AMYGDALA

             

***

      

[Jane Air — Это Любовь]

             В детстве, иногда посматривая какие-то взрослые боевики, Сонхун представлял себе, какими возможно крутыми себя ощущают мужчины, участвующие в уличных погонях. Когда мигалки за спинами, когда чёрные машины рычат в затылок, когда ветер в лицо и адреналин гоняет кровь. Сонхуну они казались тогда бесконечно недосягаемыми, невероятными и почти фантастическими. Ведь сколько нужно для этого сил и смелости, если не думать, что всё на экране — сценарий. Визги шин били по ушам, рёв мотора урчал где-то в желудке. Они казались Сонхуну не преступниками — героями. И, быть может, это и сыграло в итоге свою злую шутку. Мечтая стать героем, Сонхун стал обычным преступником. Но главным героем в своей драме. Он вихляет меж машин, по дорогам расстилается летнее марево, жар асфальта плавит колёса, почти его не касающиеся из-за скорости. Сону, прилипший к его спине, обжигает всем собой, почти разрывая футболку на животе от крепкого хвата и ногтей, в неё впившихся. Они не успели всего на полминуты, проносясь мимо машины Квона и ещё одной позади, заезжающих во двор. Серые глаза Сонхуна, сквозь стекло шлема казавшиеся чёрными, на долю секунд успели встретиться с недовольным прищуром Квона. И ему остаётся только гадать, о чём думал в тот момент доктор. Всё, о чём думал Сонхун: сидящий за ним Сону и то, насколько уязвимо открыта его спина. Мотоцикл сделал преждевременный разворот влево так резко, что их почти прибило к земле, но Сонхун удержался. Опыт. Погони в фильмах — красочные. Чернота улиц вокруг, яркие фонари и вывески, мелькающие мимо. Погоня, в которую они ввязались сейчас — сплошное месиво из гудящих машин, слепящего солнца и шума в ушах. Бьющегося где-то в горле сердца и дрожащих рук, сжимающих руль. Сонхун совсем не знает, что делает, Сонхун, вероятно, просто сошёл с ума. Но он выкручивает газ на полную, пулей проносясь мимо светофоров под камерами слежения. Машина Квона и его «бригады» всё ещё держится где-то на хвосте. Он ожидал, что Сону за его спиной, будет трястись всем телом, но Сону спокоен, как никогда. Клонит тело на поворотах, держится уверенно, разве что почти царапает кожу ногтями, но Сонхун это вытерпит. Сонхун не выдержит, только если они заберут Сону из-за него. Это он будет виноват во всём теперь уже точно. Он не может потерять его больше. Он никого теперь не может потерять. Единственное место, в которое он мчится, — не должно быть обнаружено, и Сонхуну стоит не малых усилий, придумать каким путём им рвануть, чтобы избавиться наконец от хвоста. Сожалея и и мысленно извиняясь, он достаёт телефон из внутреннего кармана бомбера и швыряет его назад, не глядя. Где-то позади остаётся резкий визг шин тормозящей машины и звон разбитого лобового стекла. Скрежет металла, потому что во внезапно давший по тормозам автомобиль врезаются ещё и ещё. Сонхун уже убийца, ему не страшно. Сонхун уже убивал голыми руками и, брошенный в толпу машин телефон, не станет для него очередной тягостью и грехом на сердце. Он едва успевает промчаться меж двух грузовиков, сигналящих ему вслед, и выворачивает на кольце не на поворот к другому концу города, а на загородный крюк, сразу теряясь меж высоких фур. Съезжает сразу к лесополосе, петляя по узкому серпантину, по велосипедной вообще-то дорожке, хрустя тонкими ветками под колёсами. Машина Квона и его «бригады» остались где-то позади, не имеющие теперь возможность даже отследить их. Сонхун чертыхается, у босса тоже теперь нет возможности дозвониться до них, но у Сонхуна иной план.       — И что теперь?! — кричит сквозь шлем Сону. Сонхун чудом слышит его, сбавляя постепенно скорость и выезжая на полупустую трассу, ведущую к загородным домам, по которой уже нет камер слежения. Он убирает одну руку от руля и накрывает ей ладони Сону, что мгновенно переплетает с ним пальцы.       — Теперь нужно доехать! — кричит в ответ. И продолжает путь в тишине снаружи и громким криком и красными лампочками в голове. Потому, что одна часть него говорит, что они не сделали ничего плохого, они всего лишь уехали, а Сону всего лишь будет спрятан на неопределённый срок, Сонхун не отказывается от своей работы. Но он как будто обманул Квона, у которого на Сону были явные планы. Он точно спутал все карты и вопросом оставалось лишь: были ли эти планы согласованы с боссом? И, если нет, то Сонхун всё сделал правильно. Он возвращает руку на руль и тяжело выдыхает, когда Сону за его спиной немного расслабляется, обнимая уже просто крепко, а не мертвой хваткой. Теперь, когда кровь в жилах остывает, а пульс в висках успокаивается, до Сонхуна постепенно начинает доходить итог его действий. Противостояние одной из каст мафии — никогда не проходит бесследно. И пусть его поступок кажется безобидным, Квон не из тех, кто забудет ему это и простит. Квон, как сейчас уже Сонхуну кажется, явно ведёт за спиной босса какую-то свою, отдельную игру. Был ли он на самом деле всегда преданным и верным? Были ли он действительно одним из мафии или с первых дней вёл свои дела обособленно? Кого всё же Сонхуну стоит теперь опасаться больше? Маленькие покосившиеся домики, заброшенные лачуги, лай собак вдалеке и простирающиеся там же поля. Вот чем встречает их загородный полузаброшенный посёлок. Сону ёрзает на месте, пока Сонхун совсем медленно проезжает по неровной и грязной дороге. Возле одноэтажного крохотного здания, бывшего когда-то красивым и уютным домом, мотоцикл останавливается, а Сонхун окончательно глубоко вздыхает, снимая с себя шлем и вешая его на ручку. Сону медленно копирует его движения, укладывая ладони на широкие плечи.       — Где мы?       — Это заброшенная дача бабушки Джея, — пропуская пятерню сквозь пепельные волосы, Сонхун упирается руками в свои бёдра. — Я помню этот адрес, он пару раз рассказывал, что они не знают, что с делать с участком. Здесь почти всё заброшенное, даже не купит никто.       — Зачем мы здесь? Мы не вернёмся назад? Поджимая губы, Сонхун мягко убирает ладони Сону со своих плеч, заставляя его подняться с байка, слезает с него и сам, ставя на подножку. С трудом, но смотрит в глаза Сону, на которые так красиво попадают золотые солнечные лучи, где-то из глубины самой радужки подсвечивая едва заметно янтарный, контрастирующий с жёлто-рыжими прядками, закрывающими бледный лоб. Вот в этого Сону он однажды влюбился. Этого Сону он захотел спасти. Его руки ложатся на тонкую шею, притягивая ближе. Сону тянется к нему всем собой, прикрывая глаза и бросая на щёки тени ресниц. Этому Сону Сонхун готов отдать всего себя. Но что делать с тем, который сидит внутри?       — Я вернусь, — выдыхает он, оглаживая челюсть Сону большими пальцами. — Мне нужно приехать к боссу и ждать у него работу, раз уж телефона у меня больше нет. Но ты останешься здесь.       — Что… — чёрные бездны мгновенно уставляются на него.       — Тебе нельзя возвращаться. Квон захочет забрать тебя. Я не позволю ему это сделать.       — Но он может отследить тебя!       — Я буду делать всё, чтобы не попасться. Если нужно — снова начну так петлять по дорогам. Это не важно. Ты должен быть в безопасности.       — После всего, что ты услышал…       — Я должен подтвердить эти слова, прежде чем поверю в них, — твёрдо произносит Сонхун. — А уже потом буду думать, что делать. Но сейчас… Обхватывая его талию руками, Сону падает лбом в его грудь и позволяет закутать себя в крепкие объятия. Руки Сонхуна едва ли не дважды могут обернуться вокруг его плеч. Носом он утыкается в рыжеватую макушку.       — Я привезу нужные продукты или закажу доставку с чужого телефона, но заберу её сам. Мы справимся, — бормочет он.       — Я не справлюсь. Ты же видел, я не справлюсь, — скулит Сону, скребя ногтями по лопаткам Сонхуна под бомбером.       — Я и не сказал, что ты сделаешь это один. Мы справимся, Лис. Вместе. Сонхун едва ли сам верит в эти слова, но не сделать он не может ничего тоже. Он слишком глубоко утянул их на дно. Сону слишком глубоко утопил его в себе. Он так наивно полагал, что у них есть путь из этой темноты, что не заметил камней, привязанных к щиколоткам. Им не выбраться. Но можно хотя бы попробовать пытаться прожить это всё вместе.       — Мне нужно ехать, — выдыхает Сонхун, отпуская Сону. — Чем быстрее я вернусь в город и объяснюсь с Квоном, тем лучше. Нужно ещё что-то придумать с телефоном. Покупать любой новый — риск. Не навесят жучок, так смогут внедрить прослушку или маячок любым другим способом.       — Одноразовые, кнопочные, — шепчет Сону, шмыгая носом. — Мне такие оставляли в почтовых ящиках для каждого нового заказа.       — Очередной секрет, о котором я узнаю вот так?       — Извини, — передёргивает он плечами, пряча взгляд. — Я расскажу тебе, как только вернёшься. Считай, что у тебя есть повод это сделать наверняка.       — Ты — мой повод вернуться наверняка, Сону, — Сонхун хмурится, приподнимая его лицо пальцами и глядя прямо в пустые чёрные бездны. — Пока ничто не подтверждено — ты тот повод.       — Я был прав в первые дни. Ты — псих.       — Мы оба. Идём в дом. Нужно посмотреть, можно ли в нём вообще оставаться. Забирая шлем Сону, они проходят заросли высокой травы, кое-как добираются до заколоченной неровно двери, отрывая вместе доски. Внутри пахнет сыростью и немного плесенью, но в целом, дом абсолютно нетронут. Сантиметровые слои пыли, повисшие паутины, отсыревшие кое-где половые доски. Но в этом доме, после уборки, уж точно можно перекантоваться, пока Сонхун не найдёт другой вариант. И снова он молчаливо и мысленно благодарит Джея и его родителей за их присутствие в его жизни. За их существование. И клянёт себя на чём свет стоит за то, что он это существование подвергает опасности даже сейчас.       — Пока тебя не будет, попробую убраться.       — Тут вряд ли есть вода и свет, — хмыкает Сонхун, однако удивлённо вскидывает брови, дёргая за нитку на люстре и жмурясь от яркого света. — Ошибка. Свет здесь есть.       — Почему они просто не могут отъебаться от меня? — выдыхает Сону, проводя пальцами по пыльным подушкам маленького дивана.       — Потому, что ты зачем-то нужен Квону, кроме того, что являешься рычагом давления на меня. У него…свои планы. О которых, кажется, никто не знает.       — Учитывая, что он хирург или кто он там, понятное дело, какие у него планы могут быть на меня.       — Не уверен, что всё так однозначно.       — А жаль. Это понять было бы куда проще. Сону садится на край обеденного стола, оглядывая маленькое помещение. Сонхун сразу выискивает глазами холодильник и раковину под небольшим окном, подходя к ней и проверяя воду. Но из крана выходит лишь шипение и треск.       — Воду придётся привезти.             — Я подожду. Всё равно ни уснуть, ни отдохнуть у меня не получится. А убраться можно начать и без воды, — Сону снимает с себя джинсовку, складывая в руках. — Нам повезло, что сейчас лето и мы не замёрзнем в этом доме.       — Нам повезло, что у Джея вообще есть такой дом всё ещё, — вздыхая, Сонхун проходит мимо Сону и касается губами его волос. — Я поеду. Жди меня к вечеру.       — А, если ты не вернёшься? — Сону ловит его за руку, крепко сжимая пальцы. Сонхуну приходится обернуться, хоть и в глаза Сону ему по-прежнему смотреть тяжело.       — Если я не вернусь сегодня — жди до завтрашнего утра. А вот, если не вернусь утром…я не хочу об этом думать, Сону.       — Если ты не вернёшься утром, я буду ждать тебя, пока не помру с голоду. А потом пойду ловить птиц и диких мелких животных и всё равно буду ждать тебя. На губах Сонхуна впервые за долгое время расцветает слабая улыбка. Он качает головой, сжимая ладонь Сону в ответ, но отпуская её.       — Я вернусь.       — Это главное. Сонхун тоже так думает, а потому, торопливо покидает домик, добираясь до байка и почти сразу срываясь с места.              

