AMYGDALA

             

***

      

[Picturesque — O.K?]

      По белым стенам серый дым стелится. Распадаясь кучерявым облаком и оседая на пыльной поверхности стола. Пустого такого же, как стены. Ни фотографий, ни плакатов, ни вырезок из газет. Ни книг, ни блокнотов, цветов в горшках и кружек грязных и тех нет. Всё голо и пусто. Как внутри. Сону выдыхает дым ещё раз, медленно и тягуче, в трубочку складывая израненные сухие губы. Закручивая поток и прозрачным торнадо взвивая облако к потолку. Он затягивается электронной сигаретой ещё раз, поглубже, посильнее. На губах оседает сладкий привкус малины, на кончике языка горчит оттенок грейпфрута. Никотин же забивается в глотку и травит лёгкие, но Сону затягивается снова, ощущая, как постепенно отдаёт в голову, туманя. Кружится теперь не только дым, но и он в комнате, картинка перед глазами и вся его чёртова жизнь. Точнее будет сказать, её он сам вертел. Отросшими ногтями он ведёт по виску, вбок, забирая с лица рыжие прядки и впиваясь в них пальцами, чуть оттягивая. Царапает кожу головы, тянет волосы, чтобы ощутить боль, к которой уже настолько привык, что кажется её отсутствие нормально. Он лишь надеется, что не стал к этой боли отрофирован. Тогда совсем всё хреново. Тогда он точно больше не выдержит. Дым кутает голову, его самого в кокон, комнату. За руку ведёт в незримом танце, вокруг оси запутывает, оплетает. Связывает щиколотки и заставляет повалиться на матрас. Сону падает, расставив в стороны руки, это неприятно, матрас не из дорогих и мягких, и он конкретно отбивает копчик и немного лопатки. Но как только затылок касается подушки, глаза машинально закрываются, а карусель из картин перед ними успокаивается, останавливаясь. Его путешествие окончено, пора передохнуть. Он курит…третий час к ряду без остановки? Он не помнит. Его телефон разрядился ещё с час назад, настенных часов отродясь не было, а за окном белый день, что не пойми который там час. Глаза открывать не хочется вовсе, а электронная сигарета валится из ослабших пальцев на серый ковёр. Он откроет их, а дальше что? Всё тот же кривоватый потолок с неоттираемыми следами убитых насекомых, желтоватый плафон с одной из двух работающих лампочек. И снова картинки из всей его жизни, то вперемешку, то по очереди. Начиная с первой ошибки и до сегодня. Дней, прожитых правильно, не было. Поднимая руку, Сону представляет над собой бескрайнее небо с пушистыми облаками. Не из никотинового дыма, а настоящими, мягкими, белоснежными. Он помнит их ещё по детству, когда можно было лежать беззаботно на траве, позволяя всяким букашкам исследовать маленькое тело, не боясь их. Когда всё за что ты переживал: шоколад, который тебе не купили или игрушка, которую не дали перед сном. Когда родители были живы и оберегали каждый твой шаг, стараясь построить вокруг тебя лучший мир и проложить дорогу в правильное будущее. Глаза Сону всё же открывает, глядя сквозь пальцы на люстру размытым от слёз взглядом. Они были бы им недовольны, возможно, даже отказались бы от него такого, ведь сколько сил было вложено в бессмысленное тело? Взгляд скользит от костлявых пальцев к запястьям, открытым под широкими рукавами пижамной кофты. Худым, наверное, кто-то сказал бы «изящным». Нездоровым. Ни один браслет не подходит, часы болтаются и спадают. Разве что резинкам для волос там самое место, жаль только у Сону волосы короткие и ему это без надобности. Под свисающим рукавом ниже — кусочек плотно затянутого