AMYGDALA

             

***

      

[esoterica - hunted]

             К четырём утра, сереющий рассвет скользит по уставшим и сонным лицам сидящих на крыльце. Впутывается в ярко-рыжие прядки и теряется среди светло-пепельных. Обнимает за плечи две прильнувшие друг к другу фигуры, дрогнувшие от утреннего порывистого ветра, быстро сменившегося затишьем вновь и исчезнувшего среди высокой травы. Сону трётся щекой о плечо Сонхуна и слабо улыбается, когда объятие крепчает, а в рыжей макушке остаётся нежный поцелуй.       — Может проведём так весь остаток жизни? — тихо усмехается Сонхун.       — Было бы неплохо, если бы нас не искали, — вздыхает Сону. Он открывает чёрные глаза, уставляясь размытым фокусом на просёлочную дорогу, поросшую сорняками и жухлой уже травой. Весь покой и умиротворение сдуло тем же внезапным ветром, следом за словами Сонхуна. Они не смогут провести здесь остаток жизни, и на это есть сразу несколько причин. И ни одна из них Сонхуну не понравится. И ни об одной из них он знать не должен.       — Я пока ещё думаю, — тянет Сонхун, зарываясь носом в выкрашенные прядки Сону, — стоит ли рассказывать боссу о Квоне.       — Нет, — тут же выдыхает Сону. — Не держи его за старого дурака. Он вряд ли живёт в слепом неведении о том, что творится в его гадюшнике.       — Думаешь он знает? И просто так спускает мне это всё с рук? Зачем ему это?       — Может быть, он ждёт, пока ты первым проявишься. Может быть, ждёт, пока Квон первым облажается.       — Я готов бы был даже до конца дней работать на босса, если бы это всё так не отражалось на тебе и не угрожало твоей жизни, — вздыхая, Сонхун обнимает Сону обеими руками и жмёт его к своей груди. — Я привык, в конце концов, возиться в крови и чужих кишках уже. Чёрт бы побрал ублюдка.       — Обязательно поберёт ещё, — шелестит Сону. Только не Квона. А его самого за то, что он собирается сделать. Зажмуриваясь крепко, Сону обнимает Сонхуна в ответ, впиваясь болезненно пальцами под лопатками. Хотел ли Квон действительно надуть старика и занять его место во главе мафии, обновив состав Джеем? Или лгал и планировал прижать к ноге всех троих? Сону не знает и не узнает, возможно, никогда. Но поверить в единственный просвет и шанс на общее и худо-бедно счастливое будущее с Сонхуном — так хотелось. Это лакомым куском для голодающего светило ему в конце узкого и непроглядного тоннеля. Это был его возможный и единственный хэппи энд, который он заслужил за всё дерьмо, которое пережил. Которое пусть и устроил себе сам, но достаточно расплатился, как он считает. Последней платой оставался друг Сонхуна. И Сону бесконечно жаль. Но себя жаль по-прежнему больше. А потому, как только Сонхун крепко засыпает, убаюканный бессонной ночью и пением птиц, Сону выбирается из постели и достаёт его документы, чтобы сделать и отредактировать фотографии для документов. До последней секунды рассчитывает по картам маршрут, чтобы успеть и не попасться Сонхуну ни на глаза, ни в руки. Он не должен даже лишним вздохом себя выдать. И, если все эти годы ему удавалось так жить, не высовываясь и почти что не попадаясь даже самой мафии (пока им в самом деле не припёрло), то провернуть всё это под носом у влюблённого и сбитого с толка Сонхуна, Сону показалось куда более простым. В отдельной папке на мобильном: заметки с адресами, телефонами и две фотографии. Запечатанные под паролем все надежды и мечты, которые теплятся ещё в доживающем сердце Сону. Он делает это для их будущего, для их спокойствия и любви. Сону любит Сонхуна. Так сильно… Он слишком долго бежал. От прошлой жизни, от убийства родителей, от себя. Он так устал бежать. Эти недели были его последним рывком перед тем, как он, наконец, сможет замедлиться и пожить хоть немного для себя. И для них с Сонхуном.       

***

      

[три дня дождя — отражения]

             Тяжестью и эхом в голове отдаётся вибрация на телефоне, лежащем под подушкой. Сонхун морщится, слыша сквозь дрёму этот противный звук, вперемешку с недовольным скулением со стороны Сону. Одной рукой лезет под подушку, доставая телефон и принимая звонок, пока ко второй возвращаются ощущения. Сону лежит головой на его плече, обнимая всю руку и прижимая её к себе, как игрушку. Сонхун сонно усмехается и едва не пропускает хриплый голос, говорящий в динамике:       — …за час доедешь?       — М? Час…       — Я предполагаю, что ты не у себя, раз привозил мне вчера новый номер лично, киддо, — хмуро отзывается босс. Сонхун промаргивается, мимолётно целуя рыжий затылок и сбрасывая остатки сна.       — Да. Верно.       — Справишься за час?       — Крыса найдена? — нехотя переспрашивает он, надеясь, что не услышит ругань. Но в ответ только тяжёлое мычание. — Готовность?       — Полная. Нам нужна вся информация, которая у него есть. И совершенно не нужна его жизнь. Сонхун почти чувствует, как расширяется мгновенно его зрачок. Приток адреналина, как от укола впрыснутого в вену. Всё его тело отзывается мгновенно на эти слова, как у собаки на команду. Будоражит, волнует, заводит. Он сглатывает скопившуюся во рту слюну и вдыхает поглубже.       — Буду через час, — отрезает.        И сбрасывает звонок, осторожно вытаскивая из цепкой хватки Сону свою руку, чтобы сесть на кровати и встряхнуть головой. Вплетается пальцами в пепельные волосы, закрывая глаза. И сдержать не может странной, ползущей по лицу улыбки. Плевать ему на крысу, плевать ему на их информацию. Пальцы выламывает, кожа зудит. Сонхун сможет отыграться на беспомощном и ненужном теле за всё пережитое из-за Квона. За всё, что скопилось свинцовой тяжестью внутри. И он не должен чувствовать себя так, он не должен чувствовать облегчение и предвкушение от предстоящих пыток. Но он ничего не может сделать с тем, как заходится гулко сердце и потрагивают кончики пальцев от одного только воображения запаха густой крови, в которой они скоро измараются. Ещё раз встряхнув головой, Сонхун оборачивается, чтобы поцеловать Сону ещё раз, но на него уставляются сонные и недовольные чёрные бездны.       — Работа?       — Да, Лисёнок, — шепчет Сонхун. Наклоняется всё же к Сону, оставляя на порозовевшей ото сна щеке ласковый поцелуй. Смеётся беззвучно, когда сухие губы тянутся к его, урывая лёгкий чмок в них. Сонхун поддевает длинный нос своим, отталкиваясь резко от кровати, чтобы не попасться в цепкие лапы своего прирученного зверёныша. Сону шипит. Сонхун расплывается в довольной улыбке шире, подбирая с пола вещи.       — Ты надолго?       — Час пути туда, минимум полтора обратно, потому что хочу заехать в магазин, — чёрная футболка скрывает от липкого взгляда Сону подтянутое, бледное тело.       — А там? Снова пятнадцать минут?       — Боюсь, что не в этот раз, — мотает головой Сонхун. Сону приподнимается на локтях, склоняя голову к плечу. В черноте глаз бликует рыжий вспыхнувшим пламенем.       — Тяжёлый случай?       — Можно и так сказать.       — Хочу рассчитать время на уборку, — поводит плечом Сону. — Или на сон.       — Лучше поспи. Мы всю ночь не спали, — вжикая молнией на джинсах, Сонхун накидывает на плечи бомбер.       — Который час?       — Одиннадцать. Приеду, уберёмся вместе.       — У меня есть часа…три? — сужает глаза Сону, следя внимательно за Сонхуном, убирающим мобильный во внутренний карман бомбера и затягивающего пепел волос резинкой в небрежный хвост.       — Как минимум, — кивая, Сонхун облизывает губы и стопорится. Смотрит на губы чужие, но делает шаг назад. — Скоро вернусь. Высыпайся. И сбегает из дома, теряя важные секунды дороги на самое драгоценное, оставленное в стенах старого дома. Того, ради которого продолжает всё это делать. Того, к кому каждый раз будет возвращаться, даже если ползком. Даже если через весь город. Дорога до лапшичной кажется ему короче. Не замечая красны светофоров, сотен машин и проносящихся мимо людей, Сонхун видит перед собой, как разъярённый бык, лишь одну только красную тряпку. Кровавое полотно, в которое превратит чужое тело через считанные минуты. Это должно бы его напугать, это пугало его ещё месяц назад. То, что ужасом и стыдом выламывало кости, теперь скручивало их сладостным ожиданием. Он не дотянется до шеи Квона, не сейчас, а может и никогда, но у него под руками всегда будет кто-то, в ком он сможет его разглядеть при желании. Благо, желания у Сонхуна хоть отбавляй. Босс развязал ему руки буквально, сказав, что им не нужна жизнь этой крысы. Босс сам не знает, но подписал жалкую крысу на самую безжалостную и мучительную кончину. Сонхун хмыкает, снимая с себя шлем и встряхивая растрепавшимися из хвоста волосами. Или знает, а потому делает Сонхуну такой вот подарок, видя в каком он состоянии. Не поощряет, но закрывает глаза, лишь бы только один из его лучших людей оставался в строю. Сонхун сжимает в кулаки дрожащие пальцы и пропускает мимо себя мысль о том, что подобное быстрее выбьет его из строя, нежели вернёт в него. Но он подумает об этом не сегодня. Не когда на ладонях ещё мягкостью и теплом ощущается бледная кожа, тело помнит крепкие объятия и влажные поцелуи, а перед глазами полное наслаждения и любви лицо с лисьим разрезом чёрных блестящих глаз. Он за эти глаза с лёгкостью вырвет любые другие. Он за это лицо, не моргнув, снимет чьё-то чужое. Забрать чью-то жизнь за жизнь Сону — больше не кажется Сонхуну кошмаром. Это ощущается закономерностью. Необходимостью. Неизбежностью. И не пугает больше так, как должно.       — День добрый, — кивает он женщине за стойкой, что с неизменно холодным и пустым взглядом смотрит в ответ. Обводит беглым взглядом помещение, почти вслух фыркая мужчинам, сидящим за столиком в центре и играющим снова в карты, пропадая в дыме от сигарет. Всё, как в первые дни. Только Сонхун уже совсем не тот. Только внутри у него уже не отвращение, страх и тягость. Внутри только бьющееся сильнее с каждым шагом к подвалу сердце, закипающая кровь и картинки пережитых уже пыток. Чтобы выбрать те самые для этого дня.       

