Странно нормальные

— Тебе оно надо? — спрашивает Минхо, поджигая мерзкие вишневые сигареты. Сынмин облокачивается на перила балкона, и ледяной ветер треплет ему волосы. Он откидывает голову назад, металл натужно скрипит. Минхо выдыхает дым ему в лицо, ожидая ответ. — Нет, но разве он не должен был написать? — Должен кому? — философски уточняет Минхо. — Должен тебе? Но ты ведь и сам можешь написать, если тебе хочется продолжения. Тебе хочется? — Сынмин переводит на него взгляд и пожимает плечами. — Я не знаю, хочется ли мне. Это как-то странно. Минхо тушит сигарету о край пепельницы. — Чтобы что-то требовать от других, детка, нужно сначала определиться. Пойдем обратно, ты продрог. Когда Сынмин перебирает бумажки на своей скучной офисной работе, он не вспоминает о Чане, его губах, его руках, гладящих живот и крепко сжимающих задницу. Есть текст — его нужно вычитать и отправить обратно. Работа монотонная и тупая. Иногда Сынмин гуглит что-то или ищет в словаре, но большую часть времени проводит, отыскивая шероховатости в тексте и расставляя знаки препинания. Он хороший сотрудник, шеф хвалит его, потому что после Сынмина основным редакторам почти не нужно беспокоиться о грамматических ошибках. Но потом он приходит с работы домой, чистит зубы, смывает косметику и остается наедине со своими животными мыслями о Чане. В этих мыслях Чан спрашивает его, все ли нормально, а потом рушит весь Сынминов мир до самого основания. Втрахивает его в подушку, заставляя сжимать в зубах край наволочки, делает беззащитным, открытым, уязвимым. Шумным. Сынмину страшно что-то предпринять, потому что его работа — исправлять чужие ошибки, а не допускать новые. Чан ощущается как одна большая ошибка. Чан звонит, когда он проходит регистрацию в аэропорту. Вылет только через два с половиной часа, но Сынмин не мог больше выдерживать проявлений любви матери и старшей сестры и сбежал, не прощаясь. Сынмин сбрасывает звонок и протягивает паспорт улыбчивой девушке по ту сторону стойки. В аэропорту всегда все улыбаются — особенно девушки. Всегда красивые, опрятные, похожие на картинку с рекламного проспекта. Девушка кивает ему и протягивает посадочный талон, вложенный в паспорт. Сынмин вежливо благодарит и уступает место следующему. Он перезванивает Чану, когда устраивается в зале ожидания. Но перед этим долго смотрит в непринятые вызовы и не понимает, почему сейчас. С того приключения прошло уже несколько недель, Сынмин успел принять то, что было, и успокоиться. Если его и мучает иногда фантомное ощущение чужих рук на животе — это его личное дело. Горячие ласки в шкафу — не то, что можно забыть так легко, если у тебя почти нет опыта в гомосексуальном и сексуальном вообще. Что нужно от него Чану? Они едва ли общаются, и у Сынмина есть его номер только потому, что Джисон через Минхо как-то просил передать ему забытые ключи от квартиры, потому что Сынмину было по пути, а Джисону нет. — Алло? — Привет, я слышал, ты возвращаешься сегодня… Эм… Встретить тебя в аэропорту? Сынмин чувствует себя оглушенным. — Это не будет странным? — спрашивает он, и Чан неловко смеется. Потом они обсуждают детали, и Сынмин все еще не верит в происходящее. В ожидании рейса он достает свой рабочий ноут, чтобы отредактировать последнюю главу книги, которую ему прислали на вычитку на время отъезда, но сдается минут через десять. Он не видит ошибок, перечитывая строчку за строчкой слепо, не вдумываясь. После такой правки все равно пришлось бы начинать с начала. Сынмин прячет ноутбук обратно в сумку и открывает на телефоне бродилку. До самой посадки, когда всех просят выключить телефоны или поставить их в авиарежим, он ждет, что Чан перезвонит или напишет сообщение, что не сможет приехать, что что-то случилось или это была странная шутка, пранк — что угодно, что не даст им встретиться. Сынмин сам не знает, что конкретно заставляет его трястись в ожидании. Он вспоминает тот разговор с Минхо на балконе и его вопрос: надо ли это Сынмину, хочет ли он продолжения. Ему не хочется думать о чем-то похожем на… отношения. Потому что для отношений нужна влюбленность, а