Быть омежкой

      Полчаса. Вот уже целых полчаса я просто сидел, тупо уставившись в исписанную красными и синими чернилами тетрадь. Я не понимал, как это решать. Уравнения, задачи, функции — всё по нулям. Сколько бы я ни бился, я так и не смог получить ни одного правильного ответа. И вот спрашивается, нахрена мне эти дополнительные, если Гергель просто-напросто перечёркивает всё решение и отправляет меня обратно, даже не указав на ошибку. Ахринительный преподаватель, ничего не скажешь. — Значит так, — мистер Мисткёрл глянул на наручные часы и демонстративно хлопнул рукой по столу, устанавливая и так царившую тишину, — мне надо уехать пораньше, на сегодня все свободны, — да ладно, неужели и в моей жизни случаются чудеса, — Кроме Вас, Лой. Я крайне недоволен Вашими результатами, поэтому постарайтесь справиться с заданиями до закрытия школы. И не смейте отлынивать! Завтра я всё проверю! С этими словами он встал, перекинул пальто через локоть и ушёл, довольный своей работой. А я? А что я? Я остался сидеть с лицом лица, офигевая от наглости и ублюдочности этого гандона. — Ну удачки, Янушка! — какая-то овца из параллельного класса потрепала меня по волосам, — Надеюсь, тебя здесь закроют и ты сдохнешь от голода! Она ядовито улыбнулась и уже открыла рот, чтобы добить меня очередной колкой фразой, но поймав на себе испепеляющий взгляд синих глаз, потупилась и выбежала из класса вместе с другими «жертвами» придурочного математика. — Вот ведь придурки, — Харис подошёл ко мне сзади и положил подбородок мне на макушку, — И что они до тебя домотались? От сладкого мандаринового запаха закружилась голова, а к щекам прилила кровь. Да что со мной не так? Почему я так реагирую на его прикосновения? Почему в груди щемит и во рту пересыхает? Почему меня так лихорадит? Неужели это весна так на меня влияет? Или…всё дело в Харисе? — Тебе нехорошо? — он сел передо мной и прикоснулся ко лбу, убирая прядь волос. — В-все окей, н-не переживай! — я резко отвернулся и закрыл лицо рукой, — Я-я просто немного устал, д-да! — Ну смотри, — протянул он, разглядывая мою тетрадь, — Может тебе помочь? — А? — С заданиями, Ян, с заданиями, — Харис усмехнулся и постучал по серой клетчатой бумаге, — У тебя ведь проблемы? — Угу, — удручённо промычал я, не отрывая глаз от огромной красной единицы на полстраницы, — Но я совсем ничего не… — Не страшно, смотри… И он объяснил. Причём объяснил так, что я смог решить не четверть, и не треть и даже не половину, а практически все задания и почти без усилий. Никогда не думал, что когда-нибудь я буду обожать решать уравнения и задачи на раз два. Харис и вправду хороший учитель. За всё то время, что мы с ним сидели (а это около двух часов) он ни разу не поднял на меня голос, ни разу не обозвал меня тупым или придурком. Он всего лишь подсказывал мне формулы и вовремя указывал на ошибки, при этом не забывая хвалить, когда у меня что-то получалось. Вот что значит учитель, а не вот это ваше надменное и самовлюблённое очкастое чучело.

