Морошка и можжевельник

Продираться через лес, да ещё и бегом было сложно. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду. Серёжина белая сорочка истрепалась, от изящной вышивки мало что осталось, а он ведь так над ней старался. Через оборванные края дыр виднелись царапины с ещё не запекшейся кровью и темнеющие синяки. Что-то от злых лесных ветвей, а что-то — от его преследователей. Ноги уже с трудом поднимались, и Серёжа зацепил босой израненной ногой искорёженный корень. Жизнь от испуга не пролетела перед глазами — Сергей слишком устал. Он тяжело упал, даже не успев поберечь колени, исцарапал ладони. Мелькнул соблазн так и остаться лежать на настиле из опавших листьев и веток, который даже казался мягким, но Серёжа сморгнул непрошеные слезы и с трудом встал. Сзади слышались крики. По ощущениям целая толпа, да ещё и озлобленная. Серёжа уцепился за ствол дуба и сделал шаг — один, второй. Быстрее он не мог, а останавливаться было нельзя. —Ну давай же, — Серёжа шипел сквозь зубы от боли. Крики близились. —Чёрт! — ветки хрустнули совсем рядом. Разумовский зажмурился, а потом вдруг сквозь пелену слёз заметил, что деревья начинают расступаться. Впереди мелькал свет, виднелась поляна. Серёжиному воспаленному мозгу вдруг показалось, что это и есть его спасение, и он из последних сил устремился вперед. Одна из веток просвистела в опасной близости от глаз, но Сергей не обратил на это внимания. Ещё пол минуты — и он продрался сквозь последние ветки леса, очутившись на огромной поляне. Серёжа, кажется, никогда тут не был и стало даже жаль упущенных возможностей. На этой поляне было огромное множество самых редких полевых цветов, и у Разумовского, как у травника, загорелись глаза, но в ту же секунду всё внутри оборвалось. Он оглянулся и увидел мелькающие силуэты деревенских жителей меж деревьев. И пришло осознание. Огромная поляна не была его спасением. Она была ловушкой. В лесу у Серёжи ещё был шанс скрыться или затеряться в чаще, но на открытом пространстве он был безоружен, а сил, чтобы бежать не осталось. На негнущихся ногах он доковылял до единственного косого дерева на поляне, прижался к нему спиной и бессильно сполз вниз. Травинки и маленькие бутончики цветов так ярко переливались на солнце, что Серёжа невольно остановил уставший взгляд на зелени поляны и прикусил губу. Отчаяние затопило его. Разумовский так хотел жить, но страх и усталость сковали его. Было поздно. Страшно прохрустели последние ветки, и на поляну вышло человек десять селян. Сердце набатом стучало у Сережи в ушах. Он сжался в комок у ствола несчастного кривого деревца и зажмурился. Серёжа не хотел видеть перекошенные от злобы лица людей, которым он ещё недавно помогал и лечил от хвори их детей. Не хотел слышать оскорбления и ругательства — но сквозь прижатые к ушам руки всё равно слышались злые крики. — Богомерзкий колдун! — Нечисть! — Изыди, мразь! Крики всё приближались, и Серёжа почти чувствовал, что вот-вот окажется на чьих-то вилах, как вдруг произошло то, что заставило Серёжу открыть глаза и вжаться в жесткую кору ещё сильнее. Непролазные ветви деревьев чуть правее от травника расступились, и с треском на поляну выпрыгнул огромный чёрный волк. Кто-то из селян в ужасе заорал. Серёжа заметил, что половина бросилась врассыпную, а оставшиеся выставили вперед вилы, в жалкой попытке защититься, но всё было тщетно. Волк оглушительно зарычал — так, что у Разумовского окончательно онемели от страха ноги, и молнией кинулся на сына деревенского старосты — огромного верзилу, который по сравнению со зверем казался сущим мальчишкой. Клыки с омерзительным чавканьем вонзились в плоть, и Серёжу обрызгало горячей кровью. К горлу подступила тошнота, но отвернуться Разумовский не мог. Волк растерзал сына старосты словно тряпичную куклу, и отбросил в сторону. Сын мельника был следующим. Зверь лапой повалил его на траву, с хрустом сломав грудную клетку, и когтями вспорол ему живот. Визг боли ввинтился Разумовскому в уши, и Серёжа, никогда не видевший такой жестокости, зажал рот в немом крике руками. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание — был страшный оскал и потемневшая, влажная от крови шерсть на волчьей морде. А ещё глаза. Не горящие алые — как успел представить Серёжа, а почему-то медово-карие.

