AMYGDALA

             

***

      

[Picturesque — Day by Day]

      «Хуже, чем быть ненужным кому-то, быть ненужным самому себе.» Сонхун помнит эту фразу из детства, когда прочёл её в какой-то из маминых книг, что стояли мёртвым грузом на полках шифанера в гостиной. Помнит хорошо, но к себе её никогда не относил, не прочувствовал до конца. Потому, что ещё не встречался с ситуацией, в которой был бы хоть кому-то ненужным. После гибели матери, он об этом не задумывался, после смерти отца достаточно быстро сросся с Джеем и его семьёй, вместе с тем был завербован и в нарко-сферу. Но к Сону он эту фразу может отнести на все девяносто девять и девять процента. Среди папок с его мед.картами и личным делом, находится ещё одна совсем небольшая, в которой лежат распечатки его когда-то активных страничек в социальной сети. Никаких друзей, никаких фотографий с другими подростками, никаких бурных обсуждений в комментариях под редкими постами. Квону, или кому-то из его знакомых, даже удалось взломать страницу, хоть та и была заброшена целых четыре года назад, и перебирая листы один за другим, Сонхун не находит среди них ни единого диалога. Хотя бы короткого и бессмысленного. У Сону там пусто совсем, как было в квартире. Как в нём самом. Само собой, никаких социальных сетей, во время пребывания в интернате, у Сону не было. После, лишь его рабочая страница с нулевой внешней активностью, кроме скупого общения по заказам. Та же пустота в фотографиях, только портфолио и рабочие моменты. Ничего лишнего. Ничего, за что можно было бы зацепиться. Сону, словно призрак. Существующий, но невидимый. Сонхуну в какой-то момент даже не верится, что была проделана настолько кропотливая работа ради мальчишки, которого могло и не быть больше в его жизни. Разве был он достаточной угрозой для них всех, чтобы так стараться? Зачем он оказался им настолько нужным, что его жизнь за последние пять лет буквально препарировали и рассмотрели под микроскопом? К середине ночи Сонхун откладывает все папки обратно на тумбочку и накрывает лицо ладонями. В нём борются столько эмоций и чувств сразу, что начинает тошнить. Слишком много информации и испытаний за день, слишком много тайн и тяжёлых мыслей. Слишком мало сил на это всё и не только потому, что он ничего не ел за весь день, нормально не спал и морально истощён от нервов. Их в принципе слишком мало для всего, что происходит сейчас с ним и его жизнью. Но даже этих сил хватает пока для того, чтобы не поступить, как Сону. Хоть порой и кажется, что это единственно верный выход. Он поднимается с тяжестью в костях, кое-как подталкивая себя к окну, чтобы ещё разок закурить. Тянет дым в этот раз медленно, разглядывая непривычно для июля затянутое тучами небо. Неожиданно, вместо горечи, хочется почувствовать приторную сладость, сводящую зубы и мяту на послевкусии. Сонхун бросает взгляд на сумку Сону, лежащую на краю кушетки. Даже не думает себя остановить, когда дёргает молнию и лезет внутрь, сразу находя электронку и телефон. С точно таким же жёлтым стикером прямо на экране. У Сонхуна дым поперёк горла, который он выдыхает резко носом. На стикере открыто написан пароль. Сону всё-всё подготовил. И это ужасает Сонхуна больше всего. В пальцах холодным ощущается металл электронной сигареты, Сонхун крутит её, ведёт подушечками по кнопкам, нажимает на одну из них. Выключена, что логично. Сону показывал это всего лишь раз, больше месяца назад, но Сонхун зачем-то запомнил, и теперь, он включает её, следя за загорающимся экранчиком, с по-прежнему непонятными цифрами на нём. Прикладывает к губам, затягиваясь поглубже. В один из походов в вейп-шоп, Сону для чего-то тоже показывал ему и как проверять уровень жидкости, и прочёл целую лекцию о том, какую лучше никогда не брать, хотя сам постоянно стопорится с выбором. Сонхун помнит это всё. Только зачем? Неясно. Он не был с Сону десять дней. Вкус на губах непривычно и на Сону непохожий. Горький грейпфрут и что-то отдалённо сладкое, чего Сонхун понять никак не может. И никакой мяты на послевкусии, как было раньше. Резь в горле заставляет его поморщиться, и он лезет в сумку дальше, надеясь найти баночку с жидкостью тоже. Как знать, вдруг Сону и её бросил в сумку? Но там ничего нет, и Сонхуну остаётся лишь догадаться: никотина в этом вдвое больше, чем Сону при нём курил. За десять дней, у Сону изменилось слишком многое, и Сонхуну теперь это расхлёбывать. Он не лезет больше в документы, но кидает себя, кажется, в более опасную авантюру. И расстёгивает молнию сумки с ноутбуком. Распечатки соц.