бинта. Из украшений на Сону — шрамы. Скрытые и не очень. Свежие и давно зажившие. Своей жизнью в том числе. Он переворачивает ладонь медленно, разглядывая продольный шрам, цвета розовее, чем вся кожа. Толстый, грубый и некрасивый. Оставшийся напоминанием на всю жизнь о годах, проведённых в интернате. Первый и такой поучительный. Решивший его дальнейшую судьбу, показав, что боль — бывает разной. И не всегда терпеть её — плохо. И не всегда причинять её обязательно другим, чтобы тебя отпустило. Плавно моргая, Сону меняет фокус на один сломанный ноготь. Задумчиво разглядывает его, пока картинки перед открытыми глазами сменяются с тёмно-синего на светло-серое. Воспоминания прошлого отходят на задний план, собираясь в чёткие образы совсем недавних событий. Его пальцы, вцепившиеся в чужой бомбер, ноготь, от напора сломавшийся о грубую молнию, напряжение в руках, а после резкий отток крови и полная невесомость, когда он раскинулся, подобно окрылённому. Его ресницы трепещут и ему кажется, что он вновь ощущает это состояние бесконтрольного тела, держащегося засчёт крепко сомкнутых ног по обе стороны от чужих и чёрт ещё знает каким чудом. Ему бы почувствовать ветер в лицо, но слишком сердобольный владелец байка нацепил на него шлем. И ладно. Этой поездки хватило на ещё полчаса постэффекта. У Сону безбожно тряслись руки, пальцы не хотели держать ключ от квартиры, не сразу попавший в замочную скважину. Ноги, словно желе, и без того едва его держащие в повседневной жизни, расплывались, стоило лишь ему пересечь порог квартиры. Это было чудесное чувство. Жаль, как и все — недолгое. Всё в этой жизни, Сону хорошо это выучил, недолгое. События, хорошее настроение, тёплая погода. Люди. У всего есть свой срок. И он никогда почти не совпадает с ожидаемым. Вот почему Сону почти научился ничего не ожидать. Почти. Потому, что приучить себя к тому, что ничто не вечно — труднее всего, как ему кажется. К боли — вопрос времени; к усталости — дело привычки; к голоду — тренировки. Но вот перестать постоянно надеяться и ждать, что в этот раз всё будет иначе…это, должно быть, такая человеческая натура. Проклятая, Сону думает. До банального: мы ждём, пока заснём, каждый раз надеясь, что это случится быстрее, а не к рассвету. Мы ждём, пока желудок совсем скрутит в узел от голода, но вот в следующий раз он вытерпит чуточку дольше. Ждём автобус или машину, чтобы уехать куда нам нужно, как можно быстрее. Ждём лифт, чтобы спуститься, про себя думая: «вот бы был на этаже ближе». Очереди в магазинах и постоянное постукивание ногой по полу… Ожидание — маленькая смерть, говорят. Сону вот свою всё никак не встретит, собирая все эти маленькие камни в одну большую стену, по которой карабкается к Великой. Только она его, кажется, пока не ждёт. Он признается честно и лишь раз, к ней ползёт, но тоже не очень-то и торопится. И сам не знает почему? Будто игра тяни-толкай, в которой он тянется, а от него делают шаг назад, оттягивая момент дальше. Будто ещё не время. Сону выбирать это время сам однако не спешит. Он морщится, как только в виски простреливает очередной спазм, и перекатывается на бок, собираясь в позу эмбриона и пальцами по ковру вслепую нашаривая сигарету. Затянуться, ему нужно затянуться противной сладостью и терпкой горечью. Это пройдёт после трёх затяжек. Потому, что боль, разбросанная по вискам, локализуется во лбу, а после плавно растечётся по макушке к затылку, фиксируясь там и ударяя в каждый