***

Олег не знал по какой причине решил свернуть в сторону поляны, через которую проходил едва ли чаще раза в месяц. Изобилие полевых цветов, приятных глазу и так ненавистных его волчьему носу — манила и отталкивала одновременно. Он брёл просто по наитию, бесшумно ступая огромными чёрными лапами и не оставляя за собой ни единой сломанной веточки. Олег как раз в очередной раз принюхивался, обреченно ожидая сбивающего с ног запаха цветов в воздухе, как вдруг услышал то, чего слышать был не должен. Тонкий слух уловил разъяренные крики, металлический звон и какое-то копошение. Всё это было совершенно не свойственно такой глухой и отдаленной части леса, в которой обитал Олег. Он заинтересованно повел ухом и бесшумной трусцой двинулся в сторону поляны. Бежать оставалось недолго. Оборотень в считанные секунды домчался до опушки поляны и напряженно замер, вглядываясь в происходящее. И там было на что посмотреть. Сначала Олег увидел только жителей деревни, лежащей в нескольких саженях отсюда. С перекошенными лицами и вилами в руках, они стояли обступив что-то маленькое и с первого взгляда незаметное, прижатое к косому деревцу. А потом Олег почувствовал только чистую незамутненную ярость. Под деревом сидел мальчишка — подросток, в одной замызганной, порванной и серой от грязи и крови рубахе. Трясущийся от страха и боли, и такой рыжий, что Олег начинал слепнуть. Он не вызывал ничего, кроме желания защитить и уберечь, а эти нелюди хотели поднять его на вилы. Олег не знал за что, но предполагал. В мозгу всплыло непрошеное воспоминание, дрожью отозвавшееся в лапах. Волк не раздумывал и не жалел ни секунды, когда вгрызался в шею идиота, который стоял впереди. Единственное, о чём по-настоящему жалел Олег — так это о том, что мальчику пришлось видеть, как он вспарывает животы и ломает кости. Это было зрелище не из приятных.

***

Серёжа не думал, что когда-нибудь снова откроет глаза, однако это произошло. Он непонимающе уставился в грубый бревенчатый потолок. Разумовский определенно точно лежал сейчас в чьей-то избе, на чём-то мягком и очень приятно пахнущим хвоей и можжевельником. Серёжа рассеянно сдул щекочущую нос прядь и повернулся на бок, зарываясь носом в хрустящую подушку, набитую засушенными травами. А потом он вспомнил. Серёжа закашлялся и распахнул глаза. Погоня, лес, порванная вышивка на рубашке, снова погоня, поляна и… Травник вцепился пальцами в ткань наволочки и зажмурился. …и волк. Тогда где он сейчас чёрт возьми? Серёжа острожно открыл глаза и нашел в себе силы сесть на лежанке и оглядеться. Он действительно находился в небольшой, но ладно скроенной избе. Разумовский сидел на большой мягкой лежанке в углу комнаты. Чуть поодаль стояла широкая скамья и ларь. На стене была прибита полка со всякой всячиной. Ещё была печь, небольшой стол с табуретом и железное ведро у двери. Что примечательно — никакого красного угла и образков. Серёжа мысленно выдохнул. Значит не придется опасаться, что хозяин тоже решит потыкать в него вилами, как только узнает, что Серёжа некрещеный травник, считающий своей богиней только Мать Природу. Знать бы ещё кто хозяин, и как он изловчился спасти Серёжу от селян, и что самое важное — от чёрного волка, размером с хорошую лошадь. Разумовский ещё раз обвел взглядом аскетичное жилище и понял, что взгляду уцепиться вообщем-то и не за что. Его собственная избушка сильно отличалась от этого места, как минимум тем, что от пола до потолка была увешана пучками