[the plot in you - feel nothing]

                    — Выходи. Голос — сталь. Сонхун пронзает тяжёлым взглядом тёмно-серых глаз охранника, стоящего за связанным на стуле парнем. Держит приоткрытой для него дверь, ждёт, пока тот нехотя покинет помещение. И роняет лёгким движением руки засов, отрезая их двоих теперь от внешнего мира. Впиваясь голодным взглядом в избитое тело и залитые кровью глаза, устремлённые теперь на него отрешённо.       — Я всё им сказал, — хрипит крыса, откашливаясь. У Сонхуна дежа вю. Он усмехается, подходя к столу с инструментами.       — Если я здесь — ты не сказал им ничего, — хмыкает он, доставая из чемодана перчатки и надевая их неспешно. — И мне даже отчасти тебя жаль.       — С чего бы это?       — Ты мог отделаться переломами и даже выжить, если бы сказал всё, что им нужно — им самим. Но ты выбрал играть в долбоёба. И к тебе вызвали меня. Сонхун решает, что наиграться он всегда успеет, а информацию нужно добыть в первые пятнадцать минут, как и раньше. Позже он всегда может сказать, что хочет удостовериться и допытать до конца. К тому же жизнь ублюдка в этих стенах никому не ценна. Меж его пальцев скользит тонкий жгут, который он мотает на ладони, дёргая и проверяя крепость. Кивает сам себе, скидывая с плеч бомбер и бросая его на свободный стул.       — А ты у нас… Сонхун широко улыбается, прикрывая глаза. Всё повторяется. Из раза в раз, одни и те же вопросы, одно и то же недоверие новичков, одна и та же бравада, которая ломается также легко, как и кости в их тупых и бесполезных телах. Сонхун, кажется, знает, какой момент во всём этом теперь для него любимый. У него теперь есть любимые моменты. И это отвратительно на столько же, насколько и прекрасно. Видеть, как вся их спесь гаснет в распахнутых глазах вместе с жизнью.       — Палач, — он склоняет голову к плечу, делая шаг к крысе. — И, если тебя обо мне не предупреждали — тобой вообще не дорожили. Никто из тех, ради кого ты сейчас жертвуешь своей жалкой жизнью. Он делает всё отточено, заучено, быстро. Оказываясь за спиной, он набрасывает жгут на шею и сдавливает им шею, прибивая парня затылком к своему бедру, чтобы зафиксировать. Считает про себя необходимые секунды, холодно смотрит сверху вниз, вслушивается в хрипы и стук ножек стула по каменному полу. Это не столько пока ещё больно, сколько просто страшно. Неожиданно. Больно будет позже, когда по уже состоявшимся порезам Сонхун будет давить снова и снова, делая их глубже. В первый раз никогда не больно по-настоящему. Он вздрагивает, лишь на секунду позволяя себе подумать о Сону и сотне его порезов. Его руки от этого лишь крепче впиваются в жгут, а дыхание становится медленнее и глубже. Сонхун должен помнить для кого он всё это делает. Но не отвлекаться на мысли о нём.       — Я могу заниматься этим бесконечно. А вот твоё твой мозг не выдержит уже через пару часов, даже если тело протянет около четырёх, — сухо произносит Сонхун, отпуская жгут и наблюдая за заходящимся в кашле парнем. — Болевой шок — интересная вещь, не правда ли?       — Но я правда…             — Поражаюсь твоей верности неправильным людям. Цыкая языком и качая головой, Сонхун, не мешкая, садится на колени и оборачивает жгут вокруг указательного пальца крысы. Рвёт так резко в стороны, что приходится поморщиться из-за жуткого визга, но смотрит внимательно за тем, как рвутся мягкие ткани и проливается на пол первая кровь, созданная им самим. Для того, чтобы оторвать все пальцы, понадобится жгут из другого материала, но Сонхуну это не нужно. Всё, что быстро и просто — сегодня не для него. Поднимаясь на ноги, он обходит стул и хватает со стола тряпку, протирая жгут и убирая свежую кровь с него.       — У меня свободен весь день ради твоей туши, — поводит он плечами, даже не оборачиваясь и выбирая уже глазами новый инструмент. — У тебя такой роскоши в виде времени — нет. Подумай ещё разок. И я подумаю над тем, чтобы оставить тебя в живых. Или убить быстро и не так болезненно.       — Что мне сделать, чтобы ты отпустил меня? — сипит парень, превозмогая боль в разорванном пальце. Сонхун знает, что сейчас у него постепенно начнут болеть все удары, нанесённые ранее, и оцарапанная шея. Вслед за тем, как пульсирует кровавая рана, болеть будет всё по нарастающей. Слабый и подверженный наркотической зависимости мозг — не сможет долго выдержать такой напор.              — Отпускать тебя буду не я, — Сонхун откладывает жгут и бросает взгляд на дверь, сужая глаза. — Но я мог бы попробовать поговорить о тебе с боссом.       — Я…       — Однако, ты не слишком хочешь жить. Игнорируя испуганный лепет, Сонхун открывает дверь, встречаясь взглядами с охранником.       — Таз с чистым спиртом. Получая кивок, прикрывает дверь, оборачиваясь к крысе и находя, наконец, в его глазах настоящий испуг. Это чувство всегда слишком поздно приходит к ним вместе с осознанием того, на что они себя подписали своей жалкой уверенностью в том, что смогут избежать смерти.       — Итак, — медленно приближаясь, Сонхун достаёт из заднего кармана джинсов изрядно помятую пачку сигарет и цепляет губами одну из них, вытряхивая на ладонь зажигалку. — Где ты перепрятал вес?       — Я уже говорил вашим, что его прятал не я, — тараторит парень. — Но я могу сказать, кто это.       — Если бы мог, сказал бы уже давно, вместо того, чтобы нести сейчас эту чушь, — мотая головой, Сонхун закуривает и откладывает зажигалку на стол. Он садится на корточки перед крысой, затягиваясь и выдыхая дым в его лицо, держа сигарету зубами. — Но ты всё ещё пытаешься увильнуть…       — Ичиджи! Японец с западного района! Он переманивает всех!       — М, — тянет Сонхун, осматривая чужое тело. Вглядываясь в глаза пытливо и насмешливо. — Ичиджи…       — Он нашёл меня через закрытый чат. Он знал, когда у меня рабочий час, а значит ему рассказал кто-то из ваших. Я правда не при чём…       — Считаешь?       — Я правда…я… Едва прикуренная сигарета кочует из губ в длинные пальцы. И шипит, перекрываясь истошным криком, воткнутая в открытый глаз. Сонхун шикает, поднимаясь с корточек и вздыхая глубоко и разочаровано. Не то, чтобы он пытался, он совсем не пытался помочь этому парню, но было бы приятно хотя бы знать, что он держался за свою жизнь. Даже Сону, чёртов суицидник, за свою никчемную жизнь держался куда больше, чем этот малец, трясущий головой и воющий от боли. Сонхун оборачивается, слыша шаги. Кивает головой на пол перед стулом, указывая охраннику, куда нужно поставить таз. Морщит нос от резкого запаха спирта и дожидается, пока дверь снова закроется, но уже не опускает засов. Вместо этого, он вплетается пальцами в спутанные волосы на чужом затылке и выбивает из-под уставшего тела стул, роняя болезненно на колени и держа теперь крысу только за сцепленные в кулаке прядки.       — Ичиджи мёртв вот уже две недели как, потому что наши ребята нашли его всё по тем же чатам, выманив, как самую настоящую крысу, — бесцветно произносит Сонхун, наступая на икроножную мышцу парня, чтобы тот перестал тщетно дёргаться под его хваткой. — Заметь, я пытался. Жаль, что этого для себя не сделал ты. Изувеченное ударами лицо, выжженный сигаретой глаз и надрезанная жгутом шея погружаются в чистейший спирт, которым доверху был заполнен таз, плескаясь теперь через края. Сонхун снова считает про себя секунды, Сонхун знает, каково это, когда тебя топят в воде, как котёнка, но даже представить не может, как же должно быть мерзко и жутко, когда тебя топят в спирте. Но, видимо, это работает, потому что стоит ему только вытащить чужую голову из таза, губы парня, дрожа, пытаются сложить слова в предложения:       — Мой старший брат работает в охране западного района. Мы думали, что сможем таскать понемногу и перепродавать там дороже, — сипит он, хватая воздух ртом и отплёвываясь от спирта.       — Хотя вы могли выкупать дозы у босса, договориться с ним о доле и просто стать западной ячейкой… — цыкает Сонхун языком. — В Китае за воровство отрубают руки…       — Я готов! Я готов! Я виновен, я…       — Но мы, в Южной Корее, — тянет губы в широкой и смертоносной ухмылке Сонхун. — В самом её сердце. И оно не прощает предательства, крыса.       — Пожалуйста…       — Здесь за воровством и предательством следует казнь. В Сонхуне после этих слов взрывается сразу всё. Квон никогда не клялся ему в верности, но он предал его доверие. Квон спас жизнь Сону ради личной выгоды, чтобы затем угрожать Сонхуну тем, что отнимет её также легко, как и спас. Квон предал их. Квон обворовал их на целую жизнь вперёд. И его казнь возможно даже не наступит никогда. И как же это нечестно. Но как же приятно, погружая голову крысы в спиртовую жидкость вновь, думать о том, что в одной из вселенных, Сонхун сможет сделать тоже самое с Квоном. О том, что однажды, казнь его всё же настигнет, пусть и не от рук Сонхуна или Сону. Эта надежда…ярким пламенем разгорается внутри Сонхуна. Всполохом рыжих волос, отражающихся огнём в чёрных глазах, греет его мёртвое сердце. Взвивающимся вверх огнём хоронит очередную крысу на его глазах, его руками. Зажигалка тонет в тазу, оранжево-красным отражаясь от стен и в тёмно-серых глазах Сонхуна. Не давая ему и на секунду забыть о том, ради кого он всё это делает. Ради кого он всё ещё живёт. Ради кого он готов держаться дальше, чтобы однажды освободиться. Его надежда — горела сегодня так ярко, как никогда.              

