AMYGDALA

             

***

      

[cavetown — better]

             «Они напомнили мне о тебе». Сону смотрит на жёлтые и оранжевые головы гербер в букете на тумбочке. И правда, похоже на цвет его волос в последние дни перед…тем, как он попал сюда, в палату. Он пытался смыть рыжий всеми подручными средствами, не желая ходить далеко в магазины за качественной, профессиональной смывкой. В интернете заказывать тоже не хотел. Он хотел просто избавиться от ставшего вмиг ненавистным рыжего так быстро, как только можно. Он почти что в забвении втирал в голову перекись и какие-то порошки. Едва не обстриг волосы коротко кухонными ножницами, когда понял во что они превратились. А потом отпустило. А потом просто стало в момент всё равно. На волосы, их текстуру, длину, цвет. На жизнь. И Сону сделал то, что сделал. И он не жалеет, и не будет. Это было ему тогда необходимо. И, в глубине души, всё ещё. Но Сонхун решил за него. Сонхун решил, что ему ещё недостаточно мучений и нужно ещё. Только с ним теперь под руку по одной кривой дорожке. Сону опускает взгляд с цветов на спящего рядом парня. Именно рядом, потому что Сонхун лишь формально одной только своей тощей задницей сидит в кресле, корпусом же полностью опираясь на узкую кушетку Сону, сложив на неё же руки, а на них голову. Сону рассматривает пепельные сухие прядки, завязанные в небрежный хвост, чёрные отросшие корни. Бледное вытянутое лицо и приоткрытые пересохшие губы, длинные ресницы, спящие на высоких скулах, длинный прямой нос и пролёгшие под закрытыми глазами жуткие тени. Лёгкую щетину на подбородке и линии челюсти. У Сону занятное строение организма и слишком мало мужских гормонов, как говорили врачи. Ему щетина такая совсем не знакома за годы его жизни. Длинные пальцы, сжимающие крепко простыню, накрывающую его израненное слабое тело. Сонхун будто только и ждёт, что Сону дёрнется, чтобы проснуться и удержать его на месте. Будто бдит каждый шорох и движение, чтобы резко раскрыть глаза и уставиться ими на Сону так, словно не спал вовсе. А Сону думает о том, о чём никогда раньше. О том, какова на ощупь такая бледная кожа Сонхуна. Он и сам, как Белоснежка, всю жизнь, но у него оттенок кожи чуть более серый, ближе к нездоровому человеческому. У Сонхуна же прожилки сиреневато-розовых сосудов, иногда розовеющие впалые щёки, синеватые ладони из-за выступающих пухлых вен. Они вообще-то не раз уже касались друг друга, но всё как-то по надобности или невзначай. Но не так, чтобы взяться за руки. Или коснуться лица. Сону сам не знает, откуда в его голове эти странные мысли и, наверное, это кома повредила остатки его бедного повреждённого мозга. Но Сонхун спит почти на его кушетке. Сонхун ни на шаг от него не отходит. Сонхун принёс ему ночью цветы. Сонхун не дал ему умереть. Формулировка избитая «спас его жизнь» — в их случае не работает. Спасать у Сону особенно нечего. Да и не нужно это было. А вот «не дал умереть» — идеально подходящая фраза. Сонхун не дал Сону освободиться. Испортил последнее, с чем Сону в своей жизни мог так идеально справиться. И теперь, вместо того, чтобы просто коснуться, в Сону просыпается жуткое желание Сонхуна крепко ударить. Сил жалко в себе столько не находит, чтобы замахнуться и влепить хотя бы затрещину. Но оставляет это желание на потом. Он обязательно это сделает, как только научится нормально сидеть и двигать конечностями, в которые не будут воткнуты трубки. И пальцы начнут ощущаться получше, а не как сейчас, словно разваренные вермишелины. А сразу после, как только сможет ударить Сонхуна, он отнимет у него свой ноутбук, который оставил на прощание. Думал, что оставил на прощание. А в итоге попросту предоставил Сонхуну свою душу, вывернутую наизнанку, на блюдечке без каёмочки. И плевать ему на письма, что Сонхун мог найти или фото, или…что угодно. Сону всё ещё чувствует, как внутри зудит из-за плейлиста. Он составлял его порой бездумно и на эмоциях, порой намеренно и обдумывая каждую строчку в каждой песне. И Сонхун, по видимому, копался в самых недрах. Сонхун, видимо, разобрал на атомы каждое «послание», и даже не ошибся с тем, что это были именно послания. А ещё, добавил туда своих. И Сону страшно и любопытно, что же такого в его плейлист добавил Сонхун? О чём эти дни хотел рассказать ему он? И что, если мысли их, вдруг, совпадут? Что Сону будет делать, если у Сонхуна внутри всё те же непонятные ощущения, которых быть не должно? Или наоборот у него всё закономерно по полочкам, а это Сону здесь тот, кому нужен просто покой и тишина, а не странный опасный парень, с возможными чувствами? Ни разу не ответными. Потому, что все эти влюблённости — они не для Сону. Потому, что таких, как Сону, невозможно любить. Потому, что такие, как Сонхун, не должны любить таких, как Сону. Потому, что всё, что между ними возможно было — глупая привязанность, интерес и что-то неизученное новое в молодых головах. Всё, что будет между ними теперь — жизнь Сону, которую Сонхун на себя зачем-то взвалил. И Сону отчего-то уверен, что его не отпустят уже наверняка. И это должно бы его пугать. Но у него в желудке возятся мерзкие черви от одной только мысли, что спящий на его кушетке весь такой опасный парень — притащил ему ранним утром цветы. Что смотрели на него глаза из-под пепельной чёлки так, будто он — последняя надежда в этой чёртовой жизни. И, может быть, в таких, как Сону, и не должны влюбляться такие, как Сонхун. Но, может быть, в таких, как Сонхун, могут однажды влюбиться такие, как Сону? Могут. Но должны ли.? Сону забывается в собственных мыслях и не замечает, как от них, учащается его пульс. Биение сердца сбивается с ритма. А предательская прищепка на пальце выдаёт его с потрохами, передавая на аппарат бешеный писк, раздающийся на всю палату. Будящий Сонхуна, и являющий напуганному и замершему взгляду Сону — графитовые глаза, подёрнутые ещё сонной пеленой.       — Утро, — хрипато выдыхает Сонхун, приподнимаясь на локтях и оглядывая быстро Сону. — Всё в порядке?       — Мхм, — только и мычит он, внимательно следя за тем, как медленно опускаются и вновь поднимаются ресницы, как просыпается взгляд тёмно-серых глаз, как фокусируются они на его лице тоже.       — Аппарат…ты точно в порядке?       — Я только проснулся, — шепчет Сону.       — Хочешь чего-нибудь? — Сонхун, лишь слегка прикрывая глаза, прохрустывает шейными позвонками, наклоняя голову в стороны, и прогибается в спине, наверняка затёкшей за ночь в таком жутком положении. Спать. Умереть всё-таки. Домой. Сону много чего вообще-то хочет. Потрогать слегка порозовевшие сейчас щёки Сонхуна, потому что кровь прилила к ним от пробуждения. Распустить хвост и расчесать пальцами сухой пепел отросших за это время волос. Избежать этих глупых мыслей, заполнивших явно шарахнутый мозг.       — Нет, — мотает он слабо головой.       — А в туалет? Сону замирает, переставая даже дышать. Сонхун же, сев уже ровнее на кресле, смотрит на него слишком серьёзно и даже как-то строго. Туалет. Задумывался ли об этом Сону ранее? Вовсе нет. А теперь, когда Сонхун спросил, боже…он ведь и впрямь хотел бы. Но как, в его положении? И неужто Сонхун планиурет…страх и ужас от осознания возможной ситуации, наверняка читается на его лице, а потому, Сонхун лишь уголками губ усмехаясь, кивает на весь спектр эмоций на чужом лице, и поднимается с кресла, чуть пошатываясь.       — Я позову медсестру, — тихо говорит он, прежде чем в самом деле покидает палату. А Сону хочется кинуть ему вслед что-нибудь. Но для начала, он просто начинает часто дышать, понимая, что и впрямь надолго задержал дыхание от нервозности. Сжимает пальцами простынь, потому что, чёрт подери, да. В туалет хотелось жутко. И он понятия не имеет, что было бы, будь они дома, или не догадайся Сонхун вызвать медсестру. И что более постыдно: напрудить на кровать или позволить Сонхуну помочь ему? Да и как это будет делать медсестра? Ему что, как неходячему принесут утку? Или она проводит его с капельницей под ручку в туалет? А тут он вообще есть? Угораздило же его выжить…       — Доброе утро, мистер Ким, — улыбается девушка, заходя в палату, с (боже правый) уткой. — Если вы впервые с таким сталкиваетесь, то…       — Не впервые, — обрывает он её, севшим голосом. Девушка меняется в лице лишь на мгновение, быстро беря себя в руки и натягивая дежурную улыбку вновь, подходя ближе.       — Тогда, думаю, вы знаете, что я буду делать.       — К сожалению, — бормочет он, устремляя взгляд в потолок, пока медсестра откидывает простынь в сторону. — Когда я смогу делать это сам?       — Как только будете достаточно чувствовать своё тело. Возможно, придётся воспользоваться помощью вашего друга, чтобы он сопровождал вас. Но…боюсь, что не раньше, чем через пару дней.       — Долго.       — Вы итак быстро восстанавливаетесь для человека после комы, — поджав губы, произносит девушка, завершая необходимую процедуру. Сону невольно краснеет и ощущает, как его серые щёки наливаются розовым, когда наконец ему удаётся достаточно расслабиться. — Конечно, вы и в коме были не так долго, как могло бы. Но всё же…       — Спасибо, — прерывает он её вновь. И благодарит мысленно ещё раз, когда его понимают и не говорят больше ничего в ответ. Конечно, он не впервые уже испытывает на себе все «прелести» помощи с походом в туалет в больнице, но сейчас почему-то это особенно неловко. Сейчас это как-то втройне неловко, когда за дверью Сонхун ждёт разрешения, чтобы вернуться. Зная, для чего выходил. Сону чертыхается про себя, опуская глаза с потолка лишь тогда, когда девушка покидает его палату, желая хорошего дня. Да уж, он будет хорошим только, если он сможет наконец сам встать и пойти по своим делам. А пока…       — Не голоден? — Сонхун заглядывает в палату, но почему-то не проходит внутрь.       — Нет, — Сону правда не голоден. Точнее, голода он не ощущает совсем. А вот стыд…       — Жаль, — на губах Сонхуна кривоватая усмешка, когда он всё же открывает дверь шире и приподнимает руку, в которой… — Я не знаю, можно ли тебе такое, но… Черви в желудке Сону начинают возиться с удвоенной силой. Сонхун протыкает трубочкой маленькую пузатую баночку с банановым молоком и протягивает её Сону. И да, он не голоден, но это же то, что так понравилось ему в одной из доставок, после сырных шариков…       — Даже, если… — сглатывает он, потягиваясь губами к трубочке. — Меня стошнит. Оно того стоит. Он произносит это на выдохе и с жадностью обхватывает трубочку, прикрывая глаза и делая первый глоток прохладной сладкой жидкости. Его желудок конечно же болезненно сжимается. Не ведавший нормальной еды несколько дней, потреблявший лишь воду и витамины сквозь тонкие нити вен. Да, если Сону стошнит или станет плохо, это явно того стоит. Потому, что быть живым можно уже хотя бы ради бананового молочка. И эта мысль настолько забавляет его, что он давится глотком и усмехается, вводя Сонхуна в ступор, что тут же подставляет ладонь под острый подбородок Сону, позволяя каплям молочка упасть в неё.       — Что такое? — хмуро уточняет старший.       — Шутку вспомнил, — бурчит Сону, возвращаясь к сладости. Не желая рассказывать Сонхуну о такой шальной и совершенно глупой мысли. Решая сконцентрироваться на том, что ладонь Сонхуна всё ещё находится под его подбородком. Что Сонхун держит бутылочку и поит его. О том, что Сонхун помнит о том, что Сону понравилось это молочко и он принёс его сюда, в больницу. Жаль правда, что больше пяти жадных глоктов Сону сделать не может. Желудок совершенно уходит в протест после таких экзекуций, но это хотя бы что-то. И Сону, довольный, приоткрывает глаза, облизываясь и откидываясь назад на подушки.       — Когда я смогу сидеть нормально?       — Я спрошу у врача, — пожимает плечами Сонхун, отставляя бутылочку на тумбочку и присаживаясь на край кресла. И Сону хочется продолжить задавать вопросы один за другим. О том, когда его точно выпишут, когда он сможет есть нормальную пищу, когда Сонхун будет уходить, кто останется с ним. Но, глядя в графитовые глаза, полные серьёзности и какой-то печальной тревоги, с его губ срывается лишь один резонный вопрос:       — Почему? Который Сонхун понимает сразу же, отвечая тихо:       — Я испугался.       — Чего именно?       — Потерять тебя. Навсегда.