трав, косичками из луковок, сковородками, ковшиками и прочей кухонной утварью. Стол был вечно засыпан остатками трав, измазан всевозможными мазями и заставлен банками, мисками и ступками так, что найти чистый островок было той ещё задачей. В этом же доме была почти стерильная чистота. Как-будто хозяин только что закончил уборку и ненадолго отлучился. Серёжа с грустью подумал о своей избушке. Вернётся ли он туда? И будет ли вообще куда возвращаться? Он подтянул ноги к груди и принялся выводить пальцем узоры на одеяле. Лежанка была удобная. В доме приятно пахло чистотой и сеном от подушки. Почти как у него дома. Серёжа пытался найти в себе хоть каплю беспокойства или тревоги, но была только лёгкая грусть по своей избушке и какое-то умиротворение. Сергей почти животным чутьем ощущал, что в этом доме ему бояться нечего, что всё закончилось, что хозяин — кем бы он ни был — не желает ему зла. Серёжа откинулся на подушку и только собирался хорошенько потянуться на солнышке из приоткрытого квадратика окошка, как вдруг тяжелая дверь скрипнула и распахнулась. Должно быть всклокоченный Разумовский с круглыми от неожиданности глазами выглядел и правда комично, потому что вошедший тут же расхохотался. Серёжа неловко, как мог, подобрался и уставился на человека во все глаза. И посмотреть было на что. Сказать по правде, Разумовский представлял его совсем не таким. Он ожидал увидеть умудренного жизнью старца или, быть может, вообще какого-нибудь юродивого, которого попросили из деревни, чтобы не пугать местных детишек. Незнакомец не был ни тем, ни другим. Высоченный — намного выше покойного сына старосты, с косой саженью в плечах и густой темной щетиной на подбородке. У мужчины были чёрные, почти вороные волосы и смутно знакомые медово-карие глаза с улыбающимися морщинками в уголках. — Здравствуй, я Серёжа, — невпопад поздоровался Разумовский. Незнакомец моргнул и добродушно усмехнулся. — Очень приятно, Серёжа. Я Олег, — хозяин дома опустил забитых кроликов, которых Сергей сначала не заметил, на стол, и присел на скамью напротив Серёжиной лежанки. — Как ты себя чувствуешь, Серёжа? — неожиданно участливо спросил Олег, доверительно наклонившись в его сторону. Сергей не понимал, что отвечать и как себя вести со своим спасителем. Он невольно робел перед ним, не знал, что спросить в первую очередь и как поступить дальше. Разумовский нисколько не боялся, скорее… стеснялся? —Ноги…болят… — Серёжа как загипнотизированный не мог оторвать взгляд от глаз Олега и пришел в себя только тогда, когда он с тихим «Позволишь?» присел на колени у лежанки и осторожно откинул одеяло. У Олега были большие тёплые ладони с ярко выраженными венками, и Серёжины израненные стопы как-будто и болеть стали поменьше, когда Олег коснулся их и принялся ощупывать. Внутри что-то приятно ёкнуло, когда травник понял, что одна олегова ладонь больше его ступни. — Прости, я не лекарь, — досадливо поморщился Олег, — Знаю только самые простые припарки. Но боль должно снять. Олег сидел у его кровати на коленях, аккуратно разминал Серёжины израненные ноги, и Разумовский мог думать только об этих широких ладонях и знакомых карих глазах. — Ничего, — Серёжа несмело улыбнулся, — Зато я травник. Ты всё правильно делаешь. От простых ссадин хватит зверобоя, лопуха и ромашки. Он двинул ногой, и Олег, смутившись, поспешно убрал руки. — Я принесу зверобой, — тут же пообещал Олег. — Но сначала, — он встал и хлопнул в ладоши, — тебе пора подкрепиться, друг