, когда Соло в доме отсутствовала. Обычно эта мертвая гнида не стесняется: показывается рядом со всеми, кто есть. Орет, пугает, вставляет отвратительные реплики. Но стоит Соло быть с Ники, этой болотной мрази и след простывает. Даже после того, как Остин очнулась с картами в руках, она не видела его. Только слышала смех. И то: точно ли смех принадлежал чудовищу из ее прошлого, или же… Ми-Ми приходит в себя, смотрит на Мэри, что до боли сжала пальцы вокруг маленького предплечья, как удавку, выдергивает руку из захвата и поворачивается к Алекс: - Хочешь сказать, тут есть призраки? Соло устало вздыхает и встает. Нужно покурить: - Я ничего не хочу сказать. Только то, что уже сказала. - Да, но когда упало что-то наверху, ты сказала, что это миссис Ганг. Становится холодно, когда входная дверь открывается: - Потому, что это так и есть. - Но ты говоришь, что призраков тут нет! - Я не говорила и этого, не додумывай. И у Ники и у Мэри сейчас мозг взорвется. - Она же уже тогда не была человеком. В нее кто-то вселился. Значит, это может быть не призрак, а демон какой-нибудь. Миллер мало радует соседство с призраком, а демон ее устраивает еще меньше. - Может быть, - черный взгляд направлен в ночь. - А ты знала эту историю, когда дом покупала? - Знала. Я тщательно проверяю документы, которые подписываю. А так же мне нужна полная информация о недвижимости, начиная с закладки фундамента. Мэри вклинивается: - И тебе не было страшно покупать? Метель разыгралась, бросая к ногам Алекс горсти снега: - Миллер, живых боятся куда рациональнее, а не слушать байки из склепа и трястись под одеялом. - Ага! А эти звуки… - Не очкуй. Ты в безопасной комнате спишь. Там меньше всего замечена паранормальная активность. Упокоение такое себе. Особенно, когда таща за руку Ми-Ми в отведенную ей чертову комнату, Мэри проходит по плохо освещенному коридору, посреди которого на ковровой дорожке лежит пластиковый старый светильник. - Нахер все!- срывается блондинка, разворачивается и уже через минуту в обеих ее руках зажаты две ладони: Ми-Ми и Николь. – Я усну, потом уйдешь! – говорит она, отправляясь чистить зубы. Они еще долго болтают, лежа в кровати. Ми-Ми дурачится, то и дело, пугая всех какими-нибудь странными звуками. Хохочет, когда Мэри почти запрыгивает на Ники сверху. Сон приходит ближе к полуночи: Миллер прижимает к себе крестницу, уткнувшись ей в макушку, а Остин, с облегчением выдохнув, тихо встает с кровати. Но только делает шаг, как до нее доносится шепот: - Завтра мы домой возвращаемы? Останавливается  и ей становится не по себе. Она еще не думала, что делать с Ми-Ми, как с ней поговорить обо всем,  как мягче склонить в сторону вранья, и имеет ли она на это право. Очень хрупкое счастье, ожидающее последствий. Разворачивается, обходит кровать и присаживается на край. Нежно плацами проходится по детской щечке: - Да, мой маленький котенок. Ми-Ми смотрит на нее своими темными глазками, думает о чем-то. - Хороший отдых. Мне зашел. Только я переживаю за Кензи. Ники тепло улыбается: какая же ее дочь милая, все-таки, хоть и скрывает это под маской стервозности. Прям, как Соло. - Не беспокойся. С ней все будет хорошо. Она под присмотром, и ей окажут лучшее лечение. Алекс об этом позаботится. Подушечкой указательного пальца Николь щекотно проходится по маленькой переносице. - Мам, - как-то не решительно. -М? - … Доброй ночи. Она явно была нацелена говорить о другом. Но может так даже лучше. - Доброй, маленькая моя. – Нежный поцелуй в лоб и самая любящая улыбка на свете. Остин не сможет жить, если по стечению обстоятельств у нее отнимут дочь. Она просто зачахнет. Но и остановить себя, обрывая все нити связи с Алекс, увы, она тоже не в силах. Чертова судьба и вечный статус жертвы! Пусть будут прокляты!