***

                    

[mr.kitty — give/take]

                    У Сону теперь было всё время мира на раздумья. Вернётся ли Сонхун, узнав о том, что он наконец-то не солгал ему? Сможет ли он ужиться с этой правдой под боком? Принимая Сонхуна, Сону осознавал, что ложится в постель с убийцей, что целует убийцу. Ему было сложно, но он уже знал это всё о Сонхуне, предполагал с самого начала. Он надеялся, что грехи Сонхуна смогут накрыть чёрным покрывалом его собственные и избавят его от тягот. Он надеялся, что Сонхун достаточно привязан к нему тоже, чтобы спустить ему с рук эту ужасную правду, о которой Сону предпочёл бы молчать до гробовой доски. И Сонхун его не подвёл. Хоть и наломал дров из-за своей первой реакции, что ожидаемо оказались: паника и страх. Сону и сам сперва боялся. К Сонхуну приблизиться, Сонхуну довериться, в Сонхуна влюбиться. Но с каждым днём…он проводит ладонью по одной из подушек и лупит её, что есть сил, выгоняя клубы пыли. С каждым днём они так увязали друг в друге, что Сону бросил сопротивляться. С каждым днём Сонхун доказывал ему, что он не игрушка для него, какой он был в своей семье. Сонхун не просто подобрал его на дороге, как это сделали родители, а приютил под своим крылом. Сонхун был искренним, и Сону не оставалось ничего, как доверить ему своё сердце. Пуст и покрытое тайнами и мраком. Оба они не носили белое пальто, так и к чему вся эта драматургия? Сонхун, вероятно, всё ещё надеялся выбраться на свет из всего дерьма, в которое его вляпал отец. Сону уже давным давно перестал даже барахтаться, обуютившись на своём дне. Сонхун любит его. Сону улыбается шало, падая спиной на пыльный диван и тут же закашливаясь от пыли, взвившейся в воздухе и окутавшей его одежду и волосы. Но улыбка его не пропадает, а глаза закрываются. Он вспоминает их поцелуй, касается пальцами своих губ. Вспоминает свои слёзы, но тут же обнимающие крепко и защищающие руки Сонхуна. Он правда любит его. И Сону может полюбить его в ответ тоже, не боясь. Опасаясь, но точно не боясь. Они слишком тесно теперь связаны, и вряд ли страх Сонхуна позволит ему бросить Сону на съедение волкам. Он только что доказал, что он готов проехаться по их хвостам своим байком, лишь бы с Сону всё было в порядке. Узнай он, что всё, что сказал Сону правда… Сону уверен, что но всё равно вернётся. Вне всяких сомнений. Но что Сону действительно пугало — это работа Сонхуна и Квон. Сону с детства пугало то, чего он не знал и к чему не мог подобраться. Он вздрагивает, вспоминая невольно, как боялся мыла для рук. Как забивался в угол ванной, когда мама пыталась помыть его в первый месяц, и громко плакал, глядя на пушистую пену. Как смотрел шало на столовые приборы и куски мяса, которые были всего его и за которые не приходилось драться с рыночными собаками. Помнит ли он своё детство? К счастью урывками. Помнит ли он свою жизнь у родителей? К несчастью почти досканально. Был ли он психом с детства? Совершенно точно. Передалось ли ему это от его треклятой матери? Абсолютно. Сону вздыхает, открывая глаза и уставляясь на серый потолок. Почти такого же цвета волосы у Сонхуна. Улыбка возвращается на его лицо, а ладонь ложится на грудь, там где сердце. Их не оставят в покое, но Сонхун разберётся. За ними начнётся охота, но Сонхун разберётся. У Сону теперь точно есть тот, кто его защитит. У Сону теперь точно есть тот, кто любит его и не сможет уйти. Сонхун просто не сможет. Поднимаясь с дивана, Сону осматривается вокруг и начинает уборку с того, что находит первую попавшуюся тряпку, которой начинает хаотично убирать пыль. Этот дом милый. Было бы здорово, если бы здесь всё работало и они могли бы жить здесь всегда. Если бы Сонхун мог бросить работу и остаться с ним здесь навечно. Тихая, спокойная жизнь в отдалении, в заброшенном месте, где вокруг ни души и только они двое. Сону любит тишину, Сону не любит людей. Это место — идеальное для него. Глаза его цепляются за ножи в подставке, которым, как минимум, с десяток лет. Пальцы дрогнувшие тянутся к одному из них, выуживая с тихим лязгом. Лезвие, однако, ничуть не затупленное даже со временем, не проржавевшее. Сону касается его пальцем и шипит, бросая на столешницу. На мягкой подушечке выступает алая капля крови. Сону мгновенно обхватывает её губами, слизывая солёную горячую жидкость, и возвращается к уборке. В голову возвращаются воспоминания из того дня. Он также протирал до скрипа мокрыми тряпками всё на кухне, натирал с хлоркой стакан, из которого пил отец, но в итоге от усердия расколол его в тонких пальцах. Из них точно также пошла кровь, поцарапав нежную кожу. Это всё случилось всего четыре года назад, но Сону помнит это, словно вчера. Но он всё сделал правильно. И он достаточно за это расплатился, пока не встретил, наконец, Сонхуна, как своё исцеление.       

[The Devil Wears Prada — Chemical]