Сынмин не влюблен. И все же… Могли ли они с Чаном стать просто любовниками? Или друзьями с привилегиями — но разве не предполагает этот статус, что для начала им нужно хотя бы стать друзьями? Он вдруг задумывается о том, что никогда не бывал на свиданиях и сам не устраивал их. Каково это? С бывшей девушкой они просто встречались где-то в кафе, ели. Иногда, когда Сынмин приводил ее к себе, он стыдливо просил соседей по комнате в общежитии не приходить пару часов. Но те отношения сейчас кажутся детскими, ненастоящими, чем-то, что было не с ним и слишком давно. Так странно думать, что они расстались всего год назад — перед самым выпуском из университета. За это время он съехал на съемную квартиру, нашел работу, набрал сверхурочных, чтобы показаться начальству ответственным сотрудником — и даже так все равно остался собой. Сынмин не любит шум, запах сигарет, чужие прикосновения, заусенцы на пальцах, любит друзей, Day6 и белые хлопковые футболки. Сынмин как и прежде много думает, когда он трезвый, и почти не думает после водки с соком. Сможет ли он посмотреть Чану в глаза, когда в его голове не будет алкогольной легкости? Он не знает. И все же смотрит, когда Чан встречает его, сонного и растерянного после долгого полета, абсолютно беспомощного, застывшего посреди зала с огромным чемоданом. Чан находит его сам и сразу загребает в объятия, как будто они давние друзья, вручает стакан со сладким кофе, отбирает сумку, перевешивая ее себе на плечо и берет Сынмина за руку, чтобы он не потерялся в потоке людей. Сынмин отмечает это на краю сознания, как тот факт, что в шкафу Чан закрыл его собой от взглядов и перевел все внимание на себя, чтобы он смог избежать неловких ситуаций, пока не будет к ним готов морально. И то что Чан пришел тогда на кухню, потому что Сынмина долго не было, то что он вообще заметил его отсутствие… Заботливый ли Чан со всеми или только с Сынмином? Они выходят на парковку, и Чан запихивает в багажник чемодан и сумку, а потом обходит машину и открывает Сынмину дверь рядом с водительским местом. Садится сам, только когда удостоверяется, что Сынмин пристегнулся и удобно устроился, вытянув вперед ноги и настроив под себя сидение. Сынмин тянется к приборной панели, чтобы не ехать в тишине, но вместо музыки включается аудиокнига на французском. С трудом продираясь через полузабытые звуки он узнает «Маленького принца». — Не знал, что ты любишь де Сент-Экзюпери, — удивленно произносит Сынмин, и Чан бросает на него озадаченный взгляд. — Не знал, что ты говоришь по-французски. — Университет, — пожимает плечами Сынмин, как будто это должно что-то объяснить, но Чан кивает, не отрывая взгляда от дороги, и переключает режим на блютуз-соединение. — Поставь что-то свое, — просит он, и Сынмин подключается к его аудиосистеме, открывая привычный плейлист. Чан хмурится, когда слышит «I Need Somebody», но ничего не говорит, и Сынмин оставляет. Они молчат. Сынмин смотрит на дорогу и иногда ловит себя на том, что залипает на руках Чана, сжимающих руль, на его мускулах, хорошо различимых под тонкой, мягкой на вид водолазкой. Она черная, и переливы светотени подчеркивают то, что Чан, должно быть, проводит в спортзале часы. Сынмин не понимает этой потребности качаться, но все равно не может отвести глаз. То как Чан выкручивает руль на повороте, как он переключает скорость. Как напрягаются его бицепсы и его пальцы. Чан замечает этот взгляд и издает смешок. Сынмин смущенно отворачивается обратно к дороге, но видит его довольную улыбку. Сжимает руки в кулаках, чтобы не улыбнуться в ответ. Дорога сворачивает к его жилому комплексу. Чан останавливается перед воротами и поворачивается к Сынмину, молча оглядывает, а потом выходит из машины, чтобы открыть ему дверь. Сынмин расстегивает ремень безопасности и хватает с панели телефон. Сжимает его в кармане пальто. Вытаскивает руку. Потом прячет обратно и крутит телефон пальцами, пока Чан открывает багажник и вытаскивает чемодан. Сынмин тянется за сумкой и сразу же перебрасывает ремень через плечо. — Пойдем я провожу тебя до квартиры, — говорит