Тестовое название

Серое утро — вязкая ткань, тянет к земле, глушит дыхание. Трещины — карты, но путь их обман, в линиях скрыто лишь ожиданиe. И лужи держат чужой силуэт, моргнёшь, и всё исчезает. Но сердце помнит невидимый след, как рана тихо зияет. ***       Утро снова началось с серого, вязкого неба, будто кто-то натянул над городом огромный кусок мокрой ткани. Саша лежала на кровати и долго смотрела в потолок, где тонкие трещины расходились сетью по побелке. Они складывались в странные линии, пересекались, как забытые дороги на старой карте, но никуда не вели. Иногда ей казалось, что если смотреть достаточно долго, то узор должен сложиться в знак, в какую-то подсказку — но линии упрямо оставались хаотичными, как если бы мир намеренно прятал от неё смысл.       Будильник звонил уже трижды. Каждый раз она тянулась к нему, глухо выключала, а потом снова погружалась в неподвижность, слушая, как за стеной хлопают дверцы шкафа. Мать спешила на работу, ворчала на телефон и на себя же, опаздывая, и эти звуки резали утро, напоминая, что день всё равно начался, нравится ей это или нет.       Наконец девушка поднялась. Каждое движение давалось так, словно к её рукам и ногам привязали невидимые гири. Она натянула рубашку, джемпер, и ткань будто тянула её вниз. В ванной зеркало встретило уставшим отражением: тёмные круги под глазами, бледная кожа, волосы, которые не слушались расчёску. Она провела пальцами по щеке — просто чтобы убедиться, что это всё ещё её лицо, а не чужое, не подменённое. В этот миг она поймала себя на том, что будто ждала увидеть в отражении кого-то другого.       Завтрак был, как обычно, пустым ритуалом: чашка горячего чая, старый хлеб, подогретый для хоть какой-то мягкости. Отец уже ушёл, мать суетилась с телефоном, то набирая сообщения, то отвечая звонками, и Саша чувствовала, что её почти не замечают. Это должно было облегчать жизнь — меньше вопросов, меньше контроля. Но вместо этого ей казалось, что невидимость тоже форма внимания, только наоборот: будто каждый её шаг отслеживался именно через отсутствие реакции.       По дороге в школу она шла медленно, специально выбирая дороги, где было меньше людей. Снег хрустел под ногами тонким звуком, но и этот звук не приносил удовольствия. Весна уже должна была прийти, но северный город всё ещё держала холодная хватка заморозков. Ветер был влажный, пронзительный, от него щеки краснели, а в пальцах на секунду застывала кровь.       В классе всё было привычно. Кто-то громко смеялся у окна, кто-то торопливо списывал домашку прямо на колене, кто-то пританцовывал головой в такт музыке из наушников. Всё это выглядело настолько нормальным, что в этом «нормальном» чувствовалась насмешка. — Опять как привидение, — прошептала Тьма. Она устроилась прямо на её парте, болтая ногами в воздухе и склонив голову в ту же позу, что и Саша. — Ты умеешь растворяться, Саша. Это почти талант.       Та не ответила. Она медленно достала тетрадь, положила её на край парты, взяла ручку. Чернила легли неровно, и почему-то именно эта мелочь заставила её сильнее сжать ручку, словно мелкий дефект был сигналом о более глубокой ошибке — в ней самой. Учитель вошёл, и шум класса стих, будто выключили звук. Всё снова вернулось к привычному течению, но Саша чувствовала: под поверхностью серой обыденности что-то дрожит, едва заметно, как скрытая рябь на воде.       Первые минуты урока тянулись густо, как патока. Учитель что-то объяснял у доски, его голос гулко отражался от стен, эхо заставляло её поверить в то, что класс является просто пустой коробкой. Саша машинально записывала формулы, но буквы и цифры ложились в строчку как аккуратные символы без содержания — ровные, пустые, безжизненные.       