момент, когда Сону будет моргать. Или шарахнет темнотой по глазам, сбивая вдобавок с ног, когда Сону вдруг захочет подняться. Но к этому привыкаешь тоже. Пара глубоких вдохов, посидеть около минуты на месте, после подняться и по новой. Затяжка за затяжкой, полстакана воды, открыть окно. И со временем отпускает. Сону привык. К этому Сону уже привык. Первые две затяжки медленные, вдумчивые. Подряд сразу бросаться нельзя, накроет ещё в лежачем положении. Перед третьей Сону осторожно приподнимается, опираясь на свободную руку. На пробу глаза приоткрывает, проверяя: стол не скачет, стены не плывут, свет не режет. Уже хорошо. Дальше сложнее, но он справляется и поднимается постепенно на ноги, тут же втягивая в себя дым и медленно выдыхая носом. Ошибка номер один. Перед глазами мгновенно калейдоскопом все мысли, перепутанные с воспоминаниями, страхи, кошмары, мечты, внезапно короткий хвост из пепельных волос и серёжка с болтающимся крестом под мочкой. Сону встряхивает головой и чертыхается, через нос в таком состоянии выдыхать было тупой привычкой и глупой идеей. По мозгам бьёт безошибочно и моментально. Он хмурится собственным же мыслям, поймать пытаясь последнюю, что ярким пятном бросилась в расширенные зрачки. Сухие волосы светлого пепла, у корней уже темнеющие, кое-где на затылке с прядками желтоватого: плохо нанесённая краска. Длинная бледная шея, наполовину скрытая воротом чёрного бомбера. Ушная раковина с чередой проколов от индастриала до обычной дырки в мочке, увенчанной небольшим серебряным крестом. Сону затягивается ещё раз, наклоняя голову в сторону и смотря в зияющий чёрным дверной проём, как в бездну собстввенного сознания, в котором разглядывает запомнившийся образ. Это смешно. Но он не помнит лица совершенно. То есть, покажи ему сейчас носом к носу парня, что прокатил его по вечерней дороге — Сону с вероятностью девяносто процентов не узнает его, если не детали, что врезались в голову с вида со спины. Он шаркает в тёмный коридор, через него в приоткрытую дверь ванной просачивается тенью. Свет там включён всегда, но Сону лезет в ящичек за небольшим зеркалом, проверяя запасы. Бинтов осталось максимум на неделю, спирт бы тоже прикупить. Какова будет вероятность, что он, выйдя на пару минут до аптеки, встретит этого парня вновь? Что, если он даже не живёт здесь, а просто приезжал к другу? По делам? Доставщик? Сону поджимает искусанные сухие губы, уставляясь сквозь своё отражение. Доставщики вряд ли бы ездили на таких байках. Зверя, урчащего под ним, он тоже смутно, но запомнил. И дешёвкой он не показался ему вовсе. Сону не нужно повторение, Сону не нужен даром этот парень. Но ему чисто по-человечески интересно взглянуть в его лицо. Это как…это как крайне нездоровое желание посмотреть в глаза твоего убийцы, чтобы напоследок вырезать у себя на обратной стороне век то, в чьём облике к тебе пришла Смерть. Или рассматривать долго насекомых, которых ты боишься, на картинках в интернете или учебниках. Ты знаешь, что не желаешь повторной встречи, но было бы неплохо, на всякий случай, точно помнить и знать внешний вид. Необъяснимое всё-таки дерьмо, Сону считает. Пижамная кофта летит на матрас с острых плеч, висящая до этого на спинке стула чёрная кофта приятной прохладой ложится к телу, скрывая множественные шрамы и перебинтованную левую руку от локтя и почти до запястья. Сону с наслаждением тянет рукава ниже, закрывая ими выпирающие костяшки. Сбрасывает и штаны, сменяя их