[sleeping at last — two]

Сону сжимает зубы. Сонхун не должен был отвечать так. Сону не думал, что Сонхун может ответить так. А потому, он всеми силами старается оправдать любую вину, которую Сонхун вдруг смог на себя взвалить. Сону надеется, что это чувство вины говорит в Сонхуне. Ничто иное.       — Я сделал это не из-за тебя, — старается он держать сердечный ритм в покое, потому что подлая прищепка всё ещё на его указательном пальце.       — Я знаю. Но Сонхун припечатывает его лопатками к подушкам одной только этой фразой.       — Но прости, если… — он бегло облизывает губы. — Если это выглядит так, будто я здесь только потому, что чувствую свою вину И Сону ненавидит то, что Сонхун читает его словно открытую книгу. То, как связано их сознание сейчас, и какого чёрта оно не было связано так все десять дней, что он умирал раз за разом в своей квартире? Да, он сделал это не из-за Сонхуна, но было бы куда проще, останься Сонхун рядом. Возможно, Сону сделал бы это многим позже. Возможно, не сделал бы вообще. Но если бы только Сонхун не пропал тогда, а просто объяснил всё… Сону возможно сделал бы это даже раньше. Быть честным, он сделал бы это раньше. Его задерживала эта неопределённость. Он не знал, стоит ли ему жить дальше ради минутных забвений рядом с другим человеком? Стоит ли ждать? Он просто потратил собственное время в ожидании. И это не вина Сонхуна, вовсе нет. Но было бы куда проще, скажи он Сону сразу, что хочет уйти.       — Они заберут меня, да? — всё, что ещё интересует его. Что будет дальше, когда он восстановится? Его снова заберут в поганые четыре белых стены? Его снова будут пичкать седативными, обкалывать транквилизаторами и оставлять в луже слюны и слёз? Графитовый в глазах Сонхуна становится глухим чёрным, когда губы его размыкаются. А аппарат, привязанный к Сону, снова запинается громким сбивчивым писком.       — Я разберусь с этим. Сону не может отвести взгляд, едва дыша.              

***

      

[VOWWS, Chino Moreno, Renholder — structure of love II (remix)]