Краем глаза она замечала Лёшу. Он сидел слева, писал, иногда чуть наклонялся, будто старался спрятать свой почерк. В этом движении было что-то одновременно нелепое и трогательное, и Саша сама не понимала: её это раздражает или, наоборот, странно успокаивает. — Ты опять смотришь, — протянула Тьма, вытянувшись на соседней парте и скривив губы в ленивой усмешке. — Хочешь, я скажу, о чём он думает?       Саша не подняла глаз. Чернила снова легли криво, и она резко вычеркнула букву, будто это была ошибка судьбы, а не случайная кривизна. После звонка класс ожил. Сдвинулись стулья, поскрипели парты, зашуршали рюкзаки. Воздух наполнился запахом дешёвых бутербродов и обрывками разговоров, будто сотни нитей тянулись во все стороны. Саша собирала вещи нарочито медленно, застёгивала каждую застёжку так, словно каждая требовала обдуманного решения. — Пойдём? — прозвучал голос рядом с ней, а если точнее, то прямо сзади неё.       Она обернулась и подняла глаза: Лёша стоял у её парты, слегка наклонившись. В руках он держал учебник, но книга скорее была не более чем дешёвым реквизитом, а не чем-то неодходимым. На лице была привычная улыбка — не слишком яркая, но тёплая. — Куда? — спросила она слишком резко, чем даже сама себя удивила. — В столовую. Или просто прогуляться. У нас же перемена длинная, — сказал он спокойно, будто заранее предугадывал её ответ.              Всё-таки он и правда моментально подбирал ответы на любые вопросы. Главная загадка в том, сам ли он это делает или ему помогает Тень? Саша всё же не была на сто проуентов уверена в том, что увидела пару недель назад в библиотеке. Вроде всё было очевидно, но она всё же сомневалась.       Саша хотела отказать. Слова уже почти слетели с языка, но вместо этого она закрыла тетрадь и кивнула. Коридоры встретили их шумом. Кто-то бегал, кто-то смеялся, кто-то хлопал дверцами шкафчиков, и всё это мелькало перед глазами, как ускоренная съёмка. Но их шаги рядом звучали ровно, отмеренно, и это выделяло их из хаоса. — Ты сегодня… усталая, — заметил Лёша, словно невзначай. — А ты как и всегда черезчур наблюдательный, — ответила она и тут же пожалела о своей резкости. Но он только усмехнулся, будто привык, не обиделся.       Они дошли до окна в конце коридора. За стеклом серое небо висело низко, ветер гонял ветви, а асфальт был завален кучами тающего снега, который никто совсем не спешил убирать. Смесь маленьких лужиц и ещё лежащего грязного снега была не самым приятным зрелещем. Вот она — красота весны. Лёша положил учебник на подоконник и замолчал, глядя вниз. Тишина между ними была почти настоящей, если не считать шёпота Тьмы, которая устроилась на подоконнике рядом. — Все эти будни — как декорации, — сказала Тьма, склонив голову, её глаза блестели, как два холодных камня. — Хрупкие, картонные, однако достаточно чуть сильнее надавить, и сцена рухнет, — закончила она, заставив Сашу отвернуться, чтобы не видеть её. — Учитель вчера раздавал наши рефераты, пока тебя не было, — сказала она Лёше, чтобы сменить тему. — Сказал, что у тебя почерк был… ну, неразборчивый… — Зато тебя слишком правильный, — спокойно ответил он, опережая её — Вдвоём это как раз баланс.       Она почувствовала, как уголки губ дрогнули, но не позволила улыбке вырваться наружу. Осталась лишь лёгкая тень движения, словно отражение в воде, которое исчезает при малейшей ряби. Внутри всё равно что-то шевельнулось — почти теплое, почти живое. Но она сразу подавила это чувство, придав ему видимость случайной гримасы.       