       Сону дёргается, ощущая в кармане долгую вибрацию входящего звонка. Замирает с тряпкой в руке и уставляется на свои руки. Он забыл, что в его джинсах ещё с вечера лежал мобильный. Он не выкинул его также, как Сонхун свой. Сону совершенно забыл, что у него телефон существовал в принципе. Но вот он вибрирует в заднем кармане его джинсов, и это точно не может быть Сонхун. Дрожащей рукой Сону убирает тряпку и достаёт мобильный, глядя на неизвестный номер, с которого идёт звонок. И ни единой мысли в его голове о Сонхуне нет, потому что тот только успел уехать и вряд ли наизусть знает его цифры. Сону сглатывает, опасливо принимая звонок и прикладывая телефон к уху:       — Да?       — Мистер Ким, — тянет на том конце провода угрожающий голос с ядовитой улыбкой. — Неужели вам хватило мозгов оставить себе телефон?       — Кто это?! — пальцы Сону впиваются в столешницу. Ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание.       — Нарушения памяти — как одно из многих последствий долгого и некорректного лечения, а также поражения психики. Вы буквально ходячий экземпляр для начинающих медиков. У Сону совершенно точно останавливается сердце.       — Квон?       — Доктор Квон, — поправляет мужчина. — Но ты прав.       — Что вам нужно?       — Сонхун не с тобой, ведь так?       — Что вам нужно? — с нажимом повторяет Сону, сцепляя зубы. — Я кладу трубку прямо сейчас.       — Мы не собираемся отслеживать тебя, не переигрывай. Ты ведь знаешь, что на меня это не подействует так, как на Сонхуна и остальных, — усмехается Квон. — Мне нужно немного твоего содействия, Сону. Ты же можешь мне помочь?       — Нет.       — Даже, если я скажу тебе, что за твою маленькую помощь, я помогу вам с Сонхуном сбежать из страны? У Сону ведёт голову. Всё плывёт перед глазами, из-под ног ускользает земля. Он опирается на тумбочку, но неминуемо падает с подломленных ног на грязный пол, приваливаясь к ней плечом.       — Что за чушь… — шелестит он.       — Отлично, ты готов слушать, — мычит Квон. — У меня есть возможность организовать вам побег. И это не какие-то мои игры или ловушки, нет, не подумай. Я просто немного пораскинул мозгами, к счастью, мне это дано. И пришёл к выводу о том, что есть один человек, способный заменить для меня вас двоих разом. Свежая кровь, если хочешь.       — Чёрта-с-два вы отпустите меня, зная обо мне всю правду, — плюётся Сону. — Я для вас, как десерт. С чего бы вдруг такая щедрость?       — Видишь ли, Сонхун-и задолжал мне за твоё спасение, и настало время возвращать долги. А что до тебя…мне не нужно держать тебя на привязи, ты всё равно вернёшься сюда. Один. Оба мы знаем, что ты сломаешь Сонхуна рано или поздно.       — Замолчите!       — Будет тебе, — фырчит Квон. — Только мне не надо вешать лапшу про любовь навек и щенячью верность. Ты не сможешь. Не в твоей природе.       — Хватит, — сглатывает комок в горле Сону, слыша, как собственный голос предаёт, дрожа. — Я кладу трубку.       — Один человек — и ты свободен, Ким.       — Я никого не знаю. Если вы так хорошо осведомлены, у меня нет и не было друзей.       — У тебя и нет, — довольная ухмылка Квона пропитывает ядом мобильный, кажется, просачиваясь даже сквозь динамик в ухо Сону. Травит мозг. — Вы двое — почти что списанный товар. Не ровен час и Сонхуна просто ликвидируют, а тебя отправят на опыты. Что для меня, к слову, тоже бы пригодилось, но не сейчас. Ты представляешь опасность здесь не только для вас с Сонхуном, но и для нас. Так что скажешь? Готов на сотрудничество? В голове Сону полная каша. Часть его хочет поверить словам Квона и броситься вперёд, чтобы наконец воспользоваться шансом и сбежать. Из проклятого города, от дула, приставленного к затылку и игл, которые он до сих пор ощущает кожей. Другая же его часть насторожена, прислушивается, вопит об опасности. Красными огнями перед глазами мигает, потому что кажется, что разгадка подвоха близка, но Сону никак не может ухватиться за её ускользающий из-под носа хвост.       — Что вы от меня хотите?       — Хороший мальчик, — ёрничает Квон, почти что урча довольно в трубку. Он определённо доволен собой; Сону морщится от отвращения. — Есть один человек, с которым ты можешь мне очень хорошо помочь. На него есть целых три рычага давления, он ещё свеж и не испорчен. Тебе всего лишь нужно будет привести его в кафе, а дальше я справлюсь сам. Сможешь?       — Я не… — Сону прикусывает язык, он едва не проболтался о том, где они. Но Квону это и не нужно. Он итак это знает.       — Ты не в городе, да. Я готов дать тебе две недели на всё. Передам конверт с картой, наличными и контактами, чтобы ты сам смог сделать вам документы и заказать билеты сам. Я никак не буду к этому причастен. И не буду трогать тебя, пока время не истечёт.       — В чём подвох?       — Только в том, что ваша любовная сказка продлится недолго. И ты сам её уничтожишь. А больше ни в чём. Сону стискивает зубы, что скрипят от злости. Он вот-вот вцепится в настоящий подвох, он ведь уже так близко. В чём действительно всё дело? За какого человека Квон готов вот так легко и просто отпустить их двоих сразу?       — Я всё равно никого не знаю, — обессиленно шепчет Сону, качая головой. — И я не понимаю о ком вы…       — Странно, — хмыкает Квон. — А вот я осведомлён о том, что ты прекрасно знаком со своей больничной нянькой. Джей, верно? В затылок отстреливает, как настоящей пулей. Сону уверен, что боль была бы сродни той, что сейчас прошивает его череп насквозь, отдавая резью в глазах. Он едва не роняет телефон из рук, застывая с открытым ртом, что даже не может вобрать воздух. В глотке застрял вместе со всхлипом ядовитых слёз в чёрных глазах.       — Лучший друг Сонхуна с чудеснейшей и полноценной семьёй, бизнесом отца и такими надеждами на простое, человеческое будущее…       — Нет, — выдыхает Сону, мотая головой, как заведённый болванчик. Он скребёт ногтями по полу растерянно. — Нет. Только не он.       — Мы со временем и без тебя получим этого мальчика, Сону, пойми это. Но тогда нам придётся сделать дырку в голове Сонхуна и растащить его тело по частям во все уголки города, а в этом столько мороки и лишних действий. Сократи нам всем время? Просто приведи его через две недели по адресу, который я также оставлю тебе в конверте. И будь свободен. Разве это большая плата за вашу невероятную любовь? — прыскает небрежно мужчина. — Я дарю вам свободу за всего лишь одну никчёмную жизнь. Сону бегает потерянным и замыленным взглядом по домику, в котором сидел на полу. Домику, в котором они смогли спрятаться благодаря тому, что он есть у Джея. Да, он почти его не знает, всего лишь недолго общался в больнице, но Джей был лучшим и единственным другом Сонхуна. Почти его братом. Его семья спасала Сонхуна все эти годы. Джей и есть семья Сонхуна все эти годы.       — Ваша свобода, — не унимается Квон, — в обмен на какого-то мальчишку, которого ты знаешь всего-ничего. Он никто тебе. Неужели ты упустишь такой шанс? Совсем тебя не узнаю. Исходя из твоего прошлого, ты должен был согласиться ещё в самом начале, не зная даже его имени, и продать родную мать за Сонхуна. Ну, если она ещё жива. Неужели отрастил за эти годы сердце? К сожалению, оно у Сону всегда было, просто любило иначе. Оно у Сону всегда было, просто чёрное всё, сгнившее и обугленное, но ещё на последних исходах работающее. Он моргает медленно, вдыхая поглубже, но рвано, не получается. Слёзы душат. Вспоминает невинную улыбку Джея, его яркий смех и крепкие их с Сонхуном объятия. Вспоминает нежную улыбку Сонхуна, его чувственный поцелуй и объятия на кровати, промокшие от слёз.       — Разве ваши с Сонхуном отношения не стоят того, чтобы за них бороться любым способом? Разве они не смогут быть идеальными, если вы уедете? Сону жмурится, старается отгородиться от голоса Квона. Но эти слова въедаются в голову, жгутся в сердце и отравляют кровь. Эти слова для него, как поганая мантра из детства и отрочества. Как гипноз, которому он поддаётся, даже если не хочет, и как собака истекает слюной на одно лишь заученное движение, вбитое в тупую голову. Сонхун.       — Что, если однажды Сонхун выберет лучшего друга, а не тебя? Снова. Ты ведь не хочешь потерять свою любовь также, как отца, Сону? — вкрадчиво произносит Квон. — Ты ведь не хочешь, чтобы тебя снова бросили, как ненужную игрушку? Всё взрывается. Ослепляя белым перед зажмуренными глазами, застилая красным, когда он их медленно открывает, впериваясь взглядом в пустоту. Он слишком долго это всё терпел. Они слишком глубоко погрязли в этом всём. Он слишком глубоко уже пророс в Сонхуне, как и Сонхун в нём. Он слишком устал терять всё, что ему так дорого в этой блядской жизни.       — Где гарантия, что вы не лжёте? — скрипит его голос.       — Увидишь эту гарантию, когда рядом с тем местом, в котором Сонхун тебя припрятал — не будет слежки. Как и в городе, куда тебе придётся выбраться, чтобы забрать конверт. Я не буду трогать вас до того дня, когда ты должен будешь доставить мне Джея.       — Слабовато.       — Как есть. Я ведь тоже доверюсь только твоему слову в этом случае.       — А, если я откажусь?       — Что вряд ли, — тянет Квон. — Но, если ты всё же решишь сыграть в благородство, то уже сегодня вечером в моей больнице появится целый набор здоровых органов и парочка чего-то здорового, что ещё осталось в твоём тщедушном тельце. Глаза, например. Они у тебя красивые.       — Это выбор без выбора, — рычит Сону.       — Ну, вдруг ты настолько изменился рядом с Сонхуном, что пожертвуешь своей жалкой жизнью ради того, чтобы этот мальчишка Джей прожил ещё неделю спокойно? Квон бьёт в самую голову. В то же место, наотмашь. Пробивает хрупкий череп и кроит мозг, перешивая. Умелый доктор, профессионал, мать его.       — Две недели? — уточняет Сону.       — Да. Завтра тебе нужно будет приехать в город по адресу, который я скину тебе в сообщении, знаешь же, что нужно будет сделать после?       — Переписать адрес на бумажку или в заметки и удалить все сообщения и звонки, — закатывает глаза Сону, прибиваясь затылком к кухонной тумбе. — И спрятать мобильный.       — Верно. Не даром обналом занимался целых полгода, научился чему-то.       — Я приведу его в кафе, а что дальше? Что вы будете делать с ним?       — Это уже будет не твоего ума дело, Сону. У вас с Сонхуном будет не больше суток на то, чтобы убраться как можно дальше, как только Джей попадёт ко мне.       — Я успею, — шепчет Сону.       — Так ты согласен? — с наигранным удивлением восклицает Квон.       — Да.       — Я знал, что ты меня не подведёшь. Продолжай так дальше. Привет Сонхуну передавать не надо. Квон сбрасывает звонок, а пальцы Сону на мобильном сжимаются до побеления. Его сердце колотится бешено, руки дрожат, а ноги ватные, он не сможет на них встать, кажется, целую вечность. Ему было бы так жаль, так бесконечно жаль, если бы это не стоило их с Сонхуном будущего. Но Сонхун никогда не должен узнать. А Сону никогда не должен проболтаться. И где-то там, на горизонте, закрывая глаза, Сону видит их идеальную жизнь. Где-то совсем далеко отсюда, в таком же крохотном домике, где Сону будет готовить милые завтраки и тёплые ужины, днём занимаясь любимым делом. Где Сонхун будет работать на какой-нибудь самой заурядной и безопасной работе, а перед сном они будут выезжать в город на кряхтящей машине. Возможно, у них даже получится завести собаку и выгуливать её по утрам вместе. У них всё-таки ещё есть шанс. У них может быть идеальная жизнь. И Сону никому не позволит у них это отнять.              