***

— Мне вот интересно, — Харис первым прервал неловкое молчание, царившее между нами с момента, как он предложил проводить меня до дома, — ты ведь умный парень, так почему у тебя такие результаты и почему к тебе все так негативно относятся? Есть какая-то причина? Этот вопрос застал меня врасплох. — Я не знаю, что тебе на это ответить, — я остановился посреди улицы, опустив голову и ломая пальцы, — Причина-то есть, вот только… — Тебя бьёт отец? — ему бы с такой проницательностью в казино играть, — Так я и думал… Альфа тяжело вздохнул и закурил, подняв голову к небу. Какой же он красивый. Особенно при свете луны. Эта длинная шея, выступающий кадык, потрескавшиеся губы, выпускающие облако дыма, и глаза. Бездонные синие глаза, в которых тонет даже сама луна… — Знаешь, — от его хриплого голоса я вздрогнул, — Я знаю, что это такое…когда тебя бьют дома… Я не решался нарушить тишину, да и если захотел бы, всё равно не смог. Уж больно сильно меня шокировало его признание. — Не смотри на меня так, — Харис едва заметно улыбнулся и снова затянулся, — Это началось лет пять-шесть назад, когда мама умерла… Отец тогда будто с ума сошёл: пил не просыхая, водил шлюх в дом, бил посуду и ей же резал себе вены, а когда я попросил его прекратить истязать себя, он впервые ударил меня, — усмехнулся, бросил сигарету и закусил губу, — Потом всё как по накатанной: получил четвёрку — бьёт, пришёл домой на две минуты позже — бьёт, застал его кувыркающимся с блядями — снова бьёт. С меня синяки месяцами не ходили… В какой-то момент, я даже захотел убить своего отца, но судьба всё решила за меня… В этом году он допился…и всё…выплюнул печень и помер в своём же дерьме… — Харис, — не в силах держать себя в руках, я бросился к нему и прижался к так, как не прижимался ни к кому раньше, — я-я, мне так… — Да забей, — он приобнял меня за плечи и заглянул в глаза, — мне уже не так плохо, как раньше, а всё благодаря тебе… Ещё никогда моё сердце не билось так часто. Ещё никогда я не испытывал этого жара в теле и этого покалывания на кончиках пальцев. В этот момент мне захотелось прикоснуться своими губами к его, почувствовать их вкус… И вот нас отделяют какие-то миллиметры. Ещё немного. Совсем чуть-чуть и… Звук воющей сирены скорой помощи будто окатил ледяной водой, заставив нас вздрогнуть и резко отстраниться. — Кхм, ладно, — Харис достал пачку сигарет и дрожащими руками взял сигарету, — тебе осталось повернуть за угол, и ты уже дома… Так что, я пойду, увидимся… Он развернулся и быстро зашагал в сторону дома, предоставив меня луне и тёплому апрельскому ветру. Окликивать его нет смысла — он слишком далеко. Да и что я ему скажу? Прости, но мы с тобой так и не поцеловались? Бред. Просто бред.

***

Пока я шёл, что-то подсказывало мне, что конец дня будет далеко не тихим и радужным. И я не ошибся. Затаив дыхание я повернул ручку двери и шагнул в квартиру. На кухне горит свет — значит, отец дома и, наверняка, пьяный вдрабадан. Как бы я хотел тихо переодеться, незаметно прошмыгнуть в свою комнату и спокойно лечь спать, без всяких криков и нервов. — Ян? Это ты? На кухне послышалась возня и звук бьющейся посуды. Бежать уже нет смысла. Если попробую спрятаться — станет только хуже. Проверено. — Пришёл? — он опёрся о дверной косяк о осмотрел мне с ног до головы, — Подойди ко мне, когда переоденешься. С этими словами он просто развернулся и ушёл. Без криков, без угрозы в голосе, тихо и спокойно, как будто бы это было обычным делом. И это меня настораживало. Не может всё быть так просто. Почему он спокоен? Что я сделал не так? Он увидел меня с Харисом? Узнал о дополнительных? Чего мне ждать? Побоев? Секса? Чего?! В голове крутились тысячи вариантов развития событий. Некоторые из них были настолько пугающими, что дрожали не то, что колени, но и все внутренности. И всё же, с трудом перебарывая этот страх неизвестности, я пришёл на кухню. Отец сгорбившись сидел ко мне спиной, уставившись в пустоту. — Сядь, — попросил он спустя пару минут непрерывного молчания, — Как на улице, не замёрз? А то может тебе чаю налить? Согреешься. Его ласковый тон ввёл меня в ступор. — Ну как хочешь, — тихо сказал он, беря в руки старую фотографию, — Твоя мама была очень красивой… Только сейчас я заметил на столе наш семейный фотоальбом. Мама очень любила фотографировать и собирать в альбоме моменты нашей жизни, как мой первый день рождения или простую поездку за город. Девять лет. Этот толстый чёрный альбом хранит в себе целых девять лет моей…нет, нашей счастливой жизни. Жизни, когда мы были нормальной семьёй. Когда отец не пил, не бил маму, не заставлял нас заниматься проституцией. Когда всё было хорошо. Когда мама будила меня по утрам поцелуями в макушку, а папа готовил невероятно вкусный завтрак. Когда мы все вместе ездили на озеро. Когда мы отмечали новый год. Когда мы жили в этой маленькой, но уютной светлой квартирке. А теперь? Теперь всё по-другому. Мамы нет, отец превратился в монстра с бутылкой дешёвого коньяка, а квартирка — в грязное сырое помещение, напоминающее скорее подвал, нежели уютное гнёздышко. — Знаешь, Ян, — отец вертел в руках фотографию, не отрывая от неё глаз, — я ведь любил твою маму… очень сильно… — Тогда почему ты… — прохрипел я сквозь слёзы. — Помнишь Тамиллу, — он посмотрел на меня, — твою бабушку? -… — Значит, помнишь, — он аккуратно положил фотографию на стол и сжал руки, — Не злись на неё, Ян, она ведь моя мама… В этот момент мне захотелось просто встать и уйти. Я ненавидел бабушку. Да, я знаю, что нельзя так говорить об умерших, но за то, как она обращалась с мамой, я никогда её не прощу. Эта тварь стала жить с нами, когда мне исполнилось восемь. В мой день рождения она завалилась к нам домой, упала отцу в ноги и с криками умоляла позволить ей жить с нами, потому что у неё отобрали квартиру. Мама сразу сказала отцу, что она против. После этого они впервые поругались так, что не разговаривали почти две недели. За это время бабушка успела настроить отца против мамы. Она постоянно провоцировала её, намеренно копалась в её вещах, водила в дом левых мужиков, пока отец был на работе, или приставала ко мне со своими пьяными бреднями и «взрослыми» разговорами, а к отцу бегала жаловаться мол «это твоя жена меня доводит». — Я не мог её бросить, — через силу проговорил он, — она осталась совсем одна, отец ведь в тридцать лет умер, да и к тому же, она смертельно болела… Я знал, что она наговаривает на Джесси, но я чувствовал себя настолько виноватым за то, что бросил её одну, поэтому то и соглашался с ней… Я даже не заметил, как стал плясать под её дудку… Он замолчал и снова уставился в пустоту пустым взглядом. — Знаешь что она сказала, когда умирала? — отец тяжело вздохнул, на стол упали капли слёз — Она сказала, что твоя мама мне изменила и что ты не мой сын. Мол, она видела её с каким-то левым парнем, и они так «близко» общались, будто бы любовники, — он виновато посмотрел мне в глаза, — Столько лет я думал, что ты мне не родной, столько лет я истязал твою мать, а сегодня узнал, что этот парень был её братом… Он разбился на машине в тот день, когда я увидел результаты твоих анализов, и понял, что ты омега… Представляю, как Джесси был тяжело, а я… Дальше продолжать он не мог — по его щекам катились крупные слёзы, а тело пробирала не менее крупная дрожь. В какой-то момент, я увидел, как сильно он изменился: в волосах появились седые пряди, зелёные глаза потускнели, щёки впали, да даже его обычно густые чёрные усы как-то поседели и потеряли свой объём. Сейчас он был похож на человека измученного, съедаемого изнутри алкоголем и чувством неискупимой вины. — Пап? — впервые за несколько лет мне стало его жалко, — Всё хор…? — Прости меня, — он резко встал и крепко обнял меня, — Прости меня, сынок, за то, что я такой дурак. Прости меня, родной, прости! Я не смог ему ответить. Не смог сказать, что прощаю. Слишком уж много боли он мне причинил. Но даже не смотря на это я обнял его в ответ, ведь в этот момент он был самым искренним и близким мне человеком…