***

             

[номер 13, рассвет сегодня — голоса]

                    Дверь под дрогнувшей ладонью хлопает слишком сильно, запираясь. Сону воровато озирается по сторонам и почти бежит, руками откидывая от себя высокую траву. Путается в собственных ногах, вываливаясь на просёлочную дорогу и спеша по ней к раскинувшейся пустой трассе. У него вряд ли есть эти три часа, он хочет успеть уложиться в два и вернуться, чтобы Сонхун не заметил в нём даже изменившегося взгляда. Вцепляясь пальцами в мобильный, на котором указаны координаты другого адреса и ожидающей его машины, Сону сверяет номер и ныряет на заднее сидение, упираясь убийственным взглядом в зеркало заднего вида. Чёрные бездны едва ли не насквозь прожигают светло-карие радужки, и водитель спешно промаргивается, отводя взгляд и трогаясь с места. Если бы только так работало в приюте, Сону вряд ли бы кто-то тронул. Но его взгляд тогда больше походил на спусковой крючок или красную тряпку для быка. Его взгляд сейчас — заставлял людей задыхаться и желать отвернуться, лишь бы больше никогда на него не смотреть. И только Сонхун, как отъявленный психопат, в глаза Сону с головой и камнем на шее, чтобы наверняка. Только Сонхуна Сону внутри себя закрыл, захлопнув крышку, чтобы наверняка. До места назначения он едет в полной тишине, замечая, что водитель не включает даже музыку, и мысленно его благодарит. Его голова — тысяча вкладок с голосами, отрывками песен из плейлиста, яркими картинками и полотнами текста. Сону не выдержал бы посторонних звуков. Ни сейчас, когда чувствует себя, словно оголённый провод, который держат в миллиметрах над целым озером, полным невинных существ. Словно бомба, у которой осталось несколько секунд, а над неправильным проводом держат кусачки, вот-вот норовя подорвать всё живое вокруг. Подвальное помещение с покосившейся и выцветшей вывеской «печать фотографий на документы» ни разу не внушает доверия, но Сону не за ним здесь. Он осторожно спускается по раздолбанным каменным ступеням и заходит внутрь. Отвратительно пахнет пылью, забивающейся в нос. Душно, словно вся летняя жара скопилась в одном маленьком помещении с трещащим крохотным вентилятором, стоящим на столе, за которым сидел грузный мужчина. Сону прокашливается, привлекая внимание и заставляя того оторваться от экрана компьютера.       — Здравствуйте. Мне нужно распечатать фотографии для документов, — говорит он тихо, доставая мобильный. — И по возможности, сделать их тоже.       — Сделать? — хмыкает мужчина, скрещивая руки на груди и оглядывая хрупкую фигурку Сону, утонувшую в огромной чёрной толстовке Сонхуна. — Какие же?       — Паспорта и айди, — Сону делает шаг вперёд, вдыхая поглубже спёртый воздух. — Я от Доктора Квона, — совсем тихо произносит он. Видит, как резко меняется лицо мужчины из насмешливого на серьёзное. Он не уверен был, что стоит вообще упоминать Квона, но эффект ошеломительный. Сону лишь надеется, что того стоящий. Мужчина почти сразу тянет руку за его телефоном, сводя брови к переносице и поправляя очки.       — Сколько?       — Два.       — Скорость?       — Максимальная.        Мужчина кивает, подключая телефон Сону проводом к своему компьютеру. Щёлкает мышкой, крутит головой, быстро печатает на пожелтевшей клавиатурке. И отдаёт телефон уже через пару минут, словно он знал, где и какие файлы находятся. Словно ему не интересно было лезть куда-то ещё, чтобы стащить у Сону какую-то информацию. Видимо, не интересно, потому что к Сону разворачивают монитор, указывая на те фото, что он подготовил и фото айди Сонхуна со всеми вводными старыми и написанными поверх в редакторе новыми.       — Твоё?       — Мин Юджин, дату рождения можете придумать любую. Главное, чтобы мне было двадцать лет.       — Семейное положение? Сону замирает под вопросом. Он не планировал, он не ожидал. Он теряется, раскрывая рот и выдыхая вопрос:       — Его тоже можно оформить?       — Да хоть детей вам сверху приписать. Так что? Сердце Сону гулко начинает отстукивать по хрупким рёбрам.       — Женаты, — решительно кивает он, сдавливая в ладонях мобильный. — Это ведь даёт больше прав при какой-либо трагедии?       — Почти все. Планируешь двойной суицид, малец? — усмехается мужчина, отворачивая монитор к себе обратно.       — Нет, — тут же мотает головой Сону, натягивая на голову капюшон посильнее и шепча: — Планирую счастливое и долгое будущее.       — Многообещающе. Если тебе помогает Квон — можешь даже не сомневаться, что так и будет. Но Сону из-за его помощи как раз только больше и сомневается. Сону сомневается, что сможет быть счастливым, если Сонхун однажды узнает, чьей жизни им стоило их счастье. Сону лишь надеется, что всё это не зря и это их последняя жертва.       — Билеты? Сону вскидывает брови удивлённо.       — Могу оформить вам билеты заранее.       — Было бы здорово, — поджимает губы Сону. — Но мы ещё не знаем точную дату. Я могу сказать её, когда приду забирать документы?       — Вполне, — кивает мужчина. — Билеты оформить будет куда как проще. Через меня лучше, потому что не отслеживается.       — Хорошо. Тогда…       — Три дня. Пойдёт? Это так быстро, как я могу даже для Квона. Сону вспоминает про данные ему две недели. Три дня звучат, как три часа.       — Конечно.       — Оплата по выполнению. Принесёшь кэшем в конверте.       — Конечно, — снова повторяет Сону, вздыхая облегчённо и делая шаг назад.       — Не ссы так. Всё будет нормально. Квон уже многим так помог, — подмигивая, мужчина закапывается снова в монитор компьютера и больше не замечает Сону, позволяя ему уйти. Позволяя ему вернуться в ту же машину, что ждала его, наматывая на счётчик лишние воны. Открывая целый пласт в голове Сону для всё новых мыслей. Помогал ли Квон таким образом людям действительно сбежать? Или их паспорта и билеты кочевали в другую страну, пока трупы наполняли местные водоёмы и клумбы? Помогал ли Квон так тем, кто действительно хотел сбежать или тем, кого ему самому было выгодно спрятать? Сону обнимает свои колени, притягивая их к груди и почти сворачиваясь в клубок на заднем сидении автомобиля. У него есть ещё три дня, чтобы морально подготовиться к тому, что они сбегут. У него есть три дня и чуточку больше, чтобы подумать, как выманить Джея на встречу с Квоном. У Сону есть есть три дня и чуточку больше, чтобы смириться с тем, что он готов пожертвовать жизнью невинного человека ради собственного счастья. Снова.              