После уроков коридоры шумели сильнее обычного. Казалось, в стенах звенит эхо — смех, быстрые шаги, звонкие голоса сливались в единый хаотичный шум, будто она стояла внутри слишком громкого телевизора, в котором зависла картинка. Саша стояла у своей парты, медленно и нарочито аккуратно складывая тетради в рюкзак, каждую страницу ровно совмещая с краем. Это был её маленький способ задержаться, словно если потянуть время ещё на минуту, в пространстве что-то изменится. — Ну сестричка, опять копаешься, — заметила Тьма, сидевшая на краю парты. Она болтала ногами и щурилась так, будто смотрела на Сашу сквозь туман. — Ты всегда тянешь. Будто веришь, что в лишней секунде спрятана разгадка.       Саша застегнула молнию на рюкзаке и бросила взгляд на дверь. Лёша уже ушёл. Его фигура мелькнула в толпе, и он исчез так естественно, будто его никогда и не было. Даже не подождал её… Вроде и хорошо, так как она привыкла ходить одной, а с другой стороны, учитвая то, что они уже немного сблизились, хотелось побежать за ним, остановить и предложить пойти вместе. Однако она смогла взять себя в руки и успокоиться, однако когда он окончательно скрылся за дверью класса, пустота, которая осталась после этого, удивила её: ведь ничего особенного между ними не происходило, но его отсутствие всё равно отозвалось холодной щелью внутри.       Дорога домой казалась длиннее. Серые облака низко висели над городом, ветер тянул за рукава и воротник. Она шла медленно, не обходя лужи. Весеннее солнце, хоть и бледное, впервые пробилось сквозь облака, и лужи отражали куски неба и искривлённые ветви. За одной из множества таких же, она на секунду заметила какой-то силуэт, что смотрел прямо на неё, выжидал, следил. Было достаточно лишь единажды моргнуть, чтобы он исчез, однако это было чем-то новым. Но вот что было странным, так это то, что ощущения при взляге именно на эту Тень разяще отличались от тех, что были обычно. Она не могла точно понять что именно испытала в тот самый момент, однако это было неприятно. В любом случае, она в очередной раз списала это на усталость. ***       Дома пахло варёной капустой и резким моющим средством. Мать сидела на диване, прижимая телефон к уху, телевизор гудел где-то на фоне. Отец вернулся позже: тяжёлые шаги, усталое лицо, скупые слова. Их разговоры были короткими, почти механическими. Всё это казалось настолько привычным, что день словно просто повторял вчерашний. Саша закрылась в своей комнате. Здесь всё было аккуратно: книги и тетради сложены в ровные стопки, линейки и ручки на месте. Но стоило ей сесть за стол, лампа мигнула, и стены будто чуть придвинулись ближе. — Тебе нравится эта скука? — спросила Тьма, сидевшая на подоконнике, скрестив руки. Её глаза горели слабым, но холодным светом. — Она как клетка. Уютная, аккуратная. Но ведь клетки иногда трещат.       Саша открыла тетрадь, начала писать. Ручка скользила по бумаге слишком громко, царапая, будто каждая буква была отдельным ударом. Слова выходили правильные, чёткие, но пустые, как декоративные узоры, не имеющие смысла.       Она отложила ручку и посмотрела в окно. Там качались ветви, и ветер шептал что-то на своём языке. Телефон завибрировал. Сообщение: «Ты сделала математику?», от Лёши. Саша долго смотрела на экран, будто эта короткая фраза могла исчезнуть сама по себе. Она набрала: «Да, почти», стёрла. Потом написала: «Да», и только тогда отправила. — Смешно, правда? — усмехнулась Тьма. — Ты спокойно разговариваешь со мной — чудовищем, Тенью, но боишься лишнего слова в чате, правда, сестричка?       Саша выключила телефон и легла на кровать, уставившись в потолок. Ей уже было плевать на незаконченное задание, ведь не было ни сил, ни как такового смысла. Трещины всё так же тянулись беспорядочными линиями. Ни карты, ни знаков. Но чем дольше она смотрела, тем сильнее казалось: из хаоса вот-вот родится что-то осмысленное. ***       На следующий день утро снова было таким же серым. Саша поймала себя на мысли: дни повторяются, как одинаковые кадры, одна и та же запись, запущенная по кругу. В школе пахло мелом и мокрой тряпкой для доски. В коридоре же — привычный шум. Она шла, стараясь не встречать взглядов, но мимо пронеслись две девочки с телефоном, и по спине пробежал холодок: они могли обсуждать что угодно, но ей показалось, что именно её.       