сетей в папке и проверка их воочию — вещи совершенно разные. К тому же, внутрь ноутбука Сону никто проникал и то, что хранится там доступно сейчас только Сонхуну. А судя по тому, что и внутри ноутбука, на клавиатуре, был прикреплён стикер со списком паролей, этот доступ должен был остаться у Сонхуна навсегда. Как и память, боль и угрызения совести. Подтаскивая кресло ближе к окну, Сонхун ещё раз затягивается, невольно кривясь от вкуса, но не прекращая, и зависает над клавиатурой. Смотрит в экран с простой чёрной заставкой, логином и пустым окошком пароля. Даже здесь, всё такое же тёмное и пустое. Даже здесь на Сонхуна смотрит бездна, в которую он рискует окунуться с головой. Дальше, глубже, безвозвратно. У них обоих пути назад больше нет. Как только всё прогружается, после введённого пароля, Сонхун снова смотрит на черноту с редкими иконками программ и папок. Он опускает глаза на стикер, сверяя список сайтов, к которым Сону оставил для него доступ. Какаоток, фейсбук, почта, музыкальная платформа. Для Сонхуна кажется странным, что Сону не упоминает нигде свою работу, не просит написать работодателю ничего и вообще всё на его ноутбуке выглядит так, словно он никогда не был причастен к дизайну вовсе. Сонхун не дурак и знает основные рабочие программы, забивает их название в поисковую строку, но их нет. Никаких громко названных «проекты» папок, никаких вкладок со вспомогательными сайтами в браузере. Ничего. И это могло бы навести Сонхуна на мысль о том, что Сону солгал ему в этом, но загрузившаяся почта расставляет всё по местам. В исходящих у Сону отправленные сканы документов и заявления на увольнение. В принятых, но не прочитанных письмо от, вероятно, начальника, начинающееся с «Привет, Сону! Очень жаль, что…». Сонхун не открывает, не читает дальше, но ставит про себя пометку о том, что Сону продумал и это. Уволился заранее, письмо с документами датировано позавчерашним днём, не стал дожидаться ответа, будучи уверенным в собственном решении. Неясно только: зачем снёс с ноутбука всё, что никак бы не помешало, в случае его гибели. Это были просто ярлыки и память. Вздыхая поглубже и следом снова затягивая в себя фруктовый дым, Сонхун листает почту дальше. Рассылки от музыкальной платформы, уведомления о входящих в какаоток по работе, чек. Он останавливается на нём, завидя в логине отправителя «health», и его уже открывает, чтобы ознакомиться. Предполагая уже и угадывая, в общем-то, там чек на заказ снотворного. Недельной давности. Значит выбранный путь был, возможно, спонтанным. И, возможно, Сону хотел просто изначально помочь себе справиться. А через неделю, просто опустил руки совсем, позволив Смерти их перехватить в свои. Сонхун поджимает губы. Ему их удалось разорвать. Он надеется. Он выходит во входящие обратно, листает дальше, но там остаются лишь дайджесты с музыкальной платформы, продление подписки и ещё немного рассылок рекламных и с каких-то дизайнерских сайтов, которые Сону не посещал больше двух недель. В его закладках — всё то же, куда он дал Сонхуну доступ. Почистил или так было изначально: Сонхун уже не узнает, потому что не полезет разбираться. У него на эту ночь стоит другая задача. Экран иногда пропадает за фруктовым дымом, но Сонхун открывает сразу все вкладки, чтобы было проще между ними переключаться. На фейсбуке всё также, как и в какаоток. Оставшиеся диалоги с работы, какие-то записи самому себе, как заметки, по проектам, и да — это тоже как одно из подтверждений, что работа у Сону всё-таки была. Сонхун пролистывает это быстро, бегло проходясь взглядом между строк. Но что действительно привлекает его внимание настолько, что сердце в грудной затихает, так это недавно созданный плейлист. Названный одним коротким «AMYGDALA». Сонхун, спасибо его медицинской домашней библиотеке, прекрасно знает, что это такое. Сонхуну только интересно: чем именно руководствовался Сону, называя этот плейлист так, два дня назад? Музыка никогда не была темой для их разговоров, что на самом деле странно должно быть для двух молодых парней. Но Сонхун привык к тишине, рёву мотора или гулу собственных мыслей, так и не найдя для себя спасения в музыке. Сону же никогда с ним ничем не делился, да и замечен с наушниками Сонхуном не был. Поэтому среди треков Сонхун не находит и половины знакомых ему. Что-то, очень популярное, он выцепляет сразу, что-то видит впервые. Но одно подмечает точно: все они с тяжёлой историей. Почти все из них печальные. Большинство из них про тьму, что их обоих обнимает так крепко за плечи. И ничего о любви, если только не притянуть за уши.