***

             

[vegetables - feeling sorry for us]

             — Мне даже как-то жаль, что мы стараемся над этим местом так сильно, но не останемся в нём навсегда, — тянет Сонхун.       — Даже, если мы проживём здесь ещё условных три дня, лучше прожить их в комфорте, чем как подзаборные крысы, — хмыкая, Сону оборачивается и смотрит на него сверху вниз. Попадает сразу же в крепкие руки, обхватывающие его под бёдрами и снимающие со столешницы. Они вернулись домой с разницей в полчаса, за которые Сону успел успокоиться немного и в самом деле начать уборку. После помог замочить Сонхуну в купленной хлорке футболку и остался с ним в маленькой ванной на долгих полчаса. Пока ткань утопала в очищающем растворе, Сону утопал в цепких объятиях и жадных поцелуях, путаясь пальцами в пепельных прядках и изучая каждую родинку на бледной коже снова. Они заканчивали убирать уже кухню, когда за окном стемнело, подводя день к концу.       — Жаль, что мы не знаем твоего расписания, — фырчит Сону, прикрывая глаза и позволяя мягким губам касаться своих щёк. Гладя пальцами плечи, по-прежнему не скрытые одеждой.       — Жизнь по расписанию давно кончилась, — усмехается Сонхун, склоняясь к его шее и целуя мягко тёплую кожу. — Только хаос и спонтанность.       — Не очень похоже на счастливое и спокойное будущее.       — Думаешь, оно может быть у нас?       — Если мы оба закрыли глаза на все те ужасы, что творились с нами, почему бы и нет? Их взгляды встречаются. Слегка встревоженный и неуверенный с бесконечно влюблённым и затуманенным. Сону прикладывает ладонь к щеке Сонхуна, рассматривая красивый графитовый в тонкой радужке, которую в полумраке кухни почти затопил зрачок.       — Ты правда сможешь жить дальше с тем, что я тебе рассказал? — шепчет он.       — А ты правда сможешь жить дальше с тем, кто убивает людей за деньги? — парирует в ответ Сонхун, сдавливая длинными пальцами талию Сону сильнее.             — Я с первых дней считал, что ты это делаешь. Я уже тогда был готов.       — Хочешь прокатиться?       — Что? Сону растерянно хлопает глазами, даже немного отстраняясь. Лицо Сонхуна расслабленное, взгляд его не меняется, только улыбка растекается по розовым губам.       — Поздний вечер, трасса вероятно свободна, а я безумно хочу отвлечься от работы. Здесь слишком сильно пахнет хлоркой сейчас и я неизбежно думаю о том, что было днём.       — Просто прокатиться по трассе? — неуверенно переспрашивает Сону.       — Мгм. Что может быть лучше видимости свободы в её полнейшем отсутствии? Сону невольно усмехается, кивая. Вырезая эту фразу у себя на подкорке. Так отчётливо ощущая её смысл всем собой и проживаемой жизнью.       — Сегодня ночью тебя никто не дёрнет? — тихонько уточняет он, привставая на цыпочки и обнимая Сонхуна за плечи.       — Точно нет. А что? — их носы соприкасаются. Сону закрывает глаза.       — Хочу провести её так, словно мы одни в целом мире. Хочу узнать каково это: когда есть только ты и я. Он едва касается губ Сонхуна своими, тут же пропадая в поцелуе, который инициирует уже не он. Тонет, пропадает, отключает все мысли, наполнявшие голову. Оставляет лишь ощущение горячей кожи под ладонями, мягких губ на его и крепких объятий вокруг его талии. Они оба не знают, что будет завтра. Но у них обоих есть надежда на эту ночь. Единственную спокойную, тихую и свободную. Ночь только для них двоих. Только сегодня, потому что завтра вдруг может не наступить. Сонхун, стиснув зубы, глотает замечания и недовольства, и позволяет Сону сесть на байк без шлема. Решает, что этой ночью, он тоже вполне может рискнуть и вкусить свободу такой, какая она есть. Какой они оба её никогда не знали и не узнают больше. Хватая её жадно ртом, как рыбы на суше, только вот так: несясь по пустой трассе с дикими улыбками и горящими глазами. Рискуя расшибиться в лепёшку каждую следующую секунду. Сонхун ездил без шлема раньше лишь по двору или на близкие расстояния. Или когда безумно куда-то и к кому-то торопился, но сейчас…это ощущалось иначе с хлёстким и открытым со всех сторон ветром. Сону верещит и смеётся за его спиной, раскидывая руки в стороны, а после хватаясь ими за тело Сонхуна. Сонхун улыбается так легко и счастливо, поддавая газа и чувствуя, как переворачиваются внутренние органы от адреналина, что порциями впрыскивается в его вены. Понимает в эту секунду, только сейчас правда понимает, Сону, что в день их знакомства подошёл с нелепой просьбой его прокатить. Они петляли тогда в оживлённом трафике меж машин посреди белого дня. Пальцы Сону едва не порвали ему бомбер, а грудная клетка так непривычно прижималась к спине. А после Сону едва не отправил его к праотцам из-за инфаркта, раскинув резко руки и напугав до чёртиков. Сегодня Сонхун к этому готов. Сегодня Сонхун на этот жест улыбается и впитывает в себя это счастье, это чувство свободы и то, с какой жадностью лисьи когти обратно впиваются в его тело, прижимаясь крепче уже не от страха. А от любви переполняющей. Сонхун готов тонуть в ней бесконечно. И совершенно с этой мыслью как будто бы не клеится следующая, но вместе с тем и такая очевидная. Он сжимает сильнее пальцами сцепление, ненадолго убирая с руля руку, чтобы погладить выделяющиеся костяшки тонких рук Сону на его животе. И думает…неизбежно думает о том, что бесконечной их любовь может стать уже через пару мгновений. И ни один Квон до них не дотянется, никакого дела больше никому до них двоих не будет, ни от кого больше не придётся бежать. Будут только они двое и бесконечность. В моменте Сонхун внезапно так понимает Сону, которого он обнаружил тогда в квартире с едва бьющимся сердцем. Ведь это — тоже выход. Один из возможных. Встряхивая головой, Сонхун разворачивает байк и вдыхает поглубже. Один из самых простых и лёгких. Но оба они выбрали борьбу, пусть и оба уже по жизни от неё устали. Оба они выбрали друг друга и закончить всё вот так, едва только они решили держаться вместе и идти дальше…слишком бессмысленно и глупо. Сонхун оставит этот вариант на потом, если не останется больше других. Но не сейчас. Он тормозит у дома, откидываясь спиной назад и падая в крепкие объятия Сону, что жался уже губами к его щеке. Сону, который всё больше проявлялся к нему, целовал вот теперь так открыто и легко. Дарил остатки нежности, что ещё теплились в нём, гладя по груди и животу. Вжимался сухими губами в щёку и челюсть так искренне. Сонхун поворачивает голову, перехватывая их и целуя нежно. Отдавая Сону всё то, что прятал так давно и глубоко внутри себя. То, что запятнано было кровью и, казалось, уже не живо вовсе.       — Если придётся, — шепчет Сону в его губы, — я сделаю всё, чтобы мы были счастливы вдвоём.       — Надеюсь, тебе не придётся делать ничего, и я справлюсь со всем за нас двоих, — шелестит Сонхун, гладя его руки. — Как и обещал. Сону Сонхуну тоже честным быть обещал, но не справился. Но, если ложь во благо — может это его прощает?              