             Как только Сону засыпает, спустя пару часов, потому что организм его всё ещё слаб, а медикаменты с успокоительными пока ещё не убраны из списка необходимых, Сонхун, скрипя сердцем, позволяет медсестре побыть в палате немного. Ему срочно требовался душ. Чтобы привести мысли в порядок, чтобы отмыться от крови, которая, он чувствовал, въелась в его кожу. Он как может тихо достаёт из сумки, что принёс Джей, полотенце и гель для душа, чехол с щёткой и пастой. Косо смотрит на бритву, но решает, что это займёт слишком много времени, а Сону можно позволить и видеть его таким — слишком повседневным и немного разбитым. Вряд ли им теперь есть что скрывать во внешностях друг друга, после того, что они тут пережили и ещё переживут. Цепляя одежду, в которую переоденется, Сонхун невольно задумывается и о том, что Сону тоже скоро нужна будет одежда. И что ему необходимо будет отдать свою. Иных вариантов Сонхун не рассматривает. Или не хочет. Душ в этой клинике не такой, как в каком-нибудь отеле или, хотя бы, дома, но вполне сносный. Клиника сама не люкс, но выглядит добротно, чисто. Кафель и даже стыки весьма чистые, лишь кое-где на смесителях местами неоттираемый налёт. Но нет даже чёрной плесени и, завидев под потолком небольшое окно, Сонхун понимает почему. Воду сначала по инерции включает холодную, чтобы привести себя в чувства. Снять пыльную усталость. После делает её теплее, чтобы начать смывать липкость пыточной, переживания и волнение. Совсем уж горячей делает под конец, когда распускает хвост и вплетается намыленными пальцами в волосы, прикрывая глаза и подставляя лицо под хлёсткие обжигающие струи. Такая смена окончательно восстанавливает его тело и разум. Отогреваясь, просыпаются замершие вены, гоняя к сердцу кровь. Сонхун чувствует, как теплеют щёки, как быстрее бьётся пульс. Как вслед за тяжестью мыслей о ночи и работе, приходят и мысли о Сону. Как легче становится сознание и губы невольно дёргаются в полуулыбке. Он не солгал. Он правда сделает всё возможное, что есть в его силах, чтобы разобраться с тем, что за Сону придут. Чтобы, как минимум, отследить, куда его захотят упрятать за попытку суицида. Очередную. Далеко не первую. Он не оставит его больше, он будет рядом по возможности. Он заберёт его домой, как только выдастся случай. Вместе с пеной в водосток уходит и лёгкость радости от того, что Сону выпил немного молока и вообще говорит с ним. Потому, что мысли о его личном деле преследуют моментально. Потому, что Сонхун едва его начал. И ему бы остановиться, начать спрашивать уже самого Сону о том, что с ним было, ведь это всё ещё не честно. Лезть вот так в его жизнь. Но что поделать, если так сложилось? ЧТо поделать, если ответственность за эту самую жизнь теперь полностью на Сонхуне? Что поделать, если больное любопытство и жажда предотвращения каких-либо подобных ситуаций в Сонхуне сильнее? Сильнее, чем совесть. Да и о какой совести речь, когда в зеркало на тебя смотрит убийца? Сонхун зачёсывает пальцами мокрые волосы назад и протирает ладонью запотевшее зеркало. Смотрит в собственные чёрные глаза, без единого просвета серого. Как иронична его судьба, в которой убийце приходится беречь чужую жизнь, вместо того, чтобы привычно отнять? Насколько это жестоко по отношению к судьбе самого Сону, который даже не знает, что его спас и оберегает теперь от смерти тот, чьими руками она забирает себе чужие души? У кого он, можно сказать, теперь, как цепной пёс. Молчаливым кивком давая медсестре понять, что время её помощи истекло, Сонхун кидает полотенце на спинку кресла и, краем глаза следя за спящим Сону, достаёт из-за тумбочки его дело. Конечно, он всегда может сказать, что читает какие-то отчёты по своей работе и быстро спрятать их. Но лгать