[AgustD — AMYGDALA]

Он косится на неприкрытую дверь и поднимается с кресла, чтобы плотнее закрыть её на замок изнутри. Чтобы вернуться сразу же на место и, поставив громкость на минимум, включить плейлист с самой первой песни. Вероятно и давшей название всему плейлисту. Если нет в нём ещё какого-то подтекста. Сонхун кивает сам себе. Это Сону. И, конечно же, подтекст там есть. Сонхуну не лень, да и время, спасибо ночи, у него есть, а потому, он открывает текст каждой включающейся в плейлисте песни. От каждой по коже ощущает мурашки, потому что начинает постепенно понимать, как надеется правильно. Текст за текстом, Сону словно говорит с ним. Текст за текстом, он будто слушает кем-то переписанную и приукрашенную немного — их историю. С первого дня и до…дня, когда он Сону нашёл. Он забывает обо всём, пока вчитывается в строки и параллельно пытается запоминать музыку. Но она запоминается сама. Въедается на подкорку, пришивается к его сознанию, вбивается битами в него намертво. В сердце отдельным комком селится, не вытравить уже. Когда вместо густых туч и редких за ними звёзд на Сонхуна начинает смотреть сероватый рассвет, он нажимает на «стоп» за десять секунд до конца пока что последней песни. Падали ли они в бесконечность оба? Ознаменовал ли Сону этим треком свой уход, так красиво подобрав по названию и звучанию? Как долго он сидел над составлением плейлиста, кропотливо подбирая каждую песню? Делал ли он это в самом деле потому, что надеялся, что ноутбук окажется в руках Сонхуна? Думал ли он о том, что ему после этого придётся Сонхуну в глаза смотреть? Или уверен был, что успеет исчезнуть раньше? Дым в лёгкие больше не идёт, и Сонхун отодвигает от себя электронку, замечая, как мигает индикатор батареи пустым. Он откладывает её на подоконник, закрывая крышку ноутбука и откидываясь спиной в кресло. Устремляет взгляд в небо с просыпающимся светло-серым рассветом. Как цвет его глаз в детстве. Чуть темнее, чем цвет его волос сейчас. Испачканный белый, но ещё не грязно-чёрный. И, может быть, всё же судьбы их тоже не непроглядно чёрные? И есть шанс оттереть их хотя бы до тёмно-серого? Часы на экране мобильного показывают шесть утра, когда Сонхун позволяет себе ненадолго прикрыть глаза. Ему не нужен сон, он знает, что ждёт его там, на той стороне, но ему нужны силы на завтра. Сону нужны его силы. И Сонхун позволяет усталости и слабости взять верх, проваливаясь в короткую дрёму.              