похожими, чёрными. В кармане проверяет смятые купюры и карту, пока ползёт в коридор, делая новую затяжку и отправляя дым клубиться позади, наполняя комнату. В кеды он залезает, сминая пятки некрасиво и не удосуживаясь даже надеть их, как следует. Весь путь до соседнего дома — полторы минуты, ему незачем ради этого напрягать вестибюлярный аппарат, наклоняясь к шнуркам и вдевая нормально ступни. И снова наступает ожидание. Лифт непозволительно долго тянется к шестому этажу с двенадцатого, а после с шестого на первый. Сону искусывает нижнюю губу до повторных ран, потому что курить в лифте нельзя. Ногтями вытягивает крохотную нитку сбоку на штанах, её бы отрезать, но пусть болтается. Это как с существованием. Перерезать бы его, но пусть болтается, пока не шибко мешает. Сону криво усмехается уголком рта, слизывая кровь с белых губ, и выходит из подъезда, попадая под злостную атаку солнечных лучей. Кривится. Он ненавидит прямое солнце всем естеством. В отдалении, на фотографиях, где-то из зашторенного окна — пожалуйста. Но когда эта тварь выжигает сетчатку, прижигая следом и кожу на оголённых участках шеи и лица… Шаги его заторможенные, как и все движения. Рука с сигаретой возле рта уже наготове, когда холодный пластик обхватывают раненные губы, получая желанную дозу сладости и никотина. Сону в буквальном смысле ползёт к аптеке, сгорая по пути от палящего солнца и боли в голове, что начала усиливаться. Зрение из-за этого скачет искажённой картинкой тоже, то подставляя ему вместо ближайшего дома целых два, то просто теряя связь с реальностью и пуская перед глазами темноту. По голове хочется как по старому телевизору ударить, чтобы не было помех, но по голове Сону и без того прилетает короткими спазмами от всего вокруг. Солнце, душноватая погода, усталость, недосып, сигареты. Шум детей, кружащих над блестяще-тёмно-синим байком. Сону сводит брови к переносице, напрягаясь всем телом, но решая не останавливаться, когда понимает, что прошёл смутно знакомый мотоцикл. Разве что цвет у того был другой в прошлый вечер. Все ли они одинаковые? Тот ли это самый или его катали на полностью чёрном и совсем другом? Ответов на эти вопросы у Сону нет, но есть засевший в сознании красивый бок мотоцикла, тёмно-синего цвета с блестящим отливом, и вновь ощущение лёгкости до кончиков пальцев электричеством его пронизывающее. Он даже едва не роняет из руки электронную сигарету, вздрагивая и вовремя убирая её в карман штанов. Всё равно что-то как-то не курится, пока мысли полностью топят голову, вытесняя оттуда даже дым. Дверь в аптеку, открываясь, противно гремит колокольчиками о стекло. Внутри, как на зло, ни души и взгляд фармацевта прилипает к нему, уже наготове недобрый.       — Бинты и спирт в стекле, пожалуйста, — бросает Сону в пластиковую перегородку, отделяющую его от женщины.       — Сколько? — голос заведомо уставший и, откровенно говоря, попросту заебавшийся.       — Три один, — Сону намеренно шарит глазами по витринам, лишь бы не сталкиваться с чужим лицом, полным осуждения; склоняет голову к плечу, когда находит кое-что интересное с витриной рядом.       — Наличные, карта? — с нескрываемой ленцой тянет женщина, доставая из ближайшего ящика необходимое.       — Наличные. Но Сону её уже почти не слышит. Отключется от внешнего мира, стягивая двумя пальцами брошюрку, оставленную кем-то на полке для сумок внизу. Смятый белый лист с кривонапечатнным текстом и одним единственным номером телефона.