***

             

[рассвет сегодня — ирисы]

       Однако, будь он на месте Сонхуна, он бы себя не простил. Но Сону лишь надеется, что сердце Сонхуна многим мягче него, а значит, даже если однажды вся эта кошмарная ложь вскроется, Сонхуну хватит мягкосердечности его за это простить. Или, хотя бы, убить безболезненно и быстро.              — Как только договоришься с мальчишкой, можешь покупать билеты. Я пришлю координаты карты, с которой можно будет списать средства.       — Присылайте, — обкусывая снова до рваных ранок губы, Сону смотрит на конверт с документами в своих руках, пока машина несёт его обратно в домик за городом. — Я позвоню ему прямо сейчас.       — Ого, — насмешливо фырчит Квон. — Торопишься?       — Хочу сделать всё, как можно быстрее. Незачем тянуть, если всё готово.       — Уже даже вещи собрал?       — Мгм.       — Пришли мне новый номер Сонхуна. Придётся задержать его, чтобы ты успел приехать домой, — Квон шуршит бумажками. Скрипят ножки стула. — Жду звонка от тебя, Сону. И не вздумай меня обмануть. Сону не думает, что это вообще возможно, прижимая к груди конверт с их новым будущим.       — Если бы хотел, давно бы это сделал, — выдыхает он. Сбрасывает звонок. Сонхун уехал на работу чуть больше сорока минут назад. Сону сорвался из дома за ним же следом, уже ожидая, пока машина доедет до них. Тянуть дальше — попасться Сонхуну со всем своим нервным и неоправданным состоянием. Сону решил рвать пластырь на свежей ране сразу же. Вбивая дрожащими пальцами необходимые данные с их документов и присланной карты, получая на почту письмо с двумя билетами на самолёт прочь из Южной Кореи на сегодняшнюю полночь. У них было не больше шести часов на всё. У Сону было едва ли больше часа на то, чтобы завершить сделку с настоящим Дьяволом.       — Алло?       — Привет, — чуть дыша произносит он в трубку. — Ты один?       — Кто это? — взволнованный голос. Хлопок двери.       — Скажи, что ты один, пожалуйста.       — Я один, кто это?       — Это Сону, Джей. Нам срочно нужно увидеться.       — Боже… — Джей выдыхает шок, замирая, кажется на мгновение. Сону чувствует, как останавливается его сердце. — Сонхун…       — Всё в порядке. Пока что. Но нам срочно нужно увидеться, — повторяет он. — Вдвоём. Никто не должен знать. У меня слишком мало времени.       — Где? — прилетает единственный вопрос, полный решимости. Сону сжимает зубы до боли.       — Я скину координаты. Поторопись, пожалуйста.       — Выезжаю. Кидай адрес. Сону посылает сразу два сообщения на разные номера, отсчитывая в голове минуты, как у вновь заведённой бомбы. Номер Сонхуна для Квона. Адрес кофейни, возле которой попросил таксиста остановиться, первой попавшейся на глаза.        От кого: неизвестный номер «Буду через двадцать минут. Жди.»        Для Сону эти двадцать минут, как двадцать лет. Тяжёлые, долгие, бьющие каждой новой минутой в голове колоколом. Он набирает Квона, садясь за столик и отмахиваясь от назойливого официанта.       — Он едет. Что вы хотите сделать с Сонхуном?       — Боишься, что я обману тебя? — открыто смеётся Квон. — Не переживай, если ты справишься, как следует, то мои парни просто задержат его ненадолго, чтобы ты смог первым добраться до дома.       — Что мне нужно сделать ещё? — Сону стучит ногой по полу, дрожь не унимается, лишь разгораясь в его теле сильнее. Губы искусаны в хлам, Сону устал уже глотать кровь.       — Задержи мальчишку, пока я не приеду. Поболтай о чём-нибудь. Попрощайся с ним.       — Мы правда сможем уехать и вы не станете нас искать?       — Я даже не знаю на какое время у вас рейс, потому что ты оплачивал билеты с одноразовой онлайн карты. Видишь, насколько мне всё равно на то, что будет с вами теперь?       — И вы так легко готовы нас отпустить? — не веряще шепчет Сону. Квон усмехается слишком едко в трубку.       — Я уже сказал тебе, что ты всё равно ко мне вернёшься рано или поздно. Поэтому, да, Сону. Я так легко готов вас отпустить. Как минимум тебя, потому что ты не шибко и хочешь уезжать. Хоть и готов сейчас спорить об обратном, — Сону молчит в ответ; Квон принимает это за разрешение закончить мысль. — Сонхун для меня уже вышел в тираж. Он бесполезен после всех убийств и даже ты ему не мотивация, он не работает на совесть. Новая кровь будет полезнее.       — Он знает так много, а вы…       — Ты убьёшь его первым, Сону, — припечатывает Квон, заставляя Сону вздрогнуть, уставившись заполненным слезами взглядом в столешницу. — Мне даже ничего не придётся делать. Только ждать тебя обратно.       — Я-то вам зачем… — шелестит он сухими губами.       — Ты — лучшее оружие, которое я смогу однажды получить в свои руки. Пусть ты пока и делаешь вид, что не понимаешь о чём я. Квон сбрасывает звонок первым, оставляя Сону в вакууме. В его голове ни одной мысли, кроме как о времени отъезда и Сонхуне, которому неизвестно, что скажут, чтобы задержать. Который неизвестно в каком состоянии приедет домой. Которому Сону не знает, что сказать, чтобы он уехал вместе с ним. Которому Сону придётся лгать до конца их дней, чтобы только шаткий воздушный замок не разрушился слишком рано. На внутренней стороне ладоней снова остаются полумесяцы от отросших ногтей. Минуты в голове Сону вспыхивают красным, как в Комнате Страха. Он сидит в кофейне на обычном пластиковом стуле, но тело помнит, и всем собой ощущает острые пики, впивающиеся в спину. Ноет старой болью едва затянувшаяся на бедре рана. Гулко бьётся сердце, словно предвкушая, как тогда, грядущую от удушья смерть. Сону задыхается сам по себе, и это куда хуже любой его панической атаки. Он в сознании, он в себе. Но он не может дышать просто потому, что ему страшно с каждым новым вздохом. Ему впервые страшно предавать. Ему впервые страшно по-настоящему начинать новую жизнь. Поэтому он всем телом вздрагивает и едва не вскрикивает, когда его плеча касается горячая ладонь.       — Прости, — поджимая губы, Джей садится рядом, встревоженно заглядывая в припухшие от слёз и почерневшие совсем глаза. — Привет.       — Привет, — хрипато отзывается Сону, прокашливаясь. Смотрит в тёплый карий, блестящий тревогой и заботой. Вспоминает так некстати, как эти же глаза смотрели на него впервые в палате, оставшись наедине. Джей готов был бросить всё, чтобы сидеть с ним, незнакомым мальчишкой, потому что Сонхун просил присмотреть за ним. Джей привозил им еду и оставался с Сону, не зная о нём совершенно ничего, просто чтобы помочь единственному лучшему другу. Брату. Сону готов вот так легко отдать его на служение Дьяволу и верную смерть ради собственного счастья. Джей ещё не знает, что жертвует собой ради незнакомого мальчишки и лучшего друга снова. И в последний раз.       — Мы уезжаем, — шепчет Сону. Встречает взгляд уже испуганный и шокированный.       — Чт…когда?       — Сегодня. Сонхуну всё ещё не разрешили с тобой общаться, никто не должен знать, что мы уезжаем, Джей, — торопливо проговаривает Сону, сжимая похолодевшие ладони меж худых бёдер, чтобы унять дрожь. — Никто не должен знать, что мы виделись с тобой, слышишь?       — Мы больше… — Джей бегает потерянным взглядом по лицу Сону, пытается собраться с мыслями. — Мы никогда не увидимся. Не спрашивает. Утверждает. Понимает. Жаль не то и не так. А, может, и к лучшему. Сону снова кусает израненные губы, сдерживая слёзы. Смотрит на понурое лицо, потухшие карие глаза. Так сильно хочет схватить горячую ладонь и рассказать всю правду, в последний момент попытаться спасти. Но он не умеет. Сону не умеет спасать. Ни себя, ни кого-то другого. Даже их с Сонхуном побег — это не спасение. Это сделка по обмену их душ на одну другую, новую. Сону умеет только торговаться, заключать сделки и выживать. Сону впервые решает, что выжить должен не он один, и тащит Сонхуна за собой за руки, ломая кости, из той пучины, в которой они погрязли.       — Я никому не скажу, — сдаётся Джей, кивая. — Просто…знаешь, Сону, если…если у вас всё же будет возможность? Хоть одна. Через год, два или больше…дайте знать, что вы живы?        Сону кивает отрешённо в ответ тоже. Потому, что знает, что этого никогда не случится. И будет у них хоть тысяча возможностей Джею написать, Сону знает, что они никогда этого не сделают. И не потому, что стыдно будет или больно. А потому, что Джей возненавидит их обоих с такой силой за случившееся, что облегчит его невинную душу лишь новость об их гибели. Сону уверен. Но Сону кивает ещё раз, бросая взгляд на панорамное окно, за которым неприятным отблеском появляется крыло чёрной машины с тонированными стёклами. Оттуда не вышел ещё никто, но у Сону все внутренности в узел. Сону уже знает, кто там. Красные цифры в его голове ровняются к нулю. Он сглатывает судорожно.       — У меня больше нет времени, прости, Джей, — лепечет он, поднимаясь со стула.       — Стой, Сону? — Джей пытается схватить его за руку, но сам боится сжать пальцы вокруг тонкого запястья. Хватает только воздух. — Ещё пару минут, пожалуйста? Скажи, как там Сонхун? Скажи, что ему стало хоть немного лучше от того, что вы уезжаете…       — Да, — лжёт Сону, отходя от столика и слыша, как открывается со звоном колокольчика дверь. — Прости меня, Джей.       — Я всё…       — Прости меня. Слёзы срываются с его щёк в ту секунду, когда две высоких фигуры закрывают обзор, скрывая его от глаз Джея. Когда лопаток касается ладонь совсем неприятная и колкая, а до уха доносится мерзкий довольный голос:       — Сонхун будет у вас дома через час. Поторопись. Сону сквозь пелену слёз и в тонкую прореху меж огромных тел видит испуганный и разрушенный взгляд когда-то тёпло-карих, теперь застывших смертельным холодом глаз. Срывается с места, почти выбивая своим тщедушным тельцем дверь и бежит вперёд, куда глаза глядят, болезненно стирая со щёк слёзы грубым рукавом толстовки. Чувствует боль, которая казалось давно погребена под руинами прошлого. Чувствует отголоски стыда, который казалось продал давным-давно. Но это то, что ему придётся заплатить за их с Сонхуном свободу. За своё молчание и предательство. Ему лишь жаль, что Сонхуну тоже пришлось платить, но он никогда не узнает чем. Останавливаясь лишь в квартале от кофейни, Сону прижимается спиной к каменной стене какого-то здания, чтобы достать трясущимися руками телефон из заднего кармана джинсов и вызвать машину. У него осталось меньше часа, чтобы приехать домой, вытащить на улицу заранее собранные сумки и убедить Сонхуна убраться в аэропорт без лишних вопросов. Которые будет целая тысяча, но на которые у Сону не будет ни единого ответа. Пожертвовать чужой жизнью Сону оказалось проще, чем представить то, как он должен будет убедить Сонхуна молча и слепо следовать за ним. И, может, всё это было зря?       