***

      

[Glasslands - Misery Game]

      Но на утро чуда не случается.       — Почему так? — пропуская волосы сквозь пальцы, Сонхун трёт ладонями лицо, пытаясь прийти в себя. Его разбудили десять минут назад, и сразу хреновой новостью.       — Потому, что время, Сонхун, — Квон пересчитывает деньги, даже не глядя на парня. — И потому, что организм его слишком слабый. Ограниченное питание, можно сказать вовсе голод, плохая гидрация, беспрерывное курение и подорванный сон. Мне перечислять дальше или ты сам понимаешь?       — Не нужно, — хмурится Сонхун, сжимая пальцами переносицу. — Меня по-прежнему не пустят?       — А что ты хочешь увидеть там?       — Его, — глупо брякает Сонхун. Не произнося: «живого и целого». Не то, чтобы он думал о том, что за ночь Сону могли уже разобрать на органы, вывезя отсюда, но мысль подобная мелькала, хоть и казалась совершенно чокнутой.       — Как переведут в палату — насмотришься. Ему нужен покой, в первую очередь от твоего беспокойства. Я, конечно, как доктор, слабо верю в то, что пациенты что-то чувствуют и слышат, находясь в коме, но давай немного побудем романтиками? И дадим мальчику прийти в себя.       — Есть шанс… — Сонхун обрывает себя, сжимая зубы. Он не должен о таком даже думать, не то что спрашивать. Но Квон, усмехаясь уголком губ, его понимает.       — Есть. Но минимальный. Он очнётся, Сонхун. Просто не сию минуту.       — Почему вы так уверены?       — Потому, что и не таких откачивали. Но ты бы знатно выиграл всем время, вызови ты скорую, вместо меня.       — Я не мог, — проговаривает по слогам Сонхун. Взгляд Квона моментально падает на папки, лежащие в кресле.       — Занятное чтиво? — приподнимает он бровь.       — Не знаю, — передёргивает Сонхун плечами, засовывая руки в карманы джинсов. — Я открывал только синюю папку, — лжёт он.       — Ну, вот, как откроешь красную, поймёшь, что мог. И более того, должен был.       — Его отправят на принудительное, когда он восстановится?       — Из этой больницы — нет. Но не мягко намекнут на необходимость смены отделения, как только всё нормализуется.       — Почему…почему здесь так? Что такого в этой больнице?       — Ты во всём всегда ищешь подвох? — склоняет голову к плечу Квон.       — А в нашем мире можно как-то иначе? — тем же тоном отвечает Сонхун.       — Большую часть, конечно, решают деньги, думаю для тебя это не новость. Это не муниципальная больница, что, мне кажется, ты тоже уже успел узнать. Как и в любой нормальной больнице, здесь в первую очередь стараются помочь пациентам. А не угробить их до конца или посадить на медикаментозную цепь.       — Разве это не идёт против законов?       — Деньги, — вздыхает Квон, повторяя. — В нашем мире, Сонхун, ты лучше меня знаешь, на что они порой способны. Но в муниципальных больницах, для показательных порок, взятки строго запрещены. На чём-то ведь законы должны отрабатываться, согласись? Сонхун не хочет, но соглашается, сухо кивая.       — Я могу… — облизывает он пересохшие губы. — Я не хочу уезжать отсюда, но могу я попросить друга привезти сюда мои вещи? Или его не стоит здесь светить, как Сону в нашей клинике?       — Можешь. Я уже говорил — это безопасное место для наших близких. Даже у нашего босса и ему подобных есть кодекс и неприкосновенные территории.       — Звучит почти правдоподобно и логично.       — В это просто сложно поверить, когда крутишься в дерьме столь долго. Сонхун бездумно кивает и на это, ускользая в свои мысли. Он уже пытается подобрать слова для разговора с Джеем, параллельно вспоминает о вещах, что нужны будут ему здесь. И как надолго они здесь? И как ему…       — Кто будет здесь с ним, если меня вызовут?       — Медсёстры, — как само собой разумеющееся говорит Квон, отдавая Сонхуну папку с документами Сону. — Есть другие идеи?       — Пока ни одной, — мотает тот головой.       — Его не собираются красть и убивать, Сонхун.       — Тогда что с ним собираются делать?       — Вернуть к жизни? — всплёскивает руками Квон.       — Я не про больницу. Босс, что он планирует с ним делать?       — Спроси его сам на досуге. В эти вопросы я уже не вмешиваюсь. «Вы итак достаточно вмешались,» — думает Сонхун, ещё раз вздыхая и доставая мобильный из кармана.       — Здесь на первом этаже есть кафетерий, — кивает себе за спину Квон. — Советую не бастовать и поесть что-нибудь. К тому же, тебе всё равно ещё нужно дождаться, пока проведут все документы и разрешения, которые я подал на тебя, как на единственного близкого ему человека. Да и, — взмахивает он ладонью, — с другом своим заодно можешь там побеседовать, когда приедет. Нет нужды запирать себя в этой палате. Ещё насидишься здесь.       — Вы ещё приедете?       — Буду заезжать по возможности. Я всё-таки пропускаю свою основную работу, нянчась тут с вами. А мне за это никто не доплатит.       — Вопрос денег…       — Оставь при себе. Мне твои карманные ни к чему. Палату я оплатил на три недели вперёд, с запасом, подкинул за нераспространение и более тщательный уход. Другие мелочи. Так что, — Квон достаёт из своего портфеля целую пачку денег, что не использовал, отдавая Сонхуну, — можешь не беспокоиться. Тут с ним всё будет в порядке.       — У меня слишком много вопросов, — бормочет Сонхун, откидывая деньги на сумку Сону и протягивая руку к электронке на подоконнике; шикая, вспомнив, что та разряжена.       — Задай их как-нибудь потом и не мне, — мужчина проверяет время на наручных часах и цикает языком, разворачиваясь к двери. — Я уже тороплюсь. Но, если будут новости, держи телефон при себе. Я сообщу.       — Окей. Спешно покидая палату, Квон оставляет Сонхуна у себя за спиной. Буквально и фигурально. Даже, если предположить, что Сону сделал это всё не из-за него, вина за то, что он не обратился в скорую раньше, теперь точно лежит на плечах Сонхуна. Прибавляясь к вине за то, что он затащил Сону в свою клинику, ставя под удар. Он уже почти свыкся с мыслью о том, что им вовсе не стоило это всё начинать, почти смирился с «что сделано, то сделано». Но не может так или иначе не задумываться о пресловутом «что, если…»? Например, что, если однажды к нему в дверь постучат и вручат дело Джея? Со всеми распечатками, информацией и подноготной? Что, если однажды, к нему в дверь постучат и скажут, что для Сону нашлась работёнка? Что, если однажды, руки Сону тоже запятнает чужая кровь? Вот, пожалуй, чего Сонхун себе не простит точно. Это он тот, кто отдаёт долги отца и варится в этом дерьме, потому что выхода для него нет. Сонхун криво усмехается. Сону свой выход, в общем-то, нашёл, если так посудить, и даже напомнил о нём Сонхуну. А теперь вот они оба вынуждены рука об руку выплывать. Он спрашивал Сону, в какое дерьмо он его затащил, а по итогу и впрямь это он тот, кто их топит. Прочёсывая пальцами в который раз свои волосы, Сонхун хлопает себя по карманам, достаёт из заднего мобильный. Восемь утра, в это время магазин отца Джея открывается, но не факт, что сам Джей уже встал и бодрствует. Но Сонхун всё равно набирает его номер, друг не будет ругаться на него за раннее пробуждение. Не сегодня.       — Да? — голос Джея не сонный вовсе, и звонок он принимает со второго гудка.       — Не разбудил? — Сонхун делает шаг к окну, вглядываясь в затянутые серыми облаками небо.       — Если честно, всю ночь глаз не сомкнул. А ты?       — Подремал пару часов.       — Оу… Сонхун зажёвывает нижнюю губу, мысленно кивая. Оу. Тут и правда иначе не отреагируешь.       — Я вообще-то по делу, Джей. Ты сегодня занят?       — Для тебя нет, братишка, ты же знаешь.       — Здорово, — выдыхает Сонхун, опуская взгляд на разряженную электронку. — Сможешь привезти немного моих вещей и купить по дороге кое-что?       — Конечно. Скинешь список? — Джей уже начинает чем-то шуршать на фоне.       — Да. И адрес.       — И его. Буду как можно скорее.       — Спасибо большое. У Сонхуна мысли всё ещё разрознены. Он думал о том, что будет ему необходимо на эти дни, но всё вылетает, потому, что вытесняет новая информация. Провода для зарядки, немного сменной одежды, банально зубная щётка и паста. Купить нужно будет наверняка и что-то для Сону, только вот Сонхун теряется в том «что». Что нужно человеку, выходящему из комы и приходящему в себя после попытки суицида почти удачной? Он пишет Джею только о вещах из своей квартиры, когда наконец собирается с мыслями. Не придумывает ничего для Сону, но решает не торопиться пока. Как знать, сколько ещё дней он проведёт в реанимации и когда ему что-то понадобится в самом деле? Кафетерий на первом этаже огромен, и Сонхун всерьёз задумывается о том, чтобы послать Джею фотографию своего места, чтобы тот его не потерял. Когда бросает себе в тарелки на подносе разную еду, задумывается вновь о Сону и о том, как скоро ему можно будет есть что-то человеческое, а не в виде жидкости через трубку капельницы? И что бы Сону себе сам выбрал? Он невольно останавливается глазами на фруктовом молочке в маленьких баночках. И берёт сразу три. Не для себя, но для Сону, на будущее. Еда успевает остыть трижды, но Сонхун к ней так и не притрагивается, пока Джей, наконец, не появляется в распахнутых дверях кафетерия, сразу замечая его.       — Вот, — на стул рядом сперва падает рюкзак, а на свободный напротив садится сам Джей, сбрасывая с плеч кожанку. — Лето, а? Там такой дубак и дождь собирается. Погодка, конечно.       — Дождя давно не было, — бросает Сонхун, сразу притягивая рюкзак к себе и закапываясь в него, перебирая вещи.       — Даа, — тянет Джей, оглядывая еду на подносе. — Не ешь?       — Кусок в горло не… — Сонхун осекается, находя на дне контейнер. — Это…       — Стащил из дома. Сам жрать нормально не могу, а маман вчера готовила хоттоки с сыром и шоколадом. Говорит душа у неё не на месте, что ты там один болеешь, пыталась угомонить себя готовкой, как обычно. На губах Сонхуна впервые за прошедшие дни появляется слабая улыбка. Мама Джея и впрямь берётся за готовку, когда нервничает, а после раздаёт наготовленное едва ли не соседям, потому что в желудках домашних, холодильнике и даже дома у Сонхуна уже нет места. Иногда это доходит до абсурда, но её не остановить. И это, Сонхун считает, на самом-то деле, крайне милая её черта. Он не был голоден, правда, но почему-то эти хоттоки хочется съесть все, даже остывшие. Он знает, они будут вкусными в любом случае, потому что сделаны заботливыми пусть и слегка взволнованными руками.       — Скажи, что оставил мне под дверью, и я безумно ей благодарен, — Сонхун щёлкает крышкой контейнера, не приминуя взять один хотток. — Если голоден, можешь съесть всё, что я тут набрал.       — Больничная еда — не моё, — кривится Джей, но тем не менее хватает паровую булочку. — Но чисто за твоё здоровье съем это.       — И Сону, — бубнит Сонхун, набивая щёки хоттоком с сыром. Его желудок жалобно урчит, получая хоть что-то сытное и питательное.       — Что?       — И за здоровье Сону.       — О, — Джей растерянно кивает, надкусывая булочку. — Да, и за его. Они сталкиваются с главной темой. Причиной того, почему оба находятся здесь, в кафетерии больницы. В тревоге и с нулевым аппетитом перед стоящей едой.       — Даже не знаю, с какого вопроса начать, — медленно жуёт Джей, оглядывая Сонхуна.       — Даже не знаю, с чего начать отвечать, — вздыхает тот, упираясь взглядом в румяные бока хоттоков.       — Давай…скажи сперва, почему ты не вернулся с работы?       — Может начнём с чего полегче? — Сонхун кусает ещё один и чувствует, как по языку стекает шоколад.       — Если уже это трудно…не уверен, что готов к ответам на другие вопросы, — Джей откладывает булочку на тарелку обратно, отряхивая руки и упираясь локтями в стол.       — Никто к такому не был готов, поверь. Может быть, только сам Сону. Спланировавший свой уход до последней мелочи. Кроме самого удачного ухода.       — Как ты оказался с ним? — бьёт сразу в лоб Джей; и пожалуй это впрямь не самый трудный вопрос.       — Приехал к нему. Сразу после работы, — по-прежнему не поднимает взгляда Сонхун.       — Это ответ на оба вопроса?       — Практически.       — Окей, — Джей сцепляет пальцы в замок, прикладывая их к губам. — Зайду издалека. В каком отделении и состоянии сейчас Сону?       — В реанимации. В коме.       — О… — он хмурится, тут же убирая руки от лица и склоняясь над столом, понижая голос. — Он что… — его молчание слишком говорящее, так что Сонхун просто кивает на неозвученный вопрос. — Твою мать.       — Если ты думаешь, что это все сюрпризы на вчерашний день, то сильно ошибаешься, — хватая с подноса салфетки, Сонхун вытирает жирные пальцы и отставляет контейнер с хоттоками от себя. — Маме передай, что её еда лечит меня лучше таблеток. И я безмерно ей благодарен за это.       — Ага, да. Как это произошло? — отмахивается Джей.       — Я не знаю «как». Но итогом всему кома, в которой он сегодня всё ещё находится. Но врачи говорят, что он придёт в себя. Неизвестно правда когда.       — Дерьмо…       — Оно и есть.       — Ему повезло, что ты оказался рядом. Сонхун чувствует, как вся съеденная им только что еда готова выползти обратно от этих слов. Сону абсолютно не повезло с тем, что Сонхун оказался рядом. Ни в первый день, ни в последующие. Ему вообще не повезло встретить Сонхуна. Но вчера…да, ему повезло. Но только в том случае, если умирать он в последние секунды передумал.       — Как ты… — пытается подобрать слова Джей. — Как ты вообще решил поехать к нему? Почему? Помнится мне ты говорил, что больше никогда, и вообще встреча была ошибкой. И ему лучше без тебя будет.       — Я и не отрицаю. Всё ошибка. Жизнь моя, мать её, ошибка. Но у меня теперь один выход: исправлять её. Хотя бы попытаться.       — Ты не ответил.       — Сложились некоторые обстоятельства, — вздыхает Сонхун, начиная нервно дёргать край салфетки. — И ты оказался прав.       — Это в чём это?       — В том, что защищать его я должен, находясь рядом. Несмотря даже на то, что защищать от себя же. Я не должен был оставлять его одного.       — Всё настолько хреново?       — Он в коме, Джей. Как сам думаешь? Салфетка рвётся под пальцами, и Сонхун останавливает себя, отодвигая её подальше.       — Кстати, — Джей вдруг лезет в карман кожанки, что бросил на спинку стула и выуживает оттуда коробку с наушниками. — Я, конечно, купил. Но скажешь зачем они тебе? Вся вот эта шняга с тем, что люди в коме что-то слышат?       — Даже, если и так, то меня к нему не пускают, во-первых, — Сонхун тянется за наушниками, забирая их. — А во-вторых, нет. Они для меня.       — Скажи-ка, — изумляется Джей, — а давно ты слушаешь музыку?       — Со вчерашнего дня? — Сонхун вздыхает непониманию друга и объясняет: — У меня остались все его вещи. Буквально. А в ноуте…в общем, он составил плейлист. Как понимаю, для меня. Ну или составлял его для себя в последние дни, не важно. Я хочу послушать эти песни в наушниках.       — Что-то супер личное?       — Да. Очень личное. Сонхуну вспоминаются тексты песен, что в голове теперь вперемешку. Песни, что составил в листе Сону, и парочка тех, что добавил туда уже он. На аккаунте Сону была включена функция непрерывного плейлиста и, как только кончились песни в нём, пошли похожие. Он выбрал среди них пока всего две, что больнее всего пришлись по сердцу мелодией и текстом. Но ему в самом деле так хочется услышать их как можно ближе. Наушники — лучший способ.       — Оставил вещи… — бормочет Джей. — Звучит паршиво, не буду даже лезть глубже.       — Спасибо, — поджимает губы Сонхун. — Правда…со всей этой ситуацией есть одна существенная проблема.       — М?       — Работа, — по слогам произносит он. — Меня стопроцентно вызовут в ближайшие дни. А я не горю желанием оставлять Сону тут одного. В сознании он будет или нет.       — А как же сиделки?       — Сейчас бы я доверял хоть кому-то. Сам в это веришь?       — Это всё-таки их работа, Хун. Неужто ты думаешь…       — После того, как мне угрожали, Джей, да, я думаю обо всём, — Сонхун невольно повышает голос, но, замечая покосившихся на них людей в кафетерии, качает головой, снова говоря тише: — Я и без того не был самым доверчивым человеком в последние годы. А теперь и подавно. Согласись, слишком хуёво будет спасти его от смерти, и потерять из-за того, что оставил под «присмотром»?       — И какие идеи? Отказываться от работы? Ты ведь тоже не сможешь.       — Не смогу. И идей ноль. А позвонить, ради издёвки, могут уже сегодня. Да хоть сейчас. Сонхун забирает пальцами волосы назад и отщёлкивает резинкой с запястья, собирая их в хвост. После вновь начинает нервно дёргать край коробки с наушниками, пока Джей слишком внимательно и непривычно для него смотрит в упор. Сонхун знает этот взгляд и резкое молчание: Джей что-то замышляет в своей голове. Но додуматься не успевает, потому что Джей озвучивает мысль раньше:       — Как вариант, — начинает он осторожно, — с ним ведь могу побыть я? Сколько там? Час? Два? Больше? Сонхун обмирает буквально, вскидывая голову на друга. Он знал, что ему с Джеем несказанно повезло. Что он всегда и при любой возможности его выручал. Работа у отца, одно время деньги, да банально выслушивает его, даже сейчас приехал вот с вещами, хотя у него своих проблем и дел по горло. И теперь вот…предлагает мотаться в больницу по щелчку, чтобы только Сонхуну было спокойнее. Из-за парня, которого он ещё даже в глаза не видел, но знает, что для Сонхуна он так неожиданно что-то значит.       — Это может случиться даже ранним утром, — вспоминает Сонхун несколько вызовов. — И дают мне на дорогу полчаса, не больше. Ты…тебе…       — Не сложно, — заканчивает Джей, пожимая плечами; продолжая так в своём репертуаре: — К тому же, следить за бессознательным телом — не одно и то же, что сидеть с соседскими монстрами пятилетками. Сону вряд ли будет орать и просить меня покатать его на спине, попутно дёргая за волосы. Сонхун теряет былой шок и серьёзность, прыская вдруг смешком. Это Джей…       — Идиот, — слабо посмеивается он.       — Заметь, идиот, который предлагает тебе помощь. И которому ты доверяешь. Я надеюсь?       — Как себе, Джей, — печально улыбаясь, Сонхун протягивает Джею кулак, который тот отбивает сразу же.       — Так что? Соглашаешься? Учти, время предложения ограничено, — вскидывает Джей подбородок, усмехаясь беззлобно.       — Если тебе в самом деле не трудно. То да, конечно, я согласен. Мне с тобой за всю помощь во век не расплатиться.       — Просто береги себя и будь моим другом навек, — подмигивает он. — Этого вполне хватит. Сонхун не может ему этого обещать наверняка, но он кивает, улыбаясь чуть шире. И они оба знают: он не обещает, но обязательно будет стараться.              