«Комната Страха! Единственная в нашей стране комната, в которой вы забудете о том, что это игра и получите настоящие травмы, которые будут всю жизнь напоминать вам о том, что вы пережили. Скучно живётся и хотите острых ощущений, от которых вполне может отказать сердце? Тогда вам к нам. Строго 18+ Телефон: ххх-ххх-ххх»

Сону зажимает листок в кулаке, поднимая голову в тот момент, когда фармацевт уставляется на него в нетерпении, сжимая губы. Белый пакетик со спиртом и бинтами уже стоит готовый на кассе. Нужная сумма лежит у Сону в левом кармане штанов тоже.       — Обезбол какой-нибудь закиньте ещё. Выходит же из аптеки он с суммой потраченной большей, чем ожидал, но полностью погружённый в несчастную рекламку, которую так даже назвать тяжело. Забывший про незнакомца, его мотоцикл и собственные мысли. Всё, что стояло перед глазами во всех смыслах: листок. И возможные вариации комнат страха, какие он только в жизни своей видел, начиная с детских дешёвых пугалок на аттракционах и заканчивая самыми страшными фильмами уже в сознательном возрасте. Итог ведь всегда один: испытать животный страх и больше никогда не соваться в подобные места. Ну, или же посмеяться от души и сходить ещё разок, чтобы повеселиться. Веселиться Сону не хотелось совсем. А вот испытать леденящий душу ужас, да ещё и получить за это какие-то телесные воспоминания и боль впридачу…звучало, как самое сладкое ожидание. В его размышления и сладостное предвкушение врывается кто-то. Сону не слышит и не видит, но будто чувствует невидимую преграду, в которую врезается, останавливаясь. Вынужденно от рекламки отрывает пространственный взгляд, упираясь им в чужое лицо. Смутно знакомое…внутри Сону всё скручивается в мёртвый узел, потому, что он слышит, наконец, голос. И понимает, что кроме видимых деталей, запомнил ещё и его. Этот слегка надменный тон, манерную грубость и низкие ноты, отдающие вибрацией в груди даже на расстоянии. Крест в левом ухе блестит, отражая в себе колышащееся солнце, пока лучи его наводят беспорядки во вспушённых пепельных волосах, подсвечивая выбившиеся из хвоста прядки. Касаются лишь слегка густых ресниц, бросающих тёмную тень на серые глаза. Как асфальт после майского дождя с мокрым отблеском и графитовым подтоном. Сону впервые за долгое время теряется в чём-то, кроме размытой точки в углу собственной комнаты.       — М? — мычит, абсолютно не расслышав заданный ему вопрос. Губы, что его произнесли удивительно полные, несправедливо как-то даже. Сону даже невольно свои облизывает, чтобы хоть немного придать им жизни. Бесполезно.       — Говорю, сегодня просить меня покатать тебя не будешь? — брови незнакомца фигурно приподнимаются. Делают глаза его ещё опаснее и темнее. Если бы не светлые волосы, Сону мог бы обозвать его мрачным в целом. И этого типа он просил вчера прокатить себя?..       — Нет, — отвечает он, всё ещё пребывая на дне своих мыслей с топящей и давящей сверху чужой внешностью. Или он тонет в ней?       — Вот и правильно, — кивает парень, отворачивая голову. Показывая Сону свой профиль, но Сону лишь мажет по нему взглядом, в самом деле утопая в себе. Он наверное, как болванчик, кивает тоже, но уже вряд ли осознаёт, возобновляя шаг к дому. Ему нужно обмозговать это всё. Пережевать, переварить в себе, подумать, как на послевкусии? Листок в руке становится идеальным отвлечением, пустым полотном, в которое упереться глазами сейчас лучше всего, чтобы не потерять себя по дороге. Точка опоры. Как добирается до квартиры, Сону не знает, у него на автомате всё. Он оставляет бумажку на столе, она выделяется ярко среди пустоты, и стягивает с себя кофту, успевшую прилипнуть к телу, благодаря адскому солнцу. Байкер этот среди солнца в их понуром дворе чужеродным смотрелся, как Сону среди тех детей в интернате. Такой же несуразно неправильный, отличающийся, ненормальный. Слишком вычурный и яркий. Но удивительно дерзкий и зловеще напрягающий, как раз-таки району под стать. Сону ощущает голой кожей вовсе не прохладу своей квартиры, а колючий взгляд графитовых глаз на себе. Он словно цепляет его везде, прямо под одежду пробираясь, под дерму, вплетаясь затем в путы голубых вен. Он просачивается в каждую клетку, каждую пору, оседает на подкорке и оплетает кости, как цепь. Такой же цепкий и стальной, не содрать. Он опасный. Но Сону всем естеством понимает, как тьма внутри него тянется узнать эту тьму за окном. Сидящую на байке и крутящую сцепление. Вихрем уносящуюся прочь со двора, отблёскивая синевой, как языками синего пламени. И, если к Сону Смерть решила вдруг постучаться в его лице — он запомнит эти глаза, высечет на обратной стороне своих век, и никогда, даже в следующей жизни, даже горя на костре в Аду, не забудет. Ну, а пока жив — попытается в этих глазах себя собственноручно и утопить.              