мой! Ты проспал почти два дня. Слишком быстро на Серёжин взгляд Олег отвернулся и направился к столу. Поняв, что он собирается делать, Сергей выпучил глаза и тут же накрылся одеялом с головой. Травник совершенно не хотел видеть процесс свежевания их обеда. Не то чтобы он никогда не ел мяса. Просто приготовление и прием пищи были двумя совершенно разными этапами, и Серёжа не желал знать ничегошеньки о том, через что проходит кролик прежде чем попасть на стол. Олег, заметив, что вместо травника на кровати теперь покоится живописный холмик из одеяла, остановился и удивленно уставился на него. — Что такое? Серёжа аккуратно показал нос из своего укрытия. — Я просто… не люблю смотреть, как… потрошат животных… — Разумовский брезгливо поморщился. — И что же? — тёплые глаза Олега смешливо заблестели. — И мясо мы не едим? — Едим. — Серёжа насупился. — Просто редко. У меня рука не поднимается на бедных кроликов. Они же такие хорошенькие! — травник досадливо шмыгнул носом. — Дома я в основном ел только корешки и ягоды. Ну и… жители иногда что-нибудь приносили, пока… — Серёжа опустил глаза. Олег поспешил сменить тему. — Тогда я займусь этим на улице, хорошо? Обещаю, после корешков и ягод, эти кролики будут лучшим, что ты ел за свою жизнь! Когда дверь за Олегом захлопнулась, Серёжа наконец нашел в себе силы выдохнуть и расслабиться. Он посидел на лежанке ещё немного, решив, что после такой странной встречи можно позволить себе немного придти в себя, и всё-таки как следует потянулся, почти замурлыкав от удовольствия. Сергей откинул одеяло и придирчиво осмотрел свой внешний вид. Ни его любимой сорочки, ни штанишек на нём уже не было, что было вполне ожидаемо. На задворках сознания опять мелькнула жалобная мыслишка о том, как долго он старался и вышивал цветы на его прошлой рубашке. Теперь же он сидел в какой-то непомерно огромной рубахе. Она была самая простая, белая, и пахла почему-то тем же клятым можжевельником и чистотой. После некоторых раздумий Серёжа решил, что его это вполне устраивает, и перешел к придирчивому осмотру своих ног. Только начавшие подживать спустя два дня ступни выглядели ужасно. Сбитые, все в мелких ранках от камешков и лесных веток, да ещё и сплошь покрытые темными пятнышками синяков. Серёжа поморщился и принялся ощупывать себя дальше. К его облегчению раны на теле были совсем неглубокими и походили скорее на небольшие царапины. Травник опустил рубашку, пригладил одной рукой всклокоченные вихры на голове, отметив про себя, что нужно бы попросить у Олега гребень, и задумчиво уставился в окошко. Почему он ничего не спросил о своем чудесном спасении? Почему даже не поинтересовался, кто Олег вообще такой и где они сейчас находятся? Серёжа чувствовал, вернее слышал, что они явно не в деревне, и даже не на лесной опушке. Природа вокруг домика жила и пела. Птички заливались трелями на ветках деревьев, где-то постукивал дятел. Ветер ворошил листья на осинках. Серёжа смутно представлял, как выглядит дворик перед домом. Всё, что он видел из окошка у кровати было широкой спиной Олега, склонившегося над небольшим пеньком и сосредоточенно сдирающего шкурку с кролика, и очертания небольшой поляны, окруженной большими, старыми деревьями. Значит они в лесу. В Глуши. Травник не боялся леса и не боялся Олега, шестым чувствам ощущая, что он не причинит ему вреда. Но Серёже отчаянно нужно было знать кто он такой, и как же так вышло, что тот ужасный Волк на поляне не разорвал его на клочки.