Чан, набрасывая пальто на плечи, и протягивает свободную руку. Это кажется Сынмину почти смешным — то что в аэропорту Чан тащил его сумку, а сейчас катит за собой чемодан. — Ты… — Сынмин мнется, не уверенный в том, что хочет сказать, — ты рассчитываешь на продолжение? Чан оборачивается к нему и насмешливо поднимает брови, улыбается, глядя на Сынмина так, будто тот дурачок. — Какое продолжение? Ты едва стоишь на ногах. Заходят в лифт. Хоть он и прав, слышать это немного обидно. Сынмин опускает взгляд, но Чан останавливается и мягко разворачивает его к себе за плечи, легко поднимает голову за подбородок, вынуждая посмотреть в глаза. Большой палец Чана касается Сынминовых губ, и в этом есть что-то, что заставляет Сынмина чувствовать себя открытым и уязвимым, беззащитным. — Если ты хочешь продолжения, — говорит Чан, и его глаза темнеют, когда он смотрит на губы Сынмина, — оно будет. Но сегодня ты слишком устал, и я хочу удостовериться, что ты не свалишься по дороге. Он проводит большим пальцем по губам Сынмина и отпускает его. Сынмин смотрит Чану в глаза. — Ты мог бы остаться, — замечает он в порыве смелости и сам не понимает, о чем говорит: грязный, уставший — все, на что он способен — быстро помыться и рухнуть в постель. — Или я мог бы приехать вечером после работы, когда ты отдохнешь с дороги. Сынмин сжимает губы. — Ты мог бы. — Тогда до вечера, — говорит Чан, подводя его к двери. Сынмин жмурится и чувствует быстрое прикосновение чужих губ к своим. Он открывает глаза, но Чан уже отстранился и только поглаживает в своей руке его запястье. — До вечера, — повторяет он, отпускает его руку и уходит. Как бы Сынмину ни хотелось, Чан не оборачивается. После долгого горячего душа он чувствует себя менее усталым и более… Это состояние сложно назвать расслабленным, но оно расслабленное, потому что Сынмин чувствует, что наконец вернулся домой. Ощущение дома складывается из привычной температуры воды, привычных запахов, привычных, не гостевых, тапочек. Это кажется странным — понимать, что родительский дом больше не часть тебя или по крайней мере не самая важная часть. Увидеть мать и сестру было приятно, посидеть с отцом за пивом вечером было приятно — но это не сравнится с тем «приятно», что Сынмин испытывает, раздвигая шторы на кухне, когда розоватый, отраженный от кирпичей соседнего дома, свет заливает плиту, подоконник и стол в уголке. И это не сравнится с идеальной мягкостью подушки, которую Сынмину купили, когда он въезжал в общежитие на первом курсе, и которую он забрал с собой, когда переехал в эту квартиру. Сынмин садится на край кровати и подтягивает к себе чемодан. Застывает. Стоит ли разобрать вещи сейчас и закинуть в стирку, или оставить это на следующий день? Что если Чан останется у него на выходные — сможет ли Сынмин заниматься привычным, если он будет рядом? А если он не останется? Что если он не захочет остаться? Они не друзья — не будет ли это странным? Сынмин прячет лицо в ладонях и длинно выдыхает, падая на кровать. Минхо говорил: определись — но как Сынмин может определиться, если в голове шум? Он заказывает лапшу в приложении доставки и садится разбирать чемодан. Поливает цветы. Протирает пыль. Проходится с пылесосом по всей квартире. Поправляет подушки и плед на диванчике в гостиной. И приходит в себя, только когда замечает закат в окне спальни. Квартира вылизана так, что можно есть с пола, одежда висит в шкафу после стирки и сушки, повсюду тепло пахнет из-за аромадиффузора, который Сынмин купил пару месяцев назад, чтобы порадовать себя, но так и не открыл. Заметно ли будет Чану, как сильно он нервничает из-за его прихода, или он подумает, что Сынмин всегда такой? Он ворошит подушки на диванчике, чтобы они выглядели брошенными случайно, и сминает плед. Присаживается на подлокотник. Смотрит время. Блокирует экран. Смотрит время и бесцельно листает меню. Блокирует экран. Отбрасывает телефон. Тянется за ним. Смотрит время. Встает с подлокотника и поправляет подушки. Складывает плед и перекидывает его через спинку дивана, разглаживая складки. Уходит в ванную повесить новые полотенца. Он