снова не хотелось совсем. Как и быть застигнутым врасплох, чтобы не суметь эту ложь ровно сгенерировать, дабы не навести на себя лишних подозрений. Ему от Сону их и так хватает. Особенно теперь. Он садится на подоконник, продолжая наблюдать и за Сону и за пожелтевшими исписанными страницами в раскрытой папке на своих руках. Он открыл с того же места, где и захлопнул в прошлый раз, и вновь столкнулся с тем, как же тяжело продолжать. Как тяжело оказалось копаться в прошлом того, чья жизнь теперь в его руках. Как тяжело оказалось узнавать тайны того, кто их так тщательно от него прятал. А даже, если и не прятал, то явно просто не хотел, чтобы о них знали. Сонхуну немного совестно. Но лишь немного. Ему необходимо знать всё это, чтобы знать позже, как Сону можно будет помочь. С меньшими для них обоих потерями. Он уже переворачивает страницу, когда в его кармане вибрирует телефон. И как же он надеется, что это Джей…но, увы. Его желаниям не суждено сбыться, а вот усилия, которые он прилагает, чтобы как можно тише ответить на звонок, стоят всей его сдержанности.       — Да? — шепчет он, беззвучно закрывая папку и пряча её обратно за тумбочку, отходя после ближе к двери.       — Киддо? — голос босса на том конце провода до ужасающего довольный. — Я звоню тебе днём, чтобы дать передышку ночью.       — Благодарю за заботу, — сквозь зубы цедит Сонхун, держась пальцами за ручку.       — Обращайся. У тебя есть час. Звонок короткий, тут же обрывающийся. Сонхун едва не разламывает в ладони телефон, когда убирает его от уха, впиваясь взглядом в мирно спящее личико Сону. Это, конечно, хорошо, что босс звонит ему днём и обещает отдых ночью. Но что он скажет Сону, который проснётся явно до того, как он сможет вернуться? Чертыхаясь мысленно, Сонхун набирает единственный номер, который может и должен в этой ситуации, выходя из палаты в коридор и брезгливо глядя в сторону стойки медсестры.       — Звонишь ли ты мне, чтобы просто рассказать как у вас дела? — усмехается в трубку Джей, без приветствия. — Не думаю. Мне выезжать?       — Ты не сильно занят? — вздыхает Сонхун, потирая пальцами переносицу.       — Ты ведь знаешь ответ, брат. И Сонхун знает. И Сонхун в бесконечном у Джея за это долгу.       — Мне нужно быть там в течение часа.       — Я буду уже через двадцать минут. Подождёшь или уже двинешь?       — Пожалуй, не буду испытывать судьбу и поеду сейчас.       — Взять ему что-то из еды? Или тебе? — из динамика доносится звук открывающейся двери с переливчатым звоном колокольчиков.       — Мне — да. Сону пока на трубках, — цыкает языком Сонхун. Хоть и задумывается порой о том, как скоро и какую еду Сону можно будет уже есть. Задумывается о том, насколько же бесценен его друг.       — Что мне сказать ему?       — Когда проснётся — действуй по ситуации. Но не говори, где я. Он всё ещё не в курсе.       — О…он спит?       — Да. Есть подозрение, что мой босс удивительно осведомлён о том, что происходит у нас едва ли не посекундно.       — Может так и есть, может так и есть… — Джей садится в машину и Сонхун слышит, как заводится мотор. — Поезжай. Всё будет в порядке. Кивая самому себе, Сонхун в этом даже не сомневается. Он сомневается лишь в себе. И в том, как долго он сможет всё это терпеть, чтобы не сорваться вновь? ИЛи хотя бы не рассказать уже обо всём Сону, чтобы дышалось легче? Былая от душа лёгкость растворяется в нём, как и не было, когда он завязывает ещё влажные волосы обратно в хвост и набрасывает сумку на плечо. Но не сдерживается и склоняется к Сону, чтобы оставить на его лбу призрачный, но чувственный поцелуй. Боясь разбудить, но поддаваясь этому внезапному порыву. Такому необходимому, он надеется, им обоим, пусть Сону и не чувствует этого во сне.              