***

                    

[zero 9:36- adrenaline]

             Маленький экран загорается заставкой, а крохотная коробка так непривычно лежит в большой ладони. Сонхун глубоко затягивается, пуская горький дым носом и щурится, ожидая, пока старенькая модель мобильного оживёт в его руке. Он купил новый телефон, новую сим-карту у парней в районе рядом с лапшичной, за которую его не просили предъявить айди. Чёрт знает, какому бедному жителю этого проклятого города раньше принадлежал этот номер, но теперь он был Сонхуна на какое-то время, пока не придётся менять вновь. Цифры босса Сонхун давно заучил наизусть, также, как новое правило о том, что Квону теперь звонить нельзя. Даже из телефонной будки. Даже голубей лучше не посылать, он и по ним при желании их с Сону найдёт. Только вот боссу он решает не звонить. Втаптывая сигарету в пыльный асфальт, Сонхун седлает байк и посылает к чёрту шлем, срываясь с места. Он приедет к нему лично, передаст свой новый номер и попросит никому его не передавать. Если его босс не дурак, а Сонхун в последние дни начинает сомневаться, то догадается, что у него под носом творится что-то неладное. Если нет — у Сонхуна не останется и тысячной доли шанса на выживание. Мысль о смерти бок о бок с Сону внезапно не пугает, затуманивая сознание. Всё больше Сонхун думает о том, что это была бы даже лучшая смерть. Они оба, наконец, отмучаются. И перестанут мучать всех вокруг. В лапшичной непривычно пахнет какими-то специями, и Сонхун хмурится, проходя внутрь и встречаясь хмурым взглядом с матерью босса. Она курит прямо за подобием барной стойки, уперев руку в толстый бок и глядя на него не мигающе. В приветствие он лишь кивает ей, оглядывая пустое помещение и направляясь сразу к кабинету. Если босса на месте нет — его остановит хрипатый голос. Но до самых дверей, возле которых стоят два амбала, Сонхуна не останавливает никто, кроме собственных сомнений и страхов, что неожиданно стали так крепко и ощутимо держать за глотку.       — Вот так новости, киддо, — усмехается босс, всплёскивая руками. На столешнице перед ним неизменный стакан с виски, а в пепельнице рядом дымит почти почившая сигарета.       — Не было возможности предупредить, — кланяется Сонхун, широким шагом пересекая кабинет и кладя на стол обрывок бумажки с криво накарябанными цифрами. — Это мой новый номер. Пришлось сменить его.       — И ты привёз его мне лично, вместо того, чтобы совершить один короткий звонок? — густые брови приподнимаются. Корявые пальцы подтягивают бумажку к себе, разглядывая, как какой-то раритет. Мужчина хмыкает. — Проблемы?       — Можно и так сказать.       — Я должен знать?       — Было бы неплохо. Но я травлю крыс, а не пытаюсь примкнуть к ним, — поджимает губы Сонхун, вызывая у босса ухмылку.       — Ценно, — двумя пальцами приподнимая бумажку, мужчина откидывается на спинку кожаного кресла. — И всё же. Есть кого бояться кроме нас?       — Это не страх, — лжёт Сонхун, чуть вскидывая подбородок. — Просто избавляюсь от проблем прежде, чем они избавятся от меня. Взгляд босса внезапно становится из насмешливого тяжёлым, напряжённым и холодным. Таким, словно он за секунду понял всё, сложил всё и вот-вот выдаст то, о чём Сонхун умолчал. Сонхун смотрит прямо, не отводит глаз. Но босс лишь сжимает в кулаке бумажку с его номером и подпирает им подбородок, задумчиво сужая глаза и шумно выдыхая.       — Впрочем, киддо, ты не зря приехал. Сонхун заметно вздрагивает, не ожидая смены темы, и вытягивается струной, напрягаясь всем телом.       — Есть неутешительные новости о том, что наша крыса слишком хороша, и её всё ещё не поймали.       — Одного человека в подпольях города? — вздёргивает бровь Сонхун. На затылке волосы шевелятся, потому что так некстати в голову лезут мысли о том, что босса решили предать все вокруг. Кроме него дурака, с которым никто не сговорился, а хочет бросить на растерзание, как жертвоприношение.       — И такое бывает, — задумчиво тянет мужчина. — Ты сегодня не понадобишься. Можешь ехать домой к своей пассии. Сонхуну претит это слово, но он глотает его. Всяко лучше, чем какие-нибудь унижения или произнесённое чужим ртом имя Сону.       — Спасибо, — сухо кивает он.             — Захвати невесте цветочки, киддо, — усмехается босс, взмахивая ладонью и давая понять, что разговор их окончен. Шутит. Сонхун эту шутку решает воспринять вполне серьёзно и заезжает на обратном пути в цветочный магазин. Потому, что он в самом деле хочет порадовать Сону в эти тяжёлые дни. Напомнить о том, как приносил ему герберы в больницу. О самом первом разе, когда Сону был до кончиков ушей смущён и блеска в чёрных глазах удивлён. Когда Сонхун увидел его таким трогательным, ранимым и беззащитно очаровательным. Таким, каким не знал его ещё на самом деле. Или пытался закрывать глаза и не видеть очевидного до последнего. Это же он делает и сейчас. Он любит Сону. Любым. Ему слишком сложно было это признать, чтобы теперь, испугавшись трудностей чужой тёмной головы, вот так легко от этого откреститься. Сонхун полюбил Сону через боль, очередные потери и слёзы. Разлюбить Сону будет уже невозможно при жизни. В ближайшем к цветочному супермаркете Сонхун набирает целый рюкзак продуктов, которые только вмещаются, вешая его на спину. На скорости пустынной трассы тяжесть за спиной ощущается, как прижавшийся к ней Сону. А, если прикрыть глаза, нежные лепестки красно-жёлтых астермерий напоминают о запахе волос Сону, смешанном с отдушкой геля и химией электронной сигареты. С самим Сону, кожа которого тоже для Сонхуна пахнет какой-то естественной и