                                                                    ///

В подвале луна видна в окошке над потолком, когда Ники переплетает свои пальчики с пальцами Алекс, лежа головой на ее голом плече.  В душе раздрай и тоска. Они завтра уже будут по разные стороны, с разными людьми рядом, спать в разных постелях. Скорее всего, в это время следующей ночи лоно Николь будет сочиться семенем мужа, а он сам будет прижимать ее к себе, сладко посапывать ей в макушку и видеть сладкие спокойные сны, тогда как Ники вновь станут преследовать кошмары, и, очевидно, дохлый папаша тоже вернется на свое излюбленное место подле нее. Тело все в метках. С этим нужно что-то делать. Она приловчилась пользоваться косметикой, но столько синяков не замажешь. Придется брать инициативу в свои руки, чтобы по максимуму оставаться в одежде. На восемьдесят процентов, Остин уверена, что ей придется работать ртом. Это самое безопасное место удовлетворения сейчас. А потом просто приспустить пижамные штаны, чтобы Адамс смог закончить свое дело там, где заканчивает всегда. Он все еще надеется на зачатие, не зная, что на прошлой неделе Ники побывала у Эдисон, и теперь внутри нее стоит внутриматочная спираль. Если бы у них с Алекс была семья, и Соло имела возможность зарождать жизнь, то вряд ли бы Николь смогла сделать что-то подобное. Нет. Она бы носила ее ребенка, рожала его, воспитывала и любила. Так же, как любит и саму Алекс. Так же, как любит Ми-Ми. В нос проникает запах сигарет. Курит. Она стала курить еще больше. Ники успела заметить две скомканные пустые пачки из-под сигарет на кухонном острове, когда спускалась сверху, уложив Мэри и Ми-Ми. Но здесь доводы не помогут. Решение принимает сугубо черный властитель. И советники ему точно не требуются. Они лежат в тишине и в темноте. Соло смотрит в пустоту, а Ники перебирает ее пальцы и продолжает думать о своем. -Помнишь, как ты к Каннели пришла в первый раз? – подает тихий шепот спустя время, поднимая глаза. Соло хмыкает: -Конечно. Лари решил разнообразить наш радиус отдыха и потащил меня туда. - Ага. Такие гости редко посещали наш клуб. Соло поворачивает голову: - Какие? -Из высшего общества. - А. По мне было видно? - Еще бы. И одежда и ужимки. И полное отвращения лицо. У нас было много разного сброда, пытающегося показаться кем-то важным, и мы научились отличать подлинники от поделок, хоть фейки и наряжались в дорогое. Они, как правило, выказывали в сторону персонала свое пренебрежение, надменность. Тыкали, кривились на вкус дешёвого пойла. А потом сцены устраивали, когда у них денег не хватало. - Ну, кроме последнего все можно и ко мне применить. Остин улыбается: - Неа. У тебя голубая кровь в глазах плескалась. - Ага. Фиолетовая. -Нет, я серьезно. Ты, когда на меня смотрела, мне хотелось под стойкой забиться. А все эти жесты… -Какие именно? - То руку мою схватишь, то по губам пальцем пройдешься. И все сопровождается сталью, самоуверенностью и взглядом глаза в глаза. Соло тушит сигарету в пепельнице на столике, подцепляет подбородок Ники и нежно целует: - Потому, что ты с самой первой нашей встречи стала моей. Облизнувшись, Остин вздыхает: - Да, но ты искала детальку. Просто вышло, как вышло. -Нет, сокровище мое, вышло как предрешено. У меня третьей деталькой была Патриция Нельсон. Красивая, ничего нельзя сказать. Она имела сеть ювелирных. Или имеет, не знаю. Я ее взаперти не держала, конечно, но отчетливо помню, как подавляла ее личность даже на расстоянии: ей было запрещено смотреть в глаза людям, носить вызывающую одежду и хотя бы одним словом посметь спорить со мной. У Николь нервно собирается слюна. Она понимает, что это было до нее, что было давно, но ревность за пояс не заткнёшь. - И? Зачем мне эта информация? – она пытается не подавать вида и убирает взгляд в сторону, но Алекс хмыкает, опять тянет ее за подбородок и целует: долго, трепетно, страстно. Отрывается, когда под ее губами начинается вибрация – у Остин воздух закончился. - А затем, маленькая моя, что к ней я с каждым днем чувствовала только власть. Чем больше она меня слушалась, чем сильнее я хотела ее растоптать. Во мне и грамма не было того, что я ощущала к тебе уже в мае.  Она мне очень быстро надоела и я уже подумывала, как вышвырнуть ее, да поболезненнее.  Закатила вечеринку. Травка, наркотики и тому подобное. Велела ей идти в комнату, раздеться и ждать меня. Она подчинилась. Но вместо себя я отправила пару байкеров. Они трахали ее до утра. Вопли стояли дикие. Хорошо, что Мира к детям уехала в тот день. Ну, а после, выставила ее, как шлюху за дверь. - Какой ужас! - Точно! Вот она была настоящей деталькой. Как и остальные в списке. А ты… Ты моя душа и кислород. Да, я искала девушку для развлечений, но нашла настоящее сокровище. - Соло начинает двигаться, чтобы нависнуть над Николь, прижимая ее руки к кровати. – Я все испортила, знаю. Но я исправлю! – Наклоняется к губам. – Верь мне. - Верю,- шепчет Ники и закидывает ножки на Алекс, окольцовывая ее. – Я всегда в тебя верю. Они сегодня не лягут спать, ибо слишком мало времени остается, чтобы быть единым целым. Весь мир пропадает, меркнет и тишина. Даже вибрации вокруг затухают. Как затухает и тихий скрип приоткрывшейся двери, в которой стоит маленькая хмурая и задумчивая девчонка. За ее спиной тьма, ладони сжаты в кулаки, ноги босы. Она щурит глаза, не сводя их с кровати, куда падает бледный лунный свет, и на которой ее мать, запрокинув голову, движется в такт движениям тела на ней.