***

      

[The Birthday Massacre — Red Stars]

      — Простите, но мы запускаем в комнату минимум по двое, — в который раз бьётся девушка, указывая ладонью на висящие на стекле перед ней правила. — Никаких исключений. Комната Страха не рассчитана на одного. Сону бы давно долбанул по этой тонкой перегородке так, чтобы осколки всё это мученическое личико к чертям изрезали, включая и его сжатый добела кулак. Но его руки всё ещё слабые, порезы в этот раз заживают как-то уж очень медленно, а возиться здесь с кровью, стеклом и новыми ранами без его личной аптечки — желания нет. Но желание разбить к чертям всё в этом задрипанном подвальчике лишь возрастает от невозможности разбить стекло или чьё-то лицо. Сону не меняется в лице своём — это факт. Но внутри у него, кто бы знал какая магма плещется, того и гляди норовя перелиться за края. Цвет его волос неспроста ведь такой на контрасте со всей чёрной одеждой. Было бы только вот ещё кому эти детали подмечать и понимать…       — А где, по-вашему, может взять человек себе пару, если у него нет друзей? — ровным голосом произносит, одним только господу и дьяволу известно, каких усилий ему стоит не повысить тон. Потому, что мгновенно повысится давление, а за ним и темнота в глазах подоспеет, слабость в теле и так по накатанной вверх. Оно ему сейчас не нужно.       — Простите, но… — девушка мнётся, видимо замечая, наконец, в чёрных почти глазах бешеный отблеск. Единственное, что выдаёт внутренний мир Сону сейчас — пламя на пепелище, злость в его глазах среди перманентной пустоты. — Может быть есть чаты в интернете? Там можно кому-нибудь предложить…       — Пишите об этом на своих сраных листочках заранее. Всё, чем Сону её балует — бранное слово и хлопок ладони по стеклу, с влепленным в него листком. Не кулак и не разбилось, но внутри слегка полегчало. Давление в груди поубавилось, а вместе с тем и в голове. От того, как девушка вздрогнула, ещё и потеплело как-то на том месте, где бьётся сердце. Не отвёл душу, но тоже ничего. Что ж, не всегда его планы идут как следует. К этому тоже бы как-нибудь привыкнуть, да всё не удаётся. Разворачиваясь на пятках, Сону покидает злосчастный подвал, до которого ехал чёртовых двадцать четыре станции на метро, потратил уйму времени, да даже встал пораньше, чтобы не под самый вечер потом возвращаться домой, и возможно успеть даже начать проект. Ему, к слову, на почту прилетело напоминание о дедлайне, которые он, как обычно, доводит до последнего, но это всё могло бы подождать, если бы эта девка, работающая в Комнате его просто разочек пустила. Что же там за испытания такие, в которых кроме тебя самого нужен ещё кто-то, как груз на плечи? Пока Сону поднимается на свет белый, его голова снова даёт сбой, получая слишком резко приток кислорода после душного подвального помещения.       — Чёрт… Его шатает, но он справляется, стискивая зубы и разворачивая себя в сторону метро, до которого ещё тоже, между прочим, добрых десять минут пешком. Сону даже интересно становится: найти отзывы об этом месте и прочесть каждый. Спрятались ли они так далеко, потому что аренда дешёвая? Или после их аттракционов и в самом деле впору трупы от сердечных приступов закапывать на заднем дворе? Если так, то ему кровь из носу нужно найти второго человека. Можно будет даже бросить его там где-нибудь у выхода, наплевать и продвигаться одному. Главное попасть внутрь, а всё остальное как-нибудь уж он решит. Он в самом деле роется в городских чатах каких-то психопатов-экстремалов, как предложила та девчонка, в поиске партнёра (читать, как балласта) для Комнаты. Но все оказываются либо слишком маленькими, либо слишком взрослыми, либо слишком глупыми. Либо планируют идти