***

      

[Vancouver Sleep Clinic — Lung]

      В палате Сонхун снова оказывается, как в клетке с диким зверем. Красная папка смотрит на него, словно бешеным взглядом хищника. Манит подойти, но пугает опасностью. Ему всё равно однажды придётся обо всём узнать. Ему всё равно придётся её открыть, потому что не кажется ему, что Сону когда-нибудь расскажет ему всё. Но вместе с тем, что узнать информацию необходимо, Сонхуну знать её совершенно не хочется. Потому, что Сону не хотел бы, чтобы Сонхун узнал о нём таким образом. Сону вряд ли бы хотел, чтобы в его жизни копались, даже если он уже шутил на этот счёт. Сонхун сам был бы не рад, узнай он, что Сону просто взял и прочёл всю его подноготную вот так просто. Сонхун откровенно боится тех Демонов, с которыми может лицом к лицу столкнуться. Его свои-то всё ещё немного пугают, что о чужих говорить. Поэтому, он вновь берёт ноутбук и усаживается в кресло, когда ставит на зарядку электронку и свой телефон. Спасибо Джею за всё принесённое, теперь Сонхун хотя бы не останется без никотина и связи. В руках он зажимает коробок с наушниками. У него есть собственные, удобные и беспроводные, но для ноутбука Сону ему почему-то захотелось отдельные. Глупое желание, глупая мысль, но Сонхун будто намеренно это всё разделяет. Да и, успокаивает он свою внутреннюю тревогу, звучание немного другое. Хотя в самом деле, это последнее за что он вообще волнуется. Ещё одна песня уже на автомате добавляется в этот плейлист, и Сонхун невольно ловит себя на мысли, что ему это даже нравится. Сидеть вот так, понимать и подбирать, добавлять. Для себя. Для Сону. Чтобы очнувшись, он увидел, что нравится Сонхуну. Увидел то скрытое послание, что Сонхун ему оставляет. Не всегда даже осознанно. В почте, которую Сонхун вновь открывает, пролистывая до конца, за последние девять месяцев нет ничего, что стоило бы хоть какого-то внимания. И, либо Сону так досканально всё подчищал, либо у него настолько… Сонхун морщится, подбирая слово в собственной голове. Пустая жизнь. Может ли он так думать? Вероятно, да, потому что это неоспоримый, увы, факт. Как бы грубо он не звучал. Сонхуна это вовсе не удивляет, что после того, как Сону вышел в «реальный мир», у него не нашлось друзей или знакомых. Но осознание этого незаметно ранит его. Хоть он и понимает смысл и пользу одиночества, в первую очередь для себя, не являясь по сути одиноким, он за Сону немного болит. Каждый из нас по-разному воспринимает одиночество. И кому-то в нём до безобразного комфортно и безопасно. Кому-то в нём, как в тисках: душит, сковывает, не даёт жить. Кому-то оно необходимо время от времени. А у кого-то его недостаток. Сонхун был из тех, кто мог выкраивать себе время в одиночестве, вполне легко принимал его и существовал на равных. Но иногда, он замечал за собой, в моменты необходимости быть одному — это душило его. Сону же был из тех, кто с одиночеством на «ты» и рука об руку. Только вот устраивало ли его это на все сто? Сонхун теперь думает, что нет, раз младшего так легко привязало к нему наживо голыми нитками. А может быть он ошибается, набивая своему эго значимости. Вздыхая, он тянется к своему телефону и едва не подскакивает на месте, потому что экран загорается, а следом на всю палату раздаётся мелодия входящего звонка. От которого у Сонхуна все внутренности замирают разом.       — Да? — сглатывает он, затаивая дыхание.       — Ты в палате? — без приветствий начинает Квон, тяжело дыша; куда-то направляется.       — Да. Да, конечно.       — Готовься. Через час его переведут.       — Чт…он очнулся?! — Сонхун подрывается всё же с кресла, чувствуя, как от волнения темнеет в глазах.       — Да. Его проверяют сейчас.       — Спасибо…       — Завтра скажешь. Только Сонхун?       — Да?       — Не лезь к нему с расспросами, как тупой следак, — бросает Квон. — Он не будет в состоянии ещё минимум неделю.       — Я понимаю. Я не собирался…       — Удачи вам. Он снова не прощается. А Сонхун ощущает, как слабеют и дрожать начинают пальцы, что держат телефон. Первое, что он делает, как только спадает оцепенение, бросается к красной папке и прячет её за прикроватную тумбочку. Сону не должен видеть ничего лишнего, Сону не должно ничего напрягать в палате, кроме нахождения в ней самого Сонхуна. После, пробегается глазами вокруг, ровнее укладывает гаджеты на зарядке, сумку кидает на пол у окна, а кресло придвигает ближе к кровати. Закрывает окно, но открывает его сразу после: свежий воздух тут ещё будет нужен. Ему в первую очередь сейчас, потому что от волнения Сонхуну кажется, что он задыхается. Будет ли Сону рад ему? Будет ли Сону ненавидеть его? Посмотрит ли он на него вообще? Или попросит уйти? Жаль, Сонхун никогда не сможет выполнить эту просьбу теперь. Он захлопывает ноутбук, не забывая закрыть все вкладки и браузер, убирает его в чехол и в сумку. Это глупо, и Сону должен подозревать, что Сонхун его брал и смотрел. Но почему-то хочется сейчас минимизировать все раздражители, вопросы и неловкости. И просто ждать, когда он снова сможет посмотреть в черноту уставших глаз без единой мысли извне. Чтобы глаза эти видели только его и в них не плескались страх с презрением. Сонхун садится на край кресла, упираясь локтями в колени, и свешивает голову, разглядывая белоснежный пол. Сону очнулся. Сону выжил. Со всеми осложнениями и последствиями им теперь предстоит столкнуться лицом к лицу вместе. Как бы он ни старался бежать, время обогнало его и бросило в Сону. Бросило их друг в друга и в целый водоворот событий. И теперь только рука об руку. Теперь только вдвоём. Сонхун считал, что у них один путь из темноты — наверх. Теперь же ему начинает казаться, что это бесконечное падение вниз. Но, быть может, там на самом дне и будет однажды их покой?