неповторимой сладостью. На середине пути, ещё только подъезжая к выезду из города, Сонхун заказывает доставку двух галлонов воды, какие ставятся в кулер, на угол трассы, сопряжённой с извилистой и непроходимой дорогой к заброшенным частным секторам. Умудряется скурить три сигареты подряд, пуская дым в вечереющее небо, пока не видит уставшего на мопеде доставщика с огромной коробкой, привязанной к багажнику. Жалеет его, но доплачивает, чтобы тот помог дотащить всё необходимое до дома. Возможно, это риск, но Сонхун и его синебокий байк точно бы это всё сами не утянули. К дому Сонхун себя, байк и все покупки уже подкатывает на исходе сил, распрощавшись с доставщиком где-то на середине пути, решив отпустить его. Но он обретает силы, как и крылья за спиной, вновь, как только тощее тело влетает в него, заключая в самые крепкие объятия, опутывая рёбра. Такие на Сону не похожие, но такие, как оказалось, Сонхуну необходимые сейчас. Впервые за весь день на губах Сонхуна растекается усталая улыбка, пока его длинные руки окутывают острые плечи. Он утыкается носом в жёлто-рыжую макушку, прикрывая глаза и чувствуя, как сердце и мышцы его наполняются силами рядом с Сону в самом деле. С каждым вдохом крылья за спиной всё сильнее и явственнее расправляются.       — Я купил тебе две краски, — бормочет Сонхун в грязные волосы. Руки Сону на его талии перестают остервенело обнимать и замирают.       — Две? — бурчит он в широкую грудь, не отрывая лица.       — Мгм. Решишь сам: вернуть рыжий или высветлиться полностью. Я помогу. Взял всё нужное.       — А воду, чтобы всё это смыть?       — Два куллерных галлона, полотенце и даже какой-то шампунь, — фырчит Сонхун, нехотя отрываясь от Сону и чувствуя, как по спине скребут неприятно ногти, не желая его отпускать. — Сгоняю туда, пока краска будет схватываться. — В моём рюкзаке есть всё необходимое и даже что-то явно лишнее.       — У тебя, я смотрю, всё распланировано. Сону криво усмехается, поднимая на Сонхуна взгляд и являя серым глазам свои припухшие и полностью затянутые тьмой. В сумерках синяки под нижними веками почти чёрные, так явно выделяющиеся на худом бледном лице. Сонхун поднимает руку, касаясь костяшками прохладной скулы. Ласкает, разглядывая в черноте уставших глаз непривычную нежность.       — Я убрался в доме, — шепчет Сону, чуть прикрыв глаза и наслаждаясь прикосновением. Удивляет Сонхуна вновь, но Сонхун уверен, что стресс сказывается на всех так. Его делает внезапно одомашненным и заботливым до зуда в костях, Сону вот заставляет убираться в доме и быть таким покладистым и тихим, не в том ключе, в котором Сонхун к нему привык. Всё, что происходит сейчас — меняет их каждую минуту. И, кажется, безвозвратно.       — Как у тебя получилось? Воды же не было.       — Выбивал пыль из всего, что под руку попадалось. Что-то выкинул на задний двор. Сделал лёгкую перестановку, чтобы там можно было хоть как-то жить.       — Здорово, — слабо улыбается Сонхун, оставляя на бледном лбу поцелуй. — Покажешь?       — Если не планируешь ночевать на улице, то идём, — фырчит Сону, отстраняясь окончательно. Но Сонхун перехватывает его за запястье, обращая на себя слегка растерянный и озадаченный взгляд. Цепляет с сидения байка букет астермерий и толкает его в грудь Сону, наблюдая за тем, как чёрные глаза распахиваются в удивлении и благоговении. Вскидываясь на него лёгким отблеском зарождающихся слёз.       — Хун…       — Пока твои волосы всё ещё такие, — кивает Сонхун на разноцветные прядки, мягко перебирая пальцами по тонкому запястью, по которому ощущаются выпуклые шрамы. — Решил, что эти цветы подойдут.       — Как тебе вообще в голову пришло купить их, когда мы в такой…       — Жопе. Но даже в ней должен быть просвет. Сону, шмыгая носом и смаргивая слёзы, жмёт букет к груди, тихонько усмехаясь и утыкаясь носом в необычные цветы. Сонхун отпускает его, вешая на плечо рюкзак и подхватывая теперь в обе руки бутыли с водой. Без байка под рукой это всё оказывается вполне сносно тащить до дома по заросшей травой тропе. Сону и правда убрался. Пылью и плесенью в доме всё ещё пахло, но что удивительно, уже не так ярко. Сонхун думает, что будь у Сону под рукой вода и тряпки получше, а ещё какие-нибудь освежители, здесь и вовсе витал бы запах цветов. Теперь вот будет — натуральных. Он замечает начисто прибранный, когда-то обеденный стол, покосившуюся ножку которого Сону подпёр какой-то тонкой книжкой. Убранный всюду мусор и даже вполне сносно раскиданные, пожёванные подушки на крохотном диване. Пыль ещё оставалась в труднодоступных местах и где-то на книжных полках, потому что сухой тряпкой всё не уберёшь, но Сону действительно хорошо постарался. Пока он раскладывает продукты, Сонхун проходит в совсем малюсенькую комнату, являющуюся спальней. Всё, что в ней есть — огромная кровать под небольшим окном. Но даже она выглядела уже такой манящей и мягкой, не пестрея слоями многолетней пыли, а притягивая взбитыми подушками и откинутым уголком одеяла. Руки Сонхуна обвиваются вокруг узкой талии, а нос вжимается в затылок Сону, обнимая крепко со спины и заставая врасплох. Из пальцев Сону едва не выпадают губки для тела.       — Тут есть свет, — бормочет Сонхун. — Хоть что-то.       — Да, — кивает Сону, мгновенно накрывая руки Сонхуна своими и откидываясь затылком на его грудь. Очередное движение, которое так на него не похоже. Которое так ему не подходит… — Мы сможем сварить рамён, я смотрю ты закупился не слабо.       — Брал всё, что под руку попадалось. Губки, гели, овощи, рамён…       — Банановое молочко, — хихикает Сону.       