***

      

[Fifth Dawn — return]

             Сону снова снятся кошмары. Он бежит от темноты в другую темноту. Он кричит. Запинается, падает и поднимается снова, чтобы только бежать быстрее. Он захлёбывается чем-то, что по вкусу так похоже на кровь. В коме снов не было. Он не помнит, но уверен, что не было. По крайней мере, надеется, что не было хотя бы кошмаров. Тело его резко дёргается, а в пересохшем горле застревает скулёж, и он думает, что распахнёт сейчас глаза снова в глухую темноту, но видит светлый потолок палаты. Он уснул днём и глупо было бы, проснись он посреди ночи. Или в другом месте. Но пугает его вовсе не то, что могло бы быть. А тот, кто смотрит на него с таким же диковатым испугом в золотисто-карих глазах. Тот, кого Сону совершенно точно не знает и никогда не видел. И он уже скользит ладонью по кровати к пульту вызова медсестры, как его останавливают, вскидывая ладони вверх и лишь шире распахивая глаза.       — Стой-стой, Сону, — тараторит парень. — Не нужно никого звать!       — Кто ты? — сипит Сону, вжимаясь спиной и затылком в подушки. — И откуда знаешь моё имя?       — Я Джей. Друг Сонхуна.       — Где он?! — аппарат пищит непрерывно и Сону кажется, что он может лопнуть. Или лопнет его сердце от того, как быстро бьётся от пережитого во сне страха, что лишь увеличивается сейчас после пробуждения.       — Он…э…на работе? Сону сужает глаза. Во-первых, этот Джей стоит спиной к окну, и Сону приходится смотреть на яркий свет. Во-вторых, он пытается разглядеть подвох на чужом лице. Но Джей явно испуган таким пробуждением сам. И явно не ожидал его так скоро. А как давно он здесь? И как давно Сонхун ушёл на эту свою «работу»? Поджимая губы, Сону пытается выровнять дыхание.       — Ммм.       — Слушай, — плавно опуская руки, Джей снова садится на край кресла, продолжая смотреть Сону прямо в глаза, — раз уж…ну всё так вышло? Может познакомимся? Или ты хочешь есть? Пить? Сону хочет понять: какого чёрта этот парень делает в его палате? И почему Сонхун оставил его с ним? Почему Сонхун не оставил ему никаких записок? Сону хочет успокоиться, как минимум. И снова почувствовать себя в безопасности. Но это невозможно без Сонхуна. И это одновременно смешно и жутко.       — Пить, — в итоге выдыхает он, смиряясь с тем, что ему придётся быть какое-то время наедине с Джеем. Который тут же кивает и бросается глазами на поиски стакана. Понимает к счастью быстро, что Сону пока из стакана не пьёт, и замечает бутылку с трубочкой внутри, спешно открывая её дрожащими руками. Это заставляет Сону усмехнуться про себя. Он боится неизвестного рядом человека. Который боится его в свою очередь тоже. Однако помогает пить ему он весьма неплохо и даже не выкалывает трубочкой глаз, придерживая её пальцами, пока Сону делает пару скупых глотков.       — Джей, — повторяет чужое имя Сону.       — Ага, — кивает тот, закручивая крышку и ставя бутылку обратно на тумбочку. — Мы дружим с Хуном несколько лет. Он мне, можно сказать, что брат.       — Поэтому ты…помогаешь ему со мной? — хмурится Сону.       — Да. А как иначе? Эта честность…подкупает? Сону хотел бы почуять подвох, хотел бы почуять опасность, хотя бы даже ту, что он ощущал первое время от самого Сонхуна. Но этот парень…он будто стекло. Чист и искренен. Прост и…обидно, возможно, но обычен. И как такой весь из себя опасный Сонхун умудрился подружиться с ним? Как кто-то такой простой и человечный умудрился вляпаться в дружбу с кем-то вроде Сонхуна? Жизнь, право, очень странная. Саркастичная и жестокая сука.       — И как много…ты знаешь? — прикусывает Сону нижнюю губу.       — Достаточно, — осторожно кивает Джей. — Чтобы спокойно сидеть здесь с тобой и не задавать лишних вопросов.       — Что для тебя лишнее?       — Например, откуда у тебя все эти шрамы, — указывает он подбородком на голые руки Сону, что тот тут же прячет под простынь. — Или, что вы оба здесь делаете.       — А про его работу? — сужает глаза Сону. — Тоже знаешь?       — Знаю. Он ждёт, что Джей раскроет рот ещё раз и расскажет больше. Растрепет Сону всё, что знает и тот, наконец, узнает о Сонхуне то, что тот так тщательно скрывает то ли боясь испугать, то ли оттолкнуть Сону. Но Джей…теперь Сону понимает, как они подружились, потому что:       — А ещё знаю, чего нельзя знать тебе, — говорит совсем тихо Джей, виновато улыбаясь. Сону невольно кривит уголок губ. Совсем не может удержаться от этого. Этот парень знает слишком много, это очевидно. Но вот почему он друг Сонхуна. И почему именно он остался здесь с Сону.       — И как нам тогда знакомиться, — ёрзая на постели, говорит Сону, продолжая кривовато усмехаться, — если ты знаешь обо мне достаточно?       — Ну, — поводит плечами Джей, — ты же обо мне не знаешь ничего. Да и…я могу сделать вид, что не знаю ничего о тебе. Например, я ведь не знаю твой любимый цвет?       — И зачем он тебе?       — Чтобы о чём-то поговорить? Улыбка Джея простая, такая же, как он. Удивительно открытая, лёгкая и отчасти неловкая. Слишком уж неподдельная и честная. Сону не привык видеть таких людей рядом с собой. Сону не привык общаться с людьми вообще, а уж с такими тем более. Сону хочет найти подвох. Но в Джее его, кажется, совершенно ни одного.       — Чёрный, — поддаётся он на эту глупую игру. — А твой? И улыбка эта становится на глазах шире, бросая по телу Сону удивительно несдерживаемое расслабление. Пугающее немного, но такое нужное в этой ситуации.       — Синий, — Джей упирается локтями в колени, склоняясь чуть ближе. — Ты учишься где-нибудь? Или уже работаешь?       — Работал. До всего этого, — обводит глазами палату Сону. — А ты?       — Работаю у отца в магазине. Сонхун иногда работает с нами тоже.       — О, — округляет он губы. — Об этом он не солгал.       — Он… — брови Джея сводятся к переносице, а взгляд ненадолго опускается. — Не то, чтобы он лжёт…       — Он просто оберегает меня, да?       — Да. И не только тебя, Сону.       — Но ты всё знаешь, — укоряет Сону, поджимая губы.       — Только то, что Хун позволяет мне знать. И я не лезу лишний раз с расспросами.       — Намёк на то…что я тоже не должен?       — Он расскажет и тебе однажды, — их глаза вновь сталкиваются; былой простодушности нет, в карей радужке только плохо скрываемая тревога. — Ему придётся. Вот и познакомились. Расслабленность Сону тоже пропадает. В душе собирается тяжесть и дышать становится труднее. Но он старается, правда старается снова переключиться на их «знакомство», чтобы не думать об этом. Он подумает об этом, когда Сонхун вернётся. Потому, что Сонхуну придётся. Придётся однажды всё ему рассказать. Но только почему?       — И как давно ты тут уже сидишь?              