не может вырваться из этого круга заботы о квартире и о том, что Чан подумает о нем, увидев его личное пространство. Сынмин шатается из комнаты в комнату, глядя на вещи и пытаясь представить, какое впечатление они производят: бежево-белые тона, случайные фиолетовые пятна — когда он не удерживался и покупал домой что-то помимо воли, пара кактусов, пара папоротников, флорариум, подаренный коллегами на прошедший день рождения. Сынмин всегда был тихим, переживающим все в себе, громким только рядом с Минхо и Чонином — расскажет ли квартира Чану об этом, или он знает Сынмина уже — после стольких встреч на домашних вечеринках у Джисона и Феликса, после поцелуев и прикосновений в шкафу, после сладкого кофе в аэропорту и долгих, чувственных мгновений, когда пальцы Чана ласкали Сынминовы запястья, захваченные как бы между делом. Чан всегда протягивал ему руку первым — вдруг понимает Сынмин и чувствует в животе тепло. Тепло превращается в жар, когда Чан заходит в его квартиру. Он ставит на пол свой кожаный рюкзак, вешает пальто на плечики, снимает грубые ботинки на высокой платформе, сразу становясь ниже Сынмина на сколько-то сантиметров. У него черные носки, и теперь, когда он снял ботинки, Сынмин видит лисиц, обвивающих его лодыжки. Чан замечает его взгляд и как будто немного смущается. — Мне нравятся лисы, — говорит он, — и мне нравятся прикольные носки. — Почему ты не надеваешь их, когда мы собираемся вместе? Чан неловко улыбается, и на его щеках видны ямочки. — Это странно, — говорит он, — я не похож на человека, который носит дурацкие носки, — Сынмин чувствует, как его лицо принимает мягкое, нетипичное ему выражение. — Но ты и есть человек, который носит дурацкие носки. — Да, — повторяет Чан и смущенно смеется, почесывая щеку, — я и есть. — Мне кажется, это мило, — говорит Сынмин после паузы. Все его носки одинаково однотонные: белые или черные. Никаких рисунков. Может, Чану бы понравилось, если бы он был менее скучным, Чан смотрит на него с теплотой. — Ты спал? — спрашивает он. Сынмин качает головой. — Пойдем тогда, буду тебя убаюкивать. — Споешь мне колыбельную? — Только если ты был хорошим мальчиком. — А если нет? — спрашивает Сынмин, желая увидеть, как темнеют глаза Чана и как его взгляд соскальзывает на губы Сынмина. — Что если я не был? Чан хватает его за запястье и разворачивает к себе. Его глаза блестят. — Чего ты ждешь от меня? — спрашивает он. — Как ты это видишь? — Сынмин отводит голову. Его голос тихий. — Я не знаю, — Чан приподнимает его подбородок, заставляя посмотреть на себя, и изучает лицо. — Мы можем просто начать, и если что-то будет не так, если что-то будет тебе некомфортно, ты скажешь об этом. Ты скажешь об этом? Сынмин скорее вскроется, чем заговорит о том, что у него внутри. — Да. Да, я скажу. Чан целует его в уголок губ. — Пойдем, тебе нужно поспать. Сынмин не ожидает этого, но они действительно идут в спальню, и Чан укладывает его в постель, а после уходит в душ. Сынмин рассказывает ему, где взять футболку, полотенце и зубную щетку, и этого оказывается достаточно, чтобы Чан ориентировался в квартире Сынмина лучше него самого. Он возвращается без футболки, пышущий жаром, пахнущий цитрусовым шампунем и зубной пастой, выключает свет и лезет под одеяло, сплетаясь ледяными ступнями. Сынмин пытается что-то ворчать, но Чан прижимается носом к его шее, и его пальцы скользят под футболку, сбивая дыхание. Ворох мурашек пробегает по телу. Сынмин закусывает губу. — Спи, — горячо шепчет Чан в ключицы. Сынмин обнимает Чана в ответ и целует в макушку. Ему хочется что-то сказать, это что-то рвется из его тела, но все что он может — прижать Чана крепче. Что-то меняется у него внутри, и он не понимает, откуда в нем это тепло и этот комфорт, и это ощущение дома-в-другом-человеке, если ничего не предвещало, и это все так быстро, даже если они с Чаном почти не общались раньше, а потом начали, и теперь здесь — это все так быстро — Сынмин пытается поймать мысль, но вдруг чувствует себя слишком сонным — это все так быстро и так странно. И так странно. И так странно быстро. И так, и так…