[psd - no signal]

       Дурная, шальная мысль стреляет в спину Сону, роняя его на заднее сидение машины. Ничто не могло быть зря, если итогом будут они двое. Свободные, счастливые и подальше от всего этого дерьма. Так далеко от этого города, этой страны, где столько воспоминаний и боли. Где столько черноты, из которой у них есть только один шанс выбраться. Сону позволяет себе разрыдаться, обнимая за плечи руками и сгибаясь пополам. Он буквально готов выбраться из могилы, царапать и грызть землю, лишь бы больше не лишиться того, кого так сильно любит. Он больше не потеряет никого дорогого ему. Даже, если придётся лгать всю жизнь ради этого. Слёзы высыхают с каждым новым вдохом. С каждой новой мыслью о том, что он должен будет сказать Сонхуну. Диалог совсем не клеится в голове, но Сону чертыхается и пытается снова и снова всё то время, что едет по залитой закатным светом трассе. Квон дал ему две недели на то, чтобы разобраться со всем и придумать целый план побега. Сону справился со всем за четыре быстротечных дня и даже не заметил, как это время пронеслось мимо. Не придумав самого главного: разговора с Сонхуном. Переживая за то, что не сложится с документами, переживая за то, что не получится выманить Джея. Но всё вышло так легко и быстро, что Сону попросту не успел обдумать последний акт своей трагической постановки. Решая действовать импровизацией снова. Как и всю жизнь «до». Он почти не чувствует прохладного ветра, добираясь по иссыхающей траве до домика, покрытого красным маревом, словно кровью, так и не позволяя ему отпустить мысли о Джее. Он по уши в чужой крови, пустой и чёрный изнутри, как и этот покосившийся дом. Он прячет в себе столько же секретов ещё, как и пыльное пространство под кроватью прятало всю ночь их с Сонхуном вещи и деньги в одном единственном рюкзаке. Сону тащит его к входной двери в тот же момент, как вечернюю тишину заброшенной деревушки разрезает рёв мотора мотоцикла. Закрывает глаза, когда замёрзшее от резвого ветра и пахнущее сигаретами тело врезается в его, сгребая руками до хруста слабых костей.       — Ты жив, — выдыхает Сонхун в рыжую макушку, целуя попутно прядки и ощупывая длинными пальцами онемевшее тело. Сону так и не придумал их диалог в своей голове.       — Выходи, — тихо говорит он. Сонхун хмурится, отстраняясь, будто не слышит его.       — Ты в порядке?! Люди Квона остановили меня недалеко от лапшичной и…       — Сонхун, выходи из дома, — повторяет Сону, не открывая глаз и стараясь держать голос ровным. — Мы уезжаем.       — Что? Его плечи в тиски зажимают ледяные пальцы. Его хрупкое тельце несильно встряхивают, заставляя открыть затянутые непроглядной чернотой глаза. Сону видит в тёмно-графитовом промелькнувшие сомнение и страх. Сонхун давно не видел у него такого отрешенного, пустого и пугающего взгляда. Сонхун всё ещё боится его, несмотря на то, что говорит о любви. Сону бы усмехнулся. Только сил нет.       — О чём ты? — хмурится Сонхун, вглядываясь в бледное лицо.       — Наши вещи, деньги и документы в рюкзаке. Через четыре с половиной часа посадка на самолёт, — бесцветно произносит Сону, глядя куда угодно, кроме глаз Сонхуна. — Поехали, пожалуйста. Лучше переждать там.       — Какой к чёрту самолёт, Сону?! — на этот раз, ненамеренно, но Сонхун встряхивает Сону сильнее. Неприятно щёлкают шейные позвонки и Сону морщится от боли. — Откуда…что вообще происходит?! Это Квон?!       — Ты хочешь и дальше задавать бессмысленные вопросы или хотя бы попробуешь уехать со мной и пожить свободной жизнью вдали от всего этого дерьма, а? Сону смотрит в упор. Уставшим, разбитым, заплаканным взглядом. Затягивающим в себя снова тех, кто сумел ненадолго высунуть голову. Как самая настоящая бездна, хватающая за щиколотки и роняющая обратно в бездонную темноту. Сонхун хватает его лицо ладонями, сжимая бледные щёки.       — Тебя кто-то трогал?       — В самом деле думаешь, что меня оставили бы в живых, если бы тронули? — уголки искусанных в кровь губ дёргаются разбито. Как в первые дни. У Сонхуна желудок сводит от неприятных воспоминаний, к которым его отбрасывает весь вид Сону.       — Откуда у тебя билеты? — замирает даже, не зная, какого ответа ожидать. Сону ведь всегда был дома и под присмотром.       — Я занимался обналом, устроил смерть родителям и творил ещё столько всякой херни… — медленно мотая головой, Сону смаргивает вновь подступившие и неощутимые слёзы. — Ты думаешь, достать билеты и документы было сложно такому, как я?       — И не попасться на глаза Квону? Думаю, да.       — Тогда ты всё ещё плохо меня знаешь. Сону поднимает слабую руку, обхватывая немеющими пальцами запястье Сонхуна. Прощупывает подушечками несущийся быстро пульс.       — Я отвечу на все твои вопросы, если ты согласишься прямо сейчас уехать в аэропорт, а затем улететь со мной из этой чёртовой страны.       — Сону, это…       — Нечестно. Шантаж. Пугает. Я знаю. Но я хочу быть счастливым и свободным. С тобой. И я готов на всё сейчас, чтобы это наконец не было несбыточной мечтой. Я так устал от потерь, что не стану упускать такой шанс просто потому, что мне страшно. Куда страшнее будет потерять тебя, Сонхун. Он видит сомнение в серых глазах. Он видит недоверие в них же. Он видит плещущуюся на дне слепую любовь, хватаясь за неё и пытаясь вытянуть на свет.       — Ты бросил ради меня всё, ты рискнул ради меня всем. Я прошу тебя сейчас сделать это снова в последний раз. Рискни всем в последний раз, чтобы мы могли быть вдвоём и не оглядываться больше от страха.       — Я ничерта не понимаю… Сонхун отпускает его плечи, морщится словно от боли и вплетается пальцами в свои волосы, дёргая резинку и распуская хвост. Сжимает голову сильно, стискивая зубы и рыча раненным зверем. Сону почти видит его внутреннюю борьбу. Сону видит, как борются внутри желание с недоверием. Сону ждёт, когда второе победит и даёт Сонхуну те крохи времени, которые у них ещё есть.       — Я расскажу обо всём, когда мы будем в безопасности, — обещает Сону. «Когда ты не сможешь так легко бросить меня и вернуться, чтобы спасти друга, если ещё будет кого спасать,» — думает про себя.       — Ничего не понимаю, — бормочет, словно не слышит Сонхун. Ходить начинает по крохотному предбаннику, всё ещё держа себя за голову. — Я уехал по вызову босса, который оказался настолько плёвым, что даже смешно было, зачем меня позвали. Парень боли боялся, как огня и рассказал всё после первого же удара. Когда я уже хотел уехать домой, меня в пяти метрах от лапшичной тормознули люди Квона и сказали, что отпустят, когда тот отдаст сигнал. Я приехал в тот же момент, когда ты говоришь мне, что мы, блять, внезапно улетаем и можем начать новую жизнь, потому что ты каким-то образом умудрился достать билеты… Останавливаясь, Сонхун запрокидывает голову, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Сону замирает вместе с ним, не дыша наоборот. Почти не слыша даже стука своего сердца и сжимая крепко в пальцах лямку рюкзака.       — Я не должен знать, да? — растягивая вдруг губы в надломленной ухмылке, спрашивает Сонхун. Сону глотает новые слёзы.       — Да.       — Просто скажи, что тебя никто за это не трогал, Лис, пожалуйста…       — Меня никто не трогал. Клянусь.       — Но я не должен знать, — повторяет Сонхун, беззвучно начиная смеяться и накрывая ладонью глаза. Сону успевает заметить в них проблеск слёз тоже.       — Нам пора, — с трудом говорит он. — Посадка в полночь.       — Час пути туда. Три там, — мычит Сонхун, кусая губы. Под его ладонью по щекам стекают капли. — Поехали. Он не смотрит на Сону, стирая с лица слёзы и выхватывая из его руки рюкзак. Не смотрит, когда отдаёт ему шлем, когда надевает свой. Сону уверен, что такая его плата за грядущее. Он заслуживает злости за своё поведение, он не заслуживает сейчас взгляда за своё молчание. Сонхун простит его позже, оттает, он любит. Но сейчас, ему нужно переваривать всё внутри головы. Сейчас ему нужно смириться с тем, что за какой-то час его жизнь может измениться до невероятного, а в конце тоннеля не просто появился свет, а целая дверь на выход. Сону тоже до последнего не верит в то, что всё получится. Но, чем больше проходит минут, тем крепче в нём надежда. Также крепко он впивается в бомбер Сонхуна на груди, когда их мотоцикл срывается с места. Также крепко в его грудную клетку впивается страх, когда Сону видит, что Сонхун набирает чей-то номер, закрепив дохленький телефон на панели впереди себя.       — Кому ты звонишь?! — кричит он. — Сонхун?! Сону не видно цифр. Сону становится страшнее с каждой секундой.       — Хочу попрощаться с Джеем.       — Нет! Сонхун, нет!       — Я не скажу, что мы улетаем! — Сонхун тычет в кнопки снова, набирая номер заново. — Просто хочу попрощаться.       — Пожалуйста, нет…!       — Неужели передумал, Ким? Сону верещит вместе с тем, как визжат по трассе шины резко тормозящего байка. И вцепляется в Сонхуна сильнее прежнего от удушающего страха.       