***

      

[Dream on Dreamer — runaway]

             В руках, что еще полчаса назад сжимали узкий жгут на пульсирующей красной шее, покоится небольшой букетик белоснежных астермерий и коробка бананового молочка. На губах Сонхуна, несмотря на то, что он торопливо шагал по больничному коридору, расцветала всё шире улыбка. Он не убил, он управился за каких-то пятнадцать минут, он успел заехать за цветами и молоком. Он возвращается к Сону, не испачканный кровью, лишь запятнанный душным воздухом и липким чувством больного удовлетворения после завершённого дела. Он возвращается к Сону. Но замирает у двери. Улыбка его рассыпается осколками ему под ноги. Потому, что он слышит смех. Он слышит смех Сону и громкий голос своего друга. Джей рассказывает ему об одном из забавных случаев в магазинчике своего отца. Сонхун помнит этот случай, он был там. Он сам всегда смеялся, когда они вспоминали это. Но он слышит, как смеётся Сону. Звук этот застревает в каждом уголке его сознания острыми иглами и кутает в себе болезненно сжимающееся сердце. Он счастлив, что Сону смеётся. Он счастлив слышать это. Но он ничего не может поделать с тем, как стремительно тёмные мысли заполняют его голову. С тем, как одна из них особенно остро впивается в мозг, прокручиваясь, как резной болт, делая безумно больно. Потому, что Сону смеётся не с ним. Потому, что, может быть, Сону нужен кто-то вроде Джея рядом? Может быть, Сону нужен кто-то такой же светлый и безопасный? Кто-то, кто никогда не приклеит к его спине красную метку? Кто будет защищать его от падающей с полки кружки, а не от пули в затылок? Кто не будет каждую ночь просыпаться в поту от кошмаров, в которых Сону умирает на его руках раз за разом? Кто-то, с кем он будет смеяться так ярко, а не плакать горько, пытаясь снова и снова лишить себя жизни? Он перебарывает себя, сглатывает ком игл и заходит в палату. Но душит каждую из этих мыслей с особой жестокостью и удовлетворением, как только чёрные глаза-бездны впиваются в него. Как только смех, прекращаясь, застывает на полных искусанных губах робкой улыбкой. Обращённой к нему. Как только бледные щёки едва заметно розовеют от того, что Сонхун улыбается ему в ответ, а сияющий взгляд припухших глаз замечает букет в крепко стиснутых пальцах. Сердце Сонхуна больше не болит. Оно сжимается в самом прекрасном, пусть и неизвестном ему доселе, чувстве. Которое вытесняет все другие теперь. Они нужны друг другу. Сильно. И одинаково.