На первом уроке литературы учитель велел открыть тетради. Саша послушно достала свою и вдруг заметила: Лёша смотрит. Не долго, не пристально, просто взгляд — но она почувствовала его, как удар. — Зачем ты это замечаешь? — хмыкнула Тьма, сидя на холодном школьном полу, слегка двигая ногами, как бы играясь. — Будто от этого что-то изменится.       Саша наклонилась к тетради, делая вид, что пишет. Буквы получались ровные, но внутри было ощущение: она пишет на воде. Стоит отвлечься, и всё исчезнет. Время тянулось вязко. На перемене она осталась в классе, прячась от шумной столовой. Из-за двери доносился звон посуды и смех, а в тишине класса было почти уютно, почти. Дверь скрипнула — Лёша заглянул внутрь с пакетом сока в руках. — Ты чего одна сидишь, все уже ушли? — спросил он негромко. — Не люблю толпу, — отрезала Саша, которая даже не заметила то, как урок закончился. — Я тоже, — он пожал плечами и сел на своё место слева. Некоторое время они молчали. Тишину нарушал лишь тихий шорох пакета, когда он делал глоток. Почему-то этот звук оказался громче всего шума за дверью. — А мне учительница сказала, что наш реферат получился лучше других, — вдруг сказал Лёша, не поднимая глаз, а Саша вздрогнула, хотя слова были безобидные. — Правда? — спросила она максимальн небрежно, стараясь звучать спокойно. — Угу. Сказала, что ты умеешь точно подмечать детали, — ответил он, после чего девушка опустила глаза в тетрадь. Слова прозвучали слишком просто, но внутри стало теплее, как будто ей вернули кусочек, которого не хватало. — Смешно, — хмыкнула Тьма, склонив голову. — Ты цепляешься за мелочи, будто они могут заполнить ту вопящую пустоту внутри тебя.       Саша сжала пальцы на ручке, не поднимая глаз, будто та могла выскользнуть, если отпустить хоть на миг. После уроков они вышли вместе. День был холодным, воздух пах мокрым железом, но снег уже начал таять, оставляя под ногами тяжелые, липкие следы. Лёша говорил о предстоящем тесте по истории, размахивая руками, как будто объяснял что-то важное. Саша кивала, ловя не столько смысл слов, сколько их ритм: мягкие, чуть неуверенные окончания, короткие паузы, в которых он словно искал её подтверждения. Сам звук его голоса согревал сильнее любого шарфа. — Ты домой? — спросил он у ворот, опершись рукой о холодную железную решётку. Его взгляд скользнул по её лицу, задержался, будто ожидал ответа дольше, чем обычно. — А?.. Да, куда ж ещё? — Она чуть споткнулась на словах, прикусила губу. — А ты? — спросила поспешно, словно пытаясь вернуть равновесие. — У меня секция, — он пожал плечами, но в голосе прозвучала лёгкая гордость. — Потом тоже домой. — И вдруг усмехнулся, будто за этими словами скрывалась тайна, известная только ему.       Они разошлись в разные стороны. Саша шагала по привычной дороге, ступая ровно, как автомат. В отражении лужи снова мелькнула тёмная фигура: вытянутая, непропорциональная, но однозначно та же. Она смотрела из воды, словно подкарауливала. Саша не понимала, что ж та к ней прицепилась. Моргнув, девушка вновь осталась одна, только её дыхание и чавканье ботинок сопровождали путь.       Дома всё было так же: мать, уткнувшаяся в телефон, пальцы бегали по экрану; отец, ворчащий на новости, где ведущий говорил чужим, слишком громким голосом. Никто даже головы не повернул, когда Саша вошла. Она прошла в комнату, закрыла дверь, будто отрезала себя от остального мира, и села за стол. Тетради лежали идеально ровно, как солдаты в строю. Она открыла одну, начала писать. Буквы выходили чёткие, строгие, но мысли разбегались, словно ветер разносил их по углам комнаты.       