целой толпой. Какой тогда вообще от Комнаты Страха толк, если вас в помещении больше, чем воздуха? Это же не игрушечный квест с тюрьмой, коих по городу натыканы сотни. Сону так рассчитывал на это, что его не обманут, что рекламка правдива, да и место наводит на странные мысли. Всё сходилось одно к одному, если бы не тупое правило двух. Почему именно двух? Почему минимум не трое? Раздражение плещется в нём, выливаясь в хмурости бровей и лишь сильнее закусанных губах. Чаще втягиваемом дыме, что бьёт по голове с утроенной силой, но Сону игнорирует. Как может игнорирует, пока ползёт от метро до дома. Он итак сорок восемь остановок туда-обратно не курил, ему необходимо. Как минимум, чтобы успокоить вскипающее в груди недовольство, как максимум, чтобы заменить этим просранный обед и предстоящий из ничего ужин. Он в арку меж домов входя, затягивается посильнее, чтобы выпустить изо рта погуще клуб дыма. А за ним, рассыпающимся в лучах снова ярко играющего солнца, первым замечает переливающийся электриком бок байка. Чуть в сторону глаза отведя, и его владельца, разговаривающего по телефону с таким выражением на лице, что кажется подойди к нему Сону с очередной просьбой — не пошлёт. Просто шею переломит одним только взглядом или тоном голоса. И, как знать, возможно именно это Сону и побуждает двинуться вперёд, зубами надорвав едва зажившую на нижней губе ранку, по которой тут же проходится никотиновым языком. Щиплет. Но глаза щиплет сильнее от того, что их зацепили графитовые намертво впившись.       — Ночуешь около него? — колкость в голосе Сону даёт о себе знать от непрошедшей злобы на обстоятельства.       — Я перезвоню, — бросает в динамик пепельноволосый, изъедая из глаз Сону душу. Да было бы там что, в самом-то деле… — Курить вредно.       — Жить вообще вредно, — парирует Сону, затягиваясь картинно, но жалея тут же. Потому, что лицо чужое пропадает на пару мгновений, затягиваясь чернотой, что мушками в глаза лезет, отпуская в этот раз тяжело и не сразу. Он лишь надеется, что его не пошатнуло, падать в ноги этому парню последнее, что нужно его уязвлённому состоянию сейчас.       — Да я смотрю ты не шибко и держишься. Чего тебе?       — Занят? Прямо сейчас, — не мешкает Сону, выдыхая дым в сторону и облизываясь снова, смешивая терпкую сладость с металлическим привкусом.       — Для тебя — да, — отрезают на полпути. С лица Сону последние краски сходят и даже кровь в ранке на губе, кажется, останавливается. Он мрачнеет, словно тучи нагоняя вокруг них только двоих. И ему не чудится, солнце и впрямь вдруг ушло за облака, хотя их поблизости вроде и не было даже. Аура их видимо так сильно влияет на общее окружение, что темнотой засасывает. Или у Сону попросту вновь кружится голова…       — Мне нужен человек, — решает не отступать и идти ва-банк. — Не из трусливых, — поддевает, зная, видя, как это отражается в графитовой радужке вспышкой молнии. — Но, если ты как раз такой…       — Не разводи детский сад. Ближе к делу.       — Есть Комната Страха, — парень напротив кривится в неверии, что слышит это, уже готовый отказать вновь, но Сону добавляет: — Не квест. Точнее…это типа единственный в городе по-настоящему опасный аттракцион. В отзывах пишут, что кто-то оказывался в больничке.       — По поводу? — хмурятся густые брови под пепельной чёлкой.       — Шоковое состояние, — перечисляет, — мелкие раны, психологическая помощь, — делает намеренную паузу, нагнетая. — Наложение швов на глубокие порезы и переломы.       — Что за дичь?       — Это я и хочу выяснить.       — Псих. Это брошено тихо в самый фильтр сигареты, что прикладывается к полным губам. Сону только сейчас замечает, что в пальцах незнакомца и впрямь дотлевала сигарета, пока он затягивается в последний раз, прежде, чем бросить её под ноги, затаптывая. Ну что за свинья? И вот ещё почему Сону предпочитает электронные сигареты.       — А я тут при чём? Сону не сдерживает дёргающегося уголка рта в зарождающейся ухмылке. Попался. Ломался, но подцепил крючок и повёлся так быстро. Он вновь ровняет губы в линию, выдыхая носом дым и лишние эмоции, отвечая:       — Мне нужен второй человек. Одного не пускают.       — А я тут…       — Мне показалось, что ты не ссыкло. Прибивает. Как муху к стеклу, распластывая крыльями. Наблюдает за сменой эмоций. С раздражения на секундную злость, от неё к успокоению, следом к напряжению, что читается во всём лице. Ходящие желваки, поджатые губы, тяжёлый взгляд, не мигающий. Парень борется с собой, и Сону может с точностью угадать: пытается либо придумать, как послать, либо, как согласиться, чтобы это не показалось поражением. Сону не гордый, он может и поупрашивает, но до чего будет приятно услышать согласие без лишнего потраченного времени, что он сегодня и без того втрепал вникуда.       — Тебе точно девятнадцать? — прилетает вдруг в лоб вопрос.       — Айди показать? — не остаётся в долгу Сону.       — И что мне с того, что я с тобой туда пойду? Как родитель, за ручку тебя отвести и дать поиграть в сухом бассейне, пока время не истечёт?       — А ты ещё и смышлёный. Он слышит с каким свистом втягивается ноздрями воздух и на всякий случай готовится к отборной брани или даже рукоприкладству. Защитится вряд ли, слабость ещё даёт о себе знать, но вот поцарапать на прощание сумеет, как пить дать. Но не приходится.       — Мне двадцать два, имей-ка уважение. Ну или хотя бы изобрази, — сквозь зубы скрипят.       — Если пойдёшь со мной — даже хёном там называть буду, — обещает Сону, прикладывая к губам сигарету. — Так что? Он тянет дым. Парень напротив время. Следит за тем, как сизый поток плавно тянется вниз от сложенных в трубочку белых губ Сону. О чём-то там своём думает, всё ещё сомневается. Телефон проверяет, трижды подряд его с блокировки снимая. И чертыхается, заставляя Сону незаметно выдохнуть и расслабиться всем телом.       — Где? — единственный вопрос, прежде, чем нога перебрасывается через байк.       — У чёрта на рогах, — цыкает Сону, подходя ближе и убирая сигарету во внутренний карман куртки. — Буквально.       — Шлем.       — А ты?       — Не я еду сзади с больным пристрастием к отпусканию рук.       — Не в этот раз, — у Сону на сегодня иные планы.       — Да насрать. Шлем надень, — его настырно пихают в живот, и спасибо, что не в руки, Сону было бы неправильно больно. Он берёт его, вертит несколько раз, осматривая. Вздыхает, сдаваясь тоже, и надевает, как в прошлый раз. Неудобно, глухо, не нравится. Он морщится, но этого уже не видно, когда он залезает позади, укладывая руки свои, как и тогда, вокруг чужого торса, пальцами цепляясь крепче за бомбер.       — Как зовут-то тебя? — слышится крик, перебивающий рёв заведённого мотора.       — Как захочется! — повторяет Сону, придвигаясь совсем вплотную и грудью своей ощущая чужое тепло под скрипящей курткой.       — Значит будешь Лисом, — припечатывают вдруг. И Сону не успевает это оспорить, потому что байк срывается с места, слегка дёргая его. Заставляя ещё крепче руками и бёдрами обхватить парня впереди. Они уносятся со двора молниеносно, пока сердце в грудной клетке Сону трепещется, эхом отдаваясь в чужие лопатки. Он позже обдумает обязательно, что и зачем натворил, и какого чёрта его вдруг незнакомец прозвал Лисом, но пока они летят навстречу его ещё не проёбанному шансу, он просто закрывает глаза, прижимаясь совсем уж крепко, и растворяется в потоке воздуха, как и байк в потоке машин.