[placebo - my sweet prince]

       Сонхун растворяется в этом звуке, прижимая тело Сону к своему, пожалуй, излишне сильно. Он слышит, как из Сону выходит с хрипом воздух, но не ослабляет хватку. Боится, что вот сейчас, он откроет глаза — а всё исчезнет. Сону из его объятий, этот спасительный дом, он сам. И останется только голый страх, ждущий в городе Квон и грядущая смерть.       — Нужно как-то исхитриться и помыться, раз уж у нас почти всё для этого есть, — говорит тихо Сону. — Завтра как следует приберусь уже мокрыми тряпками.       — Босс сказал, что я ему пока не нужен. Так что у тебя будет моя помощь.       — Звучит, — посмеивается Сону, протягивая руку и касаясь пальцами прозрачной упаковки цветов. — Никогда бы не подумал, что ты такой романтик.       — Сам об этом не знал, — ухмыляется Сонхун, опускаясь носом к уху Сону и мягко целуя за ним. Чувствуя, как тело в его руках вздрагивает.       — В первые дни, — голос Сону становится совсем едва различимым, — я бы скорее подумал, что вся твоя романтика — это секс прямо на столе и скупой поцелуй в лоб, вперемешку с сигаретным дымом.       — Я вообще никогда не думал, что романтика хоть как-то может стоять в одном предложении со мной. Сонхун замирает носом в шее Сону, тихо дыша и теряя улыбку. Потому, что Сону напомнил о первых днях. Потому, что Сону напомнил Сонхуну о том, о чём они говорили, из-за чего приехали, и что было причиной Сонхуна вернуться в домик. Помимо Сону. Руки его вокруг талии Сону ослабевают. Дыхание становится тяжелее и медленнее. Он никогда не думал, что будет принимать какие-то серьёзные решения второпях, одномоментно, без рассуждений, доказательств и составления плюсов и минусов. Но работа на наркомафию даёт свои плюсы или минусы, Сонхун не уверен, что это. И принимать решения, которые ты обдумываешь от силы пару секунд, — становится нормой. Особенно, если от этого зависит твоя жизнь. Даже, если это касается твоих чувств.       — Я не хочу ничего знать, — твёрдо, но негромко произносит он. Сону ощутимо вздрагивает.       — Что? О чём…       — О тебе. Я не хочу знать ничего, что происходило до сегодняшнего дня. До дня нашей встречи.       — Сонхун…       — Я встретил чокнутого рыжего парня во дворе своего дома, который попросил меня прокатить его на байке. Я хотел переломать все возможные кости и разбить тупую голову мальчишке, который потащил меня в хренову Комнату Страха, в которой мы оба чуть не подохли. Но я… — Сонхун затихает на мгновение, совсем севшим голосом продолжая: — Я понял, что меня необъяснимо тянет к парню, которому я зашивал рану на бедре, который с остервенением ел сырные шарики и в глазах которого, если смотреть на солнце, вовсе не мёртвая темнота. Сонхун крепко жмурится, вжимаясь носом в шею Сону сильнее. Глаза горят, слёзы жгутся, но им не место здесь. Прямо сейчас он отрезает их от внешнего мира, от прежней жизни. Прямо сейчас, он возможно подписывает себе смертный приговор, потому что Сону не пойдёт лечиться, потому что Сону — убийца. И это заставляет Сонхуна вдруг расплыться в улыбке. В дикой такой, опасной и широкой. Он чувствует, как Сону замер в его руках, словно это он здесь — беззащитная жертва, ожидающая подвох. Но Сонхун, разворачивая его к себе и сталкивая лбами, обхватывает впалые щёки большими ладонями, шепча Сону почти в самые губы:       — Я влюбился в тебя больного на всю голову суицидника, даже не подозревая, что оба мы окажемся убийцами под всеми этими масками драматичных подростков. И Квон был прав, мне тоже надо лечиться. Но к чёрту, знаешь? — улыбаясь шало, Сонхун жмётся к Сону совсем близко, вжимая его в край обеденного стола и сильнее сдавливая пальцами бледные щёки. — Я люблю тебя, Ким Сону. Я убью за тебя, Ким Сону… Ему не удаётся закончить эту сумбурную мысль, потому что Сону бросается к нему. Впивается в губы одичавшим поцелуем, пальцами путается в пепельных волосах, из горла рык нечеловеческий выдёргивает. Смешивает меж их губ горечь недосказанных слов, соль его пролившихся слёз и мнимую кровь, что у них на руках у обоих. Два раненных на всю голову малолетних психопата. Два убийцы, влюбившихся так искренне и бесконечно сильно. Сонхун считал, что у них один путь из темноты — наверх. Сону, улыбаясь разбито, доказал ему, что этот путь всегда был лишь красивой галлюцинацией. Длинные пальцы жадно хватаются за хрупкое тело. Даже под слоем одежды чувствуют каждый шрам, каждый сошедший синяк. Остроту выпирающих костей и даже бьющееся гулко, горячее сердце. Подхватывая Сону под бёдрами, Сонхун усаживает его на стол, сдвигая дальше продукты, и впиваясь в губы сильнее. Почти болезненно целует, цепляет зубами их пересохшие и обкусанные. Порозовевшие от приливающей крови и желания. Сонхун целует Сону как никого и никогда прежде в своей жизни, будто вытягивая из него душу, но отдавая через поцелуи взамен свою. Душу, сердце, жизнь. Сжимая ладонями худые бёдра закинутых на его поясницу длинных ног, он вдруг сбивается на смешок, разрывая поцелуй. Взгляд Сону озадаченный и испуганный, а пальцы в волосах Сонхуна одеревенелые от вспыхнувшего страха.       — Что?       — Ты сказал, что моя романтика — это секс прямо на столе и скупой поцелуй в лоб, вперемешку с сигаретным дымом, — беззвучно посмеивается Сонхун, оставляя на приоткрытых губах ещё один смазанный поцелуй и вминая пальцы в тело Сону сильнее.        Губы Сону дрожаще тянутся в улыбке, но он стирает её ещё одним поцелуем, оставляя слова Сонхуна без ответа. И ещё одним, набрасываясь на Сонхуна снова и снова. Силясь разорвать тонкими пальцами ворот футболки, спутать пепельные прядки на затылке и слиться телами, чтобы не разделить. И Сонхун позволяет. Тонет в каждом прикосновении, теряется в пространстве вокруг них, в таком отзывчивом и диком Сону, следуя за его поцелуями и забираясь ладонями под широкую толстовку. Скребёт короткими ногтями по выгнутой пояснице и впитывает огрубевшими подушечками каждый оставшийся на бледном теле шрам. Впитывает в себя Сону с каждой секундой, как и его рваные вдохи. Но отстраняется, не позволяя Сону потянуться за очередным поцелуем и удерживая его крепко ладонями за рёбра.       — Сону?       — М?       — Ты уверен? Комната вокруг плывёт, плавится от их разгорячённых тел, когда Сонхун открывает глаза, чтобы посмотреть в мутную темноту. Ресницы Сону дрожат, взгляд расфокусирован и затянут пеленой возбуждения. Но Сонхун видит теперь, после озвученного вопроса, осколки страха, блеснувшие по краю чёрной радужки.       — Да. Но выходит не убедительно, неуверенно. И Сонхун, кивая так, словно верит, вдыхает поглубже и сменяет их темп. Задевая губы Сону лёгким поцелуем, он спускается влажными губами к тёплой шее. Целует больше не жадно и и голодно. В каждый поцелуй вкладывает всё, что за это время к Сону начал чувствовать, по нарастающей. Гнев первой встречи сменялся боязливой заинтересованностью. Нездоровая привязанность по итогу сменилась такой же нездоровой, но слишком сильной любовью. Их колкие перепалки сегодня сменяются тихими, но неповторимыми и тягучими стонами, когда с торса Сону слетает толстовка, а ладони Сонхуна расстёгивают молнию на джинсах. Осторожные пальцы изучают широкие плечи и обнажённые без футболки ключицы. Сону отдаётся в руки Сонхуна всецело, своими собственными оглаживая и запоминая каждый миллиметр чужого тела. Ещё один поцелуй запечатлевается прямо над сердцем, в тот же миг, как длинные пальцы Сонхуна боязливо забираются под резинку белья, касаясь Сону так бережно и нежно. Так впервые в его жизни. Сону задыхается.              

[esoterica - hunted]

       Цепляясь одной рукой за широкие плечи, находя в них опору, второй вплетается в уже спутанные серебристые прядки. Прячет неровное дыхание в пепельной макушке, ощущая то, чего прежде его тело не знало. Искреннее желание, настоящее возбуждение. Горячие пальцы, ласкающие так трепетно и необходимо. Доводящие до естественного оргазма за считанные минуты, просто потому, что Сону дико чувствовать такое со своим телом. Его не прижимают к грязному полу, его не скручивают до боли в суставах, не давая двигаться, его не бьют по заплаканному лицу и не стараются запихать в его неразработанное тело всё, что только под руку попадается. Сонхун оставляет на его шее не болезненные, а разжигающие огонь в груди, метки, целуя крепче. Сонхун держит его под спину бережно, мягко и так надёжно, что Сону не страшно вот так отдаваться ему посреди небольшой кухни давно заброшенного дома. Сонхун не старается нагнуть его на этом столе, чтобы как можно быстрее вытрахать из него всю душу, хоть Сону и дал своё на это согласие. Сонхун делает ему так хорошо, словно от этого зависит и его наслаждение тоже, выстанывая в унисон в зацелованную влажную шею, когда Сону кончает несдержанно в его ладонь. Сам вздрагивая и удивляясь тому, что такое вообще возможно. В его жизни возможно. Сону ловит его губы в чувственном поцелуе охотно и благодарно, обнимая обеими руками за шею. Роняет на покрасневшие щёки слёзы, сорванные с опущенных ресниц, потому что эта благодарность и оргазменная эйфория быстро сменяется чувством скребущего страха и жуткого, жгучего стыда. Сонхун готов отдать Сону и за Сону всё, что у него есть, забыть своё прошлое, бросить всё и быть с ним, потому что любит. И это взаимно. За одним лишь болезненным и таким ужасающим исключением.       — Я люблю тебя, Пак Сонхун. Сону готов отдать за их с Сонхуном будущее буквально всё. Даже, если это жизнь дорогого Сонхуну человека.