Тьма сидела в кресле — её поза была почти вызывающе небрежной: нога закинута на ногу, локоть на подлокотнике, лицо без улыбки. Она молчала, и это молчание оказалось тяжелее любых язвительных слов, словно пауза перед приговором. Телефон завибрировал. Сообщение от Лёши: «Справилась с задачей? Там, где про график». Саша долго смотрела на экран, пальцы дрожали над клавиатурой. Потом написала: «Да. А ты?» Ответ пришёл быстро: «Тоже. Но у меня криво получилось».       Она усмехнулась — едва заметно, уголком губ. Набрала: «У тебя всегда криво», но пальцы остановились, стёрли строчку. Вместо этого она отправила: «Ничего, главное, что сделал». — Ты смешная, сестричка, — сказала Тьма наконец, нарушив вязкое молчание. Голос её звучал гулко, как будто из-под пола. — Боишься показать зубы, даже когда хочешь улыбнуться.       Саша откинулась на спинку стула, закрыла глаза. За окном шумел ветер, не просто ветер — он словно тащил за собой чужие голоса, обрывки слов, ссоры, смех. Вечер растворился незаметно: уроки, посуда, кухня, привычные движения, за которыми пустота лишь становилась заметнее.       Перед сном она смотрела на потолок. Трещины, будто случайные линии, складывались в узоры. И вдруг — одна показалась слишком похожей на человеческую фигуру: вытянутая, костлявая. Она сомкнула глаза, и всё исчезло. — Завтра всё будет так же, — сказала Тьма тихо, появившись рядом, как будто всегда там и была. — Но однажды этот серый день рухнет.       Саша не ответила. Она просто сильнее прижала веки, и сон накрыл её мгновенно, словно давно поджидал за дверью. *** Трещины, словно чужая рука, тянется к свету, ломая стекло. В каждом изломе дрожит тишина, в каждом изломе скрывается зло. Шаг, и под ногами хрустит пустота, эхо уносит слова в никуда. Тень остаётся, как чья-то вина, ждёт за плечом, но замолчит навсегда. ***       Субботнее утро встретило её непривычной тишиной. Не было ни маминых торопливых шагов, ни стука кастрюль, ни ворчливого голоса отца. За окном тусклый свет просачивался сквозь шторы, и комната казалась мягче, чем обычно. Саша ещё некоторое время лежала, прислушиваясь к этой пустоте. Даже Тьма молчала, хотя обычно по утрам ей нравилось язвить, подталкивать сестричку к действию.       Она поднялась и, словно по инерции, начала привычные движения: умыться, причесаться, натянуть тёплую кофту. Всё делалось медленно, будто и день сам решил не торопиться. На кухне пахло вчерашним чаем. Саша разогрела булочку в духовке и наливала чай, когда заметила записку на холодильнике: «Ушли в магазин, вернёмся к обеду». Родители ушли вместе — редкость, почти удивление.       Она села за стол, подперев голову ладонью. Булочка оказалась чуть сухой, но вкус её был странно уютным, как воспоминание из детства. — Сегодня ты почти счастлива, — заметила Тьма, устроившись на подоконнике. Она качала ногой, глядя в окно. — Забавно, что для этого тебе достаточно пустой кухни, теплой булки и одиночества. Что случилось за эту ночь? Сон хороший наконец-то приснился что ли? — Она сделала такой вывод из-за того, что девушка утром первым делом метнулась что-то писать в блокнот, и улыбалась. — Это не так важно, не хочу рассказывать, — отмахнулась от неё Саша, пока её губы предательски расплывались хоть и в еле, но заметной улыбке, продолжая попивать чай и смотреть в окно. Возможно, жизнь и правда налаживалась? — А вообще, может, и правда достаточно, — тихо ответила Саша, сама удивившись, что не спорит.       