[mushmellow - fly]

             — Квон?!       — Сонхун-и, — омерзительно сладко тянет мужчина. — Вот так новости.       — Какого чёрта? — пальцы Сонхуна словно примёрзшие к рулю. Сердце в груди останавливается и, кажется, не собирается биться заново. По щекам под шлемом бесконтрольные льются слёзы.       — Мне пожелать тебе счастливого пути или у вас с Сону изменились планы?       — Где он?       — Брось глупить, Сонхун. Уезжай, пока у вас есть возможность.       — Где Джей?! Он отмирает, наконец, отцепляя руки от сцепления. Чувствуя на себе руки чужие. Такие мерзкие сейчас, липкой чернотой оплетающие его. Костлявые и опасные, словно сама смерть держит его за сердце в грудной клетке. Больше не любимые и те, ради которых он снова рискнёт всем, чтобы спасти. Те, которые предали его, лишив последнего важного в этой жизни. Лишив Сонхуна единственной семьи.       — Лапшичная. Мы подождём, ты не торопись. Попрощайся, как с… Сонхун сбрасывает звонок, тяжело дыша. Перед глазами всё цветное, голову ведёт, тело не слушается, но Сонхун из последних сил стряхивает с себя чужое прикосновение, не без труда. Отцепляет смертоносную хватку и отталкивает Сону, как можно дальше от себя, надеясь, что тот поймёт сам и слезет с байка. Но это Сону. И Сонхун должен был быть готов к такому однажды.       — Пожалуйста… Он не готов был совсем к тому, что любимый тихий голос окажется таким отвратительно режущим уши.       — Слезай, — рычит Сонхун, оборачиваясь и повышая голос, чтобы его было слышно под шлемом. — Слезай, сейчас же!       — Сонхун, пожалуйста, я ведь люблю тебя…       — Живо. Он должен был сказать ему это в самый первый день. Чтобы Сону убирался прочь, чтобы даже не думал просить незнакомцев ни о чём. Не давать ему шлем, не решать проучить и не сажать на байк. Сонхун ещё тогда должен был отказать Сону и теперь ему не пришлось бы думать даже о том, что его лучший друг, его единственный брат, может оказаться мёртвым. В ушах Сонхуна стучит кровь, которая так и не доходит до сердца. Он словно не слышит его ударов за набатом мыслей. За голосом, орущим в голове, о непростительном предательстве.       — Ты совершаешь ошибку, — выдыхает Сону, кое-как слезая с байка и снимая с себя шлем.       — Я совершил ошибку, когда позволил тебе сесть на байк в первый раз, — отрезает Сонхун, даже не глядя на него и укладывая ладони на руль снова. — Молись, чтобы Джей был жив, иначе я найду тебя. И поверь мне, Ким Сону, — не своим голосом проговаривает он, — умирать от моих рук тебе совершенно не понравится. С таким же рёвом, как и тормозил, Сонхун срывается с места, оставляя Сону посреди пустой вечерней трассы, уносясь в темноту, разрезанную фарами байка. Оставляя Сону позади, навсегда. Оставляя там, посреди дороги, все чувства, которые с таким трудом строились все эти недели. Всю веру в лучшее и счастливое будущее. Закрывая дверь на свет и оставаясь во тьме навсегда. Потому, что Сонхун готов был простить Сону смерти кого угодно, даже его родителей, он не знал их. Сонхун готов был отдать за их с Сону жизни всё. Кроме жизней невинных и его семьи. Всё калейдоскопом проносится в его голове, пока он мчится по дороге, что с каждым поворотом перестаёт быть такой пустой, чем ближе становится к городу. Сону и его больная любовь. Сону и такие же больные к нему чувства Сонхуна, в которых он, чем дальше от него становился, тем больше сомневался. Босс, который, теперь совершенно точно, не был в неведении от дел Квона, раз Джей оказался в лапшичной. Квон, который так легко отпустил их ради одной жизни Джея, который даже не знает ничерта об их делах. Сонхун усмехается горько сквозь льющиеся слёзы. Потому что осознание накрывает волнами. Потому, что Квон знал, что так и будет. И обвёл вокруг пальца их всех. Сонхуна, который рискнул всем ради спасения Сону, доказав Квону то, что он в него по самую макушку. Сону, который рискнул даже жизнью близкого друга Сонхуна, лишний раз доказав, что ему ничто не свято кроме собственных желаний, которые его же и погубили. Квон и босс — единственные, кто остались в золотом достатке, разделившие Сонхуна и Сону, чтобы можно было сцапать теперь так легко второго для своих мерзких опытов. И получившие теперь в свои руки до конца дней Сонхуна и, возможно, Джея. Сонхун держался на одной единственной мысли о том, что они схватили его для работы тоже. Только так он сможет быть уверен, что Джей ещё жив. Квон не собирался отпускать их из страны, так глупо обманув Сону. Квон знал, что Сонхун не удержится и позвонит другу, тем более после стольких дней разлуки. Сонхун истерически смеётся сквозь слёзы, пару раз едва не теряя управление и подрезая проезжающие мимо машины. У них никогда не было даже надежды на светлое будущее. Только лживые подачки и ловушки от Квона и всей мафии, держащей их троих за яйца. Сонхун надеялся сейчас на одно: даже, если их обоих решат убить, смерть Джея будет быстрой и безболезненной. Просто потому, что если их оставят в живых — на месте Джея, Сонхун бы себя не простил никогда. Он почти бросает мотоцикл у лапшичной, спрыгивая с него и стаскивая с себя шлем, бросая куда-то под ноги. Влетает, едва не сшибая хлипкие деревянные двери, и натыкается заплаканным взглядом на хитрый и насмехающийся.       — Первая любовь — никогда не заканчивается хорошо, — хрипато посмеивается мать босса. — Я же говорила тебе, киддо. Он с омерзением и отвращением смотрит на неё, слыша громкие голоса со стороны кабинета, и мчится туда, врезаясь в двух охранников, что неожиданно хватают его под руки, как никогда раньше. Не дёргается даже, смиряясь с участью, и надеясь лишь увидеть родные карие глаза открытыми не посмертно, когда его затаскивают в кабинет. Почти задыхается от облегчения, счастья и новых слёз, встречаясь коленями с полом, а глазами с карей теплотой, смотрящей на него со всё той же преданностью. И ни разу не ненавистью.       — Дже-я… Бросается всем собой к другу, обхватывая руками голову и прижимая к груди избитое лицо. Целует взъерошенную макушку с отросшими тёмными волосами. Только, когда понимает, что его не обнимают в ответ, замечает связанные за спиной руки. А телом чувствует липкие и тошнотворные взгляды, оборачиваясь на них с ненавистью и злобой.       — С возвращением домой, киддо, — ухмыляется босс, приподнимая бокал с виски. Сонхун мечется глазами к креслу напротив стола, в котором с не меньшим довольством восседает Квон, болтая в стакане такую же янтарную жидкость.       — Я здесь. Отпустите его, — шипит Сонхун, освобождая Джея из своих крепких объятий и садясь на колени рядом, чтобы оглядеть избитое лицо и с сожалением коснуться его холодными пальцами. — Боже, прости меня, Дже-я…       — Приятно, — сипато усмехается тот, приникая челюстью к ледяной ладони. — Спасибо, Хун.       — С воссоединением, дорогие друзья, — вклинивается Квон, — но, видишь ли, Сонхун, какое дело? Твой друг слишком много знает о нас. Что удивительно, правда? Он ведь не должен был.       — Он молчал, — рявкает Сонхун, позволяя Джею остужать лицо в его руках. — И никому бы не рассказал и дальше.       — До поры до времени. Сону тоже не должен был продавать твоего друга за вашу свободу, — разводит руками Квон. — Но он ведь сделал это. А потом продал бы и тебя за свою. Никогда не думай наперёд за других людей, Сонхун. Никогда.       — А тот, кто много знает, — отзывается уже босс, привлекая к себе внимание Сонхуна, что цепким взглядом впивается в его снова хмурое лицо, — в наших кругах, либо умирает, либо даёт присягу. И кому, как ни тебе, киддо, знать об этом.        Сонхун перебегает глазами от босса к Джею. К родным тёпло-карим радужкам, которые сейчас тяжело было разглядеть за разрастающимися от ударов синяками. Он сильно, но нежно сжимает родное лицо, примыкая лбом ко лбу. Ему слов всего мира не хватит извиниться теперь. Но он пробует…       — Прости меня, Дже-я. Пожалуйста, прости, я пытался уберечь тебя и родителей. Пожалуйста, брат…       — Именно, Хун, — фырчит Джей, морщась от боли в разбитой губе и поддевая нос Сонхуна своим. — Ты — мой брат. И куда мы друг без друга, м?       — Ты не должен был… — Сонхун чертыхается, оборачиваясь. — Я могу развязать его хотя бы?       — Валяй, — машет рукой Квон. Сонхун тут же бросается к стянутым верёвкой запястьям за спиной Джея, освобождая их и пропадая в пока ещё слабых, но родных объятиях.       — И пустить бы вам пулю одну на двоих, — вздыхает Квон, стуча стаканом по столу. — Но вы оба нам чертовски пригодитесь ещё.       — Мальчика бы тоже найти, — задумчиво тянет босс, отпивая виски из своего бокала. — Такая ядовитая змея далеко пойдёт.       — Он вернётся сам. Не утруждайтесь, босс… Сонхун игнорирует. Всё то, что сказано было и будет дальше. Стискивает в руках Джея сильнее, прижимая к себе крепче и вдыхая глубже облегчение от ладоней на своих лопатках и бьющегося напротив сердца. Однажды, он уже потерял семью. Жаль, что он так поздно понял, что не готов терять её вновь. Что ему было в самом деле, что терять. И это далеко не был Сону. Сердце непроизвольно сжимается, и Сонхун жмурится крепко. Эту боль он ещё отболит. Эта боль ещё будет душить его ночами и воспоминаниями. Но эта боль послужит ему недюжим уроком. Эта боль будет ему лучшим напоминанием о том, кто действительно ему дорог и достоин всех жертв.       — Два волка из одной стаи, грызущие глотки друг за друга, куда выгоднее одного разъярённого и дикого, не так ли? — прыскает босс. Сонхун морщится в отвращении и понимании этих слов. Теперь они и их семья — одинаковый друг на друга рычаг. Теперь они — вдвоём по уши в этом дерьме, обязанные цепляться и не отпускать. Преданность и верность теперь для них — самые важные слова.       

