Батины сказки

      В предбаннике было жарко. Мальчишки раздевались, смущённо переглядываясь. Петька, оставшись в узких плавочках, первым скользнул за низкую дверь, но тут же выскочил обратно, раскрыв её нараспашку: оттуда обдало жаром и пряным банным духом.       — Бать! — крикнул Петька, — натопил-то как в аду!       — Чего, жарко? — Иван Петрович, улыбаясь, заглянул с улицы, — Растопилось комариное сало?       Возле приоткрытой двери заклубился пар, и предбанник наполнился туманом.       — Это с непривычки! Идите-идите, гуси городские, погрейтесь! А потом я вас ещё вениками напарю!       Возле горячих камней воздух дрожал, как в знойный день, внутри бани было темно: стены и потолок были черными, напоминая свод печной топки. Петька, развалившись на верхней лавке, рассказывал, что раньше баня топилась «по-черному», дым шел прямо в помещение, а выходил через открытую дверь, потом отец всё переделал, но стены остались прокопченными.       — Батя говорит, так аутентичней!       Лёнька с Серым сидели рядком на нижней скамейке, ближе к выходу. Оба раскраснелись, мокрые челки прилипли ко лбам, по ребрам ручьями стекал пот.       — Ладно, мы сидим и потеем. А дальше что? — тихонько спросил Лёнька, — Как здесь мыться?       — Считается, что от жара выходят токсины. — Заметил Серый. — Организм омолаживается. Я в интернете читал.       — Да я, вроде, и так не старый! — Буркнул Лёнька, утирая с лица пот. — Нету у меня никаких токсинов.       Петька заржал:       — Мыться придется из тазика. — Он вытянул руку и показал на стену: там висели на крючках жестяные тазы, шайки и ковшики. — Так в старину наши прадеды мылись. А вода через пол утекает в землю.       — Пока что мне просто жарко. — Тихонько пожаловался Серый.       — А ты думай о хорошем, — посоветовал Петька, повернувшись на живот, — например, о шашлыках! Папа вкусно готовит. Мне, вообще-то, тоже баня не очень, но батя такой большой фанат, что не хочется его расстраивать.       Дверца с громким скрипом отворилась, и внутрь шагнул Иван Петрович, он был гол, в одном повязанном вокруг бедер полотенце. Телом он был похож на сатира — волосатые ноги были кривоваты, а в круглом животе мог поместиться средних размеров арбуз. На плече у Ивана Петровича синела бледная татуировка: игральная карта дама червей с кривой подписью «Катя».       — Так! Кому тут скучно? Кто недовольный? — Иван Петрович угрожающе рычал, но сквозь суровую мину прорывалась хитрая улыбка.       Петька тут же показал пальцем на Лёньку.       — Ага! Ужо сейчас я тебя, байстрюк, по филейным местам нахлестаю! — Иван Петрович театрально захохотал, а сам набрал в ковшик колодезной воды и, наклонившись к Лёньке, тихонько спросил, — сердце не колотится? Не мутит?       Лёнька обалдело помотал головой, Иван Петрович заставил его ополоснуть лицо холодной водой, не выходя из образа, кивнул на соседнюю скамью и рявкнул:       — Ну-ка, ложись на лавку!       Лёнька, робко улыбаясь, растянулся на нижнем пологе, Иван Петрович вооружился размоченными в кипятке берёзовыми вениками, потряс ими над лежащим ничком мальчишкой, для вида размахнулся, будто и правда собирался со всей силы хлестать, но парить стал аккуратно, слегка похлопывая и поглаживая.       Лёнька весь затрясся от смеха, а лицо стало таким красным, что можно было прикуривать. Когда веники переместились со спины пониже — на бедра и обтянутый плавками зад, Лёнька спрятал лицо в сгибе локтя.       — Нет, парень, так не пойдёт! Чего ты весь дрожишь? Расслабься! Это же как массаж. — Иван Петрович сменил тактику: теперь один веник хлопал по телу, а второй гладил. Лёнька пообмяк. Серый наблюдал за процедурой с соседней скамьи смущенно, но с любопытством.       К жару все пообвыкли. Лёнька под шуршащими вениками лишь поеживался и хихикал, Иван Петрович работал увлеченно, Петька глядел с верхней полки блаженно щурясь, как пригревшийся на солнце кот. Дрова в печи тихонько потрескивали, вода в котле булькала. У Серого, который всю жизнь ходил с насморком, вдруг задышали обе ноздри — и это ему ужасно понравилось. Пот уже не заливал глаза. Банное тепло не жарило больше снаружи, а прогревало внутрь, тело от него расслаблялось.       — Следующий! — позвал Иван Петрович. Лёнька вполз с со скамьи с распаренным, но довольным видом.       Серый поколебался немного, кого именно зовет Петькин отец — его или своего сына, но Иван Петрович обернулся и сделал приглашающий жест. Сомнения отпали, пришлось укладываться.       Под вениками было хорошо. Ощущения совсем не походили на массаж: скорее на попытку продраться жарким днём сквозь мягкий кустарник. Это было неожиданно приятно. Серый сперва напрягался, боялся, что нахлынут страшные воспоминания, когда он вот так же лежал лицом вниз, отдавая себя на чужую милость, но Иван Петрович действовал так осторожно, что страх мигом исчез. По телу разлилась приятная нега.       — Всё, ребята! Марш оба в предбанник. На столе квас, чай и всякие плюшки. Отдохните. Потом шашлыки и помывка.       Петька слез с верхней полки и хотел было выскочить с остальными, но батя поймал его за плечо:       — А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!       