Телефон завибрировал. Сообщение от Лёши: «Ты дома? Можем встретиться, мне нужно зайти в библиотеку». Саша долго смотрела на экран. Сердце билось чуть быстрее, чем следовало бы для такого простого вопроса. Она набрала: «Хорошо, когда?» и отправила, пока не передумала.       Они встретились у школьного двора. Лёша держал в руках старый рюкзак, из бокового кармана торчала бутылка воды, слегка запотевшая от холода, на которой отражались блики раннего весеннего солнца. Он улыбнулся так просто, словно встреча была чем-то обыденным, а вместе с этим в улыбке скользнуло лёгкое тепло, способное растопить даже самый зажатый страх. — Привет. Ты как? — спросил он, опуская взгляд на её лицо, будто пытаясь прочесть в нём что-то сокровенное. — Нормально, — ответила она слишком быстро, с едва заметным напряжением в голосе. — Ты говорил, библиотека? — Да, хорошо, что она работает по субботам, а то я не знаю что бы делал, — сказал он с лёгким смехом, и они пошли рядом. Дорога была короткой, но Саше казалось, что шаги растянулись в неторопливый ритм, будто время замедлилось только для них. Ветер играл с её волосами, цеплялся за рукава пальто, снежинки подтаивали, скользя по щекам, и на асфальте лежали блестящие лужи, отражая серое небо и редкие проблески солнца, как будто сама земля запомнила момент встречи.       В библиотеке пахло старой бумагой, пылью и каким-то тихим умиротворением, будто воздух сам пропитан ожиданием. Тишина здесь была другой, чем дома или в классе, в ней чувствовалось присутствие тысяч голосов, когда-то шептавших в страницах книг. Лёша уверенно подошёл к стеллажам, словно знающий каждый уголок этого пространства, отыскивая нужный том. Саша шла следом, пальцами скользя по корешкам, читая названия, половину которых никогда раньше не видела, и ощущала странное дрожание внутри — как будто книги притягивали её невидимым магнитом. — Нашёл, — сказал он, доставая толстую книгу по истории, которую держал в руках с трепетной гордостью. Лицо его посветлело, будто в этой находке была маленькая победа, словно мир на мгновение признал его усилия. — А тебе что-нибудь нужно? — Я… не знаю, — она смутилась, отведя взгляд, чувствуя лёгкое покалывание на щеках. — Иногда хочется просто открыть любую и почитать, но как-то всё не находилось времени… — её щеки порозовели от лжи, ведь на самом деле у неё просто не было сил на то, чтобы ещё что-то читать сверх школы, но она не могла признаться в этом даже самой себе. — Тогда выбирай наугад, — Лёша усмехнулся, глаза его слегка блестели в мягком свете ламп, — Вот эта, например, — он протянул ей книгу со слегка потрёпанной обложкой, где уголки были потёрты, а корешок слегка треснул. На обложке было написано: «Сны и символы». Саша взяла её в руки, почувствовала странную тяжесть, словно книга сама несла на себе частичку чужих мыслей и чувств, ожидая, когда её откроют. — Смешно, да? — сказала Тьма, сидевшая на стуле напротив, тихо, с едва уловимой улыбкой. — Как будто сама судьба подсовывает тебе темы для чтения, правда?       Саша не ответила, но пальцы крепче сжали книгу, ощущая, как холодная бумага       согревается от тепла её рук. Они устроились за столиком у окна. Снег уже таял, капли стекали по стеклу, оставляя тонкие полосы. Лёша листал страницы, делал заметки в тетради, иногда останавливаясь, чтобы подмечать что-то важное, а Саша открыла книгу и читала строки о том, как символы переходят из снов в реальность, как они предупреждают или обманывают. Каждое предложение отзывалось в ней слишком громко, будто писали именно про неё, про её мысли, страхи и надежды. — Ты прямо вчитываешься, — заметил Лёша, слегка наклонив голову, наблюдая за её вниманием, — что-то настолько интересное? — Угу, — она закрыла книгу, чтобы не показать смятение, пряча в себе волну эмоций, которые накатывали на неё внезапно и сильно, — просто совпадения. — Иногда совпадения важнее всего, не правда ли? — он пожал плечами, перелистывая страницы учебника, а солнечный свет пробивался через окно, освещая пылинки, словно маленькие звёзды. — Ах, как романтично. Он даже в случайности ищет смысл. Ты ведь знаешь, сестричка, что это тоже спектакль? — Тьма, сидевшая напротив, усмехнулась, Саша же её проигнорировала.       