[Echos — Stay]

Час проходит слишком быстро, утопленный в густоте чёрных мыслей. Таких же чёрных, как глаза, что он надеется увидеть, но, когда слышится грохот колёсиков кушетки и открывается дверь, Сонхун видит лишь двух медбратов и спящее, совсем осунувшееся лицо Сону. И, если раньше ему казалось, что кожа рыжеволосого мертвенно-бледная, сейчас она была просто будто бы мёртвой. Серой, сухой даже издалека. Пергаментная, как он описывал её до этого, подходило тоже, только если бы этот самый пергамент был уже вытерт почти до призрачности.       — Мне сказали, он очнулся, — вскидывается Сонхун, подрываясь с места и недобро уставляясь на мужчин, что перекладывали Сону. Ему кажется, совсем неосторожно, неаккуратно, вот-вот порвутся трубки, привязанные к тонким рукам и воткнутые в нос. Но он просто растерян, напуган, взволнован. А люди эти делают свою работу хорошо, просто недостаточно для Сонхуна. Просто он дышать будет теперь бояться на Сону, пока тот на ноги не встанет, как ему кажется.       — Он в сознании, — поясняет один из медбратьев, переподключая аппарат и даже не глядя на Сонхуна. — Просто спит.       — Почему? — хмурится Сонхун. — Разве это нормально?       — Он слишком слаб, — также ровно продолжает мужчина, прижимая крепче катетер к ладони Сону. — И медикаменты действуют.       — Но с ним всё в порядке? — не унимается Сонхун, заглядывая за плечо второго, чтобы рассмотреть Сону поближе.       — Будет, — кивают ему в ответ, отходя от кушетки. — А пока — просто организуйте ему покой и надлежащий уход. Они уходят молча, даже не позволяя Сонхуну сказать ещё хоть что-нибудь. Закрывая за собой плотно дверь и отрезая их от внешнего мира. Сонхуну кажется от мира вовсе. Словно они двое остались и больше никого. Он слышит, как дышит Сону, он слышит, как бьётся его сердце через аппарат. Его собственное — через раз. Он не решается приблизиться целую вечность, пока наконец не протягивает на пробу руку, осторожно касаясь хрупкого запястья пальцами. Ощущая даже в таком коротком контакте лёд чужой белой кожи. Руки Сону всегда были холодными, но сейчас они ощущаются, как застывший снег. Неживыми, как у статуй. Сонхун смелеет, делая шаг вплотную к кушетке, и обхватывает пальцами всю ладонь, вместе с катетером. Старается не то согреть замёрзшие пальцы и острые костяшки, не то передать Сону все свои чувства через прикосновение. Не то извиниться, для начала хотя бы так. Сейчас у Сонхуна есть время рассмотреть Сону. Желтоватые волосы с остатками рыжины на некоторых прядках и кончиках волос, будто Сону пытался смыть цвет всеми подручными средствами и не очень эффективно. Совсем уж истощённое лицо с ярко-выраженными скулами. Сонхун раньше не замечал, но у Сону длинный прямой нос, или он попросту выделяется так сейчас, когда само лицо кажется крохотным. Полные и ненадолго порозовевшие губы снова поблёкшие и сухие, потрескавшиеся и измученные. Тело Сону не скрывает ничего пока кроме белоснежной простыни, и Сонхуну, как на ладони, открыты все его шрамы, тянущиеся от запястий до плеч. Полосы уходящие под ткань от груди вниз. Он ведёт пальцами по старым белёсым шрамам на предплечье, невесомо очерчивая. Запинается о парочку совсем свежих, ещё даже красноватых и кое-где с остатками запёкшейся крови. С Сону в реанимации сняли все бинты с тех мест, на которых они уже были не нужны для заживления, оставив лишь тонкий лоскут на запястье другой руки. И, возможно, где-то ещё, что недоступно глазам Сонхуна сейчас. Вся шрамированная карта боли Сону напоказ. И Сонхун не изучает, не запоминает. Просто смотрит и чувствует, как внутри болит. Потому, что уверен, что некоторые из них принадлежат ему. Хоть и хочет надеяться, что это не так и он не успел причинить Сону так много боли. Так глубоко. Сжимая теплеющую постепенно ладонь в обеих своих, Сонхун опускается перед кушеткой на колени и приникает губами к тонким пальцам, закрывая глаза. Ему вечности не хватит извиниться перед ни в чём неповинном человеком за то, что он ему возможно сделал уже и сделает ещё. За то, что подписал его же кровью за него приговор. За то, что вынуждено приковал теперь к себе. За то, что чувствует сейчас так много и, вероятно, никогда не сможет почувствовать хоть сотой доли того же в ответ. За спасение пока ещё извиняется тоже. Сонхун не знает сколько сидит вот так: на коленях перед кроватью, грея тщетно руку Сону в своих и изредка припадая к ней губами, но запомнит на всю оставшуюся жизнь то, как замерло сердце в моменте. Как вспыхнула кожа от неосознанного ответного прикосновения к уголку губ. Писк аппарата учащается. Пальцы Сону вздрагивают ещё раз. И ещё…