***

      После душной парной даже в предбаннике казалось слишком жарко, и ребята открыли дверь на улицу: уже стемнело, снег блестел под тусклым светом фонаря, в мангале догорали дрова. Где-то далеко в темноте ночи лаяла собака. Из-за двери в парную доносились голоса хозяев, Иван Петрович басил: «Поворотись-ка, сынку», а Петька недовольно попискивал: «да полегче, пап».       Весенний воздух был свежим и вкусным, как ледяная вода в жаркий полдень. Звезды сверкали на черном небе так ярко, что казались ненастоящими. Серый стоял, прислонившись к косяку, тело приятно обдувало, после бани и дяди Ваниных веников с пяток до макушки разлилась приятная легкость. Он никогда не видел ночного неба таким ярким и чистым: оказалось, что оно не черное, а темно-темно-синее и бесконечно глубокое, как океан в документалках про китов. Лёнька вышел на маленькое крыльцо, потрогал босой ногой подтаявший снег, поморщился и дальше идти не рискнул. Он указал рукой куда-то вверх:       — Даже Млечный путь видно! Конечно, не очень хорошо. Вот когда мы с папой ходили в поход...       — Это вы, хлопцы, зря так стоите, в два счета можно простыть! — раздался голос Ивана Петровича, — Либо в снег, либо в прорубь, но — туда и обратно! А просто так на холоде растелешенными после бани не проветриваются!       Охотников поваляться в снегу не нашлось, и он загнал пацанов обратно в тепло. Петька вылез из парной красный, с недовольным видом, — березовые листочки у него налипли не только к спине, но и к груди, и животу, — и тоже присоединился к ребятам за дощатым столом. Иван Петрович взъерошил ему волосы и, накинув халат, выскочил на улицу:       — Пойду, поставлю шашлыки. Петька, развлекай гостей!       Петька вытер полотенцем мокрое лицо и, заговорщицки улыбаясь, достал откуда-то из-под стола две бутылки светлого пива.       — Мы заслужили, господа! — он разлил пиво по высоким стаканам, которые Иван Петрович явно приготовил для кваса.       — А твой отец не заругает? — улыбнулся Лёнька.       — А что такого? — Петька хмыкнул, — мы же не напиваемся среди ночи у черта на рогах. Дома, под сытную закуску, после бани. Да он даже рад будет, что мы прониклись духом традиционного мужского отдыха!       Серый засомневался было, но Петька с Лёнькой лихо чекнулись и опрокинули свои стаканы. Счастливые улыбки на их лицах подогрели любопытство, и Серый тоже отпил. Петька тут же разлил остатки и откупорил вторую бутылку.       — Ты папе-то оставь! — пиво Серому не очень понравилось, но легкое опьянение так приятно дополнило букет сегодняшних ощущений, что свой стакан он тоже осушил до дна.       — Да у него еще полно!       Иван Петрович вернулся с целой охапкой шампуров с мясом и выгрузил их на широкую тарелку:       — Это вы что, пиво моё выпили, что ли? Эй!       — Это все Серый! — Петька кивнул на друга.       — А то я тебя не знаю, сынок! Ну спасибо!       — А что такого? Тебе все равно нельзя, тебе завтра за руль! Мы, можно сказать, оказали тебе услугу! — паясничал Петька.       — За руль мне не завтра, а послезавтра, но все равно, Петь, спасибо за заботу! — Иван Петрович выскочил на улицу, Серой заволновался, что назревает конфликт, но Петькин папа вернулся быстро: в руках он нес что-то белое, и все в последний миг поняли, что это снег. Рыхлый комок Иван Петрович разделил пополам и быстро растер сына с обеих сторон.       От истошного Петькиного вопля даже заложило в ушах. Отец накинул Петьке на плечи полотенце и крепко обнял:       — Квиты! Все, пацаны, — Иван Петрович раздал каждому по шампуру, — налетаем, а то остынут!