Быть омежкой

Следующий день был для меня одним из самых тяжёлых дней в моей жизни, и это не потому, что моё тело бурно праздновало последствия вчерашних событий, и даже не потому, что отец чуть ли не за шкирку выбросил меня из дома, а потому, что я в полной мере ощутил все прелести жизни изгоя. Всё началось с Волкера, старшеклассника, разбившего мне вчера голову.

***

— Эй, ты! — он остановил меня посреди школьного двора и положил свою тяжёлую руку мне на плечо, — Куда ты так спешишь, зайка? «Нет, только не он, — мысленно взмолился я. Моё тело всё ещё помнило нашу прошлую «приятную» встречу и, если честно, повторять мне этого вот уж никак не хотелось» — Ты меня не понял, а? — Волкер сжал моё лицо в своей ладони и повернул к себе, — Когда альфа спрашивает, омега отвечает, ясно? Или тебе напомнить, что… — он резко замолчал и повернул мою голову с такой силой, словно готов был свернуть мне шею, — Так вот как ты любишь, шлюшка, походу обычное порево тебя не удовлетворяет? «Ошейник! — пролетело у меня в голове, — Остался след от ошейника, значит, и на руках тоже? Твою мать…» — Ну что, зайка, покажешь, как тебе нравится? Одно движение. Всего лишь одно движение, и я уже стою на коленях посреди школьного двора, упираясь руками в бёдра альфы в отчаянных попытках отстраниться от ширинки его чёрных джинс. — П-прошу, не надо, — сквозь ком в горле умоляю я, — н-не здесь… — Оооо, вот как, — с наслаждением протянул Волкер, поднимая меня с колен за отросшие волосы, — Ну пойдём… В тот момент, я окончательно сдался, я просто-напросто перестал сопротивляться, перестал умолять, просить, плакать. Меня всё равно возьмут так, как хотят, так какой тогда смысл в моих унижениях. Проще подчиниться… Ведь это удел омег — подчиняться… Альфа с торжествующим видом протащил меня через всю школу, всем своим видом давая понять, что вот он — альфа, показавший, кто в этом доме хозяин. Все смотрели на него с таким уважением и восхищением, как народ смотрит своего благодетеля, усыпившего хромую грязную собаку, смущающую окружающих своим жалким видом. В этом мире, он — благодетель, а я — та самая собака, от которой лучше и проще избавиться, чем выходить и полюбить. — Нортон! — резкий тон моментально остановил торжествующее шествие Волкера, заставив его обернуться, — Зайдите ко мне. Сквозь зубы процедил мистер Форкес и скрылся за дверями своего кабинета. Старшеклассник сжал с зубы и медленно посмотрел на меня сверху вниз, при этом до тупой боли сжимая моё запястье. На мгновение наши взгляды пересеклись, и он тут же ушёл, бросив мою руку, словно говоря: «Радуйся, в этот раз тебе повезло». На секунду я выдохнул и почувствовал облегчение, но меня тут же накрыло волной всеобщего гомона и косых взглядов. Они были свидетелями вчерашней сцены, были свидетелями той сцены во дворе, и сейчас он видели, что я, весь в синяках и следах от БДСМской хрени, практически добровольно шёл заниматься непристойностями в школе вместе с топовым альфой. Вот уж картина. Попробуй, объясни кому-нибудь, что у тебя просто в семье проблемы, а не ты такой плохой. Разве кто-нибудь поверит? Нет конечно, ведь люди верят только тому, что они видят и хотят видеть. Никак иначе…

***

Весь следующий день прошёл для меня хуже некуда: жвачка в волосах, куртка в унитазе и одно почти состоявшееся групповое изнасилование. На меня просто накинулись мои бывшие друзья, затащили в туалет, и чуть было не опробовали на мне весь уборочный инвентарь. Мне просто повезло, что я успел сбежать, когда они отвлеклись на хлопнувшую на улице дверь. Но, думаю, самое страшное будет ждать меня дома, потому что время уже далеко за семь вечера, а я до сих пор даже не вышел из школы. Меня заперли. В кладовой. Я собирался незаметно для всех уйти домой, чтобы избежать лишних колкостей и оскорблений в мою сторону, а по итогу оказался заперт. — Наверное, все уже ушли, — прошептал я, положив подбородок на колени, — Хотел бы и я уйти отсюда… Сидя в полной темноте, окутанный бархатным покрывалом тишины, я вспомнил маму, её нежные тонкие руки, гладившие меня по голове, её тихий голос, напевавший мне по ночам, когда отец приходил домой бухой в стельку и, разнеся всё и вся, ложился спать. Я попытался напеть ту самую песню, но эти чёртовы слёзы, обнявшие меня за горло, не позволили выдавить из себя ничего, кроме пары глухих хриплых стонов. — Я так больше не могу… — Что? Дверь медленно открылась, резанув по глазам резким светом фонарика. Пока я пытался привыкнуть к яркому свету и почувствовать свои онемевшие конечности, кто-то аккуратно придерживая меня за локоть помог мне выйти из заточения и встать на ноги. Немного пошатываясь и утирая рукавом горящие от слёз глаза, я взглянул на своего спасителя и увидел их…синие глаза…