[muse - con-science]

             — Мы ещё хорошенько обдумаем должность, — говорит Квон, командуя одним жестом охране, что помогает Сонхуну и Джею подняться. — И дадим вам знать.       — Три выходных устроят, киддо? — щурится босс, перехватывая шалый взгляд Сонхуна. — Подготовить семью, разобраться с квартирами и прошлым.       — Вполне, — сквозь зубы цедит он, придерживая Джея.       — Тогда вы свободны. До встречи. Всё внутри стихает, едва они выползают на улицу, к брошенному на бок байку и валяющемуся рядом шлему. В воздухе Сонхун впервые за ночь различает отчётливый запах приближающегося дождя. И крови с одежды и лица Джея, обнимая его крепче.       — Куда теперь? — усмехается разбито Джей, глядя на Сонхуна опухшими и посиневшими глазами.       — В мою старую квартиру, — тяжело вздыхает Сонхун, оглядывая повреждения на родном лице. — На сегодня. Завтра разберёмся уже.       — Эй, Хун?       — М?       — Не кори себя, лады? Когда ты только впервые признался мне, у меня ещё был выбор. Разорвать с тобой все связи и вычеркнуть из жизни, сделав вид, что я никогда тебя не знал. Но я выбрал тебя и нашу дружбу, подписав себе приговор уже тогда. Было только вопросом времени, когда они подтянут меня, — Джей чуть кривится. — Обидно правда, что это случилось именно так и меня по сути обдурил смазливый псих, но…       — Прости меня, Джей. В самом деле…       — Мы — семья, Сонхун. А за семью не жалко и умереть однажды, а?       — Хорош с нас смертей, братишка. Сонхун ласково целует Джея в лоб, ероша его волосы на затылке, на что тот цыкает, пытаясь закатить глаза.       — Не веди себя, как старший. Тебе не идёт.        Сонхун на это лишь кривит уголок губ в усмешке. Смотрит с бесконечным сожалением на Джея и мечтает, закрыв глаза, открыть их на несколько часов раньше. Несколько дней раньше. Отдать тогда там, на балконе, Квону Сону. Не сбегать с ним, не спасать его. Отсрочить участь Джея ещё на немного, потому что Джей, как ни крути, но был прав. И это был лишь вопрос времени. Но Сонхун отдал бы ему всё это время, если бы он только знал…       — Сделаем вид, что мне просто разбили сердце, а ты, как правильный брат, предложил мне нажраться с горя? — предлагает Сонхун, опуская руку с плеч Джея.       — Побудем сегодня ночью простыми парнями с простыми мирскими проблемами? — хмыкает тот, кое-как вздёргивая брови. Поджимая губы, Сонхун только кивает. Невольно, но возвращаясь мыслями к Сону, с которым у него был однажды похожий диалог. Принимая то, что в ближайшее время всё чаще будет терпеть подобные вспышки и тригеры. На слова, действия и предметы. Песни.       — Держаться сможешь? — кивает он на байк.       — Легко. Мне всего лишь подбили красивое личико, а не переломали кости, к счастью, — хрипато смеётся Джей, помогая Сонхуну поднять мотоцикл.       — У меня только один шлем, — вздыхает Сонхун. И отдаёт его Джею. — И сегодня он твой.       — Я тебя хоронить пока тоже не собираюсь, Хун, — мотает тот головой, доставая из заднего кармана джинсов мобильный с раздолбанным экраном. — Успеем ещё покататься на твоём красавце. Я закажу такси. С первым раскатом грома, хлопает дверца заднего сидения. Вместе с горькими слезами по впалым щекам, по закрытым окнам стекают капли проливного дождя.