Когда они вышли, солнце уже пробивалось сквозь облака, окрашивая мокрый асфальт в бледно-жёлтые и розовые оттенки. Лёд на лужах трескался под ногами, отражения домов дрожали, словно в воде плавало чужое лицо, а прохожие шли мимо, не замечая их особенного момента. Они дошли до перекрёстка. — Мне сюда, — сказал Лёша, чуть задержав взгляд на Саше, словно пытался передать что-то без слов. — А тебе? — Домой, — она кивнула, указывая пальцем на противоположную сторону улицы, чувствуя, как внутри неё растёт тихое, но уверенное чувство спокойствия.       Он задержался на секунду, словно хотел сказать что-то ещё, но лишь улыбнулся и махнул рукой, оставляя после себя лёгкий след тепла. Саша пошла своей дорогой. Внутри было странное тепло — не яркое, а тихое, похожее на огонь свечи, который освещает комнату, но не жжёт, тепло, которое можно хранить внутри, не теряя ни одной капли. Дома было неожиданно спокойно. Мать раскладывала продукты по полкам, отец читал газету, страницы тихо шуршали в тишине. Они перекинулись парой фраз, но без привычной резкости, и Саша впервые заметила: их обычные жесты, пусть и сухие, всё равно связывают их, как невидимые нити, тонкие и крепкие одновременно.       Она поднялась к себе в комнату. На столе лежала тетрадь, рядом рассыпались карандаши, а лампа отбрасывала круг тёплого света. Саша открыла её и начала писать: сначала медленно, потом быстрее, строки становились чёткими и уверенными, и в них вдруг появлялся смысл, которого раньше не хватало. Её рука не дрожала, слова складывались в рисунок, а сама она удивилась, когда закончила абзац — и впервые почувствовала глубокое удовлетворение, как после долгого путешествия, которое привело домой. — Видишь, ты тоже можешь, — сказала Тьма, стоявшая за её плечом, но голос её был не ядовитым, а спокойным, почти одобрительным, мягким, как прикосновение ладони к лицу. Саша положила ручку и закрыла тетрадь. В окне закат красил облака в бледно-розовый и сиреневый, и эта краска ложилась на стены комнаты, мягко переливаясь в тени. Она сидела, смотрела, как тени удлиняются, и думала о том, что день прошёл… нормально. Без аплодисментов, без кошмаров, просто день, который можно запомнить. «Неужели это… конец? Нет, этого не может быть. А как же Тень в луже? Это должно что-то значить. Всё не может так просто закончиться», — думала она, ощущая лёгкое дрожание внутри. — Сестричка, ты переживаешь? Скажи мне, пожалуйста, — даже слегка настойчиво говорила Тьма, поглаживая Сашину руку, ощущение присутствия которой стало для Саши неожиданно уютным. — Нет… Нет-нет, всё… Нормально, — ответила та, сделав глубокий вдох, а после выдох, пытаясь отойти от этих мыслей. В этот момент она решила, что даже если это не конец, она всё равно имеет право насладиться этим хорошим днём, пока это ещё возможно. А также бросила себе тихий вызов: быть сильной и обязательно дойти до конца, шаг за шагом.       Ночью Саша лежала в кровати и смотрела на потолок. Трещины были всё те же, но сегодня они складывались в более мягкий узор, как река, плавная и спокойная, тихо журчащая в тёмной комнате. Не карты, не ловушки, а что-то похожее на спокойствие, которое можно хранить внутри. Тьма устроилась рядом, положив подбородок на колени, молча, почти как живой оберег. Она молчала. И Саша впервые за долгое время заснула без страха